Сети времени

Мы приезжаем сюда, в этот курортный городок на побережье Средиземного моря, каждую зиму вот уже двадцать с хвостиком лет. Раньше, в эпоху черно-белых фотографий здесь была рыбацкая деревня. Она умещалась между пляжем с сероватым песком и небольшим средневековым замком. Фотографии в потёртых рамках, притаившиеся на стенах нашего любимого Ресторана, ещё помнят об этом. На этих снимках люди, которых уже нет, выгружают улов из давно сданных в утиль лодок, отмечают всеми забытые праздники, строят дома, которые уже успели снести.

Справедливости ради надо сказать, что некоторые постройки со старых фотографий всё ещё существуют: замок, ставший центром городка; здание администрации порта, теперь окруженное свитой из хозяйственных пристроек; двухэтажный особняк в колониальном стиле, на первом этаже которого расположился Ресторан. Глядя на особняк, я думаю, что он, словно седой ледокол сквозь торосы десятилетий, добрался до наших дней и поплывёт дальше, даже тогда, когда дни перестанут считаться нашими. Особняк, здание администрации порта, и замок – всё, что осталось от той, прежней рыбацкой жизни людей с чёрно-белых фотографий.

Сейчас туристы и пенсионеры, съехавшиеся сюда со всех концов Европы, чтобы приобщиться к Средиземноморской благодати, потеснили рыбаков. Для приезжих обновили и расширили набережную, построили новые дома и магазины, открыли яхтенный или, как называют его местные, спортивный порт. Справа от порта рыбацкого, обычно пустующего (работяги-сейнеры возвращаются сюда лишь под вечер), раскинулся целый лес праздных мачт – прогулочные яхты, катамараны и лодки всех размеров и форм. Это и есть спортивный порт, здесь яхты месяцами ожидают своих хозяев у отведенных им пирсов. Яхты мечтают умчать людей в море, чтобы показать им бескрайний голубой горизонт. Но у хозяев нет на это времени. Лишь расшалившийся в волшебном лесу мачт юный ветер Леванте звенит монистами яхтенного такелажа, и играет на полых стволах мачт, словно на гигантских флейтах.

Диковинная музыка ветра летит над вереницей пляжей, теряется среди столиков кафе на обновленной набережной, стучится в окна нашего любимого Ресторана. Он находится совсем рядом с рыбацким портом. Метрах в десяти от особняка в колониальном стиле, на причале, рыбаки раскладывают пропахшие последними выдохами рыб зелёные или голубые сети для просушки.

Все эти двадцать с хвостиком лет напротив стены с галереей черно-белых фотографий висит клетка с канарейкой. За ней расположилась другие фотографии – цветные. Это снимки счастливых гостей, которых застал врасплох фотограф – хозяин Ресторана. Десять лет назад были пойманы в объектив старенького фотоаппарата и мы – я разливал остатки вина по бокалам, жена рассказывала что-то весёлое – мы оба смялись.

- А сколько лет живут канарейки? – спросил я.
Мне захотелось понять, хотя бы теоретически, могла бы это быть одна и та же птица. Мне бы хотелось так думать. Но ведь птицы так долго не живут?
Сегодня в будний зимний вечер в зале было тихо. Канарейка сосредоточенно чистила перья. В углу устроилась парочка лет тридцати пяти - мужчина и женщина. Они внимательно изучали меню. Больше никого не было. Все молчали и птица и люди.
Жена хмыкнула и пожала плечам. Она не знала, сколько лет живут канарейки.

- Посмотри-ка, а эти двое как раз за тем столиком сидят, что и мы в первый раз здесь. Помнишь? И лет им примерно столько же... По-моему, они похожи на нас двадцатилетней давности? – предположил я.
Жена снова хмыкнула и пожала плечами. Это означало: Да, - помнит, и нет, - не похожи. Она у меня женщина не очень разговорчивая. Зато она умеет слушать, а говорить я и сам люблю. Обо всём на свете. А она меня слушает и иногда задаёт вопросы. Я ей объясняю то, чего она не понимает. Иногда она задаёт такие вопросы, что становится очевидно – чего-то не понимаю я сам.
Мы познакомились с женой буднично - встретились в общей компании. Она очень мило улыбалась и смеялась заразительно. И действительно, внешность соответствовала характеру – она оказалась человеком жизнерадостным и уютным. Мы не были молоды, нам было около сорока. В прошлом – крушение надежд и иллюзий, в прошлом – неспособность идти на компромиссы, в настоящем – жизненная опытность и умение радоваться мелочам. Мы оба с благодарностью восприняли это щедрый дар судьбы – зрелую любовь. Почти сразу мы стали вместе жить: спать под одним одеялом, обедать дома, покупать всякую ерунду в Икее, и путешествовать в несезон. Примерно через год или два мы впервые оказались в этом городке. В первый же вечер мы пришли поужинать сюда, в Ресторан.

- А помнишь того профессора? – спросил я.
Возможно, тот о ком я вспомнил и не был профессором, но мы, между собой, звали его так. Жена кивнула и погрустнела, а потом почти сразу улыбалась одними уголками губ. Глаза всё равно остались грустными. Сегодня она отчего-то грустила.
Когда мы пришли сюда в наш первый вечер, зал был пуст. Потом, не успели мы ещё сделать заказ, вошёл он - худой, высокий мужчина лет шестидесяти в твидовом пиджаке и мятом шарфе в клеточку, небрежно намотанном вокруг шеи. Седые вьющиеся волосы открывали высокий лоб. Нос оседлали очки в роговой оправе. Официант кивнул ему – они были давно знакомы. Не спрашивая профессора ни о чём, принёс бутылку красного вина и два бокала. Один бокал поставил перед ним, а другой - напротив, налил вина в оба бокала, изящно крутанув бутылку.

На время мы, увлечённые в ожидании ужина разговором, забыли о профессоре. А он принялся что-то объяснять кому-то, сидящему напротив. Он жестикулировал, улыбался и нежно смотрел на собеседника, которого видел только он сам. Профессор подливал невидимке вина во второй бокал и сам, как бы между делом, выпивал содержимое этого бокала. Жена взглядом показала на одну из фотографий, висящих на стене. Там кучерявый профессор все в том же клетчатом шарфе отрезал кусочек торта, а его спутница – изящная брюнетка – прикрыв арабские глаза, затягивалась сигаретой, слегка откинув голову. Вырез блузки открывал её изящные ключицы...

- Ты помнишь, профессор довольно долго просидел тут, общаясь с невидимкой, - сказал я жене.
Официант на минуту прервал воспоминания – он принёс бутылку нашего любимого вина и пару бокалов. Я кивнул ему.

- Потом я уронил вилку, она звякнула об пол, - продолжал вспоминать я. - Профессор повернулся к нам. Увидел, что мы смотрим на него. Он перевёл взгляд на стул напротив, и показалось, он внезапно понял, что там пустота. Провёл длинным пальцем по прикрытому глазу, словно смахивая слезу. Вздохнул. Посидел пару минут, уткнув лицо в ладони. А потом невидимый собеседник, как будто, вернулся. Профессор заулыбался, и забыл о нас...

Я очнулся от воспоминаний, что-то насторожило меня. Словно человек, разбуженный громким, но кратким звуком, я пытался вспомнить, что разбудило меня, от чего так сильно колотится моё сердце? Вспомнить я не смог, но заметил, что жена как-то вдруг преобразилась - похорошела и помолодела. Как же ей это удаётся? Может быть из-за причёски? Раньше, давным-давно, она носила такую же короткую стрижку, как сейчас. А потом решила волосы отрастить. Знала, что мне больше нравится, когда волосы длинные. Особенно её волосы. И вот опять постригла. Но так тоже хорошо. На неё любую очень приятно смотреть - хочется любоваться.

За соседним столом звякнули бокалы. От неожиданности я обернулся. Парочка внимательно разглядывала нас. Нас...

Вдруг реальность ледяным потоком обрушилась мне на голову, я увидел то, чего очень старался не видеть. Что-то в груди болезненно оборвалось и рухнуло, подняв из глубин души пронзительное отчаяние. Я понял, что это был за звук, который я тщетно пытался вспомнить – звук вдребезги разбитого счастья. Ведь сегодня я в первый раз пришёл в Ресторан ОДИН, без жены. Отныне она ждала меня здесь, в Ресторане со старыми фотографиями на стенах.  Её лучезарная улыбка навсегда осталась трепещущей рыбкой в сетях воспоминаний, которые сушило  здесь само время. А в реальном мире нас больше не было. Остался только я.