Иногда лучше промолчать...

На солнечной полуденной открытой с одной стороны веранде сидели две немолодые соседки: баба Софья и баба Василиса. Резали яблоки на сушку. 

Весь воздух вокруг домов в деревне был пропитан яблочным духом – яблоки лежали повсюду: на земле, на уличных скамейках и садовых столиках. А уж сколько их было прямо под яблонями! Люди попросту не успевали их собирать и перерабатывать. Правда, поздние яблоки ещё стойко держались на деревьях. Но летние и ранние осенние уже все опали. 

Баба Софья без конца резала плоды то на сушку, то на повидло, то просто птицам. Василиса Степановна, добрая соседушка, пришла посидеть по привычке, да и взялась тоже за нож. 

 – Люся с Мишей вечером обещались приехать. Надо будет пирог поставить, – проговорила баба Софья. – Мишенька сегодня с соревнований приедет – хочу побаловать любимого зятя. 

– Надо, – согласилась Василиса. – Повезло тебе, Софья, с дочкой. Разумная вышла, да зять не пьёт, только пироги любит. 

– Ну, почему только пироги? Он и тёщу любит! – улыбнулась Софья. –Ребятишек вот с моря привезут, так они сказали, мол, мы, мама, все вместе у тебя побудем до конца каникул, чтоб тебе спокойнее было. 

В это время стукнула дверь машины. Баба Василиса выглянула в окошко. 

– Софья, никак Люська прикатила. 

– Да не может быть. Случилось что-то… –  помрачнев, сказала Софья.

На веранду быстрым шагом поднялась не высокая худощавая женщина лет под сорок с модной стрижкой.

– Людмила, а ты что это пожаловала? – добро проговорила баба Василиса. – Мать вас к вечеру ждёт, уже и пирог не поставила даже. 

– Что случилось, Люська? – спросила напрямик баба Софья.

Люся молча ставила вокруг стола пакеты с гостинцами. Ставила порывисто, как бы торопясь куда-то.

– Сама здесь разберёшься, мама. Мы только через неделю на пироги приедем, не раньше. 

Уже собираясь развернуться и выйти, Люся остановилась.

– Квартиру нам затопили соседи, – сказала она. – Михаил приедет – разбираться придётся. Там весь дом на них постоянно жалуется, что музыка круглосуточно, что пьяные там со всего района ошиваются. Вот дождались. Соседей стариков тоже затопило, но они молчат. А Михаил приедет, он так этого не оставит! Только ведь весной ремонт сделали, и вот.

– А ну, сядь, – непривычно строго сказала баба Софья. – Ты что вдовой остаться захотела? Или хочешь, чтоб из-за твоих ремонтов с ребятишками что случилось. Я была у вас. Помню, что, как идёт кто из Вовкиной квартиры, люди все притихают. Мало он собак да кошек в мусоропровод спускал? А деда с третьего этажа спустил не за что. Ты войны хочешь? 

– Мама, у меня не ватный характер, как у тебя. Это ты всё всем прощаешь, всю жизнь и помалкиваешь, а я не такая. Если меня обидели, я обижу трижды. 

– Людмила, а причём здесь ватный характер? – спросила баба Василиса. – Тут мудрость нужно иметь и понимать, где надо отстаивать свои интересы, а где призаткнуться. 

– Тётка Василиса, а ты уж вообще помолчала бы. У тебя собаку отравили, а ты не знаешь, кто. Спишь на ходу. У тебя ж два сына, муж здоровенный в то время был. И ты не знала, кто собаку загробил. 

– Ну, почему же не знала? Знала я всё, и что? Собака у меня поправится от того, что я своим мужикам скажу, кто и что сделал? 

– Тётка Василиса, ты чего? – нахмурилась Люся. 

– А того. Лорд-то овчарка был. Ну, и подрались они с Шейхом Григорьевых. Тот был лайка, мелкий, считай. Мой живого места на нём не оставил. Ну, я привязала потом. А толку? Пришёл Андрюха и вместо слов всадил псу по рукоятку нож-финку в холку три раза. И ушёл. Почему крови не было, откуда я знаю. Год он живой был, пусть и больной. А мужикам своим я не сказала ничего. Зачем? Чтоб война пошла по деревне по всей. У Андрюхи три внука здоровенных, сын и сам ещё ого го был. Мои, конечно, бы спуску не дали, а что бы это дало, Люся? Что? Да ничего, кроме бед. 

Люся села, сложив руки на столе. 

– И что? Позволила собаке погибнуть, не отомстив за неё. Не знаю, тётка Василиса... 

– А зачем она, эта месть? Кабы собака поправилась, другое дело. А так... Мужики могли вместе с собакой сгинуть. 

– Если так рассуждать, тётка Василиса, то и вообще стоять за себя не стоит. 

– Ну, почему же не стоит? – вмешалась молчавшая до сих пор баба Софья. –Стоять стоит, но отходить мудрее, Люся. Ты вот помнишь новый год, когда вы с Михаилом встречали первый раз без нас, в городе? Вы тогда первого января приехали, а я отца никуда не пускаю, дома ему поставила. 

– Причём здесь столетней давности новый год, мама? Мы школьниками тогда были. Мишины родители нам, всему классу, квартиру освободили, и что мне идти не надо было? Надо было, как обычно, с вами встречать? Ты на меня тогда накинулась, что я не дома встречала. Отцу только рюмки подставляла, чтоб дома был. Всё приговаривала, что дома надо новый год встречать. 

– Да, дома, – строго произнесла Софья. – А я тот новый год на улице встречала. 

– Как это? – опешила Люся. – Я думала, вы к деду с бабушкой пойдёте, как всегда. 

– Не вышло, – вздохнула Софья, беря следующее яблоко. – Отец дядьку Веню привёл вечером. 

– Ооо, ну понятно, – протянула Люся. – Этого из дома только на буксире вытащишь. 

– Угу, – задумчиво согласилась Софья. – Они выпили, закусили, снова выпили и снова закусили. Отец уже спать ушёл. Чего ему Венины бредни слушать? А этот давай приставать ко мне, мол, давай, пока твой усатый спит, я тебя ублажу. 

– Да я бы отца пошла тормошить! – воскликнула Люся. 

Баба Василиса скептически улыбнулась 

– Не знаешь ты, Людмила, пьяных мужиков, дочка. 

– А чего ей знать, коли у неё Михаил даже пиво не пьёт.

– Это-то тут причём? Муж, хоть пьяный, хоть трезвый, защищать должен! 

– Ну, это коли разумный. А пьяный он редко разумный бывает, – сказала, кроша яблоко, Софья. – Наш отец горячий бывал. Да к тому же, когда спит он, его трудно было добудиться, не соображал он особо, пока не проспится. Я потому просто из дому ушла. К свёкрам не пошла. Зачем я одна там буду? Меня бы бабка Аниса всё равно метлой выгнала, мол, иди к мужику. Так и пробродила я возле дома до трёх часов. А пришла домой, оба спят: один в кровати (тако чувство, что и не вставал), а второй на полу в прихожке, завернувшись-закатавшись в половики, как младенец. 

– И ты отцу на утро ничего не сказала? – возмутилась Люся. – Ну, мама... Вот говорю, же ватный характер. 

– Да не ватный, Людмила, а мудрый, – вздохнула баба Василиса. 

– Зачем я буду войну поднимать? – спросила Софья. – Я подремала на диване в комнате. Утром все на работу пошли, а после работы я никуда своего не отпустила. Бог знает, что дядька Веня мог наболтать. Да и отец… Он Веньке-то морду набил бы, да а что это мне дало бы? Покоя бы точно на веки вечные лишили бы. Жизни бы не было. 

– Ну, мама... – вздохнула Люся. – Я бы так не смогла. 

– А что ты сейчас хочешь делать? Ты Михаила натравишь на них, а много он один с этой ордой справится? Ты о потопе плачешь? А ну как они ему все кости переломают. Тогда о чём плакать станешь, подумала?

– Мама, у Миши друзей много, – сказала Люся, – помогут. 

– Да? И чего ты хочешь от них добиться? – не выдержав, повысила голос Софья. – Денег ты с них не получишь. А если и получишь, так они по три рубля в месяц тебе выплачивать будут. Люся, – совсем другим тоном добавила женщина, – не дури, дочка. Не стоит ремонт ни нервов, ни здоровья. Сама же говорила, неудачные обои получились. Вот привезёте ребят ко мне и за пару дней переклеите. 

Людмила задумчиво поднялась, беря с пола сумочку.

– Не знаю, мама. Может, вы и правы. Просто не привыкла я молча спускать. 

– А иногда надо именно помолчать, Людмила, – сказала баба Василиса.

 

Вечером две подруги на той же веранде пили чай с яблочным пирогом, о чём-то тихо говорили, но разговор прервал звонок мобильного.

– Да, слушаю, – ответила баба Софья. – Дочка, как вы там? 

– Мамуль, всё в порядке. Михаил обои новые привёз, Бельгийские. А Вовку участковый предупредил, что однажды доиграется он со своими постоянными дебошами и жалобами ото всего дома. Ты не волнуйся, мы в воскресение утром приедем, так что пирог испеки побольше – мальчишек привезём.

Отключив телефон, Софья спокойно взялась за чашку чая. 

– Ну, слава Богу вроде.