Медведь

Старый анекдот в качестве эпиграфа. Приехал новый русский на охоту. Остановил свой крутой «Джип» на опушке, разгружается: спецодежда, финка, навигатор,  автомат Калашникова с супер-мупер прицелом, да рожков к нему штук пяток. Выходит тут из леса мужичок местный, вопрошает:
- Куды енто ты собрался, мил человек?
- Да вот. На охоту. На медведя.
- Не-ет, - говорит мужичонка, - на медведЯ нельзя. Медведь в тайге хозяин. Мой дед на медведЯ с рогатиной ходил, мой отец на медведЯ с рогатиной ходил… Не-ет, на медведЯ нельзя!
- Да много ты понимаешь! У меня вон автомат, магазинов пять штук, я его вмиг завалю, - огрызнулся новый русский и ушел в лес.
Сдвинув набекрень старенькую шапку-ушанку, мужичонка почесал репу свою и пробурчал:
- Да-а, теперя в лес не сунесся! Мало того, что у медведЯ уже две рогатины було, так теперя ишшо и автомат будет! Беда…

  А суть рассказа такова. Примерно в середине семидесятых завелся в наших краях медведь. То есть, медведей у нас, конечно, всегда было много. Но в тот раз объявился какой-то необычный, уникальный, прямо скажем, медведь. Умный больно, да еще и шутник, судя по всему. Шуточки, правда, у него те еще  были. Вот, к примеру, известно, что медведи любят малину. Да много ли ее поешь, когда вместо рук лапы, а вместо пальцев – когтищи, что сабли? Так вот и придумал тот самый медведь проказу: затаится возле малинника, дождется, пока люди полные ведра ягоды наберут, и тогда только выскакивает с диким ревом из своей засады. Ясное дело, народ врассыпную, а мишка к ведрам. Сожрет, хитрец, всю малину и уходит. Дальше, кстати, можно снова собирать – больше не тронет. Понимает, что и людЯм что-то надо домой принесть. Чтоб без обид, так сказать… Половину лета, как ягода пошла,  народ это безобразие терпел, но к осени грибники-ягодники роптать начали: типа, чего это у нас охотников в поселке полным-полно, а мишка в лесу балует, народ пужает, лишний раз в лес идти боязно!

Тут еще новость: совхозное сено, в стога сметанное, с казенного покоса, из того, кстати, как раз леса, надо вывезти. А бабы идти работать  отказываются. Дескать, сунулись, а на лесной дороге медведь сидит и ревет. Чего ревет – не понятно, но идти побоялись. Что у него на уме? Леший его разберет! Вот бригадир и говорит ребятам, работавшим в кузне: давайте, мол, добры молодцы, покажите удаль свою молодецкую, прогоните-ка мишку с дороги, а то бабы на деляну идти страшатся.
 
Надо сказать, что в те времена бытовала в наших краях то ли байка, то ли поверье такое, что медведЯ можно запросто охотничьим ножом завалить. Любому охотнику известно, что и из ружья-то мишку убить не так-то просто. Мало того, что надо знать самые уязвимые его места, так туда еще прицельно попасть надо, а когда такая махина с ревом и рыком на тебя прет, мало смельчаков найдется, у кого рука не дрогнет. А чуть мазанул, подранил зверя, – пиши пропало! Раненый медведь становится страшен и непредсказуем. Силища его немереная преумножается многократно болью от раны и обидой от наглости человеческой. От того еще, что его, хозяина леса, испокон веку тут живущего и никому зла не желающего, так бесцеремонно потревожили, да еще и пулю всадили. А пуля – это больно! Обозленный медведь страшен в своем зверином гневе. Всем это известно. И тем не менее, согласно сложившемуся в то время представлению, считалось, что можно взять медведЯ с одним только ножом. Делается это, якобы, так: надо подойти к медведЮ максимально близко и подбросить вверх шапку. Природное любопытство заставляет медведЯ задрать голову, наблюдая за полетом незнакомого предмета, вот в этот момент, пока он тебя не видит и бдительность свою теряет, надо рвануть вперед и воткнуть нож прямиком в сердце животине.

Так ли оно на самом деле, бывали ли случаи такие – то неведомо, только ребятки наши, отправившись в лес мишку прогонять, акромя ножика ничего с собой больше не взяли. Да и нечего было взять. Ружья они при себе, ясное дело, в кузне не держали. А вот нож, точнее, охотничья финка, была. Сами делали. Тут же, в кузне, в свободное время.

Так вот, пришли мужики втроем в лес. Видят: точно, сидит прямо на лесной дороге медведь и орет. Чего орет? То ли малины обожрался, и живот у него пучит, то ли просто с тоски песни поет. Не разобрать. Да и не суть. Что так, что эдак, а прогнать зверюгу надо. Тут один из молодцев достает из-за пояса нож свой охотничий, срывает с друга шапку и топает прямиком к мишке. Подошел чуть не вплотную, бросил шапку вверх. Нож наготове держит. Да только медведь тот действительно со странностями был. Никакого, ровным счетом, внимания на шапку, взлетевшую к кронам сосен, не обратил. Мгновенным броском, прямо из положения сидя, метнулся зверь на отчаянного смельчака. Еще в прыжке успел напрочь перекусить руку, которой  горе-охотник  инстинктивно попытался закрыться, лапой же хлестанул легонько мужика по загривку, содрав в момент с головы скальп. Продолжая по инерции движение, подмял человека под себя. Огрызнулся, оглянувшись на его опешивших попутчиков. Не торопясь, с глухим рыком отошел в сторону. Еще раз посмотрел на распластанное тело, на  остолбеневших людей, тряхнул головой и ушел в чащу.

Мужики очнулись, кинулись к пострадавшему. Тот еле дышал, вся одежда на нем была разодрана и пропитана кровью. Волосистая часть кожи головы закрывала лицо, превратившееся в кровавое месиво. Правая рука, все еще сжимавшая нож, была неестественно вывернута, из рукава торчала белая, перекушенная медведем кость. На счастье, со стороны покоса ехал трактор МТЗ с телегой, заправленной совхозным сеном. Поломанного мужика загрузили на телегу, отправили в больницу.
 
Удивительное дело, но мужик выжил. Правда, с одной рукой остался, со шрамами и поломанными костями. Но со временем оклемался.

Местные же решили медведЯ того извести. Мало ли каких еще бед натворит. Месяц спустя решили брать его по первому снегу. Собралось охотников человек десять. Мишка же начал к тому времени наведываться уже в дома на окраине поселка: то собаку задерет, то теленка утащит. Сомнений не было – это он. Дождались охотники очередного ночного набега миши-хулигана на крайнее подворье и пошли утренней зорькой по следу. Собак не взяли. А не взяли по той причине, что не оказалось под рукой ни одной собаки, которая могла бы по медведЮ работать. По утке – пожалуйста, по зайцу – хоть пруд пруди. А вот по медведЮ – нету. Тут, как-никак, особая выучка собаке нужна. Абы какую брать – только охоту портить. Забрешет некстати, спугнет зверя, ищи-свищи его потом по тайге бескрайней. А коль он не залег, на дворы повадился, так ведь вернется потом, еще хуже дел наделает.   
Идут охотники по следу. Четкий след на первом снегу, свежий. Довольно далеко в тайгу зашли. Видят – поляна большая посередь леса, а в центре поляны одинокая высоченная сосна стоит. След медвежий прямиком к сосне подходит и… Всё!

 Обрывается след. Мужики наверх смотрят – нет никого на сосне, по сторонам – тишь да гладь, божья благодать. А где же медведь? И тут прямиком за их спинами жуткое рычание. Обернулись – батюшки святы! Зверюга этот подкрался к ним вплотную, встал на задние лапы, когтищи свои растопырил и орет диким голосом. Тут у охотников не то, что поджилки затряслись. – ум совсем отлетел! Ни у кого ружья наготове не оказалось: патронташи не тронуты, стволы пустые. Никто ж не ожидал такого оборота! Побросали мужики ружьишки свои и мигом на сосну вскарабкались. С ружьем-то не больно по деревьям полазаешь! Тут бы ноги унести. Бежать от медведЯ, ясен перец, бесполезно. По тайге от него не убежишь. Он, по-любому, быстрее бегает. Одно спасение – на сосну. Тесновато вдесятером-то, но деваться некуда.

Миша же деловито и неспешно изнахратил каждое ружье. Где стволы погнул, где приклад или цевьё поломал. Потоптался еще для верности на обломках. Порычал, погрозил зависшим на сосне охотникам. Но сам залезать к ним не стал. Набаловавшись вдоволь с двустволками, ушел в тайгу.

До вечера сидели мужики на сосне. Прислушивались к каждому шороху – не вернется ли злодей этот. Но нет, все тихо. Дальше сидеть, во-первых, невмоготу уже стало, а во-вторых, ясно же, что до темна желательно из леса убраться. В темноте, да без оружия слишком опасно в тайге. Как ни боязно было охотникам с сосны слезать, а пришлось. Подобрали они ружья свои поломанные и восвояси подались.

Так вот, застрелить медведЯ  не получилось. Но и мишка проказничать перестал. Исчез. Может, ушел, может, еще чего. Но с тех пор в наших краях стало все спокойно. О происшествии этом напоминают теперь только старые раны, что ноют по ночам у того приятеля, что хотел ножиком медведЯ порезать, да напугать его подброшенной вверх шапкой.