Романтика дальних дорог...

Отрывок из романа "Ветер перемен"

Шестидесятые годы, или  Сага о влюбленном поэте и друге!..
 
А среди простой и основной рабочей братии: у нас в цеху в те (шестидесятые) годы было (как я помню) три неплохих поэта: Боря Плахин, я и Коля Овчаренко. С Колей Овчаренко мы работали тогда в одной группе. Он был влюбчивым и мечтательным человеком и веселым «сочинителем». Влюблялся почти во всех молодых и красивых женщин, хоть и был уже сам  давно женат.
Бывало, женщины и молодые девчата, из вычислительного отдела нашего корпуса идут через наш цех по противоположному от нас проходу пить воду в соседний цех, он мне и говорит:
- «Глянь, Евгений! Какие красавицы, изящные и породистые здесь у нас по цеху ходят. Просто принцессы какие-то! Я всегда стою, гляжу на них и «балдею»! Раньше я «таких» девиц нигде не видывал!»
 - Вот возьму сейчас, и шутки ради я на свой станок залезу, да ещё и с высоты на них  «погляжу» – может меня на нём хоть одна из них всё же заметит?.. 
И специально, залезет на стол своего фрезерного станка,  с гаечным ключом; крутит этим ключем, словно меняет фрезу на своем станке, и смотрит, и улыбается на этих своих молодых девок - «принцесс»…
А девчата, чувствуя его интерес и внимание к себе, и увидев приметного мужчину, стоящим на станине станка, идут и в ответ ему, тоже улыбаются как «звезды» на «параде» красоты или шоу бизнеса…
И вскоре он так приучил этих девчат к таким вот своим любовным «смотринам», что эти девчата потом каждый день, бывало, и по два и по три раза ходили мимо нашей группы на этот свой весёлый девичий парад-«водопой», как на подиум. А Николай смотрел на них с высоты своего станка, как турецкий султан с высокого трона (ведь брови у него были: широкие и черные, что является знаком - большой мужской силы!) и млел от их взглядов от весёлого, и изящного их шествия…
Он потом и меня «вовлёк» в эту забавную чувственную игру с этими  молодыми  и весёлыми девчатами. И я тоже стал потихоньку «приглядываться» к этим красивым и весёлым девицам, и выбрал себе одну хорошенькую и симпатичную девочку, и стал постепенно «оценив», влюбляться в неё.
Её звали Тома… Она была ещё очень молода, красива, и хороша собою, как из кавказских ущелий Дарьяла (поэмы Лермонтова), грузинская царица - Томара. И вскоре, с помощью нашего слесаря и моего друга, Анатолия Змея, вернее его жены, которая работала в том же отделе, что и юная Томара, я и познакомился  с ней  и встречался потом несколько раз (ходили даже вместе с нею в цирк)…
Но затем у нас с ней всё как-то вдруг, незаладилось и неожиданно - закончилось. А всё из - за чего-то? Из-за какого-то пустяка! Она, как-то, пообещав мне встретиться, и вдруг взяла и не явилась на свидание, объяснив потом: что родители в тот вечер не пустили её на это свидание… 
Я, конечно, тогда немного понервничал, «по - переживал»; и «отстрадав» некоторое время, сгоряча что-то написал ей, и ни чего такого резкого, или обидного в том послании моем к ней и не было. Но ей это, наверно, показалось вроде какой-то моей сильной ревностью, и как видно, не очень понравилось, и у нас с ней на этом всё и закончилось …
Вот так и оборвалась у меня с ней эта не долгая наша любовь: ранняя и не зрелая!.. Ведь мы в те годы были ещё такие молодые горячие, и гордые, что ни о чем серьёзном долго и не задумывались…
 А Коле я тогда, по случаю его дня рождения написал такие стихи:

Поздравляю тебя, мой друг,
С днём рождения, поздравляю.
«В белом взрыве цветочных вьюг»,
С этим сорок девятым маем.

Ты пронёс, ты в душе сберёг
Прежних чувств молодые порывы
Через трудности всех дорог,
Через холод, пургу и разливы.

И как странствующий альбатрос,
Взмыв над морем седым к поднебесью,
Ты под грохот военных гроз
Пел и нёс своей юности песню.

В тех краях, где нас помнят и ждут
Многих прежних друзей не стало.
Жизнь, как горы, где «сильным» цветут
Эдельвейсы в подоблачных скалах!..


Но Коля Овчаренко, мой друг и товарищ, добрейший души человек - поэт патетик, артист, реалист и «юморо-моралист», которому я посвятил эти и ещё и другие свои стихи, вдруг вскоре умер – скончался и так неожиданно прямо в кабинете на приеме у врача!..
До этого, бывало, при нашем разговоре с ним, он часто «говаривал» мне: «Знаешь, Евгений, я не боюсь никакой своей смерти! Но хочу, если она придет, чтобы она была быстрой и для меня, и для всех неожиданной: не мучительно тяжелой, а легкой и  простой. Что б пришел к врачу, упал вдруг,  и всему - конец!»
И как он мне тогда и говорил – так всё и случилось! И сейчас, такое точное свершение предсказания о своей смерти, т. е. «судьбы» покажется, нам всем каким – то непонятным случаем самовнушения, какой-то великой людской жалости к себе, или какой-то особой  личной трагичности в своей судьбе? Но, ведь уже давно известно такое магическое свойство материи и особенно воды, из которой на 80 процентов и состоят все клетки нашего тела, да и всех иных земных организмов: подчиняться словам, высказанным с чувством, вслух, и с особой силою: например, (зависть, мечта, проклятие), которое почти всегда с удивительной точностью исполняются. Нельзя так говорить, друзья – никогда! И даже думать, об этом нельзя - никогда…
О таком мистическом свойстве  материи, в своем кругу  общения среди людей, ещё даже в древности Пифагор говорил. И даже заставлял своих учеников молчать месяцами, чтобы не испортить себе жизнь перед важными событиями. Вспомните поговорку: «Слово серебро, а молчание – золото!»
Пифагор считал, что сильное и твердое слово как заклинание, сказанное много раз, с чувством и в «приказном порядке» (вслух, или мысленно) воспринимается материей, нашей  души и тела как судьба и как реальность и предназначение, и в этом случае мы теряем власть ума над своими жизненными событиями. Поэтому, лучше - мечтайте и желайте себе и другим только что-то хорошее, и не предсказывайте заранее свою или чужую смерть! - это  бывает часто и очень точно сбывается…
И во имя  моей долгой дружбы и светлой памяти о нём то, что дальше у меня в стихотворениях будет написано, - всё это про него!..

Поэту, и другу, доброму и чуткому человеку - Николаю Овчаренко!

В чубе русых волос вьётся проседь, как дым,
Мой товарищ, тебе ли не снится:
Вой тревожных сирен, холода омских зим,
И рабочих усталые лица.

Был тот год сорок первый суров и жесток,
Шла война величайшая в мире…
Заводской эшелон вас увёз на Восток
Вглубь далёкой и снежной Сибири.

Вы, прощаясь, клялись возвратиться  назад,
В край родимый, где даль в дымке синей.
Враг не знал, что его грозный ждёт Сталинград,
И что русские будут в Берлине.

Эх, мальчишки, потомки героев-отцов,
Что сражались страну защищая,
Вы трудились, порой, по шестнадцать часов,
У станков после смен засыпая.

Трудно было тогда, но не «хныкал» никто,
Холод пальцы прихватывал к стали.
Если нужно давать было нормы на сто –
Вы на двести процентов давали.

Всё для фронта! И словно солдаты в бою
Вы делили лишенья и беды,
Отдавая в ту трудную юность свою,
Всё для нашей великой Победы.

И день мира настал – ликовала Земля,
Человечество в радость «окутав»,
И горели рубинами звёзды Кремля
В фейерверках победных салютов…

Нам оставила горькую память война,
Каждый шаг полит потом и кровью:
От того у тебя словно дым седина
В русом чубе над черною бровью…


Обычно весёлый и разговорчивый, а в тот последний свой злополучный день он пришёл на работу какой-то поникший, усталый и сам на себя не похожий. Я спросил его: «Коля, что с тобой?». А он ответил: «Заболел, дружище! Вчера вечером поел, немного не свежего арбуза из холодильника и наверно отравился». Я ему тогда с тревогою и сказал:
 - Так иди, же скорей - и немедленно к врачу на прием, в поликлинику!..
Не думал я тогда вовсе, что у него всё это было так слишком серьёзно. Он, конечно,  и пошёл в поликлиннику…
Ну, а там, в регистратуре, наверно, какая-то бездушная или не опытная, а может и не очень благожелательная «сестричка» или врач назначила ему время приема, аж на четыре часа дня после работы…
И он после смены, уже совсем ослабевший пришел к врачу (ждал ведь долго – ослаб и расстроился). И у него от этого, видно и  поднялось давление, и упал Коля наш прямо там, у врача на пороге на пол, в поликлинике…
И умер – так неожиданно и «удивительно скоро» - в сорок девять лет, как и говорил и  «пророчил» себе: прямо на приеме, в кабинете у врача (до этого, такой полный счастья и здоровья, и влюблённый во всех своих обожаемых женщин!).
Вот таким он и был, мой друг и товарищ, и любящий всех, поэт - Николай Овчаренко - таким и остался навсегда у меня, в  моей памяти…
 Ну что ж, вечная ему теперь память и моя и от всех его знавших когда-то друзей и товарищей – он ведь был таким живым весёлым и ярким рассказчиком и поэтом, а поэты они все такие: не обычные и не понятные всем иным простым людям. Они все ведь такие чуткие – чувственные, яркие и любвеобильные личности: выдумщики и мечтатели! Светлая ему и долгая наша память! Он был добрым и отзывчивым другом и хорошим человеком…
А случилось это всё осенью, в конце семьдесят третьего года, когда цехом руководил уже не Лопашенко, а Иван Данилович Пересада.
Грустно и тяжело становится на душе и на  сердце, когда от нас уходят такие вот хорошие и верные наши друзья - вспоминаются все прошлые трудовые, прожитые и пройденные с ними в совместной работе годы.  И, словно, половина тебя и всей твоей прожитой жизни уходит во время такой потери…
Вспоминаются теперь и те юные годы, и те чуткие молодые времена, и такие вот хорошие друзья и товарищи как мой друг Николай Овчаренко: и все встречи с ними и разговоры; и становится – так грустно и всё-таки, так чувственно и так «болесно» вспоминать это время…

Снова пахнет осенним дымком
И длиннее становятся тени.
Где-то гуси кричат за ставком,
Покидая луга с сожаленьем…

От земли, от воды и от звёзд
Веет чем-то далёким-далёким:
Толи юностью в спелый покос,
Толи детством в цветах синеоким…

Вот та стежка, которой хожу
Столько лет по утрам на работу;
Я с «великою» грустью гляжу
В тополей серебристых, высоты…

Вон, какими вы стали, друзья,
Моего отшумевшего детства!
Ваша молодость, как и моя,
Подалась в «ошалелое», бегство.

Вот наш город, наш парк, и завод:
Стало здесь и уютней и краше.
А тогда грубоватый народ
Шел творить настоящее наше.

Шёл в спецовках в цеха, словно в бой,
Вёл с разрухой лихие сраженья,
Чтоб война снова страшной рукой
Не грозила людским поколеньям.

Мы их дети в ту пору одну
Столько видели горя и знали,
Что отцов проводив на войну,
Не по возрасту взрослыми стали.

Что дала ты нам юность тех лет?
Черный хлеб, да «рубашку в заплатах».
Как рябина в морозный рассвет,
Ты сладка и чуть-чуть горьковата…

Но мы сделали что-то своё.
И мы полностью в «безвесть» не канем!
Помню танец «цыганку» вдвоем
И девчонку по имени Аня…

Помню песен целинных полёт,
Наш гудок заводской утром ранним.
Помню друга, что к нам не придёт
И военные дни не вспомянет…





                Во времена «застойного» правления…

Да! Всё наше яркое чудное и милое сердцу настоящее куда-то быстро спешит и уходит. А всё трудное в нём и вместе пережитое с друзьями, остаётся в нашей памяти и в воспоминаниях. И жизнь наша прежняя весёлая и молодая, она как чудная скорая птица в вереницах  ярких событий - не оглядываясь, летит  себе дальше куда-то вперёд, словно зная, что у неё ещё будет много и - много потом других, таких вот разных необычных интриг и приключений. А нам останутся только лишь какие-то скудные и блеклые картинки, тех близких и милых когда-то, для нашего сердца, воспоминаний, о бывших наших друзьях, товарищах, о первой нашей встречи и юной  любви…
Да, друзья мои!  Мы тоже были когда-то весёлыми и юные, и молодыми; и жили, как казалось тогда, хорошей и яркой жизнью: учились, дружили, встречались со своими  друзьями и  милыми сверстницами – любили, обожали и целовали их. И я с великой теплотой и радостью вспоминаю те наши юные годы жизни, а за тем и прекрасные годы нашей молодости, от которых остались теперь только одни лишь эти щемящие душу воспоминания…

А на моих полях весна хлопочет вновь,
Шумит  моя берёзовая роща.
Там в юности моей ты встретишься со мной,
Как прежде подойдешь и улыбнёшься.

Утихнут все ветра и птицы запоют,
Распустятся деревьев юных почки,
И грозы стороной нас тихо обойдут,
Чуть колыхнув подснежников листочки.

Подруга школьных лет, ты нравилась нам всем,
Мальчишкам, прежде дёргавшим за косы.
О, юность, ты пора Великих теорем,
Без ясного ответа на вопросы…

Пишу в уме, пишу я строчку за строкой:
Друзей с весною новой поздравляю…
Спешу к тебе, спешу, к далёкой и простой,
И письма никуда не отправляю.

Куда их отправлять? Забыты адреса
И ни одна туда не ходит почта,
И новые вокруг синеют небеса,
А прошлое, как туч далёких клочья…

И всякий раз, когда танцует молодёжь,
Я приглашаю вновь «тебя» на танец.
И тихая, как тень ты рядышком идешь,
«Девчёнка из моих воспоминаний»…

Любимый наш лирик, народный поэт - Сергей Есенин, об этом когда-то, в своих восхитительных стихах, написал.  Вернее открыл и показал нам в рифмах своих стихов такие прекрасные по своей образности и проникновению в сердце и душу слова. Которые, словно сказочно  неведомые прозрачные лучики света, заставляют нас снова и снова  - раскрыв «волшебное окно нашей чувственной памяти», как бы взглянуть в ту прежнюю «зыбкую», и немыслимо далёкую, но прожитую нами когда-то утреннюю рань, просторов милого детства, отрочества и нашей юности:

«Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
Словно я, весенней гулкой ранью, проскакал на «розовом» коне…

Вот так и годы нашей бурной жизни бегут и «скачут», ранним утром как те его молодые скакуны с ночного пастбища,  а дальше уж – летят и несут нас куда-то вперед, в далёкую неведомую даль. Оглянешься – а там уже, и полжизни твоей - «пролетело!»…
 

Двенадцать лет прошло с тех пор,  как я (после демобелизации) вернулся в свой город из армии и работал на том же заводе. И здесь вокруг всё так сильно изменилось, что многое было уже и не узнать…
 Ведь люди приходят и уходят, растут,  меняются: как «молодая» трава весною в поле. И если  перед армией, я слушал музыку Лещенко с пластинок проигрывателя или потефона, и играл на баяне, то «придя с армии»: я уже сочинял стихи, играл на электромузыкальных инструментах и через магнитофон внимал и воспринимал могучие и гремящие песни Владимира Высоцкого. И в цехе нашем за это время тоже всё многое до неузнаваемости изменилось.
С семьдесят третьего года и по семьдесят шестой год должность нашего начальника  цеха занимал Иван Данилович Пересада, а затем, директор завода поставил вместо него, начальником цеха, опять, своего тёзку Василия Петровича Лапошенко. 
И вот уже середина семидесятых: (Тогда после «поднятия» или освоения целины на нас ещё «дул ветер романтики» новых строек, переездов и чудных перемен). Во время отпуска я и «загорелся» желанием поехать и посмотреть Москву: побывать на Красной площади, посетить музеи и выставки. И моё настойчивое желание вскоре неожиданно свершилось, и воплотилось в жизнь!
Мой давний друг Юрий Суровцев, который тогда тоже работал на нашем заводе в одном из проектировочных отделов, и любил математику, рыбалку и игру на баяне, ехал как раз туда по какому-то срочному поручению, от завода, на два дня. Там для него по телефонному договору, была обусловлена даже и комната в общежитии института. И он уговорил и меня поехать с ним вместе.
 - Адрес, есть, - сказал он мне, - есть и место, где две холодных московских ночи можно будет «переночевать», а днём мы можем походить и посмотреть Москву: Кремль, мавзолей, Красную площадь и другие, интересные места нашей «престольной» столицы…
Мы и поехали, окрыленные удачей от скорой встречи с историческими местами столицы нашей Родины - и как то по времени не рассчитали…
Туда должны были приехать поездом днём – во второй половине дня, чтобы зарегистрироваться в общежитии и получить постель, а приехали в Москву вечером часов в  6 или в 7. Пришли в общежитие, а там из начальства уже никого на рабочем месте уже не было.
Идти и искать заведующую, было уже поздно. И мы решили с Юрием вернуться на вокзал и там переночевать,  где-нибудь, хотя бы на лавочке…
Но недаром у меня цифра дня рождения в месяце 22 (а это все по нумерологическому определению - особо-избранные!) – провидение мне всегда, как говорится, помогало: вот и по этому, моему простому желанию, оно снова помогло мне организовать такую поездку и потом, как всегда, помогало тоже…
И этот моей жизни момент был явно не обычным и запомнился мне на всю жизнь! А получилось так, как в какой-то нашей доброй русской народной сказке…
Приехав тогда в Москву, и не устроившись с ночлегом в общежитии, мы шли по какому-то московскому проспекту уже вечером - в сумерках. На улице было ещё людно, но все прохожие куда-то спешили, бежали - все энергичные, веселые и молодые!..
И вдруг мы увидели одинокого человека,  старенькую женщину - бабусю… Вид у неё был подавленный и усталый: она никуда не спешила, а шла себе так, потихоньку…
Юрий, увидев её, сказал мне: «Давай спросим у неё, что с ней случилось, а заодно и узнаем как быстрее пройти к нужному нам вокзалу». Мы подошли к старушке и обратились к ней:
- Бабушка, извините, что мы вас остановили, но мы не здешние, мы приезжие - плохо ориентируемся в Москве, а вы нам не подскажете, как правильно нам пройти по кратчайшему пути и попасть на, Курский вокзал? Она остановилась и даже обрадовалась, что мы её спрашиваем. И заговорила с нами…
-  Сыночки,  ах, сыночки! Да если б я знала всё это, я бы сейчас здесь, не блукала по этим улицам. Я тоже, как и вы, не пойму где я сейчас нахожусь. Вот вышла днем в магазин за кефиром и заблудилась, и хожу теперь: ищу свой дом. Хорошо, что вы, добрые люди, меня увидели, подошли и остановили.
А мы ей в ответ:
– Бабушка, так вы что - тоже не местная, и не обученная грамоте?
И продолжали дальше расспрашивать:
- На домах же вон гляньте – написано!
- Да  местная я, местная, - заговорила «бабуся», - и читать я умею, учительницей ведь была когда-то, но состарилась: стала старенькой и слепенькой, да и очки свои дома забыла. Склероз уже у меня, «сыночки мои», ведь мне лет то уж больше восьмидесяти. - А откуда вы приехали-то, милые? – начала она расспрашивать и нас.
Мы ей ответили, что приехали  в Москву мы с юга - с Украины на два дня, -  и сказали:
- И комната в общежитии, у нас есть за нами «забронированная», чтоб переночевать, но мы опоздали – пришли прямо с поезда, в общежитие, а заведующей уже нет и нас туда не пустили. Вот идем теперь опять на вокзал, чтобы там хоть до утра  побыть и переждать ночь.
– Ах, «деточки милые», так и вы тоже такие же несчастные, как и я, - сказала она нам сочувственно, - вы тоже ищите «свое место» - блукаете?
- На Украине у вас там, конечно, сейчас тепло, а у нас тут ночью бывает холодно. Может вы мне, старушке, поможете, и к дому моему меня  отведете, а то я сама его ночью то, и не найду.
- Да, конечно же, поможем, бабушка, конечно - сказали мы ей, - только под-  скажите нам название вашей улицы и номер дома.
 А сами подумали с Юрием, глядя друг на друга: Вот - ситуация то - а?! Как в той старой народной сказке! Смотря, по какой дороге ты пойдёшь – то что-то и найдешь, а что-то и потеряешь!..
Если мы сейчас пойдем искать с бабусей её улицу и её дом в темноте, то уже, явно, не попадём на наш Курский вокзал. А если пойдём искать вокзал и оставим одну «бабусю» здесь на всю ночью, то потеряем и бабушку, а значит и свою совесть (старушка, ведь от усталости ночью, может где-то присесть, прикорнуть - и замерзнуть!) И мы будем этому виной…
И мы, конечно, сразу же выбрали путь с «бабусей». И начали активно её распрашивать, что б хоть что-нибудь узнать про место её проживания.
Она путалась с названием улиц, и переулков, да и я сейчас плохо помню название той её улицы. Толи это был какой-то Земляной вал, толи Новокузнецкий переулок,  или ещё что-то невдалеке от Курского вокзала?.. А номер квартиры  она вообще не помнила - забыла. И мы остановились в недоумении и стали думать как Шерлок Холмс с Ватсоном: что же делать дальше?
Ну, переулок то мы - расспросим у прохожих - и найдем. А вот что делать с домом? Какой дом искать – в какую квартиру нам стучать или как говорится - «ломиться»? Номера то её квартиры мы ведь вообще не знаем.
Потом додумались и стали её расспрашивать про конфигурацию дома и местности вокруг него, и нет ли каких - нибудь известных дворцов или общественных зданий с ним рядом. И она нам начала как то, помаленьку, припоминать и внятно отвечать. А улицу по её описанию мы узнали потом и от других прохожих.
И так мало – по малому мы, как те «пинкертоны», нашли и её улицу, и по описанию конфигурации её дома и общественных зданий вокруг него - и сам дом. А когда мы  привели нашу «бабусю» к её дому: она сразу же его узнала и очень обрадовалась, ну а мы обрадовались ещё больше её от того, что сделали, т.е. свершили такое хорошее и доброе дело.
 Мы ликовали и почти обнимались с Юрием на улице у подъезда вырученной, а быть может даже и «спасённой» нами от гибели «бабуси». Да и соседи её тоже сразу узнали, и подсказали нам: в какой квартире она живет.
И вот мы поднялись на третий этаж. Подошли, позвонили в её квартиру и спрашиваем: тут ли живет восьмидесятилетняя бабушка – учительница, которая вышла утром  на улицу и потерялась?..
И вдруг открывается входная дверь квартиры и (о, шумный восторг!) - все кто находился в ней, а вместе сними и  сын старой учительницы, с телефонной трубкой в руках, высыпали к нам,  на лестничную площадку и стали обнимать бабушку, и нас, в том числе - долго трясти руки, нам, говорить и благодарить…
Мы уже хотели как-то незаметно уйти и позаботиться и о своем ночлеге, ведь было уже довольно темно и поздно, но сын «бабуси» буквально затащил нас в комнату и стал расспрашивать о том, как мы нашли её, а потом и их дом.
 Он говорил, что ещё  с утра как только она вышла во двор погулять и там пропала, он обзвонил все окрестные отделения милиции, все морги и даже больницу «Склифосовского» - думал: может быть её туда «скорая» забрала? Сидел, весь день с трубкой в руках, и обзванивал всех, близких и знакомых, но все было безрезультатно…
И вот мы её привели – и привели сохранно «живую и здоровенькую» - ночью! Вот и представьте, какая была радость и удивление у её родственников, что она здоровая и невредимая явилась в окружении  нас, таких вот двух «добрых и здоровых молодцев», к ним прямо домой!
После того как улеглись расспросы, страсти и восторги от ее возвращения, родственники «бабуси» стали расспрашивать наконец и нас: кто мы и откуда приехали и что тут делаем в Москве? И когда узнали что мы русские жители из Украины и приехали в Россию, чтобы посмотреть  на нашу Советскую Москву – столицу нашей родины, долго восхищались этим поступком. 
Они смотрели на нас и говорили: «какие же всё-таки хорошие люди на Украине живут - милосердные и добрые!» И ещё: … что только такие милые и добрые ребята и могли сделать такое богоугодное дело. Они усадили нас за стол, предлагали выпить чай, Но нам нужно было уже идти и спешить, чтобы добраться до полуночи ещё и на Курский вокзал.
Мы с Юрием, поэтому  и спросили у сына старой учительницы, как нам туда быстрее добраться. Но наша «найденная и спасённая» бабуся, как только услышала, что мы хотим уйти от неё, «вцепилась» в нас и в нашу одежду и, ни за что не хотела нас отпускать. Она стала уговаривать нас переночевать ночь у них в комнате.
- Я вас, ни за что, ночью никуда не отпущу идти на вокзал и там сидеть, скорчившись и мёрзнуть, не известно  зачем? - говорила она, держа нас за руки. Переночуйте у нас! Мы вам на полу «постелим» постель: положим матрасы, дадим подушки и одеяла; и вы в тепле и уюте сможете, до утра, хорошо выспаться и отдохнуть, - уговаривала она нас.
Конечно же, для нас, такое предложение было как самый наилучший  и наиболее благоприятный выход из нашего такого тоже довольно затруднительного положения.
«Вот как, оказывается, справедливо поступает в таких случаях Провидение! Как в древней народной сказке – подумал я, - чтобы отблагодарить  кого-нибудь за хорошие праведные и богоугодные дела!  Помоги кому-нибудь в трудную минуту (даже кошке, птичке или бабочке) и (бог тебе тоже поможет), когда и у тебя будет тоже  в чем-то нужда, в жизни и какие-то трудности!» Вот такое дело тогда и случилось с нами…
А утром мы, хорошо выспавшись, поднялись. Выпили горячего русского чая, в компании с бабушкой и её сыном  и, обменявшись с ними адресами, со словами, о доброй и вечной дружбе всех нас и  всего русского и украинского народов, и ушли (восвояси). А именно: устраивать свои дела с «заведующей» учебного заведения, а затем знакомиться и с радушно встречающей нас Москвой...
Я тогда за эти два дня повидал  в Москве так много всего интересного и не забываемого для меня.
Побывал и на Красной Площади, правда, выстоял там, около часа и в очереди в мавзолей Владимира Ильича Ленина…
Был внутри и около самого интересного и сказочно - красивого русского храма Василия Блаженного. Был в музее и видел вещи, одежду и платье, и даже карету Екатерины Второй (Великой), но главное побывал внутри Кремля и около его величавых башен, а также увидел и Царь Колокол с его отколотым осколком и Царь Пушку с ее огромными ядрами.
Все такие большие и величественные исторические места и вещи, оставленные нам нашими предками, вызывают неизгладимое впечатление, которое остаётся потом в памяти на всю нашу жизнь.
Они вызывают восхищение и гордость за весь наш славный русский народ, за нашу страну за её бывших Государей и за её многовековую богатую Историю (известную и неизвестную).
Все эти сохранившиеся до нашего времени древнейшие строения и храмы, да и новые, я думаю  тоже, построенные уже в наше время, например, как скульптура Родина-Мать в Волгограде, на Мамаевом Кургане, находятся (по своей ценности) на одном уровне: с Египетскими пирамидами, Китайской стеной, Каменной обсерваторией Стоунхенджа и Храмом Парфеноны,  в Греции  потому, что делали их хоть и  давным – давно, но такие же Великие и умные люди - творцы как и сейчас,  полубоги или гении Великих стран из далёких между собой исторических эпох…
Вот так, побыв в столице два дня, мы с Юрием Суровцевым, вернулись назад домой, но зуд и романтика далёких путешействий, по новым городам и стройкам нашей страны у меня осталась, и тогда даже и укрепилась. Да - хорошим и вольготным  было у нас «время брежневского застоя». Но оно подходило к концу. А предтеча его конца оказалась очень нескладной, просто трагичной…
 
«Самая прекрасная и самая грустная» олимпиада всех лет - Московская Олимпиада – 80г.

19 июля 1980 года в Москве проходила Олимпиада-80. Она продолжалась 16 дней, и каждый из этих дней был насыщен и хорошими и самыми разными событиями. Начало и первая неделя Московской Олимпиады были наполнены радостыми делами и событьями: спортивные праздники такого  мирового масштаба – это ли не радость для всего народа и даже целого государства. В спорте установливались новые олимпийские рекорды – появились новые кумиры болельщиков – герои отечественного спорта, открылись новые имена чемпионов: народ смотрел, пел, спорил, жил и радовался ...
Но вот закончилась первая неделя Олимпиады. И 25 июля 1980 года, как «удар тяжёлой палицей по голове», появилось и пошло «по умам и по домам» страшное известие: умер Владимир Владимирович  Высоцкий – известнейший бард, актер, поэт, музыкант и кумир всего нашего советского народа. Человек, который исполняя свои пронзительно-острые песенные баллады, нес истинную правду для простых людей, какой бы она - ни была.
Пресса, запуганная чиновниками тоталитарно давлеющей над нею властью – молчала,  боялась испортить всеобщий международный праздник.
И о том, что случилось, написала  тогда только одна лишь газета и то – короткой строкой…
Но вскоре о смерти Высоцкого  узнала уже - вся Москва и вся многомиллионная Россия. И народ поднялся и пошёл на «Таганку»!..  А похороны состоялись 28 июля…
Несмотря на то, что улицы города были перекрыты, а станции метро не работали на вход, в окрестностях Театра на «Таганке», собрались толпы людей. И тех, кто пришел попрощаться с актером, было (очень много) - около 100 тысяч человек, а может и больше! Кто там считал, всех приходящих и проходящих?..
Порядок во время панихиды обеспечивали до 700 милиционеров. Они были одеты в парадную, белую форму Олимпиады,  форму чистоты и святости. Но это был уже такой большой и такой с ног сшибающий для всех удар…
А 3 августа состоялась уже церемония закрытия Олимпиады – 80, Международных Олимпийских игр. И тогда под чувственную, и душераздирающую мелодию песни Александры Пахмутовой, на слова Николая Добронравова: «На трибунах становится тише…» самый лучший талисман Олимпиад всех лет «Олимпийский Миша», под взгляды всех лиц со слезами на глазах, как живой, вдруг поднялся ввысь и внезапно стал улетать на воздушных шарах с Олимпийского стадиона. И - это было так грустно и так трогательно, что пробирало всех – до слёз! А над стадионом звучали прощальные слова песни  в чудейснейшем исполнении дуэта - Льва Лещенка и Татьяны Анцифировой…
 
На трибунах становится тише…
Тает быстрое время чудес.
До свиданья, наш ласковый Миша!
Возвращайся в свой сказочный лес.

Не грусти, улыбнись на прощанье.
Вспоминай эти дни, вспоминай…
Пожелай исполненья желаний,
Новой встречи нам всем, пожелай.

Расстаются друзья, остается в сердце нежность
Будем песню беречь. До свиданья - до новых встреч!

Пожелаем друг другу успеха,
И добра, и любви без конца…
Олимпийское звонкое эхо
Остается в стихах и сердцах.

До свиданья, Москва, до свиданья!
Олимпийская сказка, прощай!
Пожелай исполненья желаний,
Новой встречи друзьям, пожелай.

Расстаются друзья, остается в сердце нежность.
Будем песню беречь. До свиданья - до новых встреч!..

И эта прекрасная и грустная песня, как и сама Олимпиада, с «прощальным» улётом  олимпийского Мишки, была потом поистине предсказательным действием судьбы для всей советской власти, да и для всей нашей Великой страны по имени СССР. А кто же тогда знал и думал, что через 2 два года  у нас уже не будет Брежнева,  и начнется настоящая «чехарда» с достойным кандидатом  на его замещение?
Но тогда вскоре после этой великолепно проведенной Московской Олимпиады, 21 октября  1980 года, произошло всё-таки ещё одно, такое маленькое, но наверно, «знаменательное»,  для той эпохи событие. В состав Политбюро ЦК КПСС был введен новый член Политбюро Михаил Сергеевич Горбачёв. Молодой, энергичный, не знакомый ещё никому человек – 49 лет, который до этого был в захолустье, на периферии нашей страны просто каким-то незначительным Первым секретарём Ставропольского края. Что тут - сказать? Сравните сами всю эту предсказательную картину Олимпиады…
Вроде везде и всюду стоит , хорошее расслабляющее и развлекающее время жизни, царящее как в Москве, так и во всём государстве, и конечно,  на Центральном стадионе Олимпиады, но тут вдруг, перед глазами всей завороженной публики появляется, как из сказки – наяву, главный персонаж и символ этой олимпиады - олимпийский Миша …
И все, затаив дыхание, смотрят и ждут чего-то нового, захватывающего…
 А новый надутый резиновый «ласковый Миша» символ Олимпиады и всего Советского государства (сравните его судьбу потом с судьбой Михаила Сергеевича Горбачева - ведь у него даже и имя такое же было как у Михаила Сергеевича – Миша!)
И он этот «надутый воздухом» – «Миша», да ещё и с большими шарами (т. е. со средствами быстрого передвижения), вдруг плавно поднимается над стадионом. Кстати (так же, как Михаил Сергеевич неожиданно восходит на самую высшую вершину власти). И дальше, поднявшись над стадионом, этот символ  олимпиады быстро, под грустную - минорную мелодию и прощальные слова песни  - зависает, и затем быстро улетает «в никуда» от публики - навсегда. Точно так же, как потом и Горбачев улетел из России - за границу.
А куда делся потом этот резиновый символ Олимпиады «Миша» – никто не знает! Говорят; что видели, как он улетел на окраину Москвы,  и там где-то, упал на землю и «развалил какой-то старый коммерческий киоск, а потом и сам, этот шар какие-то люди разрезали  и разорвали на куски и растащили…
А, со страной потом вот так же всё, как и с этим Символом произошло – в 82 году после эпохи Брежнева, правления Ю. Андропова, а затем и страданий К. Черненко.
Пришел этот совсем новый руководитель государства и власти, похожий на Символ «радости и счастья» всего нашего народа, (живого Олимпийского Мишу - во плоти) – Михаил Сергеевичи Горбачев и начал ломать «все окраины своего государства» - Грузию, Прибалтику и Украину,  и все устои её государственного устройства. А в конце концов, через 5 лет в 1991 году, как и тот Олимпийский Миша – символ Олимпиады - 80, который «разбил» бывший старый советский киоск - «развалил» и всё наше огромное  Советское государство!.. 
А вообще во времена новоизбранного руководителя советского государства, Генсека Горбачёва,  коммунистическая власть в стране так ослабла, и упала в глазах всего народа, что народ уже не стал понимать, в какой стране он живёт. Толи  в Советском Союзе, стремившемся недавно хоть и к незрелому, но к какому – то своему советскому коммунизму. Толи в СНГ – объединению, повернувшемуся вскоре к нему  (как в сказке говорится) - задом, а к западному капиталу передом – и готовому жить хотя бы и при любом капитализме. А у президента Горбачева  в партии появился новый, настырный, ярый и довольно сильный противник - Борис  Ельцин. И вот тогда и начались противоборства и препирательства между, этими двумя господами или товарищами по превращению СССР в  СНГ  и   этот весь теперешний бесконечный эс - сон - гизм.
И страну до тех пор» жившую в спокойствии – начало шатать и сильно трясти! Народ «кинулся сам искать и творить для себя новую дорогу, в новую жизнь.  Кто-то устремился к спекулятивному рынку и земному богатству, а кто-то, разочаровавшись в земных благах, ринулся в обратную сторону к новой – духовной религиозной жизни…
Именно во времена Горбачёва, в 1990 году и зародилось новое религиозное течение, общество - Великое Белое братство – Юсмалос, образованное «Матерью Мира», как она тогда сама себя возвышенно называла, Марией Дэви Христос, признанное властью, деструктивной тоталитарной сектой.
Мария Дэви, до брака Марина Мамонова, в замужестве Цвигун родилась в 1960 году в г. Сталино (Донецке), Украинская ССР, смелая, умная и грамотная женщина, окончила Киевский Государственный Университет им. Т.Г. Шевченка, факультет – журналистики. Была членом КПСС и Союза Журналистов СССР. В 1989 году она была избрана депутатом Ленинского районного совета в г. Донецке, а затем работала инструктором в Днепропетровском Райкоме ВЛКСМ. Была редактором радиовещания Донецкой Камвольно - прядильной фабрики.
Согласно автобиографическим данным, 11  апреля 1990 во время операции врачи зафиксировали смерть Марины Мамоновой, и это её состояние продолжалось 3,5 часа. Во время данного происшествия Мамонова получила Откровение, суть которого было таково, что она теперь является – «Мессией Эпохи Водолея и Матерью Мира».
После этого Мамонова принимает новое имя – Мария Дэви Христос - по словам ген. Прокурора Украины Виктора Шокина, ведшего тогда дело Марины – после её 10-то аборта.
А в мае 1990 в г. Днепропетровске с лекциями выступает Юрий Кривоногов, где он и знакомится с Мариной Мамоновой (Цвигун). И в этом же 1990 г. Цвигун публично призывает всех объединиться и войти в «Великое Белое Братство» перед приближающимся Преображением планеты Земля и вхождении человечества в новую - «шестую расу». После этого Великое Белое Братство Юсмалос, широко развернуло свою деятельность.
За короткое время с 1990 – 1991 г. были созданы общины Белого Братства практически во всех городах СССР, что вызвало обеспокоенность властей. И 1 апреля 1992 г. Прокуратура Украины возбудило уголовное дело в отношении Цвигун.
С февраля 1993 г. по весну 1993 г. Цвигун вместе с несколькими своими последователями выезжает из страны и ездит уже по Болгарии, Польше и Чехословакии.
Весной 1993 г. Цвигун приезжает в Москву, где издает книгу «Наука о свете и его трансформации». В  сентябре 1993 г. в последний день объявленной Братством  декады Покаяния, Цвигун и другие её собратья были задержаны и посажены в тюрьму…
Но отсидев 3 года, 13 августа 1997 г. Цвигун освобождается властью досрочно и вновь воссоздает Белое Братство Юсмалос. 13 сентября 1997 г. Цвигун выходит замуж за Иоанна – Петра Второго В. Ковальчука. И уже с 2006 г. переносит центр  и свою деятельность в Москву.
Марина сменяет свое имя и фамилию на - «Виктория Преображенская». Под этим именем она уже основывает многоуровневое «Космическое поли-искусство» 3-го тысячелетия (объединяющее  духовную живопись, графику, поэзию, музыку, и танец) – создает «Театр Мистерий» Виктории Преображенской и Творческую мастерскую В. Преображенской – проводит выставки своих картин, пишет стихи и музыку, и издаёт поэтические и литературные сборники. В мае 2013 г. появились сведения, что Цвигун восстановила Белое Братство и начала снова вербовать новых членов.
Цвигун затем осудила и Евромайдан, на Украине, как и все события украиского кризиса и пришедших к власти  людей, обвинив их в антироссийской деятельности. Писала потом стихи в поддержку В. Януковича и Новороссии, а также материалы против Юлии Тимошенко. И заявила, что начался Апокалипсис (1990 – 2030 г.). И с 1992 г. идет 29-й год Новой Эры Водолея и эры Юсмалианства, а Эра Христианства завершилась в 1992 году - так тогда говорила она…
А у меня, за 7 лет до всего этого Юсмалианства была ещё и поездка в город Жигули или Тольятти - на Волге, на только что начавшийся строиться автомобильный завод (ВАЗ).
Но когда я туда приехал по какому-то рекламному объявлению в одной из центральных газет, там тогда только ещё лишь вбивались колышки и натягивались шнуры в чистом поле, для обозначения места строительства его корпусов и каких-то  зданий. Рабочих там и разной техники (для строительства) ещё и в помине не было, а значит, и делать там мне было нечего. Работы там для меня тоже никакой не было; и денег у меня в кармане было тоже мало, а жить то ведь на что-то было надо: стройка тогда ещё лишь только намечалась…
И походив в широком поле по пустому месту будущего строительства и не найдя там никого из местного начальства я, уставший и разачарованный, в тот же день пошел на вокзал, купил себе билет на обратный поезд и быстро вернулся к себе домой.
Я понял, что искренне и полностью верить всяким там призывным рекламным объявлениям со сказочными обещаниями, и даже из центральных газетах, тоже нельзя. Каждый заказчик: продавец или работодатель, по объявлению, может написать и посулить вам всё, что вы захотите; даже «золотые» горы для того, чтобы привлечь к себе, по-больше людей нуждающихся и желающих у него поработать, и создать дефицит своего товара или  конкуренцию среди рабочих. Что бы «загнать» их в какие-то свои рамки, поставить им свои жесткие условия и делать с ними, затем, всё что захочешь.
Это потом я видел и наблюдал везде и всюду и «многое множество» раз. Особенно когда мы с матерью, поддавшись рассказам и увещеванию брата Семена Назарова, нашего соседа по бараку, приехавшего в отпуск с её бывшей родины, снялись с насиженного места в своем городе, и подались в город Омутнинск, Кировской области, в глубинку России, с мечтою  пожить там, в тенистых лесах её Родины.
Я уволился с завода, сдал квартиру цеху и мы поехали на Север. Но долго там не задержались…
 Город Омутнинск - городок небольшой; и даже высоких зданий и асфальтированных улиц я там много не заметил. Вокзал и горы складированного леса: целые бурты бревен на лесопогрузочной станции. Базар и не большой по сравнению с нашим металлургический завод с литейным и прокатным цехами с тремя или четырьмя высокими трубами на окраине города.
Там и располагались административные здания и пятиэтажные или шестиэтажные корпуса жилмассива. Завод этот и поселок при нём был построен давно: и как говорят, ещё при Екатерине Второй, в 1773 году, ведь эти места богаты лесом и железной рудой. Раньше он так и назывался  «Омутнинский завод» и лишь с 1929 года он стал районным центром Нижегородского края, Вятского округа. В тридцатых годах двадцатого века сюда была проведена железная дорога, которая проходит сейчас через посёлок. Расстояние от Кирова до Омутнинска 232 км. Кроме металлургической промышленности здесь в 1958 году появился и химический завод.  В войну же сюда был переведен Харьковский военный эвакогоспиталь, а металлургический завод Омутнинска в войну давал для фронта железо и сталь: листовой тонкий прокат, а также железные части к ложементам для автоматов ППШ-а – Шпагина.
Между прочим, Ефим Исаевич Тучинский, наш зам. нач. цеха во время войны, в 1941 году как раз и был туда эвакуированн с Украины и там и работал до её окончания. Но, как и в былые (екатерининские) времена,  район этот богат лесом, поэтому там,  как и раньше, проводятся работы связанные с лесозаготовкой. Сейчас это конечно уже другой отстроенный и приятный город с озером и чистой набережной…
 А когда мы с матерью приехали туда, (в город Омутнинск), сорок лет назад (в семидесятые годы), да ещё и после нашего огромного (девятисот тысячного) города на Днепре. Городок Омутнинск, показался нам вроде небольшого посёлка: с деревянными тротуарами, выложенными из длинных досок, на окраинах посёлка…
Брат Семена Назарова, у которого мы остановились на квартире, работал на лесопилке. И когда я стал ходить и искать для себя работу, мне предлагали работу лишь на погрузке и разгрузке большущих брёвен на лесоперевалочной станции. А начальники всё допытывались: «Нет ли у меня какой – ни будь скрытой судимости и не замешан ли я в каком – ни будь уголовном деле на юге страны, на своем прежнем месте жительства».
И когда я сам задавал им встречный вопрос: «А почему вы все меня об этом спрашиваете? Разве я похож на какого-то уголовника?» Они с приветливой ухмылкой отвечали: «Нет, парень, нет, но ты сам посуди, разве кто-нибудь у кого нет каких- нибудь подсудных дел с властью, поедет из богатой и тёплой Украины в эту нашу холодную ссылку на Север, в наше Захолустье и в нашу глухомань. Явно, парень, ты  тут что-то нам не договариваешь, скрываешь что-то? Может - от алиментов прячешся, а?»
И я после таких разговоров с ними только усмехался им в ответ и говорил: «Эх, друзья - товарищи, «бессменные» руководители: наверно вы и сами все здесь такие, с какими-то недостатками из тёмного прошлого, если у меня, в первую очередь, все об этом только и спрашиваете»… Да и эта их лесопогрузочная станция явно меня не привлекала и не устраивала. Особенно когда я побывал там и узнал у местных жителей и стариков, сколько там людей (из обслуживающего персонала - рабочих) рассыпавшимися брёвнами уже подавило. В том году, - рассказали они мне, - сторожа придавило, а недавно деда с козой который пас её там неподалёку.
А когда я пришёл на этот их завод в литейный цех и увидел, в каких условиях там люди работают: то у меня отпало всякое желание приходить туда во второй раз. В основном там трудились женщины. Они были милые, красивые, и дородные, как многие наши прекрасные русские женщины, но  руки и лица их среди этой гари и сажи были  темноваты и даже чумазы как у грузчиков; и не от солнечных лучей, а от этой их тяжёлой и дымной атмосферы на производстве…
Да, летом на севере, в лесах хорошо! В это время там появляется много грибов и ягод, и солнышко греет жарко. И в первые дни пребывания в Омутнинске, нам даже очень и очень понравилось жить там. Мы приехали и разместились прекрасно на квартире в доме у Назаровых. Хозяява дома, нас приняли тепло и радостно - он сам с женой и живущая с ними бабушка (его тёща) радовались нашему приезду – им было за разговорами с нами не скучно коротать время – а нам весело слушать их рассказы, о здешних местах…
 Я был молод и холост и у меня с собой был ещё и мой верный и нежный друг, трехрядный музыкальный инструмент - баян;  и я тогда там часто выходил на улицу к нашей лавочке возле калитки и играл по вечерам, и поэтому быстро стал знакомиться с местными юными и милыми «девицами».
А зори там по вечерам были такие светлые, а ночи во всем  этом близком к «заполярью» мире такие ясные – зовущие к нежным чувствам, что - аж дух  захватывает!..
Но, не устроившись сам – жениться там и обзаводиться семьей я, конечно же, не собирался.  Поэтому вечера эти для меня были просто как ничего не значащие посиделки с девчатами, лишь для весёлого времени препровождения и развлечений…
Чего-чего, а грибов в лесах возле Омутнинска действительно было – очень, и очень - много! Места там влажные, почти у самого начала истока реки Вятки, на одной широте, в двухстах километрах от Кирова, и трехстах пятьдесяти километрах, от Урала.
Вот с бабушкой, тёщей Назарова мы и ходили собирать грибы. Бывало, пойдём с утра и по два ведра, до обеда и насобираем, причем всяких и таких пузатых и таких красивых: и подосиновиков, и подберёзовиков, и боровичков, и лисичек, и опят, и маслят, и груздей…
Вообще-то: летом такого добра там изобилие - можно жить и не «тужить» - на одних грибах, а вот чем питаться и что есть зимой, если там оставаться жить? – подумал я тогда.  И стал размышлять: - Правда у тех, кто там живет давно - есть огороды, и они выращивают на них: и лук, морковку и картофель, и капусту. А вот приезжим - без дома, да без земли, чем питаться? – задал я себе тогда вопрос. И я решил…
Самый лучщий и быстрый способ, конечно, узнать о богатстве  и об изобилии продуктов в любом городе, и в любом месте – это пойти на местный базар и посмотреть, что там предлагается - много ли там торгует хозяев - тружеников земли и, что они там,  больше всего, продают.
Вот я и пошёл на городской «омутнинский» базар. Пришёл, встал и - остолбенел!
Да нет, не от удивления от изобилия товаров и продуктов, а от отсутствия их там – вообще, как таковых полностью! Базар был просто пуст -  и одни голые лавки! А, из того, что ещё что-то и продавалось,  были только одни лопаты, да грабли…
И тогда я стал расспрашивать селян, торгующих граблями:
- А что ж это такое, здесь у вас происходит? Почему у вас тут ничего нет, и ни кто, и ни что не продаёт? Они и отвечали:
- А что тут, продавать, парень? Если картошку, так она вырастает у нас только к осени, а в остальном мы все питаемся своими выращенными продуктами, поэтому и на базар не ходим и не носим их, и не продаём. Покупаем себе вещи и всё привозное, изготовленное промышленным способом  в магазинах; а всё остальное и приносное «за бесплатно» берём из леса, да ещё из своих огородов и погребов…
И я понял, что если мы, «приезжие», здесь останемся жить ещё и на зиму, то нам прожить здесь будет очень и очень трудно, или как говорят хоть и всё здесь для нас «ново», но жить будет совсем - « хре - ново!»
 И посоветовавшись с матерью, хоть это и были её почти родимые места, мы решили до холодов вернуться назад в свою, «риднэньку и богатую на продукты» Украину. После всего прожитого и пережитого она уже стала нашей настоящей второй родиной.
Но куда ехать всё же?.. Возвращаться назад - в наш город?..
Но там ведь и работы, и квартиры уже у нас нет; и переговорив с Виктором (братом) и его женой Марией по телефону, мы с матерью решили попробовать свое счастье ещё  и на «нашем» прекрасном Юге - в Крыму. И ко всему этому, к тому же. По -  способствовало ещё и то, что однажды, в конце восьмидесятых, ещё до всех этих моих романтических путешествий, я услышал волшебную песню с великолепным библейским сюжетом и религиозно-мистическими словами в исполнении Бориса Гребенщикова, которая как сказочное наваждение зацепилось и засело тогда, в моей увлеченной романтикой молодой голове.
Там пелось, о райских местах, и о каком-то «золотом» чудесном  городе, на этой нашей грубой и грешной земле. И слова были такие – словно стихи из Библии…
 
«Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой,
А в городе том сад - всё травы, да цветы;
Гуляют там животные  невиданной красы:

Одно, как желтый «огнегривый» лев,
Другое - вол, исполненный очей,
С ними золотой орёл небес-ный,
Чей так светел взор незабыва-е-мый.

А в небе голубом, горит одна звезда.
Она твоя, о, ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит – тот любим, кто светел – тот и свят,
Пускай  ведёт звезда тебя, дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит, «огнегривый» лев,
И синий вол, исполненный очей.
С ними золотой орел небес-ный,
Чей так светел взор незабыва-е-мый…

Кстати – эту песню потом, в начале девяностых, крутили и пели вовсю, для агитации, как  свою фишку и в Великом Белом Братстве - созданном Мрией Дэви Христос (Цвигун)…
И мне захотелось отыскать это место, и хотя бы немного побыть там, в таком же саду…
А в нашем городе Запорожье, где мы жили раньше перед поездкой в Омутнинск, на поселке ДД жила двоюродная сестра Марии - (жены моего брата) - Нина, которая была замужем за, Виктором Макаровым, (тёзкой моего брата). И мы: я и мой брат, живя поблизости, и трудясь на одном и том же заводе, часто встречались, общались, и были  дружны с ними. И порой бывало, до моей службы в армии, и после неё, по праздникам, особенно на Новый год, мы все вместе у них  всегда собирались, гуляли по праздникам.
У Нины с Виктором был свой дом на поселке ДД и они жили там в троем: с ними жила ещё и младшая сестра Нины - Аня или Нюся, как мы её тогда называли. А средняя сестра её – Валя была замужем за Иваном, и жили они в Крыму, возле Белогорска, на трассе Симферополь – Феодосия, и кажется в селе «Богатое». И вот мы с матерью решили поехать ещё и туда, посмотреть: найдем ли мы там то, что ищем, и приживемся ли мы там, или нет?
 Всё это происходило уже в конце лета, но было ещё довольно тепло и повсюду в Крыму зрели яблоки, сливы, и виноград, и шла уборка кукурузы…
Скажу вам честно: Крым – это не суровый и не какой-то там вам холодный Север, и конечно, не влажный Омутнинск. Весь Крым – это удивительное благодатное и благожелательное  место на всей нашей земле.
Сам полуостров мне, кажется, чем-то похож (в миниатюре) на сборный образец ландшафтов всей нашей планеты.  Африканского континента - но без его пустынь и песков: на Севере. А посредине - с засушливыми долинами наподобие степей Приазовья или полупустынь Африки и саван Америки, а Белая гора, напоминает пустынное место Большого Каньона Соединённых Штатов, в штате Аризона. В то время как мягкий по климатическим условиям юг, закрытый  от холода грядою старых Крымских гор и лесов – это как цветущее место курортов стран Европейского Средиземноморья. В подтверждение о сходстве климата степного Крыма с Африкой, там даже тогда возле Белогорска, на берегу Тайганского водохранилища находился уникальный и единственный в Европе сафари-парк львов «Тайган». Он занимал площадь в 32 га. Там, на месте старой разрушенной военной базы, Олегом Зубковым (содержателем ялтинского зоопарка «Сказка») в 2006 г был построен парк львов, где в огромном вольере, в обстановке близкой к естественным условиям, жили несколько прайдов львов.
Посетители парка наблюдали за львами на безопасном расстоянии - специально оборудованных мостах высотой в 6 м, расположенных над территорией со львами. Длина обзорных мостов над сафари-парком составляла более 1 км: там обитало 50 львов. Причем хозяин парка (Олег), (конечно, за спец. оплату) выезжал с посетителями на электромобиле; и выходил с желающими, и вёл их за руку, чтобы потрогать и погладить этих огромных «ручных» львов и сфотографироваться с ними. И львы не нападали на трогающих их людей. А он, их хозяин, запросто общался со львами и львицами, играл с ними – чесал им животы и гривы и похлопывап их по туловищу, как своих обычных друзей; и даже таскал их за хвосты и лапы: всё выглядело - дружелюбно и мирно!..
Скажу больше: львы так любили его, что даже одна белая львица как-то, сняла с его ноги и украла у него его «сандаль» и бегала потом, и таскала его по всему вольеру (как игривая кошка), не желая отдавать этот предмет хозяину, а он ловил её и тянул за хвост.
Это было всё просто  удивительно и неимоверно, и выглядело как в первозданном Раю! (И не надо было при этом никаких укротителей львов и тигров, как в цирке, с их страшнейшими кнутами) - там он этот их хозяин зоопарка садился верхом даже и на взрослых львов самцов!
 Есть в «Тайгане» также чуть отдельно и зоопарк, с другими зверями, где вольно гуляют рядом с людьми, по смотровым  дорожкам зоопарка, красавцы павлины, с огромными цветастыми хвостами и есть вольеры с малыми и забавными тигренками и львятами, где можно с ними сфотографироваться и  даже подержать на руках одного из них. И всё там устроено красиво и ухожено. Этот сафари-парк  теперь настоящая изюминка Крыма и Белогорска. Туда сейчас приезжают целые делегации туристов из Европы и Китая, чтобы посмотреть на это великое чудо мирного сосуществования человека, и кровожадного зверя. А ведь каждый лев, чтобы так мирно жить, и дружить с человеком за день должен съесть и съедает 10 кг мяса.
Да - это накладно!  И - это дорого и, наверно, разорительно хлопотно для хозяина и содержателя зоопарка, но посмотрите: какой пример для всего человечества! Вот и задумаешься теперь, о злобе и агрессии хищников и мирном сосуществовании с ними. Наверно, даже и многие люди  на Земле позавидовали бы таким условиям жизни этим беззаботно живущими хищникам в таком их невольном «раю». Оно и ясно, что любое голодное и бродящее существо будет агрессивным и жестоким, ища себе что-нибудь на пропитание!
И это сейчас, наверно, начинают понимать уже и многие из тех наших богатых «толстосумов» магнатов, «сильных людей мира сего», делая в Западной Европе и в других своих странах «рай земной» для себя и для своих подчиненных. Ведь там где люди живут в достатке, хоть даже и в такой тесноте - маленькой «вольерной слободы», как эти звери, уже ни кто, наверно, не подумает ни о каких-то там восстаниях и революциях. Все будут ласковы и довольны такой жизнью и своими хозяевами! Вот мы в Крым и направились…
Но  вернёмся немного к истории Крыма, в былые годы, а затем и к нашим  этим непосредственным путешествиям…
 Белогорск и его долинные придорожные сёла (места, куда мы приехали тогда), имеют давний век своего существования и интересны с исторической точки зрения. Здесь археологи до сих пор, во время раскопок, находят стоянки древних людей. Например, там, в шести километрах от города возвышается над дорогой стометровая отвесная скала из известняка называемая  «Белой скалой» (Ак-Кая), или Ширинской горой, где во время правления беев династии Ширин было место казни рабов, за которых не присылали выкуп.
Говорят когда-то давно, ещё в 1620 году сюда дважды приводили и плененного в молодости Богдана Хмельницкого – впоследствии гетмана Украины, чтоб он, глядя на казни его соплеменников, ускорил пересылку выкупа за себя. А потом на вершине этой горы князь Григорий Потёмкин во времена Екатерины Второй,  в 1783 г принимал присягу на верность России от Крымского хана Сагиб Гирея и его знати.
Гроты этой «Белой» скалы служили раньше домами  для людей живших 80 – 100 тыс. лет тому назад, в эпоху палеолита (неандертальцев), а потом - 40 тыс. лет назад  и их сменившим кроманьольцам.
А когда после каменного века наступил бронзовый век, на плато Караби и других горных склонах Крыма, поселился какой-то новый, откуда-то пришедший сюда народ, который древние греки называли «таврами». Писменности тавры - не имели. Геродот писал про этот народ: «они живут грабежом и разбоем, приносят жертву своей богине Деве». В память о себе нам, тавры оставили там древние кладбища, состоящие из каменных сооружений – «дольменов». Но тавры, были не только пастухами и разбойниками, они выращивали ещё и пшеницу, ячмень, фасоль и горох. Жилища у них были глинобитные. Во времена «тавров» и началась колонизация Северного Причерноморья: после них появились «скифы» - ираноязычные кочевники из степей Евро-Азии.
Это были бородатые длинноволосые всадники в остроконечных шапках, вооруженные копьями и обоюдоострыми мечами – акинаками, колчанами со стрелами и горитами с луком. Скифы в Крыму  и везде в степях на юге оставили «курганы». На территории Белогорского района их  аж 222 кургана, есть там и крепости и городища: этот район был Восточной частью, образованного в третьем веке до н. э. государства – Крымская Скифия.
Но уже в середине третьего века н. э. скифские поселения вместе со всем их народом исчезли под натиском готов (племен немцев) и алан - и скифы как этнос прекратили свое существование. Их место заняли гунны (в 375 году.). И равнинная часть Крыма превратилась в кочевья племен гунов, а остальные оставшиеся жители этих долин переселились в горы…
А в конце седьмого века здесь появились хазары (поселение в Зуе). Хазары – это союз разных юго-восточных племен. Хоть они и приняли иудаизм в восьмом веке – но приняла его в основном только знать и верхушка в (Дагестане), низы же, и остальные племена, жившие далеко от центра каганата были язычниками или смешанными: исповедовали и ислам и христианство. Затем на смену хазарам сюда пришли и печенеги. И в середине одиннадцатого века их вытеснили  отсюда половцы…
А что за народ были - эти половцы? Откуда они взялись и пришли в Причерноморье? Сами половцы называли себя «кипчаками». Кипчак на тюркс. наречии означает «злосчастный».
Скорее всего, предками кипчаков были племена сиров, кочевавших в 1У-У11 веках в степях между монгольским Алтаем и Восточным Тянь-Шанем. Они в 630 году образовали там государство Кипчак, впоследствии разрушенное уйгурами и китайцами.
В начале Х1 века половецкие племена пришли из Заволжья в причерноморские степи, затем пересекли Днепр и дошли аж до низовьев Дуная. Таким образом, им удалось заселить всю территорию от Дуная и до Иртыша, которая тогда звалась «Великой Степью». Восточные историки даже называли её Дешт – Кипчак (Кипчакская степь).
Начиная со второй половины Х1 столетия половцы то и дело совершали набеги на Русь, опустошая её земли, забирая скот, имущество и уводя в плен местных жителей в пограничных княжествах: Переяславском, Северском, Киевском, Рязанском…
В начале Х11 века  войскам князей Святополка Изяславича и Владимира Мономаха удалось вытеснить половцев на Северный Кавказ, на (Кубань) за Волгу и Дон.
Название местности «Кубань», и произошло от заселивших её этнических потомков половцев – кипчаков: «кубан» или «куба». Впоследствии они и составили там большую часть населения Золотой Орды.
И сейчас уже многие историки пишут, что именно: из такой вот кочевой и многоликой толпы половцев живших в этих местах, образовались и выделились впоследствии, и другие приволжские и живущие там поблизости причерноморские народы из народностей как: татары, киргизы, гагаузы, узбеки, казахи, каракалпаки, ногайцы, кумыки, башкиры, карачаевцы и балкарцы…
И что интересно, в период существования Золотой Орды, чтобы утихомирить на границах нападения на русские земли этих народов, русские князья часто брали в жены себе  (видимо, для «породнения») именно половецких княжон.
Начало этой традиции положил ещё сын Ярослава Мудрого князь Всеволод, женившийся в 1068 г.  на Анне, дочери половецкого хана (Анне Половецкой), потом и его сын женился на половчанке.
Киевский князь Святополк Изяславич был женат на дочери половецкого хана Тугоркана, а Юрий Долгорукий – на дочери хана Аепы.
Рюрик, сын великого князя Киевского Ростислав Мстиславович – на дочери хана Белока, сын Новгород-Северского князя Игоря Святославича, героя «Слово о полку Игореве» Владимир, был женат на дочери хана Кончака, князь Галицкий Мстислав Удатный – на дочери хана Котяна, которая стала потом бабушкой Александра Невского…
Итак, даже мать Владимир – Суздальского князя Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого, была половчанка. Были ли их предки монголами и азиатами? Скорее всего -нет.
Исследование его останков служит подтверждением того, что как оказалось, ничего монголоидного во внешности князя не было. Если верить антропологическим данным, то все они были типичными европейцами.
У «кипчаков» были белокурые или рыжеватые волосы, серые и голубые глаза. Потом они, конечно, смешались с монголами, и их потомки обрели уже и монголоидные черты.
Одна из гипотез гласит: половцы - это потомки динлинов, одной из древнейших наций Европы, но потом, в результате миграционных процессов они смешались с тюрками…
Сегодня среди ногайцев, казахов, башкир, татар, киргизов встречаются ещё потомки «кипчаков» - этнические группы с названием «куман», «кубан», «куба». И отдельные потомки их есть и среди украинцев, поляков, чехов, болгар и мужского населения в Испании, и даже немцев. Кровь кипчаков течет в телах многих народов не только Азии, но и Европы, в том числе и славянских, не исключая конечно и русских. Такие вот были, на самом деле, эти половцы…
В тринадцатом  же столетии с востока, в Крым вторглись уже монгольские орды. Они с боями прошли на Судак (Сугдею), разрушая всё на своем пути. Об этом говорит и легенда о дубе на окраине Белогорска. К тринадцатому веку относится и первое упоминание: о «Карасубазаре» - г. Белагорск.
В это время здесь формировались своего рода феодальные владения – «бейлики». Они принадлежали двум родам татарских ханов Аргын и Ширин.
Земли рода Ширин простирались от Перекопа до Керчи сначала с резиденцией в городе Старый Крым, а позже в Карасубазаре (Белогорске). Ведь Старый Крым раньше был солидным городом, через который шла торговая дорога на Судак.
Солхат -  так назывался Старый Крым известный с тринадцатого века под этим названием, после завоевания ханом Батыем «Таврики» – здесь была столица золотоордынского улуса. Тогда этот город был превращён в крепость, обнесенную широким рвом. Отсюда и произошло название этого города: «Кырым» (в переводе с тюркс. –  Ров). Название города вскоре распространилось и на весь полуостров, который раньше именовался  Таврикой или Тавридой. А после переноса столицы полуострова в Бахчисарай, город «Кырым» стали называть «Эски-Кырым» - Старый Крым.
Период с середины одиннадцатого до 20-х годов тринадцатого века для предгорий Крыма выдался мирным и благоприятным. Белогорск или Карасубазар – небольшое тогда поселение в долине по пути на Сугдею (Судак), был связан с нею переходом через горный перевал.
Сугдея же в те времена, была крупным международным торговым центром. И под влиянием Византии здесь начало распространяться христианство. А всё из-за того, что горная часть Белогорского района попала под влияние итальянских-генуэзцев. В 1380 году по договору с золотоордынским наместником в Крыму генуэзцам принадлежала Солдайя (Судак) и 18 сёл в округе, которые и разместились вдоль дороги  Белогорск – Приватное, и на северных склонах Кораби (Алексеевка).
В пятнадцатом веке, когда образовалось здесь Крымское ханство, Карасубазар (Белогорск) стал экономическим центром полуострова. Здесь всегда, с тех времен, процветало сельское хозяйство и садоводство. Город Карасубазар (в пер. с татарского языка называется «рынок на Черной речке»). Здесь ещё сохранились развалины караван-сарая - Таш-Хан (Каменный двор), возведенного в пятнадцатом веке. В старину мощные каменные стены с бойницами окружали просторный двор и деревянные постройки купцов вдоль северной и восточной стены. С востока же, с внешней стороны караван-сарая находился «невольничий рынок».
И от сюда тысячи, захваченных татарами в рабство пленных граждан: Болгарии, Украины, Польши и России увозили в разные страны: в Турцию, Геную, Венецию, в Египет.
Через Белогорск шёл караванный путь с Севера в Крымские порты, в которых товары и людей грузили  на корабли и увозили в страны Средиземноморья.
Но в семнадцатом веке этот город более четырех раз уже был взят и разрушен запорожскими казаками, из-за его «невольничьего рынка». Казаки таким способом устраивали свои походы на ханские земли и «вызволяли» из неволи своих соплеменников угнанных татарами в Крым для продажи в рабство. С тех пор прошло, чуть более двух веков…
И вот в 1776 г на эти вольные степные северо-крымские земли высаживается вдруг турецкий десант!!! И все подумали: С чего бы – это? Может татары пригласили  их - к себе в гости? Нет – это была, скорее всего, попытка турецкой, захватниченской – экспансии, чтоб  застолбить себе место под благодатным крымским солнцем!.. 
И тогда в марте 1777 года военный российский отряд, под командованием молодого, но тогда очень талантливого русского полководца А. В. Суворова, и встретился с неприятелем в окрестностях Карасубазара, в близи села Вишнёвое: там и произошло жестокое сражение русских войск с турками… И объединенное турецко-татарское войско потерпело в нём полное поражение…
И после этого уже Российская империя начала наводить здесь свои порядки на всём полуострове. И в 1783 году Крымское ханство, как таковое перестало существовать.
В  1784 г. Вседержавнейшей императрицей Екатериной Второй, правителем Крыма был назначен граф Василий Каховский. Он и начал раздачу крымских земель. Его брат Михаил Каховский был генерал-поручиком графа Потёмкина: вот они вдвоем, и стали первыми собственниками земли в Приазовье, и бывшей Тавриде. Имение Василия Каховского было возле села (Балки), а Михаила Каховского – возле села Азамат, теперь (Васильевка).
Во время путешествия Екатерины Второй, в 1787 году, императрица провела здесь два дня в Белогорске, в специально построенном для неё дворце за городом, у слияния двух рек Биюк-Карасу и Танасу…
Но незадолго до этого из Крыма произошла массовая эмиграция татар в Турцию. Татары тогда очень боялись репрессий со стороны новой русской власти, поэтому и быстро уезжали отсюда. И были такие сёла, из которых уехали или буквально «бежали» все жители. Но как говорится, в народе, на нашей земле – «свято место», пусто не бывает; и поэтому их потом быстро заменили на этих «землях» люди, приехавшие из России и других европейских государств переселенцы.
В 1805 году здесь образовались 3 немецкие колонии: в (Красногорье, Ароматном и Курортном). Выходцы же из Болгарии поселились в селе Курское, а выходцы из России в селе Зуя.
С тех пор, за былые заслуги в центре города Белогорска установлен памятник Александру Васильевичу Суворову, генералиссимусу и русскому полководцу со словами надписи: «Александру Васильевичу Суворову, в ознаменование одержанных им побед в районе Белогорска над турецко - татарским войском в мае-апреле 1777 года»…
Ну а если из Белогорска ехать дальше по трассе на восток, то за селом Богатое и неподалёку от села Благое находятся остатки армянского монастыря четырнадцатого века. А на высоком холме возле Тополевки, у дороги стоит армянский храм шестнадцатого века. В этих местах в одиннадцатом и двенадцатом веках селились беглые армяне, которые спасались в Крыму от турок-сельджуков.
Тополевский женский монастырь был основан на склоне горы Каратау у небольшой греческой деревушки Топлу, рядом с целебным «источником живой воды». Здесь претерпела свои последние мучения, святая мученица Параскева.
Ранее сюда пришла и поселилась болгарская монашка, девица Канстантина. Она ходила по деревням и собирала деньги на строительство церкви, которую потом там и построили на собранные ею деньги.
В Тополевской  обители хранились священные реликвии: частицы Честного и Животворящего Креста Господня, частицы мощей святой Параскевы, икона Казанской Божьей матери.
Упорным трудом монахини создали здесь крепкое хозяйство и посадили фруктовый сад. Потом там построили и церковь Преподобной мученицы Параскевы и храм во имя иконы «Всех Скорбящих Радение».
Но в тысяча девятьсот двадцать восьмом году ещё до «Второй Мировой» войны при советской власти, большевики этот монастырь закрыли и организовали там экспериментальную  базу Крымской плодово-ягодной опытной станции, а после войны открыли в том месте уже детский лагерь «Тополёк».
Прошли годы: и сейчас прежняя монашеская обитель возрождена и с радостью принимает паломников. Все болящие стремятся туда, чтобы получить исцеление от мучающих их недугов, омывшись водой целебного источника…
А воды там поистине целебные. Но, в то время (сорок лет назад), когда мы ехали туда, мы всего этого не знали: тогда ведь не было у нас в обиходе ни компьютеров, ни интернета, всё передавалось и узнавалось через людскую молву - «народное радио» – понаслышке …
Вот мы суда и приехали из Омутнинска, окрылённые мечтой в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Приехали и поселились в придорожном селе у Валентины и Ивана родственников Марии  и Нины Макаровой.
Село было небольшое. Дом у них стоял на ровном и удобном месте недалеко от шоссейной - асфальтированной дороги, а дальше, в низине, был яблоневый сад: росли деревья, и текла маленькая быстрая речушка. И остановившись у них и поговорив с хозяевами, я на следующий день и пошел в правление местного совхоза искать себе работу.
В правлении совхоза же, узнав, что я раньше работал на машиностроительном заводе, «не долго думая»,  послали меня к механику в мастерскую. А у механика работы как-таковой (неотложной) в то время не было и он, поводив меня среди разобранных борон, плугов и косилок, направил меня в их строительную бригаду, состоящую из пяти или шести человек, которая занималась достройкой  коньячного цеха на их винодельном заводе…
Ребята там все были приветливые и добрые. Хоть работа у нас там была и трудная, и довольно пыльная. Приходилось почти голыми руками привязывать и подавать каменьщикам – укладчикам, отвесно вверх на второй этаж, при помощи простой веревки и подвеса, большие (двадцати пяти килограммовые) прямоугольные камни из белого камня - «ракушняка», используя при этом им в противовес лишь силу своих рук и тяжесть своего тела. Естественно парни в той бригаде были местные деревенские, и молодые (как и я), но более сильнее и упитаннее меня, весившие  не менее 70 – 80 кг, в то время как я городской худой и не откормленный парень, весил всего то лишь каких-то 60 кг. Можно себе представить, как я тянул на второй этаж этот ненавистный мне тогда камень-ракушняк, поднимая его.
 Я почти повисал на веревке и прикладывал всю свою силу рук и ног и всего своего тела, чтобы поднять этот тяжелейщий  (в половину моего веса) камень.   
Мы ведь все в отдельности, чтоб никто не «сачковал», тянули на - верх, каждый свой камень – по очереди, и  так чередуясь, потом отдыхали. Поэтому я щуплый, со всем своим малым весом, просто «боролся» с каждым камнем, пока затягивал, поднимая его на - верх, и от этого сильно уставал. И самый здоровый и толстый парень из нашей бригады - Гришка, шутил и посмеивался надо мной:
- Что ж это тебя, парень, в  твоем таком солидном городе Запорожье, так плохо откормили, что этот 30-ти килограммовый по весу камень тебя самого чуть наверх не «затягивает»?
 Потом видя, что мы все уже изрядно устали предлагал: - Ну что ребята давайте пойдём в цех и «вмажем» немного по банке, для аппетита, а?
И мы все голодные и уставшие, готовые к любой передышки, схватив два пустых трехлитровых бутыля, и выбрав удобный момент, пока  в цеху у винных цистерн - чанов никого небыло, крадучись вбегали и, подставив бутыли к широким соскам от цистерн, надавливали на них вверх. И это молодое ещё не окрепшее почти безградусное виноградное вино - «элей» (фактически свежий сок), тогда лилось мощной широкой струей в наши трехлитровые стеклянные банки. И было оно такое мягкое, сладкое и вкусное - как нектар, что пить его хотелось, и можно было выпить сразу и литр и даже больше. И мы, устроившись  на улице в тени под деревьями, возле построек, сидели  и попивали его из бутылей, прикладываясь по нескольку раз подряд. Фактически этим, мы на стройке и питались, не беря с собой из дому никаких продуктов ни на обед, ни на завтрак. Но что самое главное: мы от этого напитка не пьянели (этот напиток был как свежий концентрированный нектар), мы лишь восстанавливали свои истраченные в тяжелой работе силы. И так за день, бывало раза два, или три.
Но что интересно, оказалось: на этом винзаводе работали люди, из самых разных областей Советского Союза, причем, по нескольку лет. И все они ходили в босоножках или тапочках, и в такой, самой наилёгчайшей одежде: в майках, в теннисках и трусах.
Когда я разговорился с одним из них и спросил у него: почему они все так ходят: в майках и в тапочках? Он сказал мне:
- Так ведь зарплата  у нас здесь такая,  слишком маленькая – в месяц всего 60 руб. Денег не хватает, чтоб что-нибудь купить из одежды. Мы тут все приезжие из разных областей России: причалили, как говорится, когда-то к этому заводу и сидим теперь болтаемся здесь, как старые суда «на приколе».
- А что ж вы не бросаете эту свою дешевую неприбыльную работу?  Почему не уезжаете назад или куда-нибудь ещё? – спрашивал я. А он улыбался и уклончиво отвечал:
- Да денег не можем собрать себе на обратный путь, друг. Вот поработаешь здесь немного – сам узнаешь!..
И поработав немного рядом с ними, и понаблюдав за ними, я понял, что дело тут не только в маленькой зарплате, а ещё и в другом…
Есть такая поговорка у работников кухни и сфер питания, что повар  сыт, даже и от запахов готовящейся им еды на кухне. Вот и у виноделов так получалось: пока они работают днем на винзаводе,  они и сыты и пьяны весь свой восьмичасовой рабочий день, «присасываясь» и «вмазывая» так же, как это делали и мы в нашей бригаде. Но, конечно, не такого совсем безалкогольного сока,  а более крепкого напитка: настоящего вина из других чанов.
Ну, а когда они уходили, после работы (а также и в воскресенье и во всё своё не рабочее время) в общежитие и там трезвели, то сразу же бежали в магазин и быстро спускали там, на «опохмелку», уже все свои остальные оставшиеся деньги, отложенные на одежду и билеты, а также и на автобус и на поезд к себе на родину. Вот и получалось, что у них, таким образом, не хватало денег не только на туфли, но и на обратый билет, чтоб уехать навсегда отсюда.
И такая нехватка денег продолжалась у них у всех здесь изо дня в день, и из года в год. Вот и ходили они, как отстраненные от соревнований и забытые  всеми «былые спортсмены» на стадионе:  в одних трусах, майках и тапочках, исполняющие свою сверх - вахтовую работу без права на отпуск, почти по году и более.
И однажды произошёл такой довольно курьёзный случай на этом предприятии. Директор  завода, (видимо желая «поднять» престиж своего предприятия,  а, за одно, и моральный дух всего своего, вечно нетрезвого коллектива) пригласил, какого-то довольно важного лектора из городского отдела Полит просвещения, на заводской полит час. Что б этот ответственный работник прочитал какую-то (уж очень) нужную для его рабочих, в моральном отношении лекцию, о довольно сложном политическом положении в мире, из - за окружающих наш Советский Союз капиталистических стран.
Дело это должно было происходить в неурочное время после работы. Но объявление о лекции с утра вывесить не успели, а может, просто и забыли, и вывесили только к концу работы. И никто из рабочих о лекции ничего не знал, да и знать, наверно, не хотел, поэтому никто его и не читал…
Но вот закончилась смена, и рабочих не выпустили сразу, как обычно, через заводскую проходную, а собрали всех вместе в летнем огороженном кинозале  на территории завода. И затем объявили, что ввиду очень сложного международного положения, им будет прочитана очень ценная и полезная лекция, лектором, ехавшим на Южный берег Крыма, чуть ли не из самой столицы нашей родины и приглашенным дирекцией на их собрание.
Но ведь в головах у  всех этих, «легко-одетых и в тапочки обутых», рабочих перед этим неожиданным мероприятием были свои, какие-то совсем иные непререкаемые личные интересы: планы, мысли и традиционные желания. Они как обычно здесь водится, уходя с работы, успели уже несколько раз «приложиться к винцу из чана» (ну, кто, сколько может!), чтобы не было потом (на воле, т. е. за проходной) мучительно скучно и больно, дремать, или сидеть и мечтать, о своем собственном неважном положении в этом захудалом заводском общежитии.
Но их, закаленных в  таких делах бойцов от выпитого «винца», как говорится, сразу ещё никак не «развезло» и не «разобрало» и они, сидя в зале и борясь со своим опьянением, «балдели» ещё несколько минут и  держались «молодцом!» (минут пять  или шесть не более).
И довольный таким вниманием притихшего и ожидающего его лекции зала важный заезжий лектор, начал подобострастно читать им свою поистине научно-фантастическую лекцию, приводя  добытые им где-то внушительные цифры и факты со своими безоговорочными и безукоризненными аргументами. И так зачитался, что не заметил и не отреагировал на предкризисное состояние уже заправившейся «хмельным» и начинающей от этого «гудеть и похрипывать» толпы.
Сначала всё для него и для всех шло хорошо и даже приятно: его слушали - словам его внимали! Но вот прошло время и всех в зале так «развезло и разнесло» что многие стали что-то бормотать или уткнувшись друг в друга засыпать  и падать: с начала потихоньку, а затем всё громче и громче!…
Потом по залу пошли какие-то невнятные выкрики, о трудном своём собственном местном положении, каждого из выкрикивающих и еле проснувшихся. Такие, например, как:
- «Эй, друг, кончай резину тянуть! Уже совсем невмоготу – пусти народ на волю!» И грохот некоторых уснувших и падающих со стульев слушателей. А потом по рядам пошло, и покатилось:
- «Что ты там рассказываешь, о загранице?»: «Скажи-ка лучше, откуда сам приехал?»,  «Займи из своей «лекторской корзины» денег на билет!» или «Давай устраивайся к нам на завод!»; а потом уж и совсем застольные и супер-дружеские выкрики: «Профессор давай махнемся» туфлями - не глядя!», а о международном положении:  У нас тут тоже свое не «сладкое» международное положение – здесь много поят, и мало платят!
Лектор сначала вроде бы не реагировал на эти выкрики, потом отвечал на них какими-то шутками, затем, забыв и про свою лекцию, уже не успевал отбиваться своими шутливыми остротами от летящих в его сторону вопросов,  из новых уст опьяневших слушателей.
Так постепенно проснулся и загудел, словно вскипел вдруг, заполненный людьми зал, как котел или возбужденный и встревоженный пчелиный улей. Пока, огорченный такой ситуацией директор, не вышел  на сцену и, не успокоил всех собравшихся, и не закрыл это, начавшееся «всенародное гудение» или народное «вече» словами:
- Ну, всё, товарищи, слушатели! Наш концерт, извините - «обзор» всеобщих международных событий - окончен! Все - свободны! Немедленно освободите помещение! Иначе мы вызовем охрану!
И дальше уже усмиряюще, и под общий хохот, на прощание: - желаю вам всем: «спокойной ночи»! Хорошо выспаться и завтра явиться на работу! А вслед ему из толпы неслись пьяные выкрики: « Явиться, чтобы  опохмелиться»?..
 И я, таким образом, продержался на этом заводе всего лишь каких-нибудь две недели и сбежал оттуда. Потому что приходил домой и падал от усталости на кровать, как «выжатый лимон», а денег заработал там всего лишь какие-то – жалкие «копейки»…
И пошел я тогда к руководству совхоза и попросил у них, чтобы они послали меня на какую – то другую, менее трудную для меня работу. Но «руководство» совхоза видимо надо мной, «городским», просто-таки издевалось. Как, например, здоровые и закоренелые в своей среде на службе старые вояки над молодыми, и послало меня тогда в поля на уборку кукурузы, а вернее на разравнивание в кузове на  машинах при уборке комбайном с поля срезанной зелёной кукурузной массы: для силоса.
Ну, а здесь у меня получился совсем уже какой-то смешной  и вовсе не приличный фокус!
Если я, после дня тяжёлых работ на стройке винзавода еле «доползал» до порога своего дома и падал  от усталости;  то после дня работы в кузове автомобиля, под палящим солнцем и под соплом работающего комбайна, кидающего на меня килограммы, (а за весь день и тоны, промокшей в своем соку, кукурузной массы) я приходил домой, и не мог самостоятельно согнуться и раздеться!
Одежда моя, пропитанная этим белым, как молоко кукурузным соком, превращалась в какой-то твердый, торчащий коробом черепаший панцирь или в неуклюжий, как железо, не сгибаемый водолазный костюм для глубинных подводных  изыскательных работ. И я шел домой медленно в раскачку и выпрямившись, словно прилетевший и случайно высадившийся на Земле загадочный инопланетянин, переставляя не сгибающиеся в суставах ноги, как ножки чертёжного циркуля по «ватману», из стороны в сторону. Ведь в кузове медленно движущейся за комбайном машины, некогда было уклоняться, от всё время, летящей на тебя, измельченной кукурузной трухи: нужно было разравнивать и быстро раскидывать её по кузову. Вот и получалось, что порой меня закидывало этой листвой до половины, а то и полностью. Ну, а за день, от ветра и на солнце, моя, пропитанная этим обильным соком одежда, высыхала и превращалась, словно как панцирь, в твёрдую пластмассу.
И мать моя, в первый день, увидев меня в таком виде, сначала сразу и не узнала. А когда присмотрелась и узнала, то заголосила - «охая» и причитая, стала расспрашивать, в каком таком растворе меня так сильно вымочили, что одежда моя побелела и задубела, а сам я стал похож не на человека, а на «гипсовую фигуру»?
И это потом происходило и повторялось каждый день и почти всю неделю, пока шла уборка урожая.
И видя мои «сизифовы» потуги, лишения и переживания, она сочувственно говорила тогда мне:
- Видишь, сынок, какая она эта сельская романтика, всех таких дальних странствий! Мы с твоим отцом до войны, когда  ещё были молоды, отдали этим нашим странствиям, почти всю свою жизнь.
Романтика путешествий - она хороша лишь для впечатлительных натур, не загруженных тяжелой физической работой: поэтов, писателей или туристов, которые приезжают куда-нибудь лишь в отпуск, в командировку и то, на короткое время. А если ехать и жить долго, где-то в другом таком очень красивом месте и трудиться там, чтобы не знать лишений и бедствий - это всегда трудно и не сопоставимо с туристическими  походами в отпуск. Ведь не зря же «народная мудрось» говорит нам всем всегда в назидание: Там хорошо, друзья мои, где нас с вами нет!
- Зря мы с тобой, сынок, сорвались со старого и обжитого нами места: ведь я вижу, тебе здесь очень трудно всё достается. Давай-ка лучше, пока ещё у нас остались деньги на еду и на билеты вернёмся назад обратно в наш старый добрый  город, где мы привыкли жить раньше, и где всё нам было мило и знакомо. Там ты много лет проработал, и многие тебя знают, и там есть у тебя и друзья и товарищи. Ты пойдешь, и договоришься со своим начальником и вернешься назад на свою прежнюю работу на завод?
И я, подумав, согласился, с её мудрыми доводами, тем более, что недавно получил письмо от Виктора (своего брата), который писал мне что он недавно встретил моего начальника группы Николая Калюжного,  и тот высказал ему свое мнение, что прошло всего два месяца после моего увольнения и он пока ещё никого не взял на мое место и ждет когда я одумаюсь и вернусь назад к нему на работу…