Дислексия, смерть, пуанты, сахарная вата, автобан

За окном лил осенний дождь. Вспышка молнии и громовой раскат вывели Анастасию Георгиевну из полудремы. В палате было сумрачно и одиноко. Оно и понятно: вечер пятницы, врачи уже ушли, а дежурная медсестра сидела у телефонного аппарата за дамским романом и пила кофе.

– Бабушка, прочитай мне сказку. – Вдруг раздался звонкий детский голосок: Андрею было пять лет, сам он читать еще не умел и ужасно боялся грозы – Грохочет и сверкает прямо как в моем детстве… Только тогда это были залпы артиллерии и сигнал воздушной тревоги…

Мальчик испуганно прижался к пожилой женщине, сидевшей на кровати, привалившись спиной к подушкам, и протянул книгу. Анастасия Георгиевна машинально взяла ее в руки и, все еще пребывая в своих воспоминаниях, скользнула глазами по буквам на обложке: «Экстренные ситуации в клинической практике», автор Марсель Фриммель.

– Откуда у тебя эта книга, Андрей?

– Взял на столе внизу, я уверен, что она никому не нужна. Почитай мне, бабушка.

– Это взрослая книга, ты все равно не поймешь, что там написано. – Она отложила ее на прикроватную тумбочку. – Давай я лучше расскажу тебе историю из моего детства…

Когда я была такой же, как ты, мир выглядел совсем иначе и не только потому, что это было давным-давно, но и потому, что тогда шла страшная война. Нам приходилось много и тяжело работать, чтобы помогать бойцам на фронте. Многие люди отчаялись, озлобились и были изнурены нехваткой еды, одежды и постоянным чувством страха. Моя мама очень старалась всем помочь, поддержать, приободрить, а еще уберечь нас, детей, от жестокости войны. Ты помнишь большое красивое здание, стоящее недалеко отсюда? Это театр, в котором до войны находилась балетная школа. Полина Николаевна Францбирген – подруга

моей матери – там преподавала. Ее мужа депортировали из страны, потому что правительство боялось, что он может состоять в сговоре с врагами. Полину Николаевну тоже должны были выслать, но она каким-то чудом смогла остаться в нашем городе и очень не любила, когда ей задавали вопросы об этом. Это была удивительная женщина: невероятно красивая, изящная, хрупкая… Ее невозможно было представить стоящей у станка с грязными руками. Но война заставляла людей делать совершенно несвойственные им вещи…

Так вот, моя мама со своей подругой решили снова открыть балетную школу. Представляешь, Андрей, в самый разгар войны, когда нет даже самого необходимого, эти две женщины умудрились организовать для меня и еще нескольких девочек самые настоящие занятия! С музыкой, костюмами и специальной балетной обувью – пуантами. Помню, как улыбалась мама, когда дарила мне их: ношенные, штопанные, с самодельными лентами из лоскутков, оторванных от ее любимого платья. Эти пуанты были для меня самыми прекрасными и драгоценными в мире, а их поблекший розовый цвет напоминал о сахарной вате, которую мы с папой ели во время воскресных прогулок в парке...

Заниматься балетом было одновременно и увлекательно и тяжело. Но когда начинала звучать музыка – Полина Николаевна играла на чудом уцелевшем фортепиано и одновременно рассказывала нам, как выполнять танцевальные движения – мы забывали обо всем на свете! О войне, о смерти, о голоде, о страхе, об изнуряющей работе и даже о бомбежках… – очередной громовой раскат прервал монолог пожилой женщины.

Она повернула голову к окну и задумалась, глядя на потоки воды, растекающиеся по стеклу: из-за них всё теряло свои очертания и превращалось во что-то чуждое и пугающее...

– Анастасия Георгиевна, у Вас все хорошо? – спросила медсестра, приоткрыв дверь и заглянув внутрь. Удостоверившись, что все в порядке,

она побежала к телефону, настырный звон которого перекрывал даже шум разбушевавшейся грозы.

– Дежурная сестра, слушаю... Да. Да. Поняла. Хорошо. – Во время короткого разговора она то и дело бросала тревожный взгляд на дверь, за которой в полутьме и одиночестве сидела старушка и что-то рассказывала невидимому собеседнику. Положив трубку, девушка вернулась в палату, не зная как сообщить женщине, пережившей войну, об очередной трагедии.

– Анастасия Георгиевна, – медсестра вздохнула, зажмурилась и выпалила на одном дыхании – звонили из реанимации, Ваш сын с женой и внуком попали в аварию. Из-за сильного дождя и высокой скорости водитель не справился с управлением. Машина врезалась в заграждение автобана. Врачи боролись за жизнь пострадавших, но спасти их не удалось. Мне очень жаль.

Старушка перевела на нее взгляд и медленно кивнула – ужасы и лишения, пережитые в детстве, научили Анастасию Георгиевну стойко принимать даже самые страшные вести. Помолчав немного, она попросила принести ей воды и снова отвернулась к окну. Взгляд ее упал на книгу, лежащую на прикроватной тумбочке: если книга лежит тут, значит и остальное не привиделось, значит, Андрей и правда был здесь. Но думать об этом почему-то совершенно не хотелось…

Анастасия Георгиевна закрыла глаза и снова вернулась в детство: из фортепиано лилась музыка, она с другими девочками старательно повторяла балетные па…

Когда медсестра вернулась в палату, пожилая женщина все также сидела на больничной койке, привалившись спиной к подушкам, вот только голова ее безжизненно упала на грудь...

Открыв глаза, Анастасия Георгиевна увидела сына с невесткой и внуком, а рядом с ними стояла Смерть и почему-то держала в костлявых руках сахарную вату.

– Зачем ты прикинулась им? – Старушка смотрела на Смерть как на заклятую подругу.

– Я пыталась помочь, – ответила та, вздохнув, и откусила кусочек от сладкого розового облачка – я просила тебя прочесть мне ту книгу. Но ты предпочла рассказать о себе.

– А что же ты не прочла ее сама?

– Я родилась очень давно, когда ни букв, ни слов еще не было. Потом, когда люди придумали алфавит и письменность, я попыталась научиться читать… Но оказалось, что я никак не могу составить буквы в слова, кажется это называется – Смерть старательно по слогам произнесла название болезни – дис-лек-сия. – Так что, я бы и рада помочь тем, кого можно спасти, но не могу прочесть, как…