Вечный в сердце огонь

                Из архива отца, Е.П.Меркушина.               
               
               
                Тревожная юность.Часть первая.            
               
               
                "Интересная жизнь началась в нашем колхозе "Енисей" в селе Очуры в конце тридцатых годов",-вспоминает Василий Сергеевич  Смагин. "Окончил я начальную школу и пошел работать пастухом. Полюбил с детства поле, родимую степь. Солнышко ласково греет, жаворонки в небе поют, а мы с дядей Тимохой идем за стадом, щелкаем бичами. Бредут послушно коровушки, звучно щиплют травку. Пасти ведь тоже надо умеючи, чтобы стадо не разбредалось и не держать его кучно, места выбирать получше, вовремя скотину напоить.               
               
               
                Потом и лошадей, и овец пасти довелось, а тянуло меня всегда к технике. Поначалу за конным плугом ходил. В Артюхином логу земля черная, плодородная. Устанешь, освежишься студеной водой и снова вперед. Техники в нашем колхозе год от года прибавлялось, а механизаторов не хватало. Пошел я прицепщиком работать и однажды меня чуть плугом не придавило. Труднее же всего зерно засыпать в сеялки. Делалось это на ходу, трактор не останавливался, спешили. Тяжелые кули с зерном заранее по полю развозили. Схватишь полный мешок и бежишь к сеялке. А тракторист кричит:"Вася, подлей воды в радиатор, течет , окаянный!" Так вот и мотаешься по пашне целый день. Засевали качественно, и хлеб родился отменный. Радостно осенью самому убирать на комбайне такой урожай. Бывало, по восемь килограммов на трудодень приходилось. Лозунг партии был такой:"Сделать колхозников зажиточными, а колхозы большевистскими". Вот и старались все от мала до велика, не считались со временем.               
               
               
                В декабре сорокового призвали меня служить в Красную армию. Из Абакана нас, новобранцев, погрузили полный эшелон. Ехали до Владивостока. У каждого на груди красуются значки "Готов к труду и обороне" на цепочке и "Ворошиловский стрелок", Известно, комсомольцы народ лихой, задорный, один перед другим хотим показать ловкость и удаль. Когда боец сознательный да исполнительный, то служба ему любая не в тягость. В береговой обороне Тихоокеанского флота два года служил в зенитном пулеметном взводе. Все командиры, от наркома обороны до взводного, старались привить в армии суворовскую науку побеждать, бить врага не числом, а умением. Точный глазомер, смелость и выносливость, быстрота и натиск-такой был тогда девиз. Для закалки проводились часто марш-броски на дальние расстояния в полном боевом снаряжении. Почти ежедневно штыковой бой, метание гранат. Тяжело в учении, легко в бою. И как все это пригодилось на войне!               
               
               
                Родина-мать зовет! Часть 2.               
               
               
                Василий Сергеевич ненадолго умолк, припоминая события тех суровых лет. Потом продолжил свой рассказ:"Мы на востоке тоже ожидали нападения Японии,союзницы гитлеровской Германии. Строили обходную железную дорогу к морю в нашем укрепрайоне. И вот в сентябре сорок второго формируются маршевые роты. Через весь Дальний Восток, через всю Сибирь-матушку прошел наш воинский эшелон. Едем и думаем, до чего же наша страна обширная, и сила в ней могучая, никем не сокрушимая. Вера в нас такая святая жила. Навстречу движутся поезда с ранеными, искалеченными фронтовиками.               
               
               
                Как же нам хотелось своих родных повидать, когда проезжали мимо Хакасии, но нельзя. Приказ-нигде не задерживаться. В небольшом городке, в Горьковской области, сформировалась наша мотострелковая бригада. Попал я в сборный  взвод десантников на танках. Многие из ребят знакомые, сослуживцы. Веселее стало с ними. Выдали нам автоматы ППШ, пояснили, что это оружие дорогое, мало его еще. Да мы и сами понимали, берегли. Направили нас на  Сталинградское направление, под село Дербеневка. Боевые машины полным ходом идут, а мы крепче жмемся к броне. У каждого автомат, кортик и гранаты на поясе. Видим, впереди два немецких танка, закопанных по самую башню, преградили наше продвижение. Ведут огонь. Командир взвода ставит задачу:"Долгопятов, Смагин, Долбоносов, подорвать вражеские танки!" Ползем к ним втроем. Степь открытая, сухая полынь. На пути воронки, ровики.  Значит, тут уже были бои. Переползаем нейтральную зону. Долгопятов бросил связку гранат. Недолет. Взрыв. Нас заметили немцы. Танк выполз, пошел давить нас траками. Мы залегли, вжались в землю.Ждем. Потом разом с Долбоносовым кинули гранаты. Удачно. Порвали гусеницу. Танк закрутился. Поворачивает башню. Дело худо. Перебегаем, прячемся в воронки. Осколком снаряда убило наповал Долгопятова. Мне пуля пробила правую ступню. Кровь бежит из голенища, остановить нечем. Пытаюсь стянуть валенок, не могу. Пуля застряла на выходе, не дает.Что делать? Дополз до скирды старой соломы, прижался спиной. Слышу, какой-то шум, говор. Смотрю, два фрица идут к соломе с оружием. Но меня не видят. Изловчился, дал очередь из автомата, успокоил навеки обоих. Кортиком отрезал рукав вражеской шинели, перевязал себе ногу выше колена. Опять пополз к своим. Справа заметил немецкий миномет, слева вражеских мотоциклистов. Кое -как добрался на свои позиции. Там кухня подоспела и бочка с разливной водкой. Выпил кружку, опорожнил два котелка горохового супа. Жажду утолил, легче стало. Оружие я передал взводному , а меня бойцы отвезли на трофейной тележке в полевой госпиталь. Там, в старом сарае, прямо на полу, на мякине уйма раненых. У одного разорвало живот. Он бережно держит на ладонях свои внутренности, громко взывает:"Братцы, добейте меня! Не жалейте!" Да у кого же рука поднимется на своего?  Потом уже в другом госпитале вынули пулю.               
               
               
                Сначала двигаться запрещали, но постепенно научился шастать на костылях. Военные врачи, сестры, нянечки такие заботливые, дух нам поднимали.Медсестра Аня, родом из Красноярска, частенько спрашивала:"Как успехи, землячок? Гимнастикой заниматься надо!" Один раз осмелился, попросил у военврача майора Коган выписать меня досрочно в часть. Она строго так взглянула и скомандовала:"Кругом марш! Рано еще!"               
               
               
                После госпиталя попал в артиллерийский полк. Сначала пришлось месяца три с катушкой телефонного кабеля за спиной побегать, связь давать между наблюдательными пунктами и батареями. Потом стал орудийным номером, заряжающим дальнобойной пушки-гаубицы, весом в одиннадцать тонн. Пришлось мне на ходу постигать сложную артиллерийскую науку, тактику боя, выполнять нужные команды. По каждой цели, живой силе и технике противника определенный вес и назначение снаряда и отдельная команда. ДОН-дальний огневой налет, НЗО-неподвижный заградительный огонь, ПЗО-подвижный заградительный огонь и многое другое. Конечно, не так легко все это выполнять расчету точно и моментально. Враг тоже не дремлет, лупит по нам изо всех видов оружия. Земля гудит, воздух сотрясается, в ушах звенит и в глазах темно. Но мы свято и твердо выполняли приказы Верховного Главнокомандующего Сталина-ни шагу назад, смерть немецким захватчикам!               
               
               
               
                Вперед, на запад! Часть 3.            
               
               
                К концу войны наше соединение по праву громко именовалось 43-я Гвардейская Краснознаменная Запорожско-Одесская, ордена Ленина, орденов Суворова и Кутузова пушечная артиллерийская бригада. Сколько пройдено военных дорог, сколько было кровопролитных боев, всего не перескажешь. Летом сорок третьего выбили мы фашистов из небольшого села.Движется наша бригада по разоренным улицам. Видим, кто-то из жителей выглядывает в окна. Друг мой кричит:"Вот, говорили людей нет! Смотрите, нас встречают!" Забегаем с ним в низенькую хатку повидаться, обнять на радостях освобожденных от неволи советских людей. Видим, на полу лежат обезглавленные тела двух женщин, старика и девочки лет десяти. Отрубленные по шею головы фашисты выставили на подоконниках, как цветочные горшки. Русая головенка девочки обращена к нам. В полуоткрытых глазах застыл предсмертный ужас.  Молча, с минуту постояли с другом, сняв шапки. Потом обошли еще две хаты, такая же страшная картина казни. Током ударила по сердцу щемящая боль. Поклялись мы тогда беспощадно мстить врагу, гнать его с нашей священной земли.               
               
               
                Миновала батарея это опустошенное село, разместились в лесочке. Вскоре приказ-идти в наступление. Несколько часов били наши орудия по окопавшимся немцам. Пехота, танкисты-все мы дрались, не жалея себя. Артиллерию немцев разбили вдребезги, прорвали их оборону на всю глубину и двинулись дальше, на запад! Как мы жили и чем питались? Приходилось всяко. Летом ли в дождь, зимой ли в морозы,где застанет нас ночь, там и оборудуем жилье. А оно простое. Два пустых ящика из-под снарядов ставим на попа, на них кладем длинный банник, шомпол от пушки, сверху натягиваем брезент. Палатка готова. На маленькой железной печурке кипятим чай. Топим ее порохом, который остается при перезарядке гильз. Горит он, как гребенка. Во время затишья, ночью, кто где свернется, там и подремлет . Большинство спали сидя. Какой уж тут сон! За всю войну я ни разу не раздевался до белья. Разве что в госпитале да и то ненадолго.               
               
               
               
                Наша отдельная артбригада была в резерве Главного Командования, и ее перебрасывали по всей линии фронта, где готовился прорыв немецкой обороны. Поэтому на продовольствие стать в дивизиях не всегда удавалось Выручала кукуруза, которую мы приспособились молоть вручную Из кукурузной муки варили похлебку, кашу. Все приварок, не голодом. Больше всего нас мучили бездорожье и непролазная грязь, да еще немецкая авиация.Пехота могла быстро зарыться в землю. А нашу громадную пушку не скоро спрячешь. Расчет копал для нее саперными лопатами окоп почти в рост человека, одиннадцать метров длины и десять ширины. В нем свободно можно поставить большой крестовый деревянный дом. Два-три выстрела -и опять меняем позицию, иначе немец засечет. Снова копаем такой же котлован. И так до самого Берлина!
               
               
               
                Приходилось мне "языка" брать. Дело было так. Оторвалась наша батарея от основных сил, двое суток не встречаем ни своих, ни немцев. Что за морока? К закату солнца остановились у густого леса. Рядом хуторок. В крайней хате мерцает огонек. Кто там, свои или немцы? Пошел я с тремя бойцами в разведку, у орудий оставили охранение. Ползем вдоль плетня по-пластунски, слышим в огороде треск. На фоне неба видим фигуру, ломает кто-то сухие будылья подсолнухов. Похоже немец. Подкрались, хвать его! Завизжал наш пленник, как поросенок.Заткнули рот. Щупаем в темноте, вдруг оружие есть. "Да это же баба!"-удивленно воскликнул здоровило Вася Мячин.Фу ты, леший! Объяснили женщине, кто мы такие. Она успокоилась. Рассказала, что к ним приехали зачем-то три немецких офицера. Оседланные лошади стоят в ограде, привязаны, а офицеры закусывают. Она наломала палок, чтобы подогреть им чай. У нас сразу же мелькнула мысль взять "языка". Но как?Я попросил женщину отдать мне на время телогрейку, юбку и шаленку, а ей оставил свою шинель. Она согласилась. Переоделся я быстренько таким манером, взял у нее наломанные дудки, держу незаметно пистолет. Пошли. Ребята встали у окошек. Я боком прошел в хату. Шаль надвинул на лицо, но вижу-в углу, под образами за столиком, сняв кители, немцы глушат шнапс, гогочут. На меня ноль внимания. Только сбросил будылья у печки и сразу наставил на них пистолет Скомандовал:"Хенде хох!" Они вскочили, но за оружие хвататься было поздно. Друзья мои уже в хате.Одного офицера мы прихватили с собой, связав ему руки, а двоим я приказал лезть в подполье. Сам дал знак Марченко. Тот понял. Только мы вышли из хаты во двор, в подполье разорвались одна за другой три гранаты. Это сработал Марченко, взять троих мы бы не осилили. Поменялся я одежонкой с бабенкой. "Языка" доставили на батарею. Капитан связался по рации с командиром части, вскоре подошли наших четыре танка и двадцать десантников. Выяснилось, что мы двигались в обратном направлении. Все обошлось хорошо.   
               
               
               
                Помню, как освобождали город Запорожье на Днепре. Бои были упорные. На закате солнца наша гаубичная дальнобойная батарея вела огонь уже в шести километрах от городских окраин. Там крепко засели немцы. Виднелись заводские и фабричные трубы знаменитого на всю страну города сталеваров. Командир говорит:"Смагин, бей по трубам, надо выкурить немцев". Я отвечаю:"Жалко, товарищ командир, красавец-город -то наш, советский!" А он заметил:"Если мы не разобьем, все равно они, сволочи, взорвут заводы и фабрики, так не оставят". И что же? Прав оказался командир. На зорьке не стало труб, а, значит, и заводов. Город фашисты превратили в руины.
               
               
               
                Потом , в самом центре города мы обнаружили бассейн. Хочется пить, а боимся, вдруг отравлена вода? Только дивизионный врач Питоптанный, решительный, веселый, зачерпнул, напился:"Пей, орлы, дивная водица!" Напились всласть, освежились.Война, брат, гладко не идет. Тут уж кто кого. Главное, разведку с умом надо вести, искать слабые стороны противника, а потом уж бить наверняка.               
               
               
                На реке Буг немецкие войска попали в кольцо. Пошли они в отступление у нас на виду. Повозки, помню, тянули здоровенные ломовые лошади, битюги. Ждем данные разведки, где будет их наибольшее скопление. Ночью наши артиллеристы и авиация ударили по этому месту. Что тут было! Ад кромешный! Все смешалось! Когда мы проходили наутро, видели повальное кладбище разбитой немецкой техники, трупы лошадей и неприятеля. Так сверошалось возмездие.             
               
               
                Около Новой Одессы в каменоломнях скрывалось от немцев гражданское население в невероятно тяжелых условиях. Перед нашим приходом фашисты окружили каменоломни, несмотря на отчаянное сопротивление, захватили сто двадцать мужчин. Заставили их вырыть себе могилу, поставили их на краю и расстреляли. Зверски, безжалотно. После освобождения нами  Новой Одессы парк стонал от плача женщин и детей. Мы похоронили убитых и замученных. У некоторых пуля прошила всего лишь руку, а он мертвый. Задавлен телами своих товарищей. Многие, прощаясь с жизнью, в обнимку, по-братски приняли лютую смерть. Мы не стали их разнимать. Хоронили по двое, трое в одном большом гробу. Никогда этого не забуду!      
               
               
                Летом в Западной Белоруссии , когда я был уже командиром орудия, во время боя у нас закончились снаряды. Положение критическое. Но тут вовремя подоспели мощные вездеходы с боеприпасами. Мы снова ожили. Командир батареи, душевный, разговорчивый, старший лейтенант Дегтярь кричит:"Бачьте, нимцы лезут як чиртяки!" Подает команду:"Давай на бризанты!" значит, шрапнель. Федя Свешников, деловитый, смекалистый парень, перезаряжает гильзы, прилепив окурок к нижней губе.  Как тут очередью снаряд за снарядом шарахнем шрапнелью по наступающим немцам, аж ствол орудия покраснел от накала, готов вылететь.Дегтярь орет:"О, це гарно! Що вы зробылы, хлопцы!Гитлярякам-капут!"               
               
               
                В сорок четвертом задумал в партию вступить, коммунистом стать. Да все не решался. Думаю, грамотешки маловато. Политрук батареи мне доказывает:"Ну, что ты, Смагин. Воюешь давно, командир умелый, боевой, к тому же комсомолец." Сам вынимает планшет, вырвал листок, пишет мне рекомендацию. Расписался и дату поставил, чтобы шел кандидатский стаж. Тут откуда не возьмись немецкие самолеты стали бомбить окопы.Политрука Плеханова ранило, засыпало землей. Мы его откопали, отправили в госпиталь. Я думал, не выживет! Но, к счастью, вскоре он вернулся на батарею, улыбается, пожимает мне руку и говорит:"Поздравляю тебя, сержант Смагин, с вступлением в партию!" Потом добавил:"Сибиряков за находчивость и отвагу мы принимаем вне очереди."
               
               
                До Берлина 70 км! Часть 4.          
               
               
                Сильное сопротивление войскам Первого Белорусского фронта под командованием Маршала Г.К.Жукова, куда входила и наша артбригада, немцы оказали у Зееловских высот у реки Одер, близ города Кюстрин. Фашистские генералы считали Зеелы неприступными.Они господствовали над всем плато, не давали возможности выйти нашим войска на оперативный простор.Эта крепость была ключом к Берлину, до которого оставалось 70 километров. После штурма и эта твердыня пала, а 16 апреля 1945 года советские войска перешли в наступление по всему фронту. Наша батарея была в числе атакующих. Плотность артиллерии достигала до 120 стволов на километр. Непрерывно действовали танки, мотопехота, авиация. Нам предложили от каждой батареи выделить по одному человеку, переодеть чистое белье. Оказалось, они нужны были для прожекторных установок, которые потом тысячи освещали путь на Берлин, ослепляли противника. Ночью было светло, как днем.               
               
               
                Все рвались вперед, к логову фашистского зверя. Это чувство я испытал на себе. На листках бумаги писали:"По рейхстагу!" и наклеивали на снаряд. После взятия Берлина я был в рейхстаге. Думал там много картин, графики. Ничего подобного. Только много росписей на стенах и колоннах победителей. Многие брали на память , кто камушек, кто горсточку земли в узелок. Я взял маленькую катушку от пленки.Радость победы была так велика, что просто не верилось, что война закончилась. Это не перескажешь. Обнимались, целовались, от радости плакали. Два года потом я отслужил сверхсрочно в поверженной Германии в городе Альтенбурге, где фотографировался с боевыми друзьями.
               
               
               
                Мы-мирные люди. Часть 5.               
               
               
                Семь долгих лет я не снимал солдатской шинели и гимнастерки. Семь лет не был дома, в Очурах. Руки тянулись к работе, к земле. Какими же дорогими мне казались тогда односельчане. Двести сорок очурцев не вернулись с фронта. Среди них друзья детства, юности.Потянуло в поле, на трактор, на комбайн. Пришлось поднимать целину. Колхоз стал расти, крепнуть. Избирался я и председателем Сельсовета, но мне больше по душе была работа с машинами.   
               
               
                Однажды приглашают меня на правление:"Сергеевич, колхоз построил новую мельницу, установил электродвигатель. Кроме тебя работать на ней некому. Принимай, смелей!" Ну, надо, так надо. Стал я мельником. По сорок центнеров за сутки намалывали, и соседние села обслуживали. Шесть последних лет работаю на грануляторе по переработке витаминной травяной муки оператором. Зимой кочегарю в котельной на ферме. Управляюсь один за трех человек. Нынче на пенсию пора уходить, но поработаю еще, не утерплю я дома. Главное, чего хочется, чтобы никогда не было войны. Людям нужен мир.