Реальность? - поэма в прозе

        Случилось так, что на Ивана Карловича, мужчину в возрасте сорока одного года и интеллигентной наружности, наехал автомобиль. Даже не наехал, а только толкнул зазевавшегося Ивана, в задумчивости ступившего с уличного тротуара на мостовую прямо под колеса. Машина отчаянно завизжала тормозами и встала как вкопанная, ткнув Ивана Карловича краем бампера, отчего незадачливый пешеход содрогнулся и неловко упал на бок. В глазах у него на миг потемнело, потом поплыли разноцветные круги, потом он увидел склонившееся над ним лицо водителя, злое и перепуганное одновременно.

Увидев, что потерпевший жив, водитель помог ему подняться, похлопал по рукам и ногам и, не обнаружив повреждений, только тогда убрал с лица гримасу испуга. Осталась одна злость. Капитально обматерив Ивана перед лицом начавшей было собираться толпы, он выпихнул его с мостовой на тротуар, нырнул в машину, и след ее растаял в осеннем воздухе вечернего города.

       И только тогда потерпевший, наконец, начал приходить в себя и соображать, что же произошло. Ушибленное колено и локоть ныли глухой болью. И вся эта боль поднималась куда-то в голову, отдаваясь в висках и затылке. Болезненно морщась, Иван дотащился до дома и, буркнув жене привычное: "Привет", и отказавшись от ужина, включил телевизор и завалился на диван.

По телевизору шли "Новости". "Лихие девяностые" в стране были в самом разгаре. Президент встречался с очередным новым министром. Коммунисты ругали президента. Забастовки, стихийные бедствия, вооруженные конфликты и обезображенные трупы в лужах крови сменяли друг друга в бесконечном горестном видеоряде. Ко всему этому Иван привык и наблюдал равнодушно, а иногда даже с интересом. Но сейчас болела голова, и хотелось чего-нибудь полегче. По другому каналу передавали какой-то американский боевик. На экране мелькали лихие ребята в масках и с пистолетами, голые изнемогающие тела переплетались среди белоснежных простыней, взвизгивали китайцы, рассекая ногами воздух и челюсти противников, ржали лошади, ревели автомобили и бестолково суетились непослушные дети. Все это успокаивало. И Иван заснул.

I

Он уже спал, но чувствовал, что боль в голове не проходит. И ему казалось, что она идет не изнутри, а снаружи. Как будто что-то надето на голову и сдавливает виски и затылок. Он хотел повернуться на бок, но не смог, потому что руки его были чем-то прихвачены к кровати. По крайней мере, так ему казалось. Потом сквозь прикрытые веки стал пробиваться свет. Послышались голоса. Незнакомый женский голос, в котором слышалось неподдельное волнение, негромко вскрикнул: "Кажется, просыпается!". И Иван явственно почувствовал на себе пристальные взгляды склонившихся к нему людей.

Он попытался открыть глаза. Откуда-то сверху ударил яркий и непривычный после ночной темноты свет. На его фоне силуэтами вырисовывались склонившиеся над ним головы. Ивану показалось, что они были в докторских масках и шапочках. "Ничего себе, - тяжело подумал он, – не успел под машину попасть, а уже оперируют. А ведь, вроде, ничего и не было…"

- Как вы себя чувствуете? – услышал он над собой мягкий мужской голос. – Вы можете говорить?

Говорить не хотелось. В теле чувствовалась приятная истома. И только виски и затылок сжимала какая-то надетая на голову штука. Иван попытался повернуть голову, но "штука" мешала это сделать. "Снимите с меня эту кастрюлю", - хотел было сказать он. Но язык не слушался, губы едва двигались. В результате получилось что-то совершенно неразборчивое и сиплое.

       – Пульс – в норме, реакция на раздражители – в норме, активность мозга ¬ в норме, – произнес другой мужской голос. – Физиологические и биологические реакции близки к норме. Речевые функции восстанавливаются.

       – Отлично! – произнес первый. – Резонатор можно отключить. Освободите ему голову и руки. Полагаю, что эксцессов не будет. Пусть отдыхает и приходит в себя. Да, и отключите этот прожектор, он уже не нужен. Все свободны. Сестра, займитесь пациентом и, пожалуйста, проследите за тем, чтобы ему были обеспечены все необходимые условия в палате.

       Иван почувствовал, как с его головы осторожно снимают "кастрюлю", отстегивают ремешки на запястьях. Яркий свет над головой медленно потух. Он повернул голову и увидел, что лежит на каком-то возвышении в просторной комнате с большими окнами, в которые вливается дневной свет и виднеется голубое небо. Вокруг были незнакомые люди в светло-зеленых одеждах, занимавшиеся каждый своим делом. Иван с удовлетворением отметил про себя, что голова уже не болит, слегка подвигал руками, пошевелил языком, чуть кашлянул, прочищая горло.

      – Ну вот, видите, как все прекрасно, – услышал он возле себя девичий голос. – Сейчас вас транспортируют в палату… Нет-нет, все вопросы – там. А пока не волнуйтесь и отдыхайте. Все будет хорошо.

Медсестра осторожно погладила Ивана по руке, улыбнулась и нажала кнопку на небольшом пульте. Иван почувствовал, как то, на чем он лежал, плавно качнулось, приподнимаясь, и невидимый ему агрегат повез его к выходу. Девушка шла рядом, изредка внимательно взглядывая на пациента.

Они миновали длинную прозрачную галерею, проехались в лифте и, наконец, прибыли на место. Палата напоминала собой и гостиничный номер и рабочий кабинет чиновника средней руки одновременно. Агрегат подвез Ивана к широкой аккуратно застеленной кровати и замер.
 
– Перебирайтесь, – сказала девушка. – И заметив, что он стесняется, лежа под легкой простыней в чем мать родила, отвернулась. – Перебирайтесь, перебирайтесь, вам уже можно, – повторила она, не глядя на оробевшего пациента.

Он осторожно переместил на кровать одну ногу, потом руку. Постель была мягкой и уютной. Он переполз в нее, почувствовав некоторую усталость, и затих под одеялом.

– Ну, все? – спросила она. Подошла, поправила одеяло и села рядом. – Что ж, давайте знакомиться. Можно узнать ваше имя?

– Иаан Калч, – выдавил он из себя, удивляясь звукам странного, какого-то незнакомого голоса.

– Иван Карлович? Очень приятно… Вообще-то мы кое-что о вас знаем. Я просто хотела услышать, как вы говорите.

– Где я? – уже более внятно произнес он. – Что смной с-чилось?

– Ах, да. Конечно, конечно. Вы – в ЦВНД и ФЧ. – С улыбкой произнеся эту тарабарщину из одних согласных, девушка поспешила разъяснить, что так называется Центр высшей нервной деятельности и физиологии человека. – А относительно того, что с вами случилось?..  Видите ли, вы тридцать лет находились в состоянии летаргического сна.

II

Что-то в мозгах заклинило. Иван силился понять. Но сколько бы он ни вычитал из своего возраста, из своего сорока одного года, тридцать, у него все время получалось одиннадцать. Он взглянул на медсестру. Она сидела рядом, глядя доброжелательно, почти ласково. Ему стало жарко.

       – А как же?.. А я? А сколько мне?..

       – Вам еще только сорок один год. И вы в полном расцвете сил. И все у вас еще впереди.

– Да, но… А как же улица, машина? Это же все вчера было! Я же не мог, спящий… – он дернулся, пытаясь подняться.

– Иван Карлович, дорогой, не волнуйтесь, пожалуйста, – в голосе девушки послышались тревожные нотки. – Вам еще нельзя волноваться. Сейчас я вызову дежурного оператора, сейчас, сейчас… И он вам все объяснит.

        Через минуту вошел молодой мужчина в легком светлом костюме, под которым угадывалась стройная спортивная фигура. Почти мальчишеские черты лица в первое мгновение навели Ивана на мысль, что до профессионала сей субъект явно не дотягивает. Но в следующий момент манера речи вошедшего, уверенный,  твердо поставленный голос – вернули Ивана в прежнее состояние робости.

– Ну, как обживаемся? – весело спросил вошедший. – Надеюсь, у вас все в порядке?

– Все хорошо. Вот только… – медсестра помолчала. – Мы немного беспокоимся. Наш друг вспоминает какую-то аварию. Видимо, ему это неприятно. Я и решила позвать вас… Наверно надо что-то ему объяснить?

– Нет проблем, – весело ответил дежурный. – Что вас интересует?

– Вчера меня сбила машина. – Иван так разволновался, что даже не обратил внимания на совершенно вернувшуюся "речевую функцию". – Да, да, я вчера едва не попал под машину. Упал. Довольно сильно ушибся. Очень заболела голова… Но это было вчера, а не тридцать лет назад. И вчера мне уже был сорок один год. Я прекрасно помню. День рождения был совсем недавно… В конце концов, паспорт. В кармане пиджака должен быть паспорт, который я в одиннадцать лет уж никак не мог получить. Я паспорт теперь всегда с собой ношу. Времена такие, мало ли что… Одежда, где моя одежда? Принесите мою одежду... Я требую! Где мой пиджак? И что здесь вообще происходит?

– Вообще говоря, здесь кое-что произошло. – Лицо дежурного оператора светилось неподдельной радостью. – Мы завершили работу, которую начали тридцать лет назад, когда вы, тогда еще одиннадцатилетний мальчик, впали в это тяжелое состояние летаргического сна, вообще-то квазилетаргического, ну то есть несколько нестандартного, вариант необычный и очень сложный. И все это время с вами работали лучшие специалисты, не только поддерживая вашу жизнь, но и… Вы посмотрите на себя и все поймете. Ваши мышцы не дряблы и соответствуют показателям нормально развитого мужчины вашего возраста. То же можно сказать и обо всем остальном организме. Вы как бы жили полноценной жизнью. Для этого были изобретены специальные устройства и препараты… В работе, извините, над вами наша наука о человеке сделала громадный рывок вперед. И сегодняшний результат, ваше пробуждение и физическая форма – это громадная радость и для ветеранов, начинавших эту работу, и для нас, сравнительно недавно подключившихся к ней. Понимаете, мы выросли, мы постигали науку на вашем…

– Сто-о-п! – Иван понял, что идет какая-то игра. От него чего-то хотят. И он решил не сдаваться. – Я требую, чтобы вызвали мою жену. Адрес, телефон – я все помню. Дайте мне позвонить! Впрочем, что я здесь делаю? Принесите мою одежду. Я немедленно ухожу…

На лице медсестры появилась растерянность. Но дежурный был бодр и спокоен:
– Вам не следует так тревожиться. Обещаю, что завтра вы сможете нас покинуть, более мы вас не задержим. Но сегодня еще рано. Мы должны быть уверены, что с вами все в порядке и ничего не случится. Тем более что некоторые ваши реплики вызывают недоумение и требуют выяснения. Ведь на протяжении тридцати лет сложнейшая система искусственного интеллекта насыщала ваш мозг информацией об окружающей жизни, чтобы, пробудившись, придя в сознание, вы не оказались отставшим от цивилизации. Успокойтесь, завтра вы нас покинете.

Весь вид дежурного оператора выражал спокойствие и убедительность. Тон был исключительно вежлив и предупредителен. Взгляд светился открытостью и теплом. Захотелось поверить, по крайней мере, в обещание насчет завтра. И Иван сдался:
– Ладно. Я потерплю. До завтра. Но дайте позвонить жене… Она же с ума сойдет: где я и что со мной.

– Благодарю вас. Мы сделаем все, от нас зависящее, чтобы ваше отсутствие не доставило никому неприятностей. А пока… Сейчас вам предложат завтрак. А чуть позже наши ведущие специалисты с вами побеседуют, чтобы более подробно выяснить беспокоящие вас обстоятельства. Договорились? Ну что ж, я с вами пока прощаюсь. До встречи.

Он исчез также легко и быстро, как появился. Девушка вышла вместе с ним, тут же вернулась с пакетом в руках и протянула его Ивану:
       – Вот, одевайтесь, я пока выйду в соседнюю комнату. Все должно быть вам впору.

       – Да, но это не мое…

       – Это приготовлено специально для вас. Будет очень удобно. А вопросы… Давайте оставим их для специалистов. Они скоро придут.

       Она мило улыбнулась и вышла, прикрыв за собой дверь. Иван, все еще чего-то стесняясь, вылез из-под одеяла и с опаской ступил на пол.

       Вставая, он представлял, как закружится голова, как потянет опять упасть в спасительные объятия постели, как заноет ушибленное вчера колено… Нет, голова не кружилась, и колено не ныло. Ноги стояли твердо. Более того, во всем теле чувствовалась необычайная легкость и упругость одновременно. Казалось, организм заранее радуется предстоящему движению. Хотелось шагать, и прыгать, и даже летать. И Иван нехотя признался себе, что это ему приятно. Принесенная одежда действительно оказалась впору. Свободного покроя костюм сидел прекрасно и усиливал ощущение комфорта. Иван взглянул на себя в зеркало и…

На него глядел человек, лицо которого очень отдаленно напоминало Ивану его самого. Отражение выглядело гораздо моложе, стройнее. А главное – взгляд. Он был открытым и простодушным одновременно. И чем-то напоминал взгляд давешнего дежурного оператора. И Иван готов был поклясться, что до сегодняшнего дня если и встречал людей с таким взглядом, то крайне редко. На всех, с кем сталкивала его жизнь, лежала совсем другая печать, печать усталости и настороженности… Он помахал перед зеркалом руками, повертел головой, убеждаясь, что отражение принадлежит ему. Да, это было так. Совершенно растерявшись, он подошел к окну, но сквозь густую листву раскинувшихся перед ним деревьев проникали лишь солнечные зайчики.

       Он прошел в ту часть палаты, которая представляла собой кабинет. Здесь стоял просторный диван, несколько мягких кресел, изящный стол с гнутыми ножками, непонятный аппарат с несколькими кнопками и экраном, чем-то отдаленно напоминавший телевизор, еще какие-то штуки, назначения которых Иван не уловил. Впрочем, ему было не до них. Его совершенно сбивала с толку невозможность понять происходящее.

Медсестра вошла и опять мило улыбнулась:
       – Ну что, будем завтракать?

       Иван рассеянно кивнул. Она подошла к одному из устройств, коснулась какой-то кнопки, села в кресло и пригласила Ивана в соседнее. Он машинально повиновался. Послышалась приятная негромкая музыка, и Иван почувствовал, что против воли погружается в нее. На мгновение исчезли вопросы, пропало недоумение. Возникло ощущение приятного насыщения и прилива сил в организме. Подумалось: "Как хорошо жить!". В этот момент музыка смолкла. Вернулась окружающая действительность. Но вопросы выглядели уже не так тревожно. И будто бы даже хотелось спеть что-то беззаботное и неважное.

       – Как вы себя чувствуете? – услышал он голос девушки.

       – Я бы сказал "великолепно", если бы не все остальное. Впрочем... – Он махнул рукой и замолчал. Потом в недоумении добавил: – А где же завтрак?

       – Так он уже закончился. Разве вы голодны?

       – Да нет, но… – перед ним вновь замаячили недоуменные вопросы.

       – Замечательно. Сейчас придут наши коллеги. И вы немного побеседуете. И ни о чем не беспокойтесь. Вам ничто не угрожает.

III

      Специалистов было двое.
 
      Мужчина преклонного возраста с пышной копной совершенно седых волос, войдя, приветливо улыбнулся и представился:
      – Доктор Аристарх Ильин. Можно просто "Аристарх", можно просто "доктор Ильин", –  как вам будет удобно.

      Вторым специалистом была симпатичная молодая женщина. Аккуратная, подтянутая фигурка. Чувственные полные губы. Темные волосы и серые глаза с длинными ресницами. Внутренняя сдержанность в жестах и словах, подчеркивающая немалый интеллект. "Анна", - представилась она, начиная разговор. И с первыми же ее словами, с первыми звуками голоса Иван ощутил неодолимую приязнь и влечение к ней. И это тоже казалось странным, потому что подобного чувства он не испытывал никогда, сколько себя помнил, в том числе и по отношению к собственной жене…

      – Итак, вы утверждаете, что вас зовут Иван Карлович, что вы проживаете в этом городе с женщиной, которую называете своей женой, в жилище из двух комнат, одна из которых предназначена для подготовки к поглощению и собственно поглощения материальной пищи? Что ускоренное перемещение по земле вам обеспечивает колесный автомобильный транспорт, а по воздуху вы летаете в самолетах? Что у вас бывает холодно, и тогда вода замерзает и земля покрывается снегом. Что осенью и весной у вас под ногами грязь, но осенью вы грустите, потому что скоро все оденется холодным снегом, а весной радуетесь приходящему теплу? –  Доктор Ильин замолчал, ожидая ответа.

       Иван поймал его взгляд, заглядывавший, казалось, в самую душу, и утвердительно кивнул. Он вдруг почувствовал, что  устал. Беседа продолжалась уже очень долго. Ему задавали вопросы о самых простых и известных вещах, по многу раз переспрашивая и уточняя. Иван вспомнил фильм про разведчиков, в котором с помощью многократных вопросов об одном и том же разоблачали засланного агента. Ситуация была очень похожей.

     – Скажите, вашего отца действительно звали Карл?

      Если бы это спросила не она, Иван наверняка бы разозлился. Его и так с самого детства донимали дразнилками типа: "Карл украл у Клары кораллы…" Но ее голос ласкал и успокаивал, в нем не было даже намека на насмешку. И ответ Ивана прозвучал смиренно и с достоинством.
     – Все дело в родителях моего папы. В начале тридцатых годов его отец, мой дед, был шибко идейным, возглавлял сельскую партячейку и верил в светлое будущее и победу коммунизма. Вот, когда папа родился, они его и назвали Карл – в честь Карла Маркса… И папа стал Карлом Ивановичем. Вообще-то до этого у нас в роду одни Иваны были: и дед Иван, и прадед, и прочие – все Иваны Ивановичи. А тут  такой зигзаг. Ну что сделаешь, революция.

     – Да, понятно… То есть, не могли бы вы пояснить, что это за революция, как понимать термин "светлое будущее" и победу коммунизма? – это опять спрашивала она. "Прямо какой-то экзамен политграмоты, – подумал Иван. – Неужели и в самом деле проверяют? Но зачем, ведь с социализмом, кажется, уже покончили? Чего им надо? Может, в агенты вербуют?" Но все же сомнения на всякий случай решил держать при себе.

     – Я имею в виду революцию семнадцатого года, когда восставший народ сверг эксплуататоров и стал строить социалистическое общество, то есть светлое будущее человечества, где нет эксплуатации человека человеком. Потом мы перешли к строительству коммунизма, то есть тоже светлого будущего. Был даже такой Моральный кодекс строителя коммунизма…

     – Можно вас попросить? – это уже Аристарх прервал отвечающего, словно на экзамене, Ивана. – Нам хотелось бы уточнить, что значит "сверг", каким образом, и как это "стал строить"? И какое отношение это имеет к вашему деду Ивану Ивановичу?

     – Мой дед как раз и свергал. Они поначалу раздолбали своего помещика, все, что он награбил, раздали людям. Его самого, правда, не нашли. Успел унести ноги. Из его усадьбы сделали совхоз. Но дело не пошло. Появились обиженные. Началась стрельба. Дед в гражданскую командовал особым отрядом. Они собирали зерно по дворам, у тех, кто его прятал, и отправляли, куда прикажут. Сопротивлявшихся расстреливали. Обиженные собирались в банды, устраивали мятежи. Против них применяли войска. Словом, наводили порядок. И дед наводил. А тут голод начался. Народ пух и мер с голодухи. Но было уже не до того, потому что началось строительство светлого будущего, где всем будет хорошо. Для этого надо было только потерпеть. Но терпеть смогли не все. И как тут терпеть, когда не то что поесть, рта открыть не дают. Ну, власть опять стала наводить порядок. Самых недовольных расстреливали. Вот и дед мой тоже оказался самым недовольным… А перед расстрелом написал записочку: "Да здравствует Карл Маркс и мировая революция пролетариата!"…

       Иван замолчал, чувствуя подступающий к горлу комок, память деда в семье всегда была культом. Выдержав сочувственную паузу, доктор Ильин снова спросил:
       – И когда же строительство светлого будущего было завершено?

       – Да тут… Знаете, получилось так, что ничего не получилось. Все время какие-то войны, борьба с врагами… Нет, потом все улучшилось. Но Запад наступал нам на горло. Надо было держать в готовности сильную армию, вооружаться, помогать тем, кто у них, там, за нас. В общем, светлое будущее пришлось пока отложить. Потом объявили, что светлое будущее – совсем в другом направлении: не то делали, не то строили. Теперь строим капитализм, говорят, там теперь светлое будущее. Хотя, похоже, это будущее – только для жулья светлое. Потому что они одни и живут хорошо. А у остальных и на "черный день" – ни гроша…

       Иван осекся и замолчал. Он уже жалел о сказанном. "Ведь проверяют же, а я распустил язык почем зря", – тоскливо подумал он. Но на лицах "специалистов" не было заметно ни осуждения, ни одобрения. Все также внимательно и по-доброму глядя в глаза Ивану, Ильин сказал:
      – Если мы правильно поняли все, рассказанное вами в этой беседе, вы и в самом деле попали в непростую обстановку. Оставим пока в стороне странные для нас подробности быта. Но достигшая совершенства обработка массового сознания общества, в котором вы пребывали до сих пор, привела к искажению пространства целей и результатов. Сместилась шкала оценок. Здравое стало болезненным, глупое и одиозное – выдающимся. Неповторимость и достоинство личностей были собраны и спрессованы в брикеты для растопки государственного огня властолюбия, именовавшегося то социализмом, то коммунизмом, то капитализмом. Те, кто не смог пожертвовать этими качествами и не был уничтожен, должны были сгореть от внутреннего огня бессилия и одиночества. Ведь так? Правильно ли мы вас поняли?

      – Кажется, вы и в самом деле поняли все это лучше меня… Но, почему вы говорите в каком-то прошедшем времени? Как это: я пребывал до сих пор? А где же я тогда сейчас пребываю? Да скажите же мне, в конце концов, правду, кто вы, и что все это значит?

      – Хорошо, – Ильин взглянул на Анну. Та едва заметно кивнула. – Хорошо, мы скажем, – с некоторым усилием произнес он. – Первое, что вам… тебе следует знать, это то, что… что твоего отца…то есть человека, которого ты считаешь своим отцом, Карла Ивановича, никогда не было. Тебе это нелегко понять, но это так, сын.

IV

      Ну, это было уже слишком. Своего отца, Карла Ивановича, Иван прекрасно помнил. Тот вернулся из сталинского лагеря в числе прочих "врагов народа" вскоре после смерти вождя. Десять лет, отведенных ему судьбой для последующей жизни на свободе, прошли большей частью в посещениях врачей и лежании в больницах. Перед смертью он еще успел вступить в партию, откуда в свое время был "вычищен" как "враг народа", и много раз повторял дома, что партия ни в чем не виновата. Карл Иванович скончался, когда Ванечке было восемь годков. Вскоре умерла и мать. И мальчика Ваню забрали в интернат…
Большие фотографии родителей всегда висели в квартире Ивана на видном месте. И он почувствовал себя оскорбленным:
     – Вы не можете, не имеете права… Я подчинился вам, послушно ответил на ваши дурацкие вопросы. Я пытаюсь войти в ваше положение, коль уж есть у вас необходимость устроить мне такую проверку… Но зачем же и вовсе из меня дурака делать? Я что, отца своего не помню? Вы еще скажите, что она, – он кивнул в сторону Анны, – моя мать!

     – Нет, она не мать. Анна – наша сотрудница, одна из лучших специалистов по проблемам девиации мышления, – голос Ильина звучал ровно, взгляд светился добротой и состраданием. – Мне очень жаль, что я причинил тебе боль своими словами, но, увы, это правда. Тридцать лет я живу и работаю рядом с тобой в этом Центре высшей нервной деятельности и физиологии человека. Тридцать лет я берег и растил тебя, ожидая пробуждения твоего сознания. Тридцать лет неустанных трудов принесли мне все мыслимые научные звания, все возможные почести за достижения в нашей науке. И вот, наконец, произошло то, ради чего все это было. Ты вновь с нами. Но – ты не наш. Вероятно, когда-то произошел сбой в одном из компьютеров, формировавших информацию для твоего мозга. И твое сознание оказалось в чуждом нам мире, в мире кривых зеркал и покореженных отражений мысли…

      На последних словах голос Аристарха Ильина дрогнул. Было видно, что он пытается справиться с нарастающим волнением:
      – Прости меня, что так получилось, что вместо покоя и постижения истины ты был обречен на страдания, бывшие для тебя страданиями тела и души. Я этого не хотел…

      – Мы этого не хотели, – поспешно добавила Анна, делая упор на слове "мы". – И ваше пробуждение виделось нам счастливым финалом большой работы. Но... Понятно, что вам трудно отказаться от призрачного мира, увиденного вами как сон, как видение, и представляющегося вам прежней жизнью. И все же я уверена, что вы сможете, и все будет хорошо. И вы будете с нами.

      Иван смотрел в эти серые глаза, слушал приятный теплый голос, и ему почему-то хотелось верить. Это убеждало сильнее самих слов. А может быть, он просто устал сопротивляться и решил сдаться доводам этих симпатичных и, как казалось, искренних людей. Нет, он еще не верил.

     – Послушайте, уважаемые, а вам не кажется, что мы с вами – в больнице для умалишенных, и что скоро сюда, наконец-то, войдут санитары и разведут нас по разным палатам?

     – Хорошо, – доктор Ильин, похоже, вновь обрел душевное равновесие. – Сделаем проще. И думаю, это будет гораздо эффективнее всех наших разговоров. Вы с Анной сейчас покинете это здание и немного погуляете. Хорошо?

     – Ладно, – выдавил из себя Иван.


V

      Они спустились в лифте на первый этаж и вышли в сад. Легкий ветерок нес аромат зелени и цветов. И Иван в очередной раз поразился, теперь уже тому, что сегодня такая теплая, прямо-таки майско-июньская, погода, в то время как еще вчера в городе была стылая осень.

     – Итак, куда пойдем? – Анна остановилась, с улыбкой глядя на Ивана, и ему показалось, что в ее глазах прыгают озорные солнечные зайчики.

     – Да просто так, куда-нибудь…

     – Тогда вперед!

     И они пошли по аллее. Высоко над головой причудливо переплетались ветви высоких деревьев. Светило солнце. Пели птицы. В душе Ивана ворочалось что-то непонятное, незнакомое. Было немного тревожно и хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось быть здесь всегда, но он понимал, что так не бывает. Вернее, он ничего не понимал.

     – Я прожил в этом городе всю жизнь, но не знал, что здесь есть такие места, – разомлевшим голосом произнес Иван. – Как вам удается хранить в тайне этот райский уголок?

     – Дорогой Иван Карлович, – Анна остановилась и впервые посмотрела на него без улыбки. – Посмотрите на меня внимательно. Я родилась на восемь лет позже вас. Вы тогда еще бегали со сверстниками, играли в разные игры и постигали азы наук о жизни. Когда мне было двадцать, вы уже были в состоянии квазилетаргического сна, и  ваш отец – величайший ученый… да-да, Аристарх Ильин – забросил все остальные дела ради одного – поставить вас на ноги. Вскоре появилась надежда на успех в этом деле, первые признаки. Нужно было готовиться принять вас в мире живых людей, а не видений. К тому времени имя мое было уже известно в научных кругах, и ваш отец пригласил меня.
     Я знаю вас лучше, чем вы сами. Во всяком случае, должна была знать. Я изучила все документы, касающиеся вашей жизни и сна. Я просмотрела данные всех компьютерных программ, формировавших ваше сознание и представления о жизни. Примерно четыре года назад, просматривая эти материалы, я обнаружила некоторое несоответствие, что-то было не так. Получалось, что одна из программ допускала двойное понимание. Могло возникнуть незапланированное ответвление, меняющее весь порядок формирования образов вашего сознания…

      Анна подошла к ближайшему дереву и погладила ствол рукой, словно пытаясь разгладить многолетние морщины коры.
– К сожалению, было уже поздно. Хотя вероятность появления такого ответвления была ничтожно мала, именно это и случилось. И случилось задолго до того, как сбой был обнаружен. Мы продолжали работать, но уже ничего не знали о результате. Теперь понятно, что ваше сознание все глубже уходило в нереальный и дикий мир, мир насилия и жестокости, глупости и самодурства, мир, в котором сильный убивает и поглощает слабого, чтобы не умереть самому. Вы учились жить в том мире, вам казалось, что там прошла ваша жизнь… Я чувствую себя виноватой перед вами. Да и все мы…

      Анна замолчала, глубокое волнение мешало ей говорить.
– Но ведь это был сон, всего лишь сон! – воскликнула она. – И это в прошлом. И оно никогда не вернется. И я сделаю все, чтобы вы в это поверили.

     – Ну что вы, не надо так расстраиваться. Там мне было не так уж плохо, – произнес Иван. И вдруг поймал себя на том, что говорит о своей жизни в прошлом времени и будто бы даже готов поверить. Конечно, то, что эта красивая женщина может так волноваться  из-за него, ему льстило. Но не настолько же… – А все-таки, вот вы говорите, что мне это приснилось. Ладно, готов поверить. Но у вас-то что? Социализм? Капитализм? Чем вы живете, чем, наконец, питаетесь, если не убиваете живность для своего стола? Есть у вас рассветы, закаты, лес, речка, дом  в деревне?

     – Это все разговор долгий и не одного дня, – Анна снова говорила весело и непринужденно. – У нас есть многое из виденного вами во сне. Это без искажений заложено в ваш мозг компьютерами. И рассветы, и закаты, и лес, и речка, и прочее. Но мы не знаем, что такое "капитализм" или "социализм", эти понятия, как и многие другие, возникшие в вашем сознании, нам незнакомы. Мы просто живем и просто работаем, потому что это нужно, потому что это отвечает нашим желаниям и представлениям о едином человеческом мире. И мы никого не убиваем, потому что мы – лишь часть живого мира. Вы смогли бы отрубить себе палец, чтобы насытиться?

    – Нет, но чем же вы питаетесь? Ведь надо же есть мясо…

    – Мы не едим, в том смысле, как вы это себе представляете. Нам не надо ничего уничтожать и никого убивать, чтобы жить.

    – Это невозможно! Еще первобытные люди…

    – Вот-вот. Увы, в ваш мозг попало столько мусора. Не обижайтесь, пожалуйста, это не ваша вина, – она взглянула на него ласково, словно извиняясь. – Мир людей возник как часть живого мира Земли. И энергию для жизни мы берем у солнца.
Вы рассказывали нам об орудиях убийства, с которых якобы пошла история цивилизации. Но на самом деле человеческая цивилизация пошла от умения управлять собой. В каждом человеке развивались способности к  поглощению энергии солнца, к преобразованию ее во внутреннюю энергию организма. Мы учились разговаривать с природой на одном языке. Мы научились лечить ее, когда она болела, как самих себя. Мы живем с ней единой жизнью и знаем, что она совершенствуется вместе с нами и понимает нас. Она дала нам силы, которых нет ни у каких других существ на Земле. Мы знаем, что сама Земля – живой организм. И это знание умножает наши возможности. В этом – наш разум.
      Но мы – не цари природы. Мы – ее дети, ее любимые дети. И любящие. И этим все сказано. Машины и механизмы пришли в наш мир сравнительно недавно. Их подсказало нам совершенное знание природы. И ни один из механизмов, ни одна машина не создана, чтобы работать вопреки окружающему нас живому миру. Так, с помощью специальных устройств мы накапливаем и сохраняем энергию, необходимую для питания. Кстати, сегодня вас уже кормили, и, по-моему, вам это понравилось?

    – Да… спасибо. Но, честно сказать, как-то все это… Я не понимаю, мне трудно так, сразу… – Иван и в самом деле чувствовал, что голова просто раскалывается от новой, непонятной информации.

    – Ага, на первый раз вам, пожалуй, и в самом деле уже достаточно. Я несколько увлеклась, простите. Ведь вы для меня – как любимое дитя, – Анна смущенно улыбнулась. – Давайте немного отдохнем. Дайте вашу руку.

    Он протянул руку неловко, как протягивают гадалке. Она взяла ее тонкими изящными пальчиками, и он почувствовал, как в душе опять заворочалось нечто тревожное и сладостное одновременно.

    – Пожалуйста, закройте глаза и ни о чем не думайте. Не бойтесь, с вами ничего плохого не случится. Откроете глаза только, когда я скажу. Хорошо?

     Иван взглянул на Анну и подумал, что такой женщины он еще никогда не встречал. Ему казалось, что с того момента, как он увидел ее впервые, она похорошела еще более, и сейчас светилась каким-то внутренним душевным огнем. И от этого рождалось приятное томление и какая-то особая легкость.

    – Хорошо, – сказал Иван и закрыл глаза.

    Странное дело, до сих пор голова у него не кружилась. Ощущалась лишь легкость и прилив сил. Но сейчас, закрыв глаза, он почувствовал слабое, но явственное головокружение. В то же время ощущение легкости усилилось, какой-то комок поднялся к горлу, но тут же пропал. Почувствовалось напряжение всех мышц тела, но и оно исчезло, как бы отлегло. Стало совсем легко и даже невесомо. Но пальцы Анны по-прежнему держали его руку. Он слышал рядом ее голос.

     – Ничего не бойтесь, с вами не случится ничего плохого, – еще раз повторила она. – Ну вот, теперь можно. Смотрите!

     Он осторожно открыл глаза. То, что он увидел, не укладывалось ни во что. Они с Анной стояли, или висели, в воздухе высоко над кронами парковых деревьев. Их ноги ни на что не опирались. Над ними было голубое небо с редкими облачками. А под ними, вокруг большого парка, в котором они только что находились, сколько можно было видеть, простиралась равнина, покрытая кое-где небольшими рощами. С одной стороны равнину сменял обширный лесной массив, перерезаемый руслом довольно широкой, искрящейся на солнце реки. Вдали за рекой можно было различить многочисленные белые дома какого-то города.

      У Ивана перехватило дыхание:
– Я… мне… Этого не может быть…

      Он посмотрел на Анну, поймал ее взгляд, в котором чувствовались сила и ласка одновременно. Стало немного спокойнее. А она уже тянула его за собой. И он подчинился. И они полетели туда, где искрилась на солнце река.

VI

     – Мы – дети Природы, дети Земли. Мы ее любимые дети, – повторила Анна и улыбнулась так, что у Ивана екнуло сердце и душа застонала от обожания…

      Они уже очень долго сидели на высоком обрывистом берегу реки и разговаривали. Иван рассказывал о своей прошлой жизни, которая, как он теперь был почти уверен, ему всего лишь приснилась, вспоминая о работе, о семейных делах, о всяческих радостях и невзгодах. Анна слушала внимательно и потом рассказывала сама, сравнивая каждый рассказанный им эпизод с тем, как это могло быть в реальной природе, а не в навеянных неисправной программой видениях.

     – Именно любовь Земли дает нам силу. Объединяя свою энергию с энергией Земли, мы поднимаемся в воздух, и ее силовое поле поддерживает нас, не давая упасть. Мы – свободны, как свободна природа, над которой нет власти и нет хозяина, но которая разумна и милосердна. И вы, дорогой Иван Карлович, тоже свободны, в той степени, в какой вы сознаете себя частью природы. Вы это почувствуете. Очень скоро почувствуете. Я в этом уверена… Вообще-то у нас очень мало времени. Но я хочу показать вам хоть небольшой кусочек нашей страны, землю, на которой мы живем и которую мы любим.

      Она протянула ему руку:
– Теперь вы уже не боитесь? Тогда вперед!

     Иван опять ощутил ее изящные пальцы в своей руке. И тут же земля под ними словно провалилась, ушла из-под ног. Куда-то исчезла давящая земная тяжесть. Ивану было легко и свободно. Они с Анной легко бежали, парили, летели над цветущей землей, приближаясь к незнакомому белому городу.

      В этом городе были прямые светлые улицы, и среди зелени садов прекрасные здания тянулись к небу высокими шпилями и прозрачными куполами. Взявшись за руки, они долго бродили по улицам, ничем не выделяясь среди прочих прохожих. И незнакомый город почему-то казался Ивану близким и родным, вызывал неизъяснимое волнение и пока еще непонятные смутные воспоминания.

      Так они дошли до высокого, похожего на цирк круглого здания. Зашли внутрь. Было пусто и гулко. Те же взметнувшиеся вверх стены, увенчанные вместо потолка прозрачным куполом. Пробивающиеся сквозь купол солнечные лучи высвечивают орнамент, покрывающий стены густой вязью.
 
     – Здесь мы общаемся с предками, ушедшими в Сияющую Бездну, – тихо произнесла Анна. – Здесь мы можем их слышать.

     – А что такое "Сияющая Бездна"?

     – Это невозможно описать. Это можно только увидеть и почувствовать. Это центр бесконечности и материальный смысл всего сущего. Вся наша теперешняя жизнь – это подготовка к переходу в Сияющую Бездну. Постигнув все премудрости жизненного пути, закалив и очистив душу от неизбежно прилипающей грязи, мы уходим туда, чтобы реализовать свое предназначение опоры мироздания.

     – И что, ни у кого не появляется желания вернуться? Ну, хоть кто-нибудь возвращался оттуда?

     – Оттуда не возвращаются. Это – путь в одну сторону… Но здесь мы можем говорить с ними. Когда-нибудь и вы сможете поговорить со своей матерью, ушедшей туда до вашего пробуждения.

     – Почему "когда-нибудь"? Может быть, сейчас?

     – Нет, сейчас нельзя. У вас ничего не получится. Только осознав себя частью нашего мира, частью природы, вы сможете говорить с предками и сможете взглянуть на Сияющую Бездну. Пока еще это зрелище вам не по силам… Давайте поднимемся на купол. Оттуда открывается изумительный вид.

      Плавно и легко паря в воздухе, Анна поднялась с Иваном к самому куполу. Пройдя через открывшийся люк, они ступили на наружную кольцевую площадку. Отсюда Белый город открывался во всей красе. По улицам, словно букашки, двигались люди. То здесь, то там виднелись парящие в воздухе человеческие фигурки.

     – Ты знаешь, – Иван даже не заметил, что обращается к Анне на "ты", – мне почему-то все время кажется, что когда-то я это уже видел. Во сне, что ли?

     – Да, конечно, ведь эта информация тоже передавалась вашему мозгу, но потом была исковеркана испорченной программой. Впрочем, раз уж вы начали первым, я тоже согласна, чтобы мы были на "ты"…

     – А давай улетим вон туда, за город! – Иван махнул рукой в неопределенном направлении. Он чувствовал, как била в нем прозрачным ключом энергия жизни. Рядом была Анна. И он готов был лететь с ней хоть на край света.

     – Туда? Ну что ж, отличный выбор. Вперед!

     Оставив позади себя город, они приземлились возле громадного белого здания, одиноко стоящего на плоской зеленой равнине.

     – Что это? – спросил Иван.

     – Порт трассы Времени. Отсюда уходят в прошлое и в будущее. Но это бывает очень редко, только в случае глобальных катастроф, для спасения мира. Такая экспедиция требует слишком многого… Кстати, именно здесь твоя мать познакомилась с твоим отцом. Она была специалистом по транспортации… Потом, тебе уже исполнился двадцать один год, готовилась срочная экспедиция в будущее. Мы получили информацию из Сияющей Бездны, что в мире через много поколений после нас требовалась помощь, там назревала катастрофа. Твоя мать добилась, чтобы ее включили в экспедицию… К сожалению, экспедиция не вернулась. Уже потом стало известно, что, возвращаясь обратно, экспедиция по какой-то причине вся ушла в Сияющую Бездну… Прости, я сделала тебе больно, – Анна остановилась у самой стены здания и очень серьезно поглядела Ивану в глаза . –  Но ведь надо знать и это… Отдохнем здесь, это очень доброе место. Я иногда прихожу сюда…  – Она потянула Ивана вниз, на мягкую густую траву. Он повиновался.

       Они лежали ничком, раскинув руки, и смотрели в необъятное голубое небо. Высоко-высоко над ними, на козырьке плоской крыши покачивались сверкающие подвески. Теплый ветерок перебирал их, и они мелодично пели, касаясь друг друга. А Иван лежал и думал, что он будет приходить сюда всегда, как в этот раз, как много раз до этого. Потому что нет для него места роднее и ближе...

      Солнце уже садилось, когда они вновь оказались на пороге Центра. В знакомом кабинете их уже ждал доктор Ильин. Было видно, что он чем-то расстроен:
– Мы проанализировали ситуацию. К сожалению, все оказалось сложнее, чем хотелось бы. Последствия той самой компьютерной ошибки могут стать непоправимыми. И тогда ты уже никогда не сможешь по-настоящему стать моим сыном и сыном нашего народа. Нарушения проникли слишком глубоко, и  они не дадут тебе воссоединиться с миром…

     – Да? Но ведь я уже… – после всего увиденного и пережитого сообщение Ильина прозвучало для Ивана обескураживающе, и он не хотел соглашаться. – Я же ведь чувствую. Я вспоминаю. Анна, разве это не так? Что ты молчишь?

     Анна молча подошла к окну и долго смотрела на зеленые кроны деревьев. Потом сказала:
– Иван, надеюсь, у тебя нет оснований сомневаться в том, что ближе нас двоих в этом мире у тебя нет никого. И все же я согласна с твоим отцом и с выводами комиссии. У меня такое же мнение. Но я думаю, что ты просто не дослушал. Ситуация отнюдь не безнадежна. Не так ли, доктор Ильин?

     – Конечно-конечно. Все можно поправить. Вернее, нужно поправить. Правда, для этого…

     – Нет! – голос Анны прозвучал непривычно громко и резко. – Только не это! Может быть, есть другие варианты?

     – Мы просчитали все варианты, несущие хоть какую-то надежду. Все они не гарантируют полного успеха. Кроме этого…

     – Но ведь это же чудовищно! Это слишком жестоко. Он не выдержит!

     – Мы будем отслеживать и постараемся не допустить. Но ему придется пройти через это.

      Иван слушал этот диалог со все нараставшей тревогой. Наконец он не вытерпел и спросил:
– О каком варианте идет речь? Чего я не выдержу? Что вы со мной хотите сделать?

      Доктор Ильин подошел к нему, положил руку на плечо, тихо сказал:
– На какое-то время тебе придется вернуться туда, назад… откуда мы тебя извлекли. Это необходимо. Тем временем мы будем выводить из работы ошибочные элементы, восстанавливая процесс. Как долго это будет продолжаться, не знаю. Это зависит не от нас, а от глубины произошедших нарушений. Главное условие – работа на твоем активированном сознании. Поэтому его придется вернуть в тот, нереальный мир.

    – Это жестоко! - снова воскликнула Анна.

    – Да ладно, чего уж там такого, жестокого? – раздраженно пробурчал Иван. – Обычная жизнь. Хотя, конечно, здесь получше было бы. Ведь сами же уговаривали.

    – Увы, но это единственный шанс. Других вариантов нет, сын…


VII

    – Начали работу, – голос доктора Ильина звучал спокойно и уверенно. – Ставим резонатор, вот так…

Иван почувствовал, что на голову ему вновь надевают ту самую "кастрюлю", застегивают какие-то кнопки. Раздалось легкое шипение, и "кастрюля" плотно обхватила голову, легко сдавила виски. Ему вдруг ужасно захотелось спать. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Он ощутил легкое пожатие знакомой женской руки и успел еще разобрать слова: "Ничего не бойся, что бы ни случилось, мы – рядом, и ты будешь с нами". Это был голос Анны.

       Больше он ничего не услышал, потому что в ушах стал нарастать какой-то монотонный сверлящий звук. Звук становился все отчетливее. Что-то заскрипело. И сквозь закрытые веки в глаза Ивану ударил яркий свет.

– Анна, отец… – пробормотал Иван, не открывая глаз. – Ну вот все и закончилось, а вы переживали. Вам удалось все исправить?

– Та-ак, а я-то его вчера пожалела! Думаю, отдохнет, подобреет. Пришел злющий, как черт… Теперь понятно. Вставай, да будильник выключи, совсем батарейки сядут, пока тебя добудишься. "Анна"?… Это что ж за Анна такая?
 
Иван открыл глаза. Жестокое разочарование предстало в образе взлохмаченной и заспанной жены Веры, привставшей на постели и монотонно выговаривавшей ему очередную утреннюю "молитву". Он нажал на кнопку будильника и машинально пощупал голову. "Кастрюли" не было, но виски ныли несильной глухой болью. Также глухо болела нога. Он вспомнил, что вчера на него наехала машина. И тут же почувствовал в душе что-то щемящее, что-то давно забытое и очень похожее на детскую обиду. Захотелось плакать.

– Вставай, вставай, хватит нежиться, и без того вчера такую рань завалился. – Вера в ночной рубашке уже расхаживала по комнате в поисках халата. – На работу пора. Ведь опоздаешь, опять начальство коситься будет. Нет, а все-таки: что это за Анна, а?

Иван молча поднялся, потряс головой, словно пытаясь разогнать нахлынувшую явь, и, хромая, отправился в туалет…

VIII

Вообще-то Иван служил в городской администрации, в Департаменте экономики. Готовил какие-то справки, отчеты, проекты решений. Работа была не пыльная, хотя и нудная, а с некоторых пор, в связи с быстро усугублявшимся экономическим кризисом, еще и нервная. Но он был рад и такой работе.
Отучившись когда-то в вузе по специальности, название которой он уже забыл, Иван как-то сразу вывернул на стезю "общественной работы". Быстренько прошагав путь комсомольского активиста, горкомовского секретаря, он, наконец, очутился в рядах штатных инструкторов обкома партии. Здесь его и застала ельцинская революция. Начавшаяся всероссийская смута вытряхнула партфункционеров из своих кресел на неласковую улицу. Пришлось искать работу. Но за годы "общественной деятельности" полученные когда-то инженерные знания выветрились безвозвратно. А "общественники" уже не требовались. Пришлось на коленях ползти к бывшим коллегам, вовремя, незадолго до переворота, выпрыгнувшим из мчавшегося к катастрофе партийного поезда. Над ним сжалились и место подыскали неплохое, для своих, которым можно доверять. Времена настали такие, когда работать надо было тихо и незаметно, но продуктивно. И бывшая партноменклатура выглядела для этих дел предпочтительней.

       Однако, став городским чиновником и выполняя, казалось бы, ту же работу, что и раньше: планы, справки, отчеты, согласования – Иван во многом изменился. Передряги открыли ему глаза на многие устоявшиеся понятия прошлой жизни. В ином свете увидел он бывших  друзей и недругов, многих людей "из толпы", да и саму власть. Как будто сползла с его глаз повязка, и все вокруг приобрело иные, не затуманенные и чаще всего жестокие свойства. Он стал задумчив и необщителен, с бывшими коллегами не дружил и службу справлял постольку поскольку, чем изрядно раздражал начальство. Впрочем, отсутствие инициативы компенсировалось аккуратностью, дисциплиной и привычкой помалкивать о служебных делах. И его терпели.

       Нельзя сказать, что Иван от природы был "синим чулком" или "человеком в футляре". В первой своей молодости он был очень даже неплох. Нравился женщинам. Да и они ему были не безразличны. Он был бы не прочь погулять и еще, да карьерные обстоятельства вынудили к "оформлению отношений". Женившись на Вере, Иван стал остепеняться, благоустраивать квартиру и даже, кажется, начал полнеть. Но тут грянула новая русская революция с ее "историческим переходом" от социализма к капитализму. Процесс формирования благополучия сменился лишениями и нервотрепками. Иван похудел, побледнел. Но многие знавшие его женщины находили в его лице, походке, манерах какую-то новую одухотворенность, весьма притягательную для слабого пола. В общем, можно было бы сказать, что Иван расцвел второй молодостью, если бы он давал себе труд отвечать на томные взгляды и прозрачные намеки некоторых особ. Но ему было как-то не до того. И хотя семья, в которой так и не появились дети, уже давно перестала быть для него райским уголком, он после работы аккуратно отправлялся домой, никуда не сворачивая и никем не интересуясь. Именно в этом задумчивом состоянии он шагнул под колеса автомобиля в тот осенний вечер…

       С тех пор проходил день за днем, месяц за месяцем. Осень сменилась зимой. Потом вступила в свои права весна, и послышались первые песни скворцов. А теплый и ласковый сон, в котором были красивые, добрые люди и по-настоящему свободная жизнь, представлялся таким же заманчивым и реальным, как и в первые мгновенья горького пробуждения. Иван злился на себя и досадовал на свою доверчивость:
– Но ведь этого же не было, этого не могло быть. Ведь вот я – здесь. Походка моя тяжела, ноги едва волочатся по земле. Какие там полеты? Какое лето, теплый речной песок среди глухой осени, откуда? Нет, ну приснится же такое, ведь все, как взаправду, было!

       И если такие мысли одолевали его на улице, он даже приостанавливался и пытался чуть подпрыгнуть, отрываясь от земли:
– Как там они говорили: надо взять энергию у природы…

      Но ничего не получалось. Он стал плохо спать. Каждый вечер он ложился в постель с тайной надеждой, что уж сегодня-то… Нет, ночью ровным счетом ничего не происходило, если не считать бредовых и рваных ночных кошмаров, которые в прежнее время сошли бы за обычные людские сны. Он убеждал себя не расстраиваться из-за давнего "дурацкого" сна. Но сквозь завесу трезвого рассудка нет-нет, да и возникало перед его мысленным взором милое, улыбающееся лицо Анны. И казалось, что он опять слышит знакомый шепот: "Что бы ни случилось, мы – рядом".

IX

       Входя в свой кабинет, Иван уже твердо знал, что работать сегодня не в состоянии. Ночь выдалась особенно тяжелой. С вечера, засыпая, он вдруг почувствовал… Нет, ему показалось, только показалось, что он сейчас будет ТАМ. Что-то легонько загудело в ушах, пошли перед глазами круги. И даже как будто бы начал появляться образ… Да-да, ЕЕ образ! Но… В этот момент что-то громко звякнуло в спальне, кажется, это ни с того, ни с сего "крякнул" старый будильник, и все пропало. Осталась лишь тяжесть в голове и бессонница на всю ночь.

      Не доставая привычные бумаги, Иван пошел к шефу. Несмело постучал и, не дожидаясь ответа, протиснулся в приоткрытую дверь:
– Здравствуйте…

     – А, Иван Карлович, доброе утро! – У шефа сидела какая-то дама, и он демонстрировал свое дружелюбие и хорошее настроение. – Вообще-то мы тут немного заняты. Но ты – кстати. Я как раз тебя искал.

     – Да я… я хотел отпроситься, приболел немного. В общем, отгул бы мне на сегодня…

     – Ну, ничего-ничего, это бывает, это все пройдет. Я только тебя попрошу, Вань… Нет, я тебя отпущу. Но, не в службу, а в дружбу, помоги. Зашиваюсь. Времени нет. А у нас, вот, гостья из Москвы, сотрудник Департамента местного самоуправления. Надо рассказать о городе, о наших успехах… И все. А потом отдыхай, лечись… – Шеф обернулся к сидевшей за приставным столом даме, – Представляю вам одного из лучших специалистов в нашей администрации. Уверен, он будет вам очень полезен. Впрочем, познакомьтесь…

      Женщина поднялась из-за стола, повернулась к Ивану. Он поднял на нее глаза и обомлел. Перед ним была Анна!

     Он чувствовал, что бледнеет. Во рту пересохло, и слова застряли где-то в горле. Она, между тем, подошла к нему все с той же обворожительной улыбкой и протянула руку:
– Ну что ж, давайте знакомиться. Анна. Анна Сергеевна.

     Голос, это был ее голос! Он неимоверным усилием заставил двигаться свою правую руку навстречу ее протянутой ладони. Прикосновение обожгло его, рука задрожала, когда он ощутил совсем еще не забытое тепло нежной кожи, знакомую обволакивающую мягкость изящных пальчиков.

     – Иа-а-н Калч, – выдавил он из себя.

     Обращаясь к шефу, она засмеялась негромко, весело:
– Да, теперь я вижу, что мне достался бойкий помощник. Надеюсь, мы постепенно разговоримся, и все встанет на свои места. Ну что ж, благодарю за понимание моих проблем. Я впервые в вашем городе, поэтому многое хочется узнать, увидеть. Не буду больше злоупотреблять вашим терпением, теперь мы займемся с Иваном Карловичем.

      Шеф сиял. Симпатичная посетительница явно не оставила его равнодушным. Он рассыпался в комплиментах и пожелал всяческих успехов, не забыв извиниться за недостаток времени для личного общения.

      Выйдя из кабинета шефа вслед за Анной Сергеевной и чувствуя, что ноги не несут его, Иван остановился у окна, выходившего в заставленный автомобилями хозяйственный двор. Остановилась и Анна. Он собрался с духом и проговорил:
– Я даже не думал… Вернее, я думал… но не ожидал. Анна, как ты сюда попала?

    – Очень просто, утренним поездом. Не думаю, что это так уж сложно. К вам, вообще-то, поезда ходят. Надеюсь, вы об этом слышали? Впрочем, мы, кажется, уже на "ты"? – Она говорила с легкой иронической улыбкой, смотрела открыто и весело.

     – Как-то мне не до шуток. Я думал, мне приснилось. А ты – здесь. Мне кажется, я схожу с ума. Потому что я ничего не могу понять. Зачем ты здесь? Тебе здесь не надо быть. Возвращайся…

      Иван замолчал, борясь с внезапно пришедшей, предельно простой и ясной мыслью, потом коротко выдохнул:
– И возьми меня с собой, пожалуйста!

      Она вдруг посерьезнела и произнесла уже совсем другим, деловым и будничным голосом:
– Э-э, да у нас проблемы. Пойдемте-ка лучше работать, Иван Карлович. Впрочем… По глазам вижу, что вы человек порядочный. Похоже, что вас просто одолела жуткая депрессия. Такое бывает. Я слышала, как вы жаловались шефу на недомогание. Вот оно и… – Она улыбнулась своей открытой, совершенно обезоруживающей улыбкой. – Ладно, я вас отпускаю. Но чтобы совместить ваше приятное с моим полезным вам придется пройтись пешком до самого дома, и в этом путешествии я составлю вам компанию, посмотрю город и, возможно, вытяну из вас нужную информацию. Договорились?

       Был май. Столетние тополя на улице Коммунистической, в новые времена уже почти вернувшей себе стародавнее название Дворянской, образовывали над головой сплошной шатер из свежезеленых клейких листочков кроны. И Ивану на миг показалось, что они снова ТАМ, в том самом несбыточном и далеком мире. Но грохот проезжавших машин и толчок от встречного прохожего вернули его к действительности.

      – А у вас тут хорошо, – сказала Анна, останавливаясь у ближайшего дерева и поглаживая корявый ствол рукой. – Вот каких великанов вырастили. Уж они-то все помнят, все знают. Это у вас центральная улица?

      – Да, это наша центральная улица. С одной стороны она упирается в площадь Великой Победы, с другой – в площадь Героев Революции, которая теперь носит двойное название: Героев Революции-Мытная –  веление времени, знаете ли. На этой улице расположены все наиболее важные городские учреждения, а также некоторые предприятия…

      – Да что вы говорите?

      Иван услышал в голосе Анны Сергеевны плохо скрытую иронию и смешался:
– Я, наверно, слишком официально? Но, знаете, мне трудно с вами по-другому. Ведь вы очень похожи на… Впрочем, это совсем не важно.

     – Хорошо. В каком направлении мы движемся? Туда? Ну, тогда вперед. И откройте же мне, наконец, вашу страшную тайну: чем это я вас так мучаю? Уж который раз я слышу об этом сегодня и устала теряться в догадках. Я женщина, и, как все мы, ужасно любопытна.

     – Давайте лучше о деле, – мрачно ответил Иван, растягивая губы в совершенно противоестественной улыбке вежливости.

      Весь следующий путь они проделали, обмениваясь официальными вопросами и не менее официальными, хотя и исчерпывающими, ответами. Вся городская жизнь была препарирована, классифицирована и разложена по полочкам. Оставалось лишь официально попрощаться, тем более что они уже подошли к дому Ивана в одном из городских микрорайонов.

     – Ну вот, я дошел. Благодарю вас за компанию. Было очень приятно.

     – Мне тоже было очень приятно. Вы такой вежливый, обходительный… А это ваш дом? Надеюсь, это не военная тайна?

     – Нет. Это и в самом деле мой дом. Квартира – на восьмом этаже, однокомнатная, вода горячая и холодная, газ, электричество, санузел раздельный. Живем вдвоем с женой. Что вас еще интересует?

      Он говорил, не глядя на нее, смотря себе под ноги. Казалось, вся досада несбывшегося ожидания кипела в нем, выплескиваясь этими словами. Она молчала. Не дождавшись ответа, Иван оторвал взгляд от земли и увидел, что Анна Сергеевна смотрит на него тревожным и недоумевающим взглядом. Он поймал этот взгляд серых глаз и совершенно растерялся. Анна, между тем, вздохнула, резко повернулась и пошла прочь. "Давай, давай, и чтоб я тебя больше никогда…", – мысленно кричал он ей вслед. А сам уже бежал, догоняя. Обогнал и остановился, загородив дорогу.

     – Вы что, с ума сошли? – совершенно естественно спросила она, останавливаясь перед ним. – Дайте мне пройти. Я вовсе не обязана выслушивать ваши грубости. Да пустите же меня! – Было заметно, что она раздражена. Она даже легонько толкнула его в грудь, пытаясь освободить себе проход.

     – Анна Сергеевна, я виноват. Простите. Я сам не понимаю, что со мной. Клянусь, я не хотел. Я исправлюсь. Только не уходите так!

      Она еще пыталась оттолкнуть его с дороги. Потом бессильно опустила руки:
– Зачем же вы так? Я просто хотела вам помочь. Ведь вы такой… Мне стало вас жалко.

      И тут Ивана опять взорвало:
– Жалко? Значит, вам просто стало меня жалко? А я-то думал… Не-ет, не надо мне вашей жалости. Пожалейте лучше вашу собачку, или кошечку, если она у вас есть. Жалко! Да к чему все это? Я вам что? Ну, все, вы свободны. Я вас отпускаю. И идите с вашей жалостью дальше…

      Иван сделал шаг в сторону и пошел, не оглядываясь, к дому. В груди у него снова все кипело. Но постепенно ярость обиды улеглась. Осталась лишь сама обида, которая сидела где-то в глубине души, иногда еле слышно повизгивая, словно загнанная собачонка. Он пошел медленнее. Открывая драную, висевшую на одной петле, дверь в подъезд, он вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и оглянулся. Это была Анна Сергеевна.

      – Давайте не будем ссориться и обижать друг друга, – примирительным тоном сказала она. – Я, верно, сказала вам что-то обидное. Простите, я не хотела вас обидеть. Так получилось. Но мне все же кажется, что вам лучше будет рассказать мне все, как есть. И это не просто жалость… Мне действительно хочется вам помочь. Тем более что я, как видно, имею ко всему этому какое-то отношение.

     – Хорошо… – Иван явно колебался.

     – Нет-нет, опередила она его. Давайте пойдем куда-нибудь в кафе. Надеюсь, у вас в городе таковые имеются? Посидим, тем более что время уже за полдень, и пора бы подкрепиться…

      Они пошли в подвальчик, который назывался "У Саши". В небольшом уютном зале было полутемно и тихо, не было ни души. Откуда-то из-за угла из дверей выскочил некто в форменной куртке, раскланялся и предложил "за любой столик". За стойкой задвигались какие-то тени, включилась негромкая музыка. Чувствовалось, что без посетителей здесь скучают. Официантка быстро приняла заказ, тут же все принесла, зажгла на столике свечу и удалилась, пожелав приятного аппетита. Они пили красное французское вино и разговаривали.

     – Скажите честно, мы с вами где-то встречались, и я, такая нехорошая, вас не помню? И вы этим страшно огорчены и обижены? – в ясных глазах Анны мерцало отражение огонька свечи и сквозило едва заметное озорство. – Мне нравится это вино… Может быть я слишком много себе позволяю, но… Давайте будем проще. Вы знаете, честно говоря, у меня тоже какое-то такое легкое странное чувство, как будто я вас где-то видела раньше. Наверно поэтому я догнала вас там, у подъезда, хотя и была на вас сильно обижена…

      – Можно, я вам не отвечу, вернее, отвечу вопросом? Вам когда-нибудь снился сон?

      – Сон… Какой сон? Я вижу сны, когда сплю, но…

      – Нет, вы меня не поняли. Не просто сон, а СОН. Там…

      И Иван стал рассказывать о прекрасном и загадочном мире. Он рассказывал. Анна Сергеевна слушала, не перебивая, глядя мимо него куда-то вдаль, в сумрак зала. Пламя свечи все также искрилось отражением в ее глазах, но озорство во взгляде исчезло. В какой-то момент Иван почувствовал, что она смотрит уже не в зал, а прямо на него. Он поймал ее взгляд и… Он подумал, что все дело в этом хитром французском вине и бессонной ночи, поскольку у него вдруг закружилась голова. Как будто он стоял перед пропастью и вот сейчас заглянул вниз. Она смотрела на него так, как никто и никогда на него не смотрел. Если, конечно, не считать Анну, ту Анну из того сна.

      – Какой вы… – тихо, словно сама себе, сказала она, видя, что он замолчал. – Впрочем, иначе мы бы здесь не сидели… Вы знаете, я часто думаю, что это такое – судьба. Ведь если есть что-то, заранее определенное человеку в жизни, значит, кто-то это определил, кто-то руководит нами, ведет – Бог, Провидение, Судьба… Может быть, то, что вы увидели, это и есть то самое, что правит нами, что пишет ноты, по которым мы поем свою жизнь? Как странно… Я почему-то только вчера, да нет, в поезде, когда сюда ехала, думала об этом.

      – Вы думали об этом прошлой ночью, – скорее не спросил, а подтвердил он. – Дорога была длинная, вам не спалось…

      – Да-да, – быстро согласилась она. – Но, увы, я никогда не видела того, о чем вы рассказывали, даже во сне. И очень жаль. Мне даже отчего-то хочется плакать… Но, нет. Уже пора. Я и так вас задержала. Пойдемте на свет Божий из этих сумерек.

      – Подождите, еще одну минутку, – голос Ивана звучал умоляюще. – Только один вопрос. Нет, два. Вопрос первый. Скорее даже не вопрос, а предложение: можно мы будем на "ты"?

      – Я тоже хотела это предложить…

      – Прекрасно, значит, принимается. – Иван говорил торопливо, отрывисто, будто куда-то опаздывал, будто уходил его поезд. – Вопрос второй… – решительность вдруг опять покинула его, но он пересилил себя, – кто ты, Анна? Красивая, обаятельная, обворожительная москвичка или… Ведь я почти поверил, что ты действительно гостья из Москвы. Понимаешь, я по-ве-рил! И вдруг я увидел, как ты на меня смотришь. Так смотрела только она, понимаешь? Она! Та! Умоляю тебя, скажи правду, всю правду…

       Он даже не заметил, что срывается на крик. Анна смотрела куда-то мимо него в глубину зала. Взяла его за руку, негромко сказала:
– Пойдем, Иван, похоже, что мы тут засиделись. Пора на свежий воздух. Не стоит расстраиваться из-за того, чего нет.

       Они вышли из подвальчика на шумную, залитую майским солнцем улицу.

       – Ну, все, Иван, давай прощаться.

       – Я провожу…

       – Не надо, я доберусь сама.

       – А как же я? Я так не могу. Я не хочу…

       – Мы еще встретимся, я знаю. И не надо торопить судьбу. Ведь о судьбе ты знаешь гораздо больше меня, не так ли?

       Ему показалось, что в ее глазах опять мелькнули озорные искорки, в следующее мгновение они наполнились предательской влагой. Но она тут же отвернулась и, подбежав к краю тротуара, замахала рукой проезжавшему такси. Машина сделала крутой вираж и замерла, ожидая пассажира. Водитель предупредительно открыл перед Анной дверцу. Она шагнула к машине, на миг остановилась, оглянулась на Ивана, готового броситься к ней по малейшему зову, что-то сказала. Он не расслышал, побежал к ней, но она уже была в машине, захлопнула дверцу. Он не успел добежать, как машина сорвалась с места. Она смотрела на него сквозь открытое окно, и скорее по губам, чем по голосу он понял: "Не ищи меня, я сама тебя найду. Мы еще встретимся".

X

       Как ни странно, эта встреча внесла в Иванову душу и в Ивановы мысли хоть какой-то относительный порядок. В голове несколько прояснилось, перестали донимать мучительные ожидания перехода ТУДА. Иван часто вспоминал слова Анны Сергеевны о Судьбе. Они успокаивали и давали силы. Однако развернувшиеся вскоре события вновь уничтожили так трудно найденное душевное равновесие.

       Было лето. Уже месяц как в городе стояла невыносимая жара. Асфальт плавился на солнце, становясь вязким, как пластилин. Листья на деревьях сохли и сворачивались в трубочки. Все ждали дождя. Но дождя не было. Вдобавок ко всему для ремонта теплотрасс отключили горячую воду, по всему городу были нарыты траншеи и ямы, придававшие ему вид совершенно непроезжей и непроходимой фронтовой полосы. Из-за того, что муниципальные компании сильно задолжали энергетикам, то и дело прекращалась подача электричества и холодной воды. Население ходило потное, немытое и злое.

       В один из таких дней Иван, придя на работу, увидел у своих дверей незнакомого молодого человека с листком бумаги в руке.

       – Здравствуйте, Иван Карлович, – вежливо поздоровался молодой человек и протянул Ивану бумагу. – У вашего шефа я уже был. Он сказал, что вы все сделаете. Я могу войти?

       Иван без энтузиазма промямлил в ответ приветствие, взял бумагу и пригласил в кабинет.

       – Ну, что там у вас, – утомленно спросил он, доставая из холодильника "минералку" и залпом выпивая целый стакан. – Вы говорите, говорите, я слушаю.

       – Я представитель фирмы "Зеленый Свет". Наша фирма готова оплатить все долги города перед поставщиками энергоресурсов и таким образом помочь властям в борьбе с экономическим кризисом. Мы понимаем, что так население долго не протянет, не хватает воды, скоро отключат свет, газ…

       – Ну вот, я же говорил, что деньги в стране все-таки есть. Но это ведь не просто так? Вам наверняка что-то нужно.

       – О, сущий пустяк. Только подпись главы города на этой бумажке. Ну, и еще кое-какие документики. Да что я вам рассказываю, вы лучше меня в этом разбираетесь. Ваш шеф сказал, что вы все подготовите, а подпись –  дело формальное. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь. –  И молодой человек подвинул Ивану оставленную на столе бумагу.

      Это было письмо, в котором градоначальник предлагал всем владельцам магазинов в центральной части города срочно провести переговоры с фирмой "Зеленый Свет" об условиях передачи этих магазинов фирме "для организации широкой продажи товаров населению по приемлемым ценам". Сохранившие независимость должны будут подготовиться к внеочередным проверкам со стороны властей со всеми вытекающими последствиями "вплоть до изъятия лицензий".

      – А не широко ли вы размахнулись? Проглотить всю городскую торговлю, в самых престижных районах! Не подавитесь? Да и есть ли денежки?

       "Посланец" даже глазом не моргнул.
     – Деньги есть. Все просчитано. Впрочем, по вашим долгам мы будем рассчитываться векселями самих энергетиков. Знаете, есть такие ценные бумажки? Нам в свое время пришлось много побегать, чтобы их достать. С владельцами магазинов мы тоже почти договорились. Осталось все оформить, чтобы законно, без вопросов… Мы считаем, что положение в городе этого стоит. Так что мне передать своему руководству? Когда вы все подготовите?

      – Передайте, что я ничего готовить не собираюсь… Во всяком случае, пока не получу указание от шефа. Все. До свидания.

       – Ах, да, ну как же я? Все перепутал… – Молодой человек засуетился, открывая кожаную папку, вытащил оттуда еще одну бумагу и протянул ее Ивану. – Вот! Совсем запутался. Ее надо было вам отдать, а я…

Иван с закипающим раздражением взял листок, оказавшийся письмом фирмы "Зеленый Свет", на котором рукой шефа было начертано: "И. К.! Подготовить положит. закл-е", и стояла витиеватая подпись. Стало еще противнее. После встречи с Анной Сергеевной просветленная Иванова душа все чаще бунтовала против коммерческих комбинаций шефа. Он даже задумывался иногда, а не пойти ли со своими сомнениями к градоначальнику, который представлялся Ивану человеком порядочным и искренним. И вот – новое дело.

      – Конечно, мы понимаем, что это все сложно, – "посланец" излучал учтивость и предупредительность. – Но во имя интересов города мы готовы на любые жертвы. Впрочем, полагаю, вы не меньше нас любите свой город. Хотя, конечно же, потребуются дополнительные усилия. Вот, чтобы облегчить ваши проблемы…

      Молодой человек извлек из кармана конверт, быстро сунул его в приоткрытый верхний ящик письменного стола и задвинул ящик.

      – Что… что вы делаете? Да как вы только… – Иван достал конверт из ящика и швырнул его "посланцу". Денежные купюры разлетелись по кабинету. "Посланец" невозмутимо собрал их и сунул обратно в карман:
– Ничего, ничего, не беспокойтесь, никто не узнает, мы потом, мы обязательно отблагодарим… Это бывает, я знаю. Вы только сделайте. Всего хорошего. Мы завтра зайдем.

       Кланяясь и пятясь к двери, он попрощался и исчез. Через несколько минут позвонил шеф и вызвал к себе.

      – Вот что, Иван, – Шеф выглядел раздраженным и обиженным одновременно. – Ну зачем ты меня подставляешь? Зачем ты меня ссоришь с хорошими людьми? Ведь они же всей душой, на благо города… Пришли к тебе по-хорошему… Ну, помоги ты им, они городу помогут. Всем будет хорошо. А ты устраиваешь какие-то разборки, какие-то вопросы задаешь… Что это вообще за мафиозные замашки? Ты что им – Крестный отец, чтобы на горло наступать?

      – Да я только хотел… я хотел, как лучше. Ведь опять в какую-нибудь историю попадем, ведь ясно же…

      – Давай так: в историю –  не в историю, это я решаю. Не для себя стараемся, для города, для людей. Поэтому чтобы к концу дня все подготовил, и молча. Я к градоначальнику пойду. Все, давай, делай!

       Иван брел в свой кабинет и страдал. Им владело неодолимое желание бросить все и бежать, бежать, куда глаза глядят, куда угодно, хоть к черту на куличики. Лишь бы не слышать и не видеть больше ничего этого. Ни этих непроезжих перекопанных улиц. Ни этого раздрызганного общественного транспорта, вечно набитого злыми, угрюмо сопящими в борьбе за место, людьми. Ни разоренного, обгаженного общественного благоустройства с выбитыми витринами, разломанными скамейками, разграбленными таксофонами. Ни утопающего без воды в нечистотах многоэтажного жилья. Ни наживающихся на этой беде вороватых дельцов. Ни хитрых и корыстных управителей, включая и собственное начальство. Бежать! Куда?

       Он вошел в свой кабинет, сел за стол, подпер голову руками и закрыл глаза. Было невыносимо тоскливо. Он вспомнил Анну, Анну Сергеевну… Нет, ту, первую. А может, это было одно и то же? Он снова захотел ТУДА, в ТОТ мир, где был так недолго, но так по-настоящему счастлив… И вдруг подумал о Боге. Вообще-то Иван всегда был атеистом, в Бога не верил и с усмешкой наблюдал по телевизору за тем, как бывшие партийные бонзы, став во главе новой власти, аккуратно посещали в праздники церковные службы. Но сейчас его обожгла неожиданно пришедшая мысль:
– А вдруг… А вдруг Бог есть! И он все может! И он, как я слышал, помогает страждущим! И он несет свет в души! Не такого ли света жаждет моя душа? Не просит ли она уже помощи у Всесильного? Не глух ли я к зову, исходящему от собственного сердца?

       Иван опять вспомнил слова Анны Сергеевны: "Кто-то руководит нами, ведет – Бог, Провидение, Судьба…" - то ли вопрос, то ли утверждение.

     – Все, – решил он, – надо срочно найти Володьку, он объяснит и поможет.

      Когда-то, во времена скромной послестуденческой жизни, Володька и Иван были соседями по общежитию и даже иногда погуливали вместе, щедро растрачивая энергию молодости на хмельные застолья и премиленьких юных дам. Потом Иван неожиданно женился, переехал в собственную квартиру и стал быстро остепеняться. И только через несколько лет с удивлением узнал, что Володька подался в священнослужители. Однажды судьба свела их на городском общественном мероприятии. Но, глядя на нового Володьку в черном церковном одеянии, с курчавой бородкой и каким-то отрешенным взглядом прозрачно-серых глаз, Иван заробел, говорил с ним тихо, осторожно, словно боялся обидеть. Володька, теперь уже отец Владимир, в словах тоже был по-своему сдержан, прежнего не вспоминал. В общем, говорить им теперь было не о чем. Так что обменялись адресами, спросили друг друга про жизнь, ответили односложно, на том и расстались.

        Вспомнив про Володьку, Иван глубоко с облегчением вздохнул, достал бумагу и стал писать отрицательный отзыв на предложение "Зеленого Света". Прочитал написанное, еще раз глубоко вздохнул, аккуратно подшил все в папку и отнес в приемную шефа. Попросив секретаря передать материалы начальству и не отпрашиваясь, Иван отправился в город искать давнего приятеля.

       Судя по адресу, Володька жил на самом краю города, в последних домах. Туда и в нормальные-то времена общественный транспорт ходил кое-как. А сейчас, когда весь город был перерыт, словно линия фронта, надеяться и вовсе можно было лишь на собственные ноги… Добравшись, наконец, до нужной улицы, запыхавшийся, измученный духотой и пылью, Иван остановился перед оградой скромного симпатичного коттеджа. Во дворе под навесом поблескивал полированным боком новенький легковой автомобиль. Чумазый мальчонка возился с детским велосипедиком.

       – Отец Владимир дома? – громко спросил Иван. – Мальчик поднял голову, с трудом отрываясь от важного дела, посмотрел на незнакомого дядю, шмыгнув носом, уточнил:
– Тебе папку? – И, не дожидаясь ответа, степенно сообщил: – Дома… счас позову.

       Володька вышел на крыльцо в брюках и рубахе навыпуск, прищурился на солнце, увидев Ивана, махнул рукой, сказал: "Заходи, чего стоишь?". Поздоровались сдержанно, за руку. Прошли в дом. Иван робел, не знал, как к хозяину обратиться: "Володька" – явно не подходило, "отец Владимир" – звучало фальшиво.

     – Проходи, садись, рассказывай, что привело ко мне, какая нужда, – предложил между тем хозяин. – Ко мне, знаешь, без нужды-то в последнее время не ходят. То ли пора такая? То ли и в самом деле люди к Богу потянулись? А только всяк помощи просит… А я, вот, на обед приехал… Вообще-то дел много. Дня не хватает. Все в трудах да в заботах...

     – Ну и я, вот, со своими заботами. Ты… вы… извини-те, тьфу ты, уж и не знаю, как сказать-то…

     – Говори, говори, Иван. Здесь – не в церкви. Хотя, везде мир Божий. Но мы с тобой давние знакомые. Давай по-простому.

     – Так вот я и говорю, Володь, плохо мне, очень плохо. Совсем я потерялся и где опору найти, не знаю. Вот и пришел… Скажи, только честно, между нами, ты в Бога веришь?

      Отец Владимир долго молчал, не отвечая, пристально глядя на Ивана, поглаживая рукой аккуратную бородку. Потом ответил коротко: "Да", – и вновь замолчал. И Иван подумал, что вряд ли когда-либо он получал более убедительный ответ.

      – Понимаешь, Володь, мне к Богу надо. Нет, я, конечно, понимаю, что все это… Но я хочу, как бы это сказать, помолиться, что ли… Мне его спросить надо. Да, нет, не то. Мне почувствовать надо… Потому что, на кого еще надеяться?

      – Вот что, не нужно, не говори больше об этом. Я понял, а ты теперь помолчи. И приходи завтра в монастырский храм, что на Заречной. Спросишь отца Петра. Я ему о тебе скажу, он поможет.

XI

В церкви было пусто и прохладно. Перед образами, тихо потрескивая, догорали свечи. Лики святых смотрели отовсюду с задумчивой мудростью. Иван вошел и остановился у дверей, неловко переминаясь с ноги на ногу. Подумал, что надо бы осенить себя крестом, но как делать это – не знал. Увидел служителя – мужичка, собиравшего догоревшие свечи, кашлянул, прочищая пересохшее отчего-то горло, спросил:
– Не подскажете, как найти отца Петра?

– Отца Петра? Ох, милый человек, да вон там он. – Он кивнул куда-то вбок. – Проходи, проходи туда, не бойся. Ты, видать, первый раз у нас, а то б не спрашивал, где найти. Наши-то все знают. Все – к нему. А нынче повезло тебе, мало у него, так что иди с Богом.

Последние слова Иван слышал уже на пути в боковой придел. Пройдя туда, он увидел высокого худого старца в простом монашеском одеянии. У него были седые, совершенно белые волосы и такая же борода, прозрачная от солнечных бликов, падавших в церковное окно. Молодая женщина, повязанная черным платком, что-то быстро и взволнованно говорила ему. Потом опустилась на колени и поцеловала старцу руку. Иван заметил, что она плачет.

– Встань, чадо, и благодари Господа нашего, – глухим, чуть хрипловатым голосом сказал старец. – Мир с тобой. Иди.

Она повиновалась и пошла к выходу, не замечая никого вокруг. Иван, меж тем, приблизился к отцу Петру и назвал себя.

– Да, слышал. Просили за тебя. Да только меня просить не надо, я и так человека вижу, а черной душе никакая просьба не поможет. Рассказывай свою беду. Может, полегчает. Господь милостив…

Иваном вновь овладела непреодолимая робость. Он стоял, глядя в пол, не смея поднять на старца глаза, боясь, что этот старик, наверняка видящий всех насквозь, прочтет в его душе что-то такое, чего знать никому не надо, но что у него, Ивана, наверняка есть, также как и у всех прочих… Прочтет и прогонит. И не даст сказать.

       – Говори, не бойся, Господь милостив, – вздохнув, повторил старец.

Иван заметил, что старец держит в руке какую-то книгу в потертом старинном переплете. Но его поразила не книга, а державшая ее рука старца. Она была до боли знакома, словно только вчера он касался ее своей рукой, то ли здороваясь, то ли прощаясь… И чем дольше он смотрел на эту руку, тем сильнее боялся поднять глаза.

– Отец Петр, – Иван, наконец, переборол онемение и заговорил, с трудом подбирая нужные слова. – Я пришел к вам, потому что потерял… потерял… Я не знаю, как сказать. Просто я не хочу жить в этом… Все не так, как должно быть, говоря по вашему, не по Божески. Хотя с Богом у меня отношения сложные, я бы сказал, никаких отношений. Но это – единственное, что осталось. Это – как надежда. В общем, я потерял веру в жизнь, в смысл жизни, что ли…

– Веру, говоришь, потерял? И за верой пришел… Вот так, от чего бежим, к тому и приходим… А что ты знаешь про жизнь, Иван? Человек, он ведь как привык: то, что вокруг его мирской плоти – это и жизнь. А где же душа, в каких высях обитель ее? Про то мало кто думает. А ведь обитель мирского – мала и ничтожна, обитель души – безбрежный океан. Там – смысл всего сущего. Туда глядеть надо.

– Я понимаю, отец Петр, я видел иной мир. И был счастлив. Но только сейчас понимаю. И оттого стало мне трудно терпеть здесь…

– Знаю. Потому и говорю с тобой. Но только спешишь ты. Всему свое время. Поживи здесь. Пострадай, если есть за что. Господь нас испытывает и через муки проводит, чтоб души наши очистить. Вот и терпи… Пойдем-ка, чадо, со мной, там и продолжим.

Они прошли через ухоженный, чистый монастырский двор к самому краю крутого склона, далеко внизу обрывавшегося берегом реки. Здесь, в тени старых деревьев, стояла небольшая скамья, гулял вольный ветерок и было удивительно прохладно.

– Вот здесь присядем. – Старик присел на скамью, книгу положил рядом. – Садись, Иван, садись, хочешь – на скамеечку, хочешь – на травку, здесь хорошо.

Иван потоптался в нерешительности и сел впереди скамьи на краю склона, обняв колени руками. Внизу, огибая монастырский холм, сонно сверкала река. Дальше, за рекой, простиралась зеленая пойма, поросшая кустарником. За поймой стеной стоял лес, у самого горизонта прерывавшийся заводскими трубами и дымами. В стороне виднелась деревенька, паслись коровы. Город был где-то там, за спиной, и о нем напоминал лишь глухой шум транспорта.

– Вот-вот, чадо, это тоже жизнь. Этот простор – чем он перед тобой провинился? Господь подарил этот мир тебе так же, как и всем живущим. Он милосерд и, дав нам испытания, ведет нас по ним, простерев над нами благодать свою. И все ему ведомо. И грешные души, жаждущие спасения, и праведные одинаково дороги ему. И потому, укрепляя их, он открывает людям таинства свои. И всякий может увидать их, да не всякий видит. А только, что открылось, то – есть Богово. Верить надо. Терпеть. И ждать. И будет, обязательно будет. Так-то вот, сын мой…

При этих словах Иван оглянулся на старца и застыл в оцепенении. На него смотрел доктор Ильин, только весь заросший седой бородой и в монашеском одеянии.

– От-тец… Этого не может быть. К-как вы…

– Не суетись, сын мой, и не будь поспешен. Не только в ответах, но и в вопросах. Каждому времени – свое знание, запомни это. Вот у меня книга – старая, очень старая. А тому, что в ней написано, черед еще не пришел, не событиям, а мыслям, идеям. Вот и жду. И преемнику своему передам ее. Тот – следующему. И так, пока не наступит ее пора. Тогда только она жить начнет и нести людям свет, который сегодня незрим для них или, наоборот, нестерпимо ярок… На этом, пожалуй, беседу нашу завершим. Пора мне. А ты меня не провожай. Посиди здесь, отдохни слегка от суеты.

Старец поднялся и легким шагом направился к храму. На полпути остановился, оглянулся на Ивана, сказал негромко, но ясно:
– Верить надо, верить. И терпеть. И укреплять душу в служении добру и любви… Храни тебя Господь.

Долго еще сидел Иван на краю склона и смотрел на простиравшийся перед ним мир. Что-то случилось. Но понимать, что именно, не было необходимости. Он вдруг совершенно отчетливо осознал, что не один. Слова, сказанные старцем, принесли долгожданное успокоение. И, глядя на необъятный простор, Иван вдруг подумал, как емко само слово "мир". В этом слове – окружающая нас жизнь. И в этом же слове – покой, лад, согласие. И мир, приходящий в душу, это согласие внешнего и внутреннего, согласие двух Вселенных, образующих Вечность.

Выходя из ворот монастыря, Иван неожиданно столкнулся с отцом Владимиром.

– А, Володь, здравствуй. Не знаю, как и благодарить тебя. Не зря перед старцем слово за меня замолвил. Доброе дело вышло.

Отец Владимир озадаченно помолчал, потом сказал, словно извиняясь:
– Да, понимаешь, я не успел с ним поговорить. Я его и не видел еще. Вчера после нашего разговора зашел сюда, так мне сказали, что не будет больше отца Петра. Уехал. И не вернется. Куда – никто не знает. А ты мне спасибо говоришь, словно сегодня его видел…

– Так ведь…

Они вернулись в монастырь. Мужичка, собиравшего свечи, Иван не запомнил. Но кого бы ни спрашивали они про отца Петра, слышали только, что уехал еще вчера, а куда – неизвестно.

XII

Едва Иван зашел в свой кабинет, раздался телефонный звонок, и голос шефа тоном, не предвещавшим ничего хорошего, осведомился, где это его подчиненный болтался аж до обеда. Иван по обыкновению забубнил что-то неопределенное, но шеф резко оборвал его:
– Я твою бумагу прочел. Надеюсь, это была шутка. Больше так не шути. И не подставляй меня. Я возвращаю папку. Сейчас представитель "Зеленого Света" ее тебе занесет. Сделаешь все как надо. Немедленно. Я жду. Все, работай.

Через минуту раздался осторожный стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, знакомый уже Ивану "представитель" вошел, осторожно прикрыв за собой дверь, и присел на краешек стула.
– Здравствуйте, Иван Карлович. Я вот только что от вашего шефа. Он просил вам передать, – "представитель" извлек из кожаной папки скоросшиватель с бумагами и положил перед Иваном. – Вот тут, он сказал, вы все поправите и сразу мне отдадите. Мне здесь подождать, или я пока за дверью, чтобы вам не мешать?

Иван сидел, не замечая "представителя", глядя в окно на клок знойного сизого неба. Он не пытался понять этой странной метаморфозы отца Петра – доктора Ильина. Да и так ли уж это было важно? Слова старца запали в душу, восстанавливая в ней мир и согласие. Вдруг подумалось: "Жизнь – это движение в бесконечном пространстве. Непонятно, движешься или нет, живешь или нет, пока все гладко, ровно, однообразно. И только наталкиваясь на препятствия, трясясь на колдобинах, осознаешь: есть движение, а значит, живем, преодолевая преграды и сумасшедшую тряску".

– Так я подожду за дверью, пока вы… – осторожно повторил "представитель".

– А-а, вы снова здесь! – Иван, казалось, только сейчас заметил хлопотливого молодого человека. – Но ведь я же вам все сказал в прошлый раз. Чего еще надо-то?

– Ну, как же? Вот все бумаги. Я только что от вашего шефа. Он заверил, что это недоразумение улажено, что вы…

– Послушайте, ваши макли меня не интересуют. Никакого содействия вы от меня не дождетесь. Более того, я сделаю все, чтобы вам помешать. А сейчас потрудитесь выйти вон!

– Очень, очень жаль, Иван Карлович. Мне так не хотелось… – лицо "представителя" выражало неописуемое сожаление. – Но в таком случае… Нет, ей Богу, вы мне очень симпатичны. А вся эта наша дурная "гвардия", готовая на все… Очень, очень не хочется. Но они же – как бешеные псы. Им только крикнут "фас", и пошло дело. Зачем вам это надо? Живите, радуйтесь солнышку, птичкам. И радуйте окружающих добрыми делами. Вы нам – доброе дело, мы – вам. Вы просто не поняли суть вопроса. Дело-то пустяковое. Стоит ли из-за него ломать жизнь себе и близким?

– Послушайте, как вас там, вы разговариваете со мной так, будто я член вашей шайки. Повторяю еще раз: не надейтесь, не был и не буду. И выйдите, наконец, вон.

Лицо "представителя" горестно сморщилось. Казалось, он вот-вот заплачет:
– Вы простите, если уж что не так. Жалко терять хороших людей. Вот был у меня знакомый вроде вас. И ему как-то вожжа под хвост попала. Нет, говорит, я вам не подлец какой-нибудь, хватит у честных людей на шее сидеть, отказываюсь… Ну, так нашли его недавно в пруду. Всплыл. Не поверите, я плакал, как ребенок. Жалко, хороший был человек… В общем, вы сегодня еще подумайте, до завтра мы подождем. Ну, а нет, так нет. Только зачем вам это надо? – Он недоуменно пожал плечами и вышел.

       Иван некоторое время сидел неподвижно, обдумывая произошедшее. Было мерзко от безнаказанности жулья и собственного бессилия. Он взял лист бумаги и стал писать письмо градоначальнику. Перечитал написанное. Текст получился вычурным и наивным одновременно. Подумалось, что надо бы идти и сказать лично… Позвонил в приемную и попросил записать на прием по личному вопросу.

      – Записываем только на конец месяца. Раньше уже все расписано, – вышколенным голосом сообщила секретарша.

      – Но мне очень надо, срочно!

      – Ну, хорошо, подходите завтра утром, в семь сорок пять. Может быть, получится.

       Ночью Ивана мучили кошмары. Мафия ходила за ним по пятам, и, клацая затворами пистолетов и автоматов, брала его на мушку. Он убегал, прятался, но тут же опять раздавались тяжелые шаги. Наконец он устал убегать и на каком-то острове посреди реки повалился в траву с единственным желанием: все забыть и уснуть. И ему снилось, что он уснул. И во сне увидел Анну. Она подошла к нему, спящему там, на острове, опустилась на колени и долго смотрела, как он спит. Иван видел все это как бы со стороны. И он сам, лежащий в густой траве, больше походил на того, которого увидел когда-то в зеркале в Центре высшей нервной деятельности. Анна склонилась над ним и поцеловала. И он ощутил на своих губах нежный аромат поцелуя. "Потерпи, – сказала она, – осталось немного". И здесь Иван почувствовал, что просыпается на острове, а за кустами опять слышно тяжелое дыхание мафии. Он хотел вскочить, чтобы бежать. Но не мог. А дыхание все приближалось. Иван рванулся из последних сил. И проснулся.

       Рядом тяжело дышала во сне жена Вера. Тенькал старый будильник, отсчитывая последние пять минут до подъема. Иван глубоко вздохнул и стал одеваться…

       Несмотря на ранний час, в приемной было полно народу. Сидели тихо, терпеливо дожидаясь своей очереди в заветный кабинет. Среди ожидающих Иван сразу заметил до тошноты надоевшего представителя фирмы "Зеленый Свет". Увидев вошедшего, тот вскочил, протягивая для рукопожатия руку, как доброму знакомому.
– А, Иван Карлович, и вы сюда? Ну, как наши дела?

      – Никак! – неожиданно резко ответил Иван, не замечая протянутой руки. – А вы-то здесь что делаете?

      – Да вот, жду. Президент нашего "Зеленого Света" сейчас у градоначальника. Сам зашел, а мне велел здесь сидеть. Я и сижу. Долго они там… Наверно в воспоминания ударились. Они ведь еще пацанами в одну школу, в один класс ходили. Скажу вам еще, только вам, по секрету, – "представитель" зашептал Ивану в самое ухо, – они и сейчас друг дружке помогают. Ваш, он ведь тоже свой интерес имеет. Только, тс-с, никому, ни-ни. Я уж вам как своему… Так я зайду чуть позже, чтобы мы все формальности соблюли, – уже громко закончил "представитель". – Не сомневайтесь, мы вас не подведем.

       Иван молча развернулся и вышел. Не было ни мыслей, ни эмоций. Он ощущал лишь безразличие и опустошенность.

XIII

       Подходя к своему кабинету, Иван заметил, что дверь полуоткрыта. Он вошел и увидел Анну, Анну Сергеевну. Она шагнула ему навстречу стройная, красивая, сияя своей обворожительной улыбкой, протянула руку. Он стиснул ее нежные пальцы в своих руках, поднес к губам, прижался щекой к ладони, сказал тихо, глядя в ее  глаза:
– Я тебя так ждал…

      – Я знаю, я все знаю. Пойдем, прогуляемся немного. Здесь как-то душновато.

      – Да, но…

      – Пойдем, пойдем. Я в этот раз на машине. Так что отъедем куда-нибудь подальше.

      Они вышли на улицу Коммунистическую-Дворянскую и сели в машину. Анна включила зажигание, и автомобиль плавно тронулся. Ехали медленно, то здесь, то там преодолевая бугры и канавы раскопанных теплотрасс. Анна все с большим беспокойством поглядывала в зеркало заднего вида.

      – Послушай, – вдруг сказала она, – ты больше никого на эту прогулку не приглашал? Что-то за нами "Мерседес" тащится, как прилип?

      – Да? – Иван оглянулся. Метрах в двадцати сзади, как привязанный, полз темно-синий автомобиль с тонированными стеклами. – Ну вот, это "Зеленый Свет" меня пасет. Надо отрываться. Сможешь?

      – Попробую…

      Впереди загорелся красный сигнал светофора. С обеих сторон перекрестка быстро увеличивались две ватаги нетерпеливо рычащих машин. Но вот включился желтый, в следующую секунду будет зеленый. В этот момент Анна круто развернула автомобиль на встречную полосу, оказавшись лидером набирающей ход лавины из-за перекрестка. "Мерседес" развернуться не успел, поток машин преградил ему дорогу, пришлось ждать. Анна тем временем повернула вправо, уводя машину в ближайший переулок.

      – Сюда, за гаражи! – Иван показал на въезд, заканчивавшийся глухой стеной.

      – Там же тупик.

      – Да нет, там вдоль стены проезд есть, я знаю, его отсюда не видно. Давай, скорее.

       Оказавшись в нежданном укрытии, они перевели дух, и Иван пошел выяснять обстановку. Переулок был пуст. Он уже хотел возвращаться и объявлять отбой тревоги, как послышалось автомобильное урчание, и с улицы вполз темно-синий "Мерс". Он ехал медленно, словно оглядываясь по сторонам. Иван вжался в густой придорожный кустарник. "Мерседес" между тем остановился у въезда в тупик. Похоже, пассажиры совещались. Затем также медленно тронулся дальше. Иван дождался, пока автомобиль скроется за поворотом, и рванул в убежище:
– Скорее выезжаем, пока они не вернулись!

       Выбравшись на широкую улицу, они облегченно вздохнули, и Анна направила машину на выезд из города. За городом они свернули на какой-то проселок. Вскоре начался лес, и автомобиль повернул на едва заметную дорогу, углубляясь в лесной массив. В открытые окна машины втекал густой аромат лета с запахом трав, цветов и смолистой сосновой коры. Пели птицы, и сияло солнце.

       Неожиданно выехали на берег реки. Анна остановила машину на зеленой поляне у кромки берега. Дальше шел песок, плавно уходивший в воду. Скомандовала:
– Всё, выходим.

      Они вышли из машины, поражаясь окружающей красоте. Было что-то необычное, сказочное в расступавшемся по сторонам от речных берегов лесе, в склонившейся над водой иве, в прозрачности струй, сквозь которые хорошо было видно дно песчаной бухты и стаи мелких рыбешек.

      – Я никогда здесь не был… Как же здесь хорошо! Как ты нашла это место, Аня?

      – Это неважно.

      Она подошла к нему, взяла за руки, чуть снизу вверх заглянула ему в глаза. И Ивану показалось, что мир вокруг замер, затих, а потом поплыл в медленном и плавном кружении. Она смотрела на него, как раньше, как ТОГДА, словно разглядывая, будто видя впервые. Потом прижалась щекой к его груди и замерла так, обхватив за плечи. А он запутался пальцами в ее волосах, глядя, как блестят и переливаются на них солнечные зайчики, ощущая легкую дрожь в теле.

     – Пойдем купаться, – сказала она.

     – Но…

     – Ведь мы же здесь одни?

     – Одни.

     – И нас никто не видит?

     – Никто…

     – Тогда чего же ты боишься? – Анна спросила и тут же потупилась, негромко добавила, – это я с тобой такая смелая. Ни с кем другим этого не будет.

Они разделись, сняв с себя все до последней нитки, и, взявшись за руки, пошли к реке. Речные струи были прохладными и теплыми одновременно и приятно щекотали ступни. Иван остановился на самом краю воды, повернулся к Анне, привлек ее к себе, нашел губами ее полуоткрытые теплые губы, почувствовал, как она прижалась к нему всем свои упругим телом. И время для него остановилось. Или помчалось с бешеной скоростью, что было, наверное, одно и то же… Но Анна вдруг засмеялась, оттолкнула его, бросилась в реку и поплыла красиво и сильно, крича ему:
– Купаться, купаться, догоняй!

Он бросился в воду следом, догоняя ее и чувствуя необычайный прилив сил. Было легко. Как будто прозрачные струи омывали не только тело, но и душу. Описав по воде дугу, плещась и дурачась, они вернулись на прибрежное мелководье. Иван почувствовал под ногами песчаное дно. Вода доходила ему до плеч. Анна подплыла, и он подхватил ее на руки, как маленькую, а она обняла его за шею, оплела нежными руками и всем телом.

Он вынес ее на берег, не чувствуя никакой тяжести. Чувствуя лишь свое сильное, помолодевшее тело. Опустился на колени. Бережно положил ее на траву.

– Иди сюда, – позвала она, не открывая глаз. – Иди ко мне.

И вновь время для них перестало иметь значение. Оно журчало в светлых струях утекающей реки, скользило по небу с белыми облаками. Но это было где-то рядом, вокруг. А внутри невидимой сферы любви два тела и две души витали вне времени и пространства, простираясь за горизонт вечности…

XIV

– Пора, – вдруг сказала Анна, словно очнувшись. – Нам уже пора.

– Куда? – не понял Иван. – Здесь так хорошо. Мне никогда еще не было так легко и свободно. Только у вас, ТАМ… И сейчас. Здесь очень добрая природа. Мне кажется, я слышу, как говорит лес. Мне кажется, я могу обнять эту землю. И подставить ладони этой реке, и баюкать ее, как младенца. А она будет бежать по моим ладоням и говорить "спасибо", потому что ей будет приятно. Мне кажется, когда я улыбаюсь, небо здесь улыбается мне в ответ, и нам обоим становится теплее. Мне кажется, все окружающее смотрит на меня материнскими глазами. И я купаюсь в этой материнской ласке. И чувствую, как она питает меня и делает еще сильнее… Что со мной, Анна, что происходит? Я никогда этого не чувствовал.

Она поднялась, протянула ему руку:
– Пойдем оденемся. Я приготовила тебе новую одежду. Возьми вон там.

В стороне на траве аккуратной стопочкой лежал костюм. Тот самый! Иван узнал бы его из тысячи других. Ведь он носил его ТАМ, в том сне. Иван недоверчиво пощупал легкую ткань. Она была настоящая. И костюм наделся и сел точно по фигуре. Удобная невесомая обувь мягко обхватила ноги.

Подошла Анна в совершенно новом воздушном платье, делавшем ее еще прекраснее. Иван любовался ею, не в силах отвести взгляд.

– Ну что, вперед? – спросила она, возвращая его к жизни.

– Да, конечно… А где же машина, наши вещи?

– Это нам уже не понадобится. Пойдем…

В этот момент из леса послышалось урчание автомобиля, и на поляну медленно выполз темно-синий "Мерседес" с тонированными стеклами. Из распахнувшихся дверей, не спеша, вылезли трое с маленькими черными автоматами.

– Ну и ну, – озадаченно сказала Анна, – такой вариант мы не просчитывали.

Иван даже не успел испугаться этого "Мерседеса" и этих автоматчиков. Тело его продолжало наливаться радостной силой, душа звала на волю, вверх, в небо. И он почувствовал, что и в самом деле все может, и рванулся ввысь, быстро оставляя внизу и поляну, и темно-синий лимузин, и "автоматчиков", которые вдруг растворились среди зеленой поляны, легонько хлопнув, как детские надувные шары.

Рядом летела Анна. Продвигаясь вдоль реки, они парили над лесом, край которого уже был виден. За лесом открылась обширная зеленая равнина. А за рекой вдали показались здания Белого города…

Они опустились на землю у самого входа в высокое круглое здание с прозрачным куполом. Внутри было тихо и прохладно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь купол, падали на стены, покрытые причудливым орнаментом. Посреди громадного пустого зала стоял одинокий человек в легком светлом плаще и совершенно седой. Он обернулся к вошедшим, и Иван узнал доктора Ильина.

– Отец, я вернулся, – сказал Иван.

– Он вернулся, – сказала Анна.

– Сын… – было видно, что сильное волнение мешает седому человеку говорить. – Я все-таки дождался тебя. Я знал, что ты вернешься, но не знал, успею ли…

       Иван почувствовал, как волна сыновней любви подступает к горлу и увлажняет глаза. Он опустился перед старцем на колени и поцеловал знакомую и родную отцовскую руку.

      – Сын, ты вернулся домой, – старец склонился к Ивану, поднимая его с колен, обнял. – Будь счастлив… А меня зовет Сияющая Бездна. Ты знаешь, все мы, в конце концов, уходим туда. Это – бесконечный огонь жизни великой природы. Это – ее смысл. Смысл всего… А сейчас прощай, открывается канал перехода. На миг откроется Сияющая Бездна, и ты сможешь увидеть ее. Храни этот свет в своем сердце и будь счастлив!

Он простер руки вверх, к куполу. Вдруг стало совершенно темно. И в этой темноте вспыхнул столб голубоватого света, падавший сквозь купол вертикально вниз на старца. Свет усиливался, становясь все резче и нестерпимее. Одинокая фигурка затерялась и растворилась в нем. Но вот свет стал угасать. Иван шагнул вперед, в центр зала. Там никого не было. Только на полу лежала книга. Книга в потертом старинном переплете. Иван наклонился и поднял ее…

– Туда, скорее, - услышал он голос Анны, показывавшей на купол.

Там, в совершенной черноте, еще виднелся голубоватый овал. Иван взмыл вверх и заглянул в этот овал как в окошко.

       Он увидел свет. Свет шел из глубины черной бездны. И вдруг бездна раскрылась, обнаружив необъятное сияющее пространство. Сияние шло отовсюду и вливалось в душу…

       А потом вдруг стало темно, совсем темно. Потому что глаза были закрыты, и не было сил их открыть. Он с трудом разлепил веки.

      Осенний рассвет слабо освещал комнату. Глухой болью ныли ушибленные колено и локоть. Телевизор с утра пораньше опять показывал "Новости". В России начинался новый день – еще один день "лихих девяностых".
 
       Вошла жена Вера в ночной рубашке, заспанная. Спросила, как он себя чувствует, может, надо бы не на работу, а к врачу, да и в милицию не мешало бы заявить, а то эти водилы совсем распоясались, управы на них нету. И почему же ей такой муж достался: вечно угрюмый и молчит. Хорошо, хоть соседка вечером рассказала, как на него машина наехала, а то б и не знала ничего. Да и за что же ей такое наказание вчера выпало – перетаскивать сонного мужа с дивана на кровать, и если он думает, что это легко, то пусть сам попробует.

      Иван пытался ответить, но слова шли трудно. Потому что в горле что-то застряло, и внутри, где-то у сердца, жгло. И было до того холодно, что он стал кутаться в одеяло, пытаясь согреться и вернуть ускользающие видения. Но ничто не возвращалось. Только где-то на краешке сознания звучал детский стишок, почему-то пришедший на ум и не хотевший уходить:

     Выход поменяли нам на вход.
     Все у нас теперь наоборот.
     Не найти начало и конец.
     А кто вышел, тот и молодец…