Прогулки по Лондону. Сэр Уинстон Черчилль

     Рядом с усадьбой Конной Гвардии Уайтхолл пересекает скромная Даунинг-стрит. На ней, за чугунной оградой в доме №10 с 1732 года живёт и работает глава правительства Великобритании – лидер партии большинства в Палате Обшин. Во время нашей поездки, премьер-министром был консерватор Джон Мейджор, сменивший в 1990 году коллегу по партии Маргарет Тэтчер – единственную женщину-премьера в английской истории. В конце 80-х годов, на волне перестройки, российское телевидение показало интервью с ней двух московских журналистов. Когда корреспондент «Правды» Томас Колесниченко позволил себе прокомментировать один из её ответов в духе привычной советской риторики, Тэтчер легко его осадила, заметив, что отвергает толкования, искажающие смысл ею сказанного. Речь шла о приоритете демократических свобод. Детали забылись, но хорошо помню, с каким достоинством она держалась, ясность мысли, чёткость формулировок -- разительный контраст с многословием Горбачёва, не говоря о косноязычии его предшественников.
     Памятник ещё более знаменитому английскому премьеру Уинстону Черчиллю (1874-1965) стоит в сквере на Парламентской плошади. Бронзовый Черчилль в плаще с погонами, ссутулившись, опирается на трость. Передана памятная нам бульдожья основательность фигуры, согбенной не только возрастом, но и невероятной ответственностью за спасение страны от Гитлера. В годы войны фотографии Черчилля со Сталиным и Рузвельтом, а то и соло с сигарой, часто публиковались в советской прессе. Мы знали тогда о варварских бомбардировках Лондона, о многочисленных разрушениях и человеческих жертвах. После победы простили союзникам задержку с открытием второго фронта. Сочувствовали инвалидности Рузвельта. Симпатизировали увлечениям Черчилля живописью и кладкой кирпичных стенок. Ещё не был забыт вкус американской тушонки. По улицам ездили «виллисы» и «студебекеры». Студенты шутили: «черчИли-черчИли и никаких рузвельтатов!». Это благодушие не могло долго продолжаться. И закончилось 5 марта 1946 года, когда Черчилль выступил в Фултоне (США) с речью, считающейся в России объявлением «холодной войны».
     Саму фултонскую речь никто из нас, разумеется, не читал.  Советским людям можно было слушать лишь проклятья «растленному западу, возмечтавшему о мировом господстве». Что же вызвало столь болезненную реакцию? В начале своей речи Черчилль сказал: «Тень упала на сцену, ещё недавно освещённую победой Альянса. Никто не знает, что Советская Россия и её международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии. Я восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем маршалом Сталиным. Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать все возможности германской агрессии. Мы приглашаем Россию с полным правом занять место среди ведущих наций мира. Более того, мы приветствовали бы постоянные, частые, растущие контакты между русскими людьми и нашими людьми на обеих сторонах Атлантики. Тем не менее моя обязанность, и я уверен, что и вы этого хотите, изложить факты так, как я их вижу...».
    Черчилль обращался к американцам. Русские же (Сталин и его окружение) вовсе этого не хотели. Чего стоила, хотя бы, кошмарная идея поощренния «растущих контактов»! Не стану обсуждать эту историческую речь. Приведу лишь ещё одну цитату: «Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость». Зоркий был старик, далеко вперёд заглядывал.
     До Фултонской речи, хор Александрова часто пел по радио английскую песенку-марш: «It’s a long way to Tipperary, it's a long way to go. It's a long way to Tipperary, to the sweetest girl I know! Goodbye Piccadilly, farewell Leicester Square! It's a long, long way to Tipperary, but my heart's right there». Хор пел её по русски: «Путь далёкий до Типперери, путь далёкий домой. Путь далёкий до милой Мэри и до Англии родной. Гудбай Пикадилли, и т. д.».
     От подлинника сохранились в памяти мотив и два английских слова: Goodbye Piccadilly. Их я и назвал, зайдя в один из лондонских магазинов звукозаписей. Продавец не сразу понял, что я ищу, ходил с кем-то советоваться и принёс в конце концов компакт-диск «50 Classic Pub Songs» c песнями первой половины ХХ века. Теперь я знаю, что городок Типперери находится в Ирландии, что песня была написана ещё до Первой мировой войны, а магазин, в котором я купил этот компакт-диск, случайно оказался рядом с помянутой в песне площадью Лестера (Leicester Square). Но дело, конечно, не в этом. Если сунуть диск в щель проигрывателя, можно уплыть в далёкий 1945 год, услышать за бодрым ритмом марша и звонкими голосами хора запомнившуюся грустную ноту: «Goodbye..., Farewell...». Далеко не всем солдатам было суждено вернуться «домой» – туда, где остались их «сердца» и «милые девушки». Не случайно эта простенькая песенка пережила две страшные войны.
     Кенотаф – памятник погибшим – стоит на Уайтхолл между Даунинг-стрит и Парламентской площадью. Стела в форме усечённой пирамиды из белого камня возвышается прямо на проезжей части: «The Glorious Dead» («Слава павшим»).
     Памятник Черчиллю обращён лицом к Вестминстерскому дворцу – зданию Парламента, в котором сам Черчилль много лет заседал, возглавлял правительство в 1940-1945 и 1951-1955 годах. И здесь же в уцелевшем после многочисленных пожаров историческом зале XI века (Westminster Hall) 25 января 1965 году был выставлен для прощания гроб с его телом – честь, которой до него удостаивались только покойные монархи.