Жемчужина эндеруна

       
         Полнотелая луна зацепилась за уцелевший бараний рог созвездия Овна и повисла под рас-аль-Хамаль. Только острый глаз увидит на фоне луны эту желтую звезду и его более бледного брата аль-Шератана. Но именно они указали на весеннее равноденствие, что уже  примерно тысячу лет объявляет о начале "первой стоянки Луны". А значит пришел Новый год - Навруз.

         В ночь первого дня нового года Тушман-Халил-ага - главный астролог шахского двора сообщил жителям Исфахана о появлении новой луны. Для того он и другие звездочеты собрались возле наккаре-хане (балкон над парадными дворцовыми воротами) и по сигналу аги ударили в барабан.
         Во дворце Чехель-Сотун собрались ближние люди из шахского окружения - «священный салам». Мутрибы благословенного гарема заиграли и приветственный марш из наккаре-хане  объявил жителям столицы, собравшимся на шах-Майдане, о начале празднования.

         Шах Аббас со свитою из домов женских шел по саду. Дорожки  к празднику заново вымощены, а по краю каждой голубым мрамором выложены канаты (канавы). Той водой орошаются сады дворцовые, что уже первые листочки выпустили и к цветению готовятся. Рябь водная нежный звон издает, а отражение луны, водой вдребезги разбитое, подыгрывает ему хрустальными искорками и в ручьях таинственно поблескивает.
         Люди на шах-Майдане не видят, но знают, что сейчас шах входит в длинный зал, садится на мутака (тюфяк). Зал выложен коврами празднично, а по ним посланы атласные скатерти, шитые золотом и серебром по камке. «А по скатертям поставлены овощи на серебряных блюдах, ягоды розные, и яблока, и груши, и шепталы (сушеные абрикосы и персики), и арбузы, и сахары (сласти) многие, а по краю скатертей поставлены с шарапом сулеи серебреные позолочены, а посреди палаты выкладено каменьем кругло и проведены воды».
         Ближе всех прижался к деду внук Абуль-Насер Сам Мирза (следующий шах – Сефи I)  – сын Мухаммедбагыр Фейза Мирзы. В руках он держал саблю деда. То был верный знак, кто наследует трон. Это его первый выход в «свет». До сих пор мальчик был любимчиком в эндеруне, а его воспитанием и обучением грамоте занимались его обитательницы.

         Эндерун - слово турецкое, означающее не только гарем – это женская половина, там нет мужчин, только жены, дети, служанки и евнухи. Женское окружение - не лучшее влияние для мальчика, оно ожидаемо отразилось на характере и внешности будущего правителя Персии. Высокомерно поджатая нижняя губа скрывала боязнь и болезненное недоверие ко всем, и на вопросы он отвечал в ...женском роде - "Я хотела..., я плакала...". Тьфу! Не место наследнику трона среди перламутровых покоев!

         Наконец-то сочли, что сладкий плод любви вырос, окреп и пора приобретать признаки алмазной твердости характера. Теперь место юного принца среди мужчин, в бируне. Сюда женщинам вход запрещен и его воспитанием, отныне и пока он не станет мужчиной, будет заниматься ближний человек шаха - Юсуф-ага. И к черту грамоту, для этого есть верные слуги. К тому времени, когда на его щеках пробьется борода, он, наследник персидского трона, должен заиметь все навыки правителя и настоящего воина.
         Отец будущего шаха был убит четыре года назад по тайному приказу Аббаса. Возвращался из бани и не ждал от своего слуги такого подвоха. Но виноват сам – надежду имел занять место отца. И еще потому, что опять доверился черкесу. Умер легко, без мучений. Так было велено Бехбуд-бегу - верному рабу. Младшим братьям Мухаммедбагыра повезет меньше… 
         Приказ был тайным, но не для подрастающего принца. В его злом уме уже вызревала жестокая месть. Но пока будущий наследник притворно прижимается к деду, не подозревающему сколь велика к нему за отца ненависть. Он тупит глаза, ресницы застенчиво опущены, теплый румянец щек, изящные маленькие ручки и ножки, а одежда не скрывает его угловатые манеры и уже пышные и аппетитные формы детского тела.
         Очень привлекателен этот мальчик и, если бы не мужская одежда… Ах, мы не о том подумали… Здесь у него нет друзей, а в присутствии придворных слуг мальчик заносчив и неразговорчив. Но его время придет, и тогда представители преданных Сефевидам кызылбашских племен единогласно провозгласят его шахом.

         Рядом расположились жены Аббаса, за ними ближние люди – главный визирь Мирза Талеб Ордубади-хан и его помощники Юсуф Хозя и Сары Хозя (тоже визири). Следом курчибаши Али-Кули-хан и зять Искандер-хан, (сын Александра II Багратиони Кахетинского – муж дочери шаха, любимицы Зубайде бегум Султан). Он мунши - секретарь и летописец шаха. За ними старый и многоопытный Юсуф-ага – личность примечательная! Верный слуга и наставник восьмилетнего шахского внука.
         Замыкали ближний круг пока еще живые сыновья шаха. Старший из них -Мухаммед Худабендэ (в 1621 году будет ослеплен по приказанию отца и отправлен в темницу высокогорной тюрьмы Аламут). Рядом самый младший - Имам Кули Аманулла Мирза. Ему за год до своей смерти Аббас прикажет выжечь оба глаза, а в 1632 году по приказу молодого шаха Сефи его задавят тетивой лука. Тогда же в темнице расправятся и с братом – и тем окончится 10-ти летнее заточение страстного курильщика опия завистливого Худабендея. А  средний сын Аббаса, Исмаил Мирза уже не жилец. Судьба к нему оказалась более благосклонна - он уже шесть лет как погребен в Мешхеде.

         Каждому подходящему с поздравлением шах дает из собственных рук золотые динары и ашрафи или серебряные аббаси, для чего пригоршней берет их с блюда. Серебряное блюдо с монетами стоя перед шахом на коленях, держит Асафир-хан - мустауфи-и-хассе - кассир процветающей казны и факир финансовых дел высочайшего гарема.
         Собравшиеся молча рассаживаются на свои места. А сыновьям шах сидеть не велел. И они стояли позади слуг (грузинских), не смея ступить на скатерти. Там же гордился приглашением крымский Мурза-бек, плененный год назад в Серабской долине. Слуги разносили угощения и питье, торопливо ступая нечистыми босыми ногами по расстеленной поверх ковра скатерти, концы рукавов и обтрюханые полы их видавшей виды одежды, окунались в бокалы с вином. Вино расплескивалось на скатерти, капало в чаши с рисом.
         Хор из трех десятков мутрибок тянут негромкую песню. Временами в монотонную ткань их завывания врывается голос запевалы. Стихнет первая, и через короткое время вперед выдвигается следующая аваз-кэш и свежим голосом досаждает ушам гостей - затягивает новую тему.
         На этот салам допускаются только особо приглашенные гости. А торжественный шахский выход и его свита должны демонстрировать величие Покорителя Миров.

         Умолк хор и пришло время «царю поэтов». Махмуд Абу-ль-Ула Мазендарани встал напротив, чтобы зачитать Покорителю неверных и всему раеподобному собранию праздничную касыду, восхваляющую и превозносящую повелителя. Касыды по такому благородному поводу преподносятся в стихах.
Одетый в пеструю чалму и халат, в красных чулках поэт, кланяясь, читает певучим голосом стихи, составленные в честь шаха.

О, ты, благочестивый шахиншах Ирона -
лучшее творение Всевышнего и его возлюбленный,
Повелитель хоросанского Герата и Хан-да-хара на Востоке
Владыка долин Тигра и Евфрата на Западе,
Хранитель границ с Великими Моголами на Юге и
Победитель народов Кавказских гор на Севере!

       В те моменты, когда он в стихах произносят имя Повелителя Миров и Народов и его полный титул (который всегда очень длинен), все привстают на колени и кланяются шаху, прижимая руки к сердцу.

         На благоухающих волнах поступившей весны, бесконечная песня, наполненная приветами от сеидов и имамов - благороднейших потомков пророка (Да благословит  его Аллах и приветствует!), от эмиров высочайшего двора – столпов могучего государства (Да будет тысяча поклонов и приветствий им, удостоившихся посетить подобного солнцу на небе Покровителя всех мирян), содержит неисчислимые поздравления и бесчисленные пожелания, достойные единственного Всемилостивого Хранителя Державы.
         Тон чтеца повышается, он тянет и тянет на высокой ноте, подражая муэззину, все жилы шеи напрягаются, глаза вылезают из орбит. Кажется, сейчас они лопнут, но лопаются перепонки слушателей от его крика. И пока не закончится этот невыносимый бейт, окружение шаха продолжает кланяться. Но вот шах взмахнул рукой и успокоил поэта.
         Пока почтенный мелик-ушшу¬ара звучно вытягивал лирическое вступление - славно срифмованные в двустишья бейты - «величайшему алмазу из шкатулки пророка (Да благословит Аллах его и его род!), сияющему перстнем на его пальце», восхваляемый восседал на вынесенном из зимнего дворца троне и благосклонно внимал. Вокруг шаха и впереди сидели эмиры высочайшего двора - аркан-и-даудат («столпы могучего государства») - за ними валии, бегларбегии, ханы и султаны - али-джах, то есть высокопоставленные эмиры окраин.
         В золотую чашу «величайшему алмазу» подливали шараб гянджийский, которым он услаждал себя и своих гостей. С каждым глотком его глаза все более увлажнялись. Наконец, Благотворный Взор, все видящий впереди и позади, вверху и внизу, и внутри каждого, и на тридцать три локтя вглубь земли, заблистал, умягчился и подобрел. Тогда спало напряжение в окружении владыки. И остальные последовали его примеру, подняв свои чаши (из серебра).

         Справа восседают самые важные (и среди них одна, самая любимая) жены шаха. Они закутаны в праздничные черные чадуры, накрыты белыми рубендами с прорезями для глаз. За тонкими нитями шелковых решеток укрывается (от неосторожных взоров посторонних) звездный блеск их глаз (и искусно скрывается любопытство чаровниц). Облачение, плотно охватывающее голову и укрывающее все тело, придает женщинам соблазнительный вид сочной груши, заостренной кверху и привлекательно расширенной книзу.
         Из-под чадуров виднеются устрашающей ширины шаровары. Чахчур, собраны в густые сборки у щиколоток -  это неотъемлемая деталь их праздничного ансамбля. К сборкам приколоты тонкие носочки, скрывающие изящество ног. Чадуры застегнуты бриллиантовыми пуговицами на макушках. Чем больше алмаз на застежке, тем ближе и дороже жена. Их всего четверо - шаху не пристало кичиться своим гаремом. Все и так знают о неисчислимости его «сигэ» (наложниц).

         Каждый знатный перс имеет гарем. Перс любопытен и обладает изощренным воображением. И для него никакая одежда на женщине не спрячет и не укроет скрытые под ней детали. Сладострастие, разбуженное и возбуждаемое целомудренным костюмом,  усиленное завистью, располагает перса к восточной неге. Если речь идет о хорошенькой женщине! А сомневаться в достоинствах первых женщин царства не может никто!
         Это в иных местах более откровенная и вызывающая одежда покажется ему, жадному до удовольствий и развлечений, интересной, но вызовет лишь мимолетное влечение и похотливое любопытство, смешанное с нескрываемым недоумением. Для него не будет тайной, и он же почувствует полное отвращение, если увидит такое облачение на старой или худой бабе. Тогда это же воображение нарисует ему дряблые груди, что свешиваются ниже короткой шелковой рубашки, скрытой под темными волнами самого превосходного чадура. Тоже воображение дополнит образ тощими ногами, напоминающими кости скелета.
         Перс любит в женщине полноту! А складки прячущие тело женщины, рельефы  ее скрытых достоинств только возбуждают его. Но не откровенная доступность, старость или уродство. Это когда он дома, а не на войне, среди побежденных и податливых рабов и рабынь. При этом он уверен, что женщины имеют одно предназначение – рожать наследников, а для удовольствий и развлечений есть мальчики – бача-бази.

         Жен шаха можно было различить и опознать не только по алмазу в навершии – по их расположению возле повелителя. Ближе всех сидела (так полагали окружающие, не смевшие не только спрашивать, но и даже поднять на нее глаза!) юная, дразнящая своими формами, лунаподобная Лейли.
         Сквозь плотную шелковую решетку, плохо скрывающими блеск ее больших черных, опушенных выразительными ресницами и опущенных к вискам миндалевидным разрезам глаз, можно было представить ее смуглое и румяное лицо и небольшой рот с алыми губами. У нее природная грация, все прелести и достоинства присущие только горской полудикарке. Смеясь, она, конечно, обнажает ровные, красивой белизны и жемчужного блеска зубы. И потому, ей не нужно сминать в комок тонкий шелковый платок и прикрывать им рот при разговоре с повелителем. У нее нарумянены щеки, насурьмянены брови, а какие у нее маленькие и красивые ручки! А ниже! О, Аллах! И распаленное воображение рисовало персу ее пышное тело
         На самом деле, «полудикарка» - дочь грузинского царя Георгия X Багратиони из славного и древнего рода Багратионов Картлийских. Только настоящие воины, побывавшие в Восточной Грузии, особенно, в ее горной части, в диких местах, среди изумительных, полные зелени долин, стремительных горных рек и недоступных смертным горных вершин, укрытых сияющим льдом и снегом, могли видеть очарование безумной и дерзкой женской красоты грузинок-горянок. И такой притягательной в их недоступности!
         А полное имя ее Лейла Тинатин Фатима Султан-бегим Батонишвили. Сейчас Лейли пригнула голову к плечу властелина, и иногда что-то шептала ему на ухо. Ее левая рука за спиной шаха дотянулась до Сам-Мирзы и поощрительно трепала его по голове. Он сын черкешенки и из всех обитательниц гарема только у Лейли сложились доверительные отношения с мальчиком. И это повлияло на судьбоносный для всей Персии выбор шаха. И мальчик не забудет. Придет его время и, после смерти Аббаса, он устроит судьбу горянки Тинатин – выдаст ее замуж за надежного кызылбаша Пейкар-хана, правителя Гянджи и восточных областей Кахети.

         Чуть поодаль сидели «старшие» жены. Фахр-и-джан бегум Багратиони дочь нынешнего царя Картли Баграта VII и Оглан-паша ханым, дочь Хусейна Мирза Сефеви из Хан-да-хара (Кандагара). Аббас ее второй муж, первым был брат Аббаса - Хамза.  Тут же сидела Мезди-Улья бейим, дочь Мустафы Мирза Сефеви. Она внучка шаха Тахмаспа I.
         Своим видом они напоминали нахохлившихся после ливня черных ворон. Опасная стая! Но лучше три года быть неукрощенной кобылицей в бескрайней степи, чем тридцать недойной коровой в стаде! Было видно, что они пытаются услышать беседу шаха с любимицей. Но слышен был лишь ее тихий смех, заглушаемый громким голосом придворного поэта.
         Можно было не сомневаться, что и они подготовились к празднику. Но только там, у себя, в закрытом для любых посторонних помещении, в гареме, каждая будет счастлива открыться своему повелителю. Сбросят пропахший потом и смрадом кальянного дыма черный балахон, снимут целомудренное покрывало с лица, евнухи стянут с ног потные чахчуры, повяжут на голову светлый платок. А может, наденут прилегающую к макушке изящную шапочку, из-под которой игриво выбиваются косички (шестнадцать, такова традиция от седых веков!).
         И откроется его Солнцеподобному Взору бесконечное число юбочек. Они накрахмалены, закреплены на поясах ниже талии (но не достигают колен!), и чем они горизонтальнее стоят, тем соблазнительнее. И так призывно шуршат! Их повелитель всегда очень любил этот шорох твердой и хрупкой на ощупь ткани. Лицо и тело красавицы изукрашено семью калямами: румяна, белила и сурьма на щеки и на брови, хна и басма для ногтей рук и ног, притирания и благовония на открытых частях тела и листовое золото в потаенных местах. Но это если шах будет благосклонен и придет в ее комнату в гареме.

         А голос придворного поэта зазвучал звонче и громче - началась васф-и-касд - описание достоинств великого царства и его достойнейшего владыки:

Ты избранник, ты надежда,
ты вождь неисчислимых войск,
Что подобно грозовым тучам
Укрывают и оберегают от недругов
Благорасточающую землю Персии.
Тебе всегда сопутствуют успех в каждом походе!

 «О, Великий и Солнцу подобный,
Болью в наших доверчивых сердцах отзовется разлука
Когда поднятая копытом твоего победоносного коня
Пыль скроет тебя от нас, оставшихся в одиночестве,
Тех, кто любви твоей не заслуживает,
Но ты не в одиночестве шагаешь,
Нас видишь и ведешь в своей могучей поступи по Вселенной!»

         Между каждым бейтом - рефрен, вполголоса подхватываемый окружающими: «Наш покровитель, непрерывно и вечно даруй нам благословение и мир»
         Торжественная месса близилась к концу, при благоприятном исходе осталось не более ста бейтов. Тогда и салам закончится.
         Наконец ишик-агасибаши Абуль-Касим бек Эвоглу, что определяет порядок проведения праздника, произнес «Аллах велик» и праздничный обед завершился.
         Отзвучал голос поэта, сомкнули свои губы трубачи, унеслись во тьму к вешним звездам сладкие звуки кеманчэ и нежный звон пиялэ. Тогда под призывные и неутомимые удары думбэка и нагарэ придет их время, высочайших, высокостепенных и приближенных шаха. Мужчины предадутся наслаждениям. И начнут они с рассказов о военных победах.  В высоком и благородном собрании эта тема всегда приветствуется Средоточием Вселенной и Его Величеством шахом Аббасом.

         Гомонящий ржанием и криками, топотом копыт и звоном оружия, почетный эскорт уже занял половину шах-Майдана. Народ, толпившийся у ворот дворца, оттеснен к границам площади и стоял безропотно. Посмотреть на торжественный выезд из дворца стоил того, чтобы терпеть толчки, удары ногаек, нелестные прозвища.
         Наступил праздник Нувруз и он будет длиться для них тринадцать дней. Две неполные недели ленивый городской народ и так не слишком утруждающие себя трудами и заботами будет предаваться веселью и доступным развлечениям. Под «народом» нужно понимать исключительно мужское население города (и всей страны). Женская половина терпеливо будет ожидать своей очереди.
         Женщины будут ждать, когда наступит 14-й день, и тогда в последующие несколько дней мужчины, что до сих пор безраздельно владели, управляли и распоряжались своими женами, сестрами и дочерьми безропотно отпустят их на все тяжкие. На вопрос куда пошла, будут получать невозмутимый ответ: «В гости!» И нечего возразить – такова традиция, таков обычай – эта цена его господства в течении года.
_____