Капли Датского короля

М.Лола

КАПЛИ   ДАТСКОГО   КОРОЛЯ

В деревне Губино, где была Архангельская сельскохозяйственная опытная станция, жили девочка и мальчик. У них еще был братишка, но ему было всего три года, и в свою компанию они его не принимали. Родители детей работали научными сотрудниками. Вокруг деревни  были поля, на которых сотрудники станции доказывали гениальность учения академика Лысенко и ошибочность учения других академиков.
В Воскресение 22-го июня 1941 года по радио передали, что началась война. Мальчик был умный, он испугался и заплакал, ему было восемь лет, осенью он должен был идти в школу в первый класс, звали его Леня. Девочка, которую звали Нина, была глупая - она не испугалась, подумала, что их папа пойдет в Красную Армию и станет героем. Ей было десять лет. Все мужчины опытной станции ушли добровольцами на фронт вместе с директором. Папу наших детей не взяли. У него было больное сердце, и его поставили директором опытной станции.
Вскоре Нина поняла, что война - это страшно несправедливо, войны не должно быть. Люди не должны воевать друг с другом, убивать друг - друга, человек - человека. В деревне иногда дрались между собой животные: собаки, петухи, кошки с собаками. Иногда дрались дети. Люди эти драки останавливали, драчунов разнимали. Но ведь животные ничего не понимали, у них не было таких мозгов, как у людей. Дети были еще маленькие и глупые, хоть мозги у них и были человеческие. Как же это взрослые люди стали драться, воевать, убивать один другого? Дети этого не понимали. Взрослые, может, и понимали, что война справедливая, священная и фашистов надо убивать. Дети не понимали.
Потом люди стали голодать. Излюбленная тема разговоров у детей стала о том, кто чего когда-то ел. Еще дети любили придумывать наказание для Гитлера, что с ним сделать, когда война кончится и его поймают. Выдумывали всевозможные пытки и казни, но, в конце концов, каждый раз приговаривали Гитлера привязать к телеге, чтобы он за ней шел на веревке. Так ездить по всем деревням, и чтобы каждый житель мог его стукнуть по морде или куда попало.
От голода дети стали слабые, часто болели, никак не могли поправиться. Подолгу не ходили в школу. Кашляли. Вы подумаете - бедные дети кашляли. Но оказывается, что от кашля мама давала им Капли Датского Короля, и дети готовы были кашлять сколько угодно. Капли им капали на блюдечки, разводили теплой водой, и дети наслаждались почти забытым восхитительным сладким вкусом. В конце концов, дети поправлялись. Их отпускали бегать на улицу до самого вечера. Приходя домой, они ужинали и после ужина начинали кашлять. Бабушка говорила:
- Маша (так звали маму), послушай, как дети кашляют, дай им лекарства.
- Хорошо, - говорила мама, - сейчас дам, только завтра пусть сидят дома. С таким кашлем нельзя бегать по улице.
Дети выпивали сладкое лекарство и, кашлянув еще по разу, больше не кашляли, надеясь, что гулять их завтра все же отпустят.
Однажды, проснувшись утром, дети узнали, что в их доме поселились эвакуированные из Ленинграда. Отец, мать и две дочки. Младшую звали Наташа. Она была на один год моложе Нины и на год старше Лени. Наташину сестру звали Муся, ей было девятнадцать лет. Отец Муси и Наташи был профессор Николай Александрович Наумов, а мать - Юлия Александровна. Из блокадного Ленинграда они улетели на самолете, с багажом по двадцать килограмм на каждого человека. Наташа привезла куклу - толстого пупса из папье-маше. А Николай Александрович - микроскоп и две огромные книги, которые сам написал.
Деревенские дивились на необычных людей и посмеивались над ними.
- Ой, бабы, четыре койки поставили в горницу-то - вот смех, как в казарме.
- Ишь ты, каждому койка! А на печи-то у них никто не спит?
- Хозяйка все лежит. Шьет лежа. Девчонку в школу не пускает, сама ее учит. И тоже в койке. Обе лежат.
После блокадной голодовки они экономили силы. У Юлии Александровны все время была пониженная температура, а Наташа была очень худенькой и бледной.
Деревенским детям и Нине с Леней было  чудно, что когда Наумовы садились за стол обедать, каждый старался взять себе кусок хлеба  поменьше, чтобы другим  досталось побольше. И даже спорили. Дети понимали, что так и надо, нехорошо хапать себе больше, но у себя за столом ревностно следили, чтобы было хотя бы поровну.
Наташин отец сильно хромал, но всю тяжелую работу по дому делал сам. Носил воду, пилил и колол дрова. Деревенские жалели его, но Николай Александрович уверял, что это для него совсем нетяжело. Ближе к весне он наделал ящиков из дров, которые им выдавали. Для. этого он колол чурки вдоль на неровные доски.   Опять удивлялись и посмеивались. Уж в северной деревне, на берегу реки проблемы с досками не было. Но профессор стеснялся взять где - нибудь доску, вдруг она окажется чья-то. Далее, на огороде была добыта земля и посеяна редиска. В апреле Наумовы  уже пробовали белую продолговатую редиску “ледяную сосульку” и угощали знакомых.
Нина с Наташей сразу подружились, расставались редко. Нина никогда в жизни не видела такую красивую девочку, как Наташа. К тому же у нее была красивая “городская” одежда. Зимой меховая шубка и шапочка, а летом - короткие платьица с оборочками. Еще у нее были необыкновенно красивые волосы - две очень светлые рыжие косички, которые заканчивались двумя локонами. Если за конец локона потянуть, а потом отпустить, он как пружинка снова свивался в упругую трубочку. И еще Наташа была вся такая беленькая, чистенькая. У нее никогда не было “облупленного носа” и “цыпок” на руках и ногах. При всем при этом Наташа сразу и легко вошла в жизнь деревенской ребятни. Она не воображала, не жаловалась родителям, ничего не боялась и никогда не плакала. Однажды, то ли в драке, то ли в игре, ей разбили нос. Пошла кровь. В этом случае полагалось реветь. Наташа спокойно промокала кровь своей  косыночкой, плакать не собиралась. Ребята окружили ее. Разбитый до крови нос - это все -таки Ч.П.
- Смотрите, она не ревет, - изумился один мальчишка, и все подивились и зауважали потерпевшую.
И все- таки был случай, когда Наташа не просто плакала, она рыдала, упав на кровать, когда увидела приехавших из Ленинграда сотрудниц профессора Наумова. Совсем недавно это были две молодые веселые женщины, за два месяца, что они не виделись, превратившиеся в костлявых старух. Они приехали ночью, никто из детей не видел, как плакала Наташа, узнали от бабушки.
Наумовых эвакуировали зимой, а потом пришла весна и в затопленном весенними водами ивняке, в десятке гнезд вывелись воронята. Глупые и жестокие деревенские мальчишки взяли лодку, объехали все гнезда и собрали всех воронят. Потом они причалили к берегу и стали кидать воронят в воду по одному, забрасывая камнями, пока вороненок не тонул. Леня прибежал домой, с ужасом сообщил Нине с Наташей о том, что делается на реке. Они втроем примчались, когда побоище заканчивалось. Им удалось схватить последнего, самого слабенького вороненка. Может быть, в мальчишках заговорила совесть, они не стали отбирать птенца. Нина прижимала его к груди, Наташа потрясенно протягивала, снятый с головы платочек - укутать. Вороненка доставили домой. Он был голый, только на темени - несколько пушинок, да на том, что должно стать крыльями, реденькая бахрома из крошечных кисточек. У вороненка было надутое фиолетовое пузо и широченный красный рот, с широким, тоже красным горлом. Дома птенцу было предоставлено все: чистая постель с пеленками, еда - самые лучшие кусочки, нежное имя - Гуля и ежеминутное внимание. Взрослые в один голос утверждали - не выживет. Но он выжил, стал настоящей взрослой вороной, ручной и нагловатой.  Гуля не понимал, что у девочек, кроме него, есть другие интересы, например, куклы, с которыми хотелось поиграть. Он чуть ли не каждые полчаса припрыгивал к ним и требовательно каркал, закинув голову и раскрыв клюв, как это делают все птенцы на свете. Наташа хватала мисочку с припасенной кашей и ложкой отправляла порцию Гуле в рот. Гуля был Наташин. Оказалось, что она будущий зоолог. В Ленинграде у нее были морские свинки и еще какие-то животные. Всех пришлось отпустить, когда началась война и стало ясно, что предстоит эвакуация. Наташа любила животных. Гулю она любила самозабвенно. Нина тоже любила Гулю и оставляла ему еду от своего пайка, но иногда она забывала это делать. Наташа не забывала никогда. Гуля любил, когда девочки играли с ним как с куклой. Они клали его на спину, укутывали в свои платка, звали Галей и баюкали на руках. Было даже интересней, чем с куклами. На птичьем “лице” при этом было явное удовольствие. Гуля мог сколько угодно лежать на спине, сложив лапки, позволять пеленать себя и давать играть с собой в разные игры.
К середине лета Гуля научился летать. Залетал на крышу, сидел там, когда его звали, спускался во двор. Когда девочки шли в столовую за обедом или на скотный двор за молоком, он летел следом с крыши на крышу. Дожидался их, пока они стояли в очереди, и все вместе возвращались домой.
Однажды над деревней пролетела стая ворон, и девочкам показалось, что Гуля улетел с ними. Вороны с карканьем летали от леса, который был с одной стороны деревни, до реки - с другой стороны. Девочки с криком: “Гуля, Гулечка!” - носились за стаей, выбиваясь из сил. В отчаянии и в изнеможении они вернулись в свой двор, чуть не плача.
- Вон ваша ворона, по грядкам ходит, - сказала хозяйка дома Серафима Ивановна.
Какое это было счастье - Гуля нашелся и был немедленно накормлен кашей до отвала. Эту кашу варили в столовой из темной муки грубого помола и выдавали по талонам по одной порции на человека работникам опытной станции, их детям, иждивенцам, а также эвакуированным. На порцию каши полагалась чайная ложка топленых сливок. Это была неслыханная роскошь для военного времени, но на станции было дойное стадо коров и директор, Нинин папа, добился разрешения на эти сливки - пять грамм на порцию. Гуля понял, что со сливками вкуснее и, если ему засовывали в рот пустую кашу, отпрыгивал к ящику с песком (против зажигательных бомб) и выплевывал кашу под этот ящик.
- Это надо же сообразить, - поражались люди.
- Наташа, - сказала Нина, - может быть, добавлять в кашу Капли Датского Короля. Я попрошу у бабушки.
Бабушка накапала в столовую ложку две капли. Добавили воды и полили кашу. Гулька проглотил, сладкое ему понравилось. Но больше бабушка капель не дала.
- А если опять кашлять начнете? Где мы возьмем лекарство? В аптеке теперь нет ничего.
Потом сливки в кашу класть перестали. Война продолжалась, с продуктами становилось все хуже. Но для Гули еда всегда находилась. К тому же он подрос и сам кое-что себе добывал во дворе и на огороде.
Пришла пора расставаться с Наумовыми. Они уезжали в город Барнаул, куда эвакуировали Всесоюзный институт защиты растений, в котором работал Николай Александрович. Гулю, конечно же, они хотели взять с собой. Но не взяли, потому что как-то шла мимо тетка из соседней деревни, увидела, что с курами у корытца кормится ворона, схватила палку и убила Гулю.