Ретроспективный эротический сон

Дело было этим летом в горах Кавказа. Проснулся в палатке в кромешной тьме, начал вспоминать увиденное и понял, что сон относится к числу ретроспективных – сновидения «наоборот» – это когда здравый смысл отдыхает, и сознание изменяет течение времени вместе с причинно-следственным порядком всех событий.

Первым о таких снах рассказал Л.Н. Толстой в “Истории вчерашнего дня”, но чаще вспоминают историю Альфреда Мори. В том сне Мори участвовал во взятии Бастилии, встречался с Робеспьером, Маратом и сам пал жертвой террора. Мори приговорили к смертной казни, он взошел на эшафот, положил голову под нож гильотины и почувствовал, как его голова отделяется от туловища. Проснулся ученый в тот миг, когда упавший полог кровати ударил его по шее. Это значит, революционные события 1789-1794 гг., за долю секунды приснившиеся Мори со всеми известными ему подробностями, начались в 1794 году и закончились в 1789-ом.

По количеству событий, в которых довелось участвовать той ночью, мой сон не уступает сну Мори, длился же он, казалось, вечно. Был ли он ретроспективным или гипнагогическим, – не знаю. Но кто всерьез возьмется за классификацию сновидений. Не исключено, многие сны, кажущиеся нам «простыми», на самом деле ретроспективны и спровоцированы забытым при пробуждении шумом, запахом, прикосновением или чем-то еще. Слово «эротический» следует понимать и в привычном смысле, и более широко – когда знаешь, что есть имя Эрос для орфиков или Гесиода, – во сне можешь стать их современником, вдруг забывшим о стрелах галантных амуров.

Сон

Стемнело, похолодало, упала первая звезда, вторая, третья…  достаточно. Клацая зубами, ныряю в палатку, с головой укрываюсь спальником, включаю телефон, там “Путешествие в Стамбул” Бродского. Как в детстве – “Незнайка на Луне” – под одеялом с фонариком… «Город этот очень сильно отдает Астраханью и Самаркандом…» – Уже теплее. – «Пыльная катастрофа Азии. Зелень только на знамени Пророка... И этот повсеместно даже в городе летящий в морду песок…» Дуй, ветер, дуй, – песок я из палатки вытряхну, тепло останется.

Еще одна, тогда же вырванная – copy-pastе – из контекста цитата: «Мы знаем также, что нет ничего проще для государства, чем приспособить для своих нужд максиму Плотина насчет того, что задачей художника должно быть не подражание природе, но интерпретация идей».

«Мы знаем…» Кто эти «мы»? Читай я “Путешествие…” в 85-ом, решил бы, что в имени Плотин две опечатки. Но и генеалогия платоновской максимы вряд ли бы тогда заинтересовала. У нас на районе все ждали перемен, к лучшему, конечно, – иллюзий насчет государства уже не было, но что оно вот так с природой…

Отец сказал: «Жалобы на оскомину от ничего не знающего о месте, где появился кислый виноград, вызывает лишь презрение у тех, кто продолжает этот сорт культивировать». Или не отец? Откуда я это… неважно. Чтобы согреться, нужно взволноваться – достаточно сильно, – вокруг лишь «вещи тупика» и трение души об эти вещи. Не греет больше ментальный онанизм. Когда речь идет о системной ошибке, мысль истца должна быть музыкально точной: срок давности истек еще в не нашей эре, предъявлять, по сути, некому.

Тем интереснее процесс, хочу понять, почему государство, однажды противопоставив себя природе, более двух тысяч лет последовательно уничтожает все, что связывало с ней человека, и в первую очередь желание ей подражать – мимесис. Безжалостно вырезая из себя народные верования и культуру вместе с их носителями.

В 186 г. не н. э. празднества в честь бога вина Вакха были квалифицированы в Риме как «тайный заговор», вакханты названы «мятежниками», объединенными в «преступное сообщество» и угрожающими «государству в целом». Из “Истории Рима” Тита Ливия: «вакхантов тогда казнено было больше, чем приговорено к заключению. Женщин, осужденных на смерть, передавали их родственникам или опекунам, чтобы те казнили их». Отец закалывал дочь, сын – мать… С любовью к родине, конечно…

В 186 г. не н. э. Рим мечом провел границу между прошлым и настоящим, метастазы страха захватывали будущее. Сергей Аверинцев: «Полоса забвения отделила цивилизованного римлянина от его собственного „варварского“ прошлого. Прежде чем увидеть варварами всех, кроме эллина и себя, римлянин увидел варваром самого себя». В новой парадигме нового мира любовь меньше, чем ничто, страх – вот вечный двигатель прогресса.

Что если Матрица на самом деле вот эта «полоса забвения», искусно созданная пустота, что пожирает время и остатки смыслов, где взыскующий правды и справедливости увязает, как в болоте, вслед за подвижным Нео? Жан Бодрийяр, чья книга о симулякрах вдохновила Вачовски: «„Матрица“ – это фильм о Матрице, который могла бы снять сама Матрица».

В 186 г. началась другая эра, мир перевернулся и вместе с ним язык. В Древнем Риме Natio – имя богини рождения, слово natio означало то, что для римлян от века было свято, чем по праву гордились Публий Деций Мус и его сын: «рождение, род, народ». После 186 г. natio – прозвище для дикаря и варвара. Цицерон с улыбкой рассказывает о жертвоприношениях богине Нации, ритуал служит ему примером логической ошибки, которая позволяет судить о достоверности богов, исходя лишь из достоверности посвященных им храмов.

Когда Рим сделал из христианства государственную религию, natio стало прозвищем для язычников. След этой инверсии в слове «наивный»: во всех европейских языках оно восходит к лат. nativus – к его перевернутому, с 186 г. и по сей день изменяющему сознание смыслу. Пушкин, чуя черную магию в слове «наивность», никогда его не использовал.

В это же время меняется и значение др.-греч. слова deisidaimonia. У Сократа и Аристотеля это чувство, которое испытывает человек по отношению к божествам, своему даймону и миру в целом. У Полибия это слово означает «суеверие», для Плутарха «суеверие» – болезнь, порожденная ложным суждением или «злым духом», которого носят в себе «несмышленые дети, женщины да помешавшиеся вследствие душевного или же телесного недуга».

Диагноз Плутарха на века стал общим местом: поздняя античность – средние века – Ренессанс – Просвещение… После Французской революции 1789 г. комиссары Директории, посланные во все уголки страны «исправлять народные нравы», жаловались в своих отчетах на сложность поставленной задачи и часто сравнивали народ с «ребенком, завернутым в суеверия, как в пеленки». В России для «перековки» крестьян и других «врагов народа» комиссары создали ГУЛАГ.
 
Для Горького природа – враг № 1. «Хвала природе – хвала деспоту». Любимые его определения – «преобразование природы» и «перековка человеческого материала» – синонимичны. Горький – «мастерам культуры»: «Диктатура пролетариата необходима для того, чтоб перевоспитать десятки миллионов бывших рабов природы». Горький – «товарищам из ГПУ»: «Нужно истребить тех врагов, которые стоят на нашей дороге, и взяться за основного, древнего врага нашего: за борьбу с природой».

Никогда не прекращающаяся война государства с природой и народом – естественность каждой экологической катастрофы – логичность любого бреда. При этом ни один адвокат не рискнет назвать традиционно перверсивные отношения к природе системной ошибкой. Потому что придумал эту перверсию (лат. perversio – разворот) гениальный стратег, и она до сих пор политически выгодна. Потому что doctrine of ill-doing – открытая королем Богемии государственная тайна – суть римской парадигмы, и смена этой парадигмы экономически невыгодна. Потому что в награду за такие речи никто своих ног не кладет мне на плечи…