Подмастерья бога Глава 18

                Глава 18.
                Странная женщина и волкодав.

Заканчивался консультативный приём в поликлинике. Глеб вымотался и страшно устал. Хотелось скорей вернуться домой, в пахнущие то карамелью, то ванилью уют и тепло, к приготовленному Любашей вкусному ужину…
Вот и последний, десятый по счёту пациент, вернее пациентка. В кабинет вошла странная женщина, и Глеб замер, рассматривая её с интересом. «Сазонова Вера Петровна, 60 лет» - гласила надпись на амбулаторной карте. Одетая в мешковатые брюки, в мужскую клетчатую рубаху и грубые ботинки, пациентка обладала ещё и грубоватыми, смахивающими на мужские, чертами лица. И если бы не седые, прямые волосы до середины шеи, убранные под пластмассовый обруч, Глеб бы засомневался в её половой принадлежности.

- Здравствуйте. Присаживайтесь, – он указал пациентке на стул возле стола и раскрыл медицинскую карту.
- Здрасте, - буркнула низким прокуренным голосом вышеуказанная Сазонова и села на стул, окинув молодого доктора недоверчивым взглядом светлых глаз.
Изучив все справки, выписки и данные обследования, Глеб посмотрел на замершую в ожидании пациентку и улыбнулся.
- Ну что, Вера Петровна, будем оперироваться?
Женщина кашлянула в кулак, шмыгнула носом, посмотрела куда-то в окно, видимо, собираясь с мыслями и, наконец, спросила:
- А без операции никак нельзя?
- Никак, к сожалению, - ответил Глеб. – Ревматический порок сердца развивается у вас уже лет тридцать. Дело дошло до того, что клапан почти перестал открываться. Сердце работает плохо. Сколько приступов аритмии у вас уже было?
- Два.
- Вот. Уже два приступа. Если не прооперировать, приступы будут повторяться всё чаще и чаще, потом аритмия перейдёт в постоянную форму. А это плохо, очень плохо, потому что начнёт прогрессировать сердечная недостаточность, одышка, отёки. Вы перестанете переносить обычные физические нагрузки, а потом и малейшая нагрузка станет для вас непосильной.
В глазах Веры Петровны мелькнул страх, а узловатые пальцы она сцепила в замок.
- Но я не могу оперироваться, доктор!
- Почему не можете?
- У меня собака!
- У вас прежде всего ревматизм, а собака уже потом!
- Вы не понимаете. Я не могу лечь в больницу, потому что не с кем оставить собаку. Родственников у меня нет, передать собаку некому, так что…
«Вот, блин, проблема!» - с досадой подумал про себя Глеб, но вслух произнёс как можно мягче:
- Я же вас не сейчас заставляю лечь в больницу. Вот вам список дополнительных обследований, - он протянул листок со списком. - Когда всё пройдёте, соберёте эти справки, вот тогда и ляжете в больницу. Скажем, к двадцать девятому числу. У вас впереди две недели. За это время найдёте, кому пристроить на время своего пса. Проблема-то решаемая, Вера Петровна. Но операцию надолго откладывать нельзя.

Женщина тяжело вздохнула, но кивнула, соглашаясь, и взяла в руки лист со списком дополнительных обследований. Руки у неё тоже были крупными, грубыми, с неухоженными ногтями, как у мужика.
- Договорились, Вера Петровна?
По её лицу было видно, что в душе борются сомнения. Поэтому Глеб подсказал:
- Собаку можно поручить соседям, друзьям, знакомым, в конце концов отдать в гостиницу для животных.
Сазонова вскинула на него насмешливый взгляд.
- Гостиницу? При моей-то пенсии? Смешно, доктор… А соседи и друзья вряд ли захотят взваливать на себя чужие обязанности.
- Это вам только так кажется, - уверил Глеб. – Мир полон добрых, отзывчивых людей. Попросите о помощи. Обязательно найдётся кто-то, кто будет готов её оказать.
- Ох, не нюхали вы пороху ещё, доктор, - саркастически усмехнулась женщина, скривив бледные губы. – В наше время о людях никто заботиться не хочет, не то, что о животных. Вот вы бы сами взяли чужую собаку в свой дом?
- Взял, - не раздумывая ответил Глеб. – Если надо помочь человеку, а для этого придётся взять его собаку в свой дом, то взял бы. 
- Ладно, попробую, - кивнула Вера Петровна и поднялась со стула.
- Я записал вас на госпитализацию на двадцать девятое число, так что приходите сразу с утра в клинику. Где клиника находится знаете?
- Найду, доктор. Это не так сложно, как пристроить собаку.

И женщина ушла. А Глеб ещё долго сидел, размышляя над проблемой этой пациентки. Было в ней что-то такое… отталкивающее, то ли колючий, недоверчивый взгляд, то ли холодный хрипловатый голос. Такие, как она, не привыкли просить о помощи, всю жизнь рассчитывая только на собственные силы. И этот мужиковатый вид говорил, что Сазонова Вера Петровна всю жизнь провела одна, рядом с ней не было любящего и преданного мужчины, готового всегда подставить своё плечо. Женщина – одиночка, некогда сильная, самостоятельная, выносливая. На пороге старости не было и детей, способных позаботиться о заболевшей матери. Вот она оборотная сторона гордости и независимости! Глеб тяжело вздохнул и стал собираться домой.


После операции Глеб ушёл в комнату отдыха. Как ни странно, но зелёные ветки фикусов как будто забирали себе усталость, скапливавшуюся в теле за несколько часов возле операционного стола. И развалившись в мягком кресле, вытянув гудящие от усталости ноги, прихлёбывая чай из кружки, невольно хотелось поблагодарить мадам Вишневскую за это тихое и уютное местечко.

В комнату вошла Нина Игнатова. Белый рабочий костюм подчёркивал высокую, стройную фигуру медсестры.
- Пустой чай гоняешь? – поинтересовалась она у Глеба. – А перекусить не хочешь?
- Нет, Ниночка, пока не хочу. У меня впереди ещё одна коронарография, а потом уже обед, – ответил Глеб и подобрал длинные ноги, чтобы не мешать суетящейся возле стола Нине.

Они были знакомы уже лет десять. Нина Игнатова оказалась тем человеком, который принял его под своё крыло, когда он устроился в клинику медбратом на старших курсах. Это она учила его уму-разуму, подсказывала, исправляла ошибки, делилась тонкостями и секретами профессии. И став врачом, Глеб относился к этой медсестре не как к подчинённой, а как к старому, проверенному другу. На людях Нина соблюдала субординацию, а оставаясь наедине и среди своих, переходила на «ты» с молодым доктором.

- Ну и зря, Глеб! У меня сегодня бутерброды с салом. Родственники с Украины в гости приехали и привезли. Сало – пальчики оближешь! – Нина мечтательно закатила глаза и пощёлкала языком. – Хотя, что это я? Ты ж теперь каждый день из щедрых рук Любаши Смирновой всякие кулинарные изыски вкушаешь.
Девушка снисходительно фыркнула и налила чай в свою чашку. А Глеб подозрительно покосился в её сторону. Он никому не сообщал об изменениях в своей личной жизни. На то она и личная, чтобы быть закрытой от посторонних. Но Люба, кажется, так не считала, разболтала уже всем. Ох, Люба, Люба…

- Да, Люба классно готовит, почти каждый день балует меня всякими вкусностями.
Нина устроилась в кресле напротив Глеба и посмотрела на него пристально, словно пытаясь заглянуть в самую душу, держа перед собой дымящуюся чашку с чаем.
- Ну и как она вообще, семейная жизнь? Доволен?
Глеб неопределённо пожал плечами и отвёл взгляд в сторону. Почему-то ему было некомфортно под взглядом карих внимательных глаз старой подруги.
- Нормально. Люба не только отличная кулинарка, но и аккуратистка, каких поискать. Я даже не предполагал, что моя берлога может так сверкать чистотой. Иногда кажется, что единственной не очень чистой вещью в этом доме являюсь я. Сразу хочется пойти в душ помыться.

Глеб хмыкнул и поднялся из кресла, чтобы налить себе ещё чаю. Карие глаза пристально следили за каждым его движением.
- Ну то, что ты, Астахов, выглядишь сытым и довольным в последнее время, это видно невооружённым взглядом. Вон округлился слегка, набрал пару килограммов. Но вот, что меня беспокоит: при этом ты не выглядишь счастливым. Что-то не так?
- Да всё так. Тебе показалось, – Глеб дёрнул плечом и чуть не плеснул кипятком себе на руку. – Люба хорошая, добрая, заботливая. Меня всё устраивает!
- Всё, да не всё. Вроде всё есть, а счастья нет. Да, Глеб?
- А что такое счастье, Нин? – Глеб наконец налил себе вторую чашку чая и снова сел в кресло напротив своей собеседницы, закинув ногу на ногу. – На мой взгляд, счастье – это когда идёшь домой после работы и знаешь, что тебя там кто-то ждёт, готовит ужин, скучает по тебе. Мне скоро тридцать, Нинуль. Я до чёртиков устал от одиночества, устал приходить в пустую, холодную квартиру, где в холодильнике лежит одинокая пачка замороженных пельменей и кусок подсохшего сыра. Ты не поверишь, просто до кома в горле хочется быть кому-то нужным. Я ведь всю жизнь один, с детства. А тут вдруг Любочка такая милая, тёплая, заботливая. О чём ещё можно мечтать?.. Нет, Нин, не смотри на меня такими глазами. У меня всё нормально.

Девушка грустно улыбнулась и покачала головой.
- Не собираюсь я вмешиваться в твою жизнь, Глеб. Ты хороший парень и заслуживаешь счастья.  Просто не хочется, чтобы ты повторял мои ошибки. Я двенадцать лет прожила со своим Игнатовым, сына ему родила. Двенадцать лет внушала себе, что самое главное – быть кому-то нужной. Поэтому готовила, стирала, убирала, всеми силами старалась угодить. А толку? В один прекрасный момент поняла, что мы с ним совершенно чужие люди и связывает нас только негласный контракт по обслуживанию друг друга. Типа я тебе готовлю, стираю твои рубашки и носки, мою полы, а ты приносишь зарплату и выплачиваешь ипотеку. Нет, Глеб, важно, чтобы не только ты был кому-то нужен, но, чтобы и этот кто-то был нужен тебе. По-настоящему нужен. Не на контрактах должны строиться семейные отношения.
- А на чём? – Глеб вскинул на Нину тёмные глаза. Этот разговор начал раздражать его, словно бередил что-то в душе, заставлял беспокоиться.
- На любви, Глеб, на любви, а не на удобстве.
- А что такое эта любовь, Ниночка? Мне хорошо с Любой, спокойно, тепло, уютно. Я уверен в завтрашнем дне. Что ещё нужно?
- Любовь, Глеб, это когда просто не можешь без этого человека. Может быть тебе с ним трудно, иногда даже плохо, но без него вообще невозможно, потому что он – твоя половинка, часть тебя самого.
- Всё это выдумки, Ниночка, – Глеб поднялся на ноги, со стуком поставив чашку с недопитым чаем на стол. – Извини, но, мне кажется, ты всё ещё не можешь отойти от своего развода. Игнатов был плохим, чужим. Но вот теперь его нет рядом, и ты страдаешь от одиночества. Душа твоя плачет и требует, чтобы место рядом с тобой было кем-то занято, а то – тоска беспросветная!

Он посмотрел на девушку и осёкся, наткнувшись на неприкрытую боль в её глазах. Ему сразу стало стыдно и горько: причинил боль близкому человеку! Зачем? Ей и так сейчас нелегко.
- Прости, Нин, - пробормотал виновато и положил руку на плечо девушки, прося прощения.
- Ты в чём-то прав, Глеб. Да, мне сейчас плохо и одиноко. Но вернуть Игнатова я бы не хотела ни за какие сокровища мира. Нет, лучше быть одной, чем с кем попало! Рано или поздно и мне встретится человек, рядом с которым мне захочется провести всю жизнь. Я в этом уверена. Важно чтобы место, предназначенное ему судьбой, не было занято посторонними личностями типа Игнатова. Так что, доктор Астахов, как мой старый друг, мог бы и помочь женщине найти свою судьбу! – она озорно улыбнулась и подмигнула ему. – У тебя там в восьмой палате симпатичный мужчина лежит вполне подходящего для меня возраста.
- Рудаков? Есть такой. Имеешь на него виды, Ниночка? – он удивлённо приподнял бровь, но на душе стало легче. Если Нинка шутит, то значит не всё так плохо и жизнь продолжается!
- Имею. Узнай-ка ты, Глеб Александрович, не женат ли этот красавец и чем болен? Если он свободен, то очень тебя прошу, вылечи его и передай в мои добрые, нежные ручки.
Глеб засмеялся и ласково чмокнул медсестру в макушку.
- Непременно, Ниночка, непременно! Для тебя, душа моя, вылечу кого угодно.


Двадцать девятого числа Глеб пришёл на работу, мысленно планируя день, переоделся в подвальной раздевалке и только поднялся к себе на этаж, как в ординаторскую заглянула дежурная медсестра.
- Глеб Александрович, там вас какая-то странная тётка спрашивает.
- Где? – Глеб удивлённо вскинул голову от груды историй болезни на своём столе.
- На улице у входа в клинику.
- Так пускай поднимается сюда.
- Не хочет. Очень просит, чтобы вас кто-нибудь позвал вниз на улицу.
- На улицу? Хм… странно.
Глеб встал из-за стола и отправился вниз, гадая, кто ж эта загадочная «странная тётка». Пришлось снова спускаться в подвал, чтобы забрать из персонального шкафчика куртку и накинуть её на плечи. Раннее ноябрьское утро сразу дохнуло в лицо сыростью и холодом, едва Глеб вышел на улицу. Голые громады деревьев в университетском скверике жалобно дрожали под порывами стылого ветра. Глеб тоже поёжился, плотнее запахивая куртку на груди и оглядываясь по сторонам в поисках странной просительницы.

И сразу узнал свою необычную пациентку. Сазонова Вера Петровна шла к нему от уличной скамейки широкими мужскими шагами, поправляя на плече чёрный рюкзак, с каким мальчишки ходят в школу. Рюкзак был таким потрёпанным, будто им играли на переменах в футбол, используя в качестве мяча.
- Здравствуйте, доктор!
- Здравствуйте, Вера Петровна. Что это вы придумали? Пойдёмте на отделение. Я не веду приём пациентов на улице.
На лице Сазоновой с грубоватыми мужскими чертами ясно читалась растерянность.
- Доктор, я не могу лечь в больницу.
- Это ещё почему? Я же вам объяснял, что операцию надо делать как можно скорее, – Глеб начал мёрзнуть, от чего раздражался и даже злился.
- Никто не захотел взять мою собаку даже на время, – женщина покачала головой и невесело усмехнулась. – Вы говорили, что мир полон добрых и отзывчивых людей. На мою долю, видимо, таких не досталось. Так что извините, доктор, за беспокойство. Буду уж доживать свой век сколько осталось. Простите.

И повернулась уходить, обречённо ссутулившись. Глеб схватил её за плечо.
- Вера Петровна, так не пойдёт! Я не могу вас отпустить. Без операции вам не выжить. И что будет делать ваша собака, когда вы умрёте?
В глазах Сазоновой блеснуло слезами такое отчаяние, что больно было смотреть. И Глеб предложил:
- Давайте сделаем так: вы сейчас поедете домой, возьмёте все документы для госпитализации, захватите свою собаку и к пяти часам приедете сюда. Я заберу вашего пса, а вы ляжете в больницу. Я живу тут недалеко, минут десять пешком. Пока вы лечитесь, собака поживёт у меня.
- Вы серьёзно, доктор? – голос дрогнул и охрип от сдерживаемых эмоций.
- Серьёзней некуда. Нельзя вам без операции, Вера Петровна, никак нельзя. Договорились? Так что жду вас к пяти часам. Не опаздывайте.
Пока он поднимался на свой этаж в голову пришла вполне разумная мысль: а если у этой Сазоновой собака – волкодав или сенбернар? Где ж разместить такую махину в маленькой однокомнатной квартирке? Вот Любаша обрадуется!..


Ровно в пять вечера он стоял полностью одетый на крыльце клиники, а от скамейки к нему шла утренняя посетительница. Видавший виды пуховичок, грубые мужские ботинки, потрёпанный рюкзак на плече.
- И где ваш волкодав? – спросил Глеб, заглядывая за спину пациентке.
Женщина не ответила, но расстегнула ворот пуховика и извлекла из-за пазухи… крошечную коричневую собачку породы тойтерьер с непропорционально большими, острыми ушами и сонными, круглыми глазками.  Маленькое существо поморгало и сладко зевнуло во всю пасть, продемонстрировав два ряда мелких белых зубов и трогательный розовый язычок.

- Господи боже мой! – выдохнул Глеб, с неподдельным удивлением уставившись на собаку. – Я-то думал у вас какой-нибудь алабай, не меньше, а тут… Да это даже не собака, а какое-то микроскопическое существо.
Он подошёл и, протянув руку, осторожно почесал пальцем мягкое собачье ухо. Песик потянулся и стал обнюхивать острым носиком его ладонь.
– Кусается? – на всякий случай поинтересовался Глеб, а в душе уже разливалось тёплое и мягкое умиление от одного вида этой крохотульки.
- Что вы, доктор! Бэмби очень добрая девочка и ласковая. Она никого обидеть не может, а вот её… - Вера Петровна просительно посмотрела на Глеба, протягивая ему собаку. – Вы следите за ней, чтобы больших собак рядом не было, а то вдруг что…

В голосе женщины зазвучали материнские тёплые нотки, а черты лица разгладились, стали мягче и нежнее.
- Не беспокойтесь, прослежу, - заверил Глеб.
Взяв существо в руки, он понял, что крошка вполне может уместиться на одной его ладони. Мда, за такой точно глаз да глаз нужен. Придётся не только следить, чтобы какая-нибудь большая собака её не обидела, но и чтобы самому не наступить ненароком.
Он расстегнул куртку и засунул своего нового квартиранта за пазуху. Сердце замерло на мгновение от ощущения крошечного, но горячего тельца, прижавшегося к груди. Как же бьётся сердечко у этого малыша! Боится, крошка…

А хозяйка собаки вытаскивала из рюкзака какие-то пакеты.
- Вот, доктор, её корм и шлейка с поводком. Кормить надо два раза в день, выгуливать тоже два раза. Я вот тут две мисочки положила, одна для корма, другая для воды.
- Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, - бормотал Глеб, принимая набитый пакет.
- Вы добрый человек и доктор хороший, - Вера Петровна подняла на него полные слёз глаза, - позаботьтесь о моей девочке, пожалуйста. Если что-то со мной случится…
Глеб замотал головой и положил свободную руку на плечо женщины.
- Ничего не случится, Вера Петровна! Всё будет хорошо. Вас прооперируют, а ваша Бэмби пока поживёт у меня, – он снова заглянул к себе за пазуху, где, свернувшись клубочком, сонно посапывала собака. – Ну что, волкодав, пошли осваивать свою новую среду обитания? – и, повернувшись к пациентке, добавил: - Поднимайтесь на третий этаж, второе отделение. Там вас уже ждёт дежурный доктор Ярцев Всеволод Борисович. Он вас посмотрит, оформит историю болезни и устроит в мою палату. А завтра с утра я уже сам возьмусь за ваше лечение.


Люба встретила Глеба недовольно нахмуренными бровями и резким возгласом:
- Это что ещё такое?!
- Это Бэмби. Она поживёт у нас немного.
Глеб вытащил собачонку из-за пазухи и опустил на пол в коридоре, а сам стал раздеваться. Крошечное существо мелко дрожало и испуганно озиралось по сторонам, переступая на месте тонкими длинными лапками. Эти лапки и большие уши и правда делали ее похожей на оленёнка.

- Вот только собаки нам не хватает, Глеб! Знаешь сколько от животных грязи в доме бывает? – возмущалась Люба. Она стояла напротив, уперев руки в бока и загораживая собой путь в квартиру. – А ещё от них бывают блохи!
- Люб, ну ты что? Никаких блох у неё нет, а грязи от этого крошечного существа будет совсем немного. Ну не с кем было её оставить, а хозяйке надо срочно оперироваться.
Он нагнулся, подхватил с пола собаку и, отодвинув в сторону Любашу, прошёл на кухню. Нового обитателя квартиры надо было накормить, напоить, устроить спать. О том, что он сам голоден, Глеб как-то не подумал. Все его мысли были обращены на маленького зверька.
- И надолго он у нас? – недовольно вздохнула Люба.
- На пару недель, максимум на месяц.
- Ох, ничего себе!.. Целый месяц мне придётся полы мыть и грязь за этой тварью вывозить?
Глеб повернулся и посмотрел на Любу таким взглядом, что она фыркнула и отвернулась, замолчав, но замолчав с явной обидой.

Устроив собачку в коридоре на коврике из старого махрового полотенца, Глеб поставил перед ней миски с кормом и с водой.
- Ешь давай, оленёнок, - посоветовал он, придвигая миску с едой ближе. Но Бэмби только дрожала всем своим крошечным тельцем так, что тряслись крупные уши.
- Чего она так трясётся? – спросила Люба, с презрительным любопытством разглядывая собаку, - больная, что ли?
- Не больная. Просто ей очень страшно и одиноко. Представь себе, что чувствует лилипут, попавший в страну великанов? Всё вокруг чужое и огромное, просто гигантское! А хозяина нигде нет, исчез куда-то. Конечно, страшно.

Не притронувшись к еде и воде, Бэмби продолжала сидеть на своём месте, даже не обследовав квартиру. Страх перевешивал природное любопытство.
Стали ложиться спать. Глеб с беспокойством поглядывал на маленькую собачку, решая для себя вопрос: не взять ли её спать к себе на диван? Но стоило только заикнуться об этом, как последовал такой шквал возмущения со стороны Любаши, что Глеб предпочёл отказаться от сомнительной идеи.

Хмурая ночь сгустилась за окнами. Моросивший весь день дождь сменился мокрым снегом. И влажные белые хлопья, подхваченные порывами ветра, шмякались в стекло и медленно сползали по нему неровными мокрыми кляксами. А в коридоре скулила собака. Высокие монотонные звуки, как трассирующие пули, разлетались во все стороны по квартире и попадали прямо в сердце, разрывая его на части, столько в них было тоски и отчаяния. Потому что невозможно было остаться равнодушным к этому жалобному плачу.
- Да заткни ты эту шавку! – потребовала Люба, ткнув Глеба кулаком в бок.

Глеб полежал ещё немного, вздыхая, а потом встал с дивана и пошёл в коридор.
Он присел на корточки возле скулящей собаки и ласково погладил её по спинке, приговаривая:
- Ну чего ты плачешь, Бэмби, причём плачешь, как человек? Плохо тебе без хозяйки, страшно? – Поднял зверька на руки и пошёл в кухню, прижав к груди. – Всё же хорошо будет. Чего ты так волнуешься?
Собачка снова задрожала всем своим маленьким тельцем, бросив на Глеба умоляющий взгляд карих, чуть навыкате глазок. В них блестели самые настоящие слёзы. От этого взгляда сердце Глеба болезненно сжалось, и он только крепче прижал к себе собаку, сверху прикрыв тёплой ладонью.

- Бедное ты маленькое существо, ну не плачь, пожалуйста, а то я тоже сейчас расплачусь вместе с тобой, – он сел на табуретку возле кухонного стола и прислонился спиной к стене, продолжая поглаживать Бэмби по гладкой, шелковистой шёрстке. – Ох, как я понимаю теперь твою хозяйку! Вот попробуй бросить такую кроху даже на один день – инфаркт себе заработаешь от переживаний. Проще от операции отказаться себе в ущерб. Но ты не бойся. Всё будет нормально с Верой Петровной. Я её прооперирую, вылечу. И она вернётся домой к своей маленькой питомице. Не плачь, Бэмби, здесь тебя никто не обидит. А на Любу просто не обращай внимания. У неё сегодня плохое настроение, а так она вообще-то добрая и заботливая. Не бойся её.

Так он разговаривал с собакой, шепча что-то успокоительное в настороженные большие уши. Бэмби перестала скулить и, кажется, внимательно прислушивалась к его словам, но всё ещё дрожала. В конце концов ближе к полуночи усталость, переживания, а также исходящее от человека тепло и ласковые поглаживания сделали своё дело. Карие, чуть навыкате, заплаканные глазки закрылись, и малышка заснула.

Не спуская собачку с рук, Глеб достал пустую обувную коробку из шкафа в коридоре, постелил на дно свой шерстяной шарф, подаренный на прошлый Новый год доброй Катериной Васильевной, и осторожно, стараясь не разбудить, положил в коробку спящего зверька. Коробку он поставил у дивана, а сам лег под одеяло.

Ещё долго он не мог заснуть, настороженно прислушиваясь к сонному дыханию из коробки. Собачка спала, но иногда, видимо увидев что-то во сне, вздрагивала и всхлипывала. Тогда Глеб опускал с дивана руку и накрывал ладонью беспокойную кроху. И кроха успокаивалась, снова начинала дышать ровно, мирно посапывая во сне.

http://proza.ru/2020/09/22/463