Ренессанс

   Девяностые, лично для меня, отрезок тяжелый, и не по быту или материи, а по бытию-состоянию.
   Вроде, все получалось - не упал, не уехал и не сгинул, напротив, заскочил в правильный вагон, сменил профессию, получил третье высшее, стал востребованным юристом.
   Обрел связи, клиентуру и влиятельных друзей, вернулся в центр - квартира, контора, заграница, но душа просела капитально - забросил книги и джаз, гитару и мечты.
   Ну, правда, какие  фантазии, алые паруса или космические перелеты, когда на уме клиенты и суды, заработки и связи, благополучие, статус и положение.      
   Тут впору железные двери, охрана и сигнализация - подальше от, поближе к.
   Элита.

   И в какой-то момент, даже сам не знаю в какой, струнка оборвалась, скорей, одна из многих, но почувствовать почувствовал -  потянуло наружу - туда, где пахнет улицей и Свободой.
   Именно тогда  случился малый Ренессанс - те, кто казалось исчез в мутном потоке перестройки, упал, сгинул, пропал или отъехал, вдруг поднялись на поверхность. Оказалось, живы и невредимы, чего-то сделали, добились или не сделали, достигли или профукали, поднялись, упали и снова встали, тем не менее - здесь, на месте, совсем рядом - двор и лавочка, улица или кафушка, бар или подвальная забегаловка.

   Вообще, небольшой отрезок вдоль Свободы, тот, что между проспектом и любимой улочкой Тимирязева, когда-то тишайшей, зеленой и благостной, а теперь расширенной и проезжей, уникален во всех отношениях.
   Центр, не шумно-машинный, а уютно-зеленый, общинный, дворовый, не замкнутый или по-рабочему хмурый, напротив - открытый и приветливый.
   Без драк или ругани, жлобства или мошенничества.
   Разве, по мелочи - ну дык, кто теперь хорош, дуб - осел, березки - тупицы...

   По правой стороне, тогда еще невырубленной или недорубленной, с широкими тротуарами, лабиринтом сиреневых кустов и акаций, располагались "Самсон" - питание для атлетов и магазин учебных пособий, итальянский гастробар и любимый Твист, Венецианский дворик - все называли его дворником, помпезный, с претензией на заоблачность, и небольшой, полностью скрытым  высоким кустарником, продуктовый с зонтичным летником, шаг назад - Юлькина наливайка, сделанная из парадного подъезда - лестница плюс крохотный  прилавок, кега с пивом, водка, сигареты и шампанское, большой салон Найфл - компы, телевизоры, холодильники и офисная мебель, сберкасса, невзрачная и облезлая - небольшое сумрачное помещение с высокой стойкой и терпеливыми кассиршами, еще советское, где пасся весь центровой пенсион -  бабушки и дедушки с бесконечной чередой непонятных сумм и секретно-мелким шрифтом, мужья, хмуро исполняющие коммунальный наказ или молодухи с колясками.

    Левая была не менее интересной. Железнодорожные Кассы, некогда важные, модерново-помпезные, сплошь витринные, занимавшие оба этажа большого дома, с огромным плакатом "СССР - великая железнодорожная держава", а теперь порезанные и почиканые коммерческой арендой, с бильярдным залом и круглосуточной барной стойкой - как-то ранним утром, не поверите, пять  утра - забрел за парой оживляющих глотков и наткнулся на грустного седого человека в потертом кожаном плаще - стареющий, подконьяченный мачо,  делать нечего, выпили, сгоняли три партии, выяснилось, хорошо знает тестя, мало того, ласково называет то Юркой, то Юрком, то Юрычем, недвусмысленно давая понять запредельную близость знакомства, или понтово оформленный, но  редко посещаемый бар с выходом на Тимирязева, где нас с Бондом повязали в день поминок по Петрику, правда, быстро отпустили, после чего его наказали на целую неделю - отобрали ключи и не выпускали даже на опохмел, стриптизный ресторан Аэлита - черные гладкие полы, подвесной потолок, тоже черный, на котором было приклеено, может прикручено, то ли Солнце, то ли Сириус - нержавеющая сфера с длинно расходящимися лучами, блестящие, удобные для голых танцев столы и многогранный дискотечный шар, а буквально за стеной - бар из закоулков и отдельных номеров, где вечерами уныло ощипывал гитару странный молодой человек и которого по-матерински жалели дамы, нижний буфет с верхними блюдами и паленой водкой, еще раз бар, теперь уже деревянными кабинками, шашлычно-армянская веранда, магазин эротических товаров с игривой стрелочкой поверх кружка, приподнятое на два пролета кафе с весьма недурной кухней и симпатичной барменшей.

   Центральным, самым посещаемым и возлюбленным - точкой сборки, началом начал, карнавальным стартом и поздним финишем был Твист - я на минутку, жарко, кружку пива, и побегу - так начинался почти каждый вечер.
   Потом, когда шла вторая, внезапно появлялся друг, подруга или просто знакомые и  следовало предложение продолжить  или закусить -  сотка, другая, цатая, всем шампанского и танцы.
   Или дискотека, бильярд, а потом, уже стопудово последний, посошок, который заканчивался Балтикой-семь на ближайшей скамейке.

   Стас с Иркой или без, большой Женька - в то время издатель поэтический газеты, которому что-то хорошее написал сам Вишневский - разумеется, не создатель врачебной мази, а поэт лирик-сатирик "внезапно кончился диван", на пару с бородатым очкариком или невысоким, архитектурно образованным евреем, футбольная мини-команда - хозяин фабрики мебели Сашка, его торговый агент Толик, подручный Ленчик, их братья Сашка и Сашка, два юриста-футболиста, бешеный патриот с триколором на древке, волшебно-юные официантки,  угрюмо-серьезный хозяин заведения, любитель ночных дискотек Димка, который по совместительству значился родным братом большого друга главного олигарха, иногда сам олигарх, а иногда его красавица дочь с подругами, Лелик-таксист, который с удовольствием развозил девчонок по дискотекам, доктор Игорь с ветреной студенткой, знаменитый сценарист Виктор Петров - автор фильма "Барак", друг Саши Каунова  и молчаливый любитель кофе, Фред с супругой - на субботнее пиво с креветками и двухчасовой треп за Израиль, евреев или анекдоты с мацой, потешно-серьезная банда дяди Коли - Николай Иваныча, человека женатого, когда-то служившего на средних должностях строительно-снабженческой части, человека при строгом костюме - местами лоснящемся и потертом, но безупречно черном, белой рубашке и галстуке, подстриженного и конкретного, человека, который в целях улучшения состояния тела утром принимал  ледяную ванну - Тимур и его команда - однорукий бандит, говорили, управляющий турбино-обанкроченным заводом, еще директор заброшенного НИИ - плотный, кучерявый мужик, который сходу выпивал графин под "вкусные" пельмешки с майонезом, и две жутко наштукатуренные  дамы - прям, Сцилла и Харибда, мимо не пройдешь - одна огромная, шумная и настырная, другая потише и поинтересней, но обе на гране фола, силовой заместитель губернатора с крепышом из думы, следаки из шестерки и менты из батальона охраны, азербайджанские ребята в кожанах - вежливые и приветливые, одноклассник Коля - водитель крупного авторитета, а может вовсе завгар, который однажды познакомил меня с Мишей Плоткиным, Петрик, царствие небесное - приехал с охоты, продолжил, и заснул в гараже под гул работающего двигателя, мужская половина нашего подъезда, Царя и его омоновские сослуживцы, вечно поддатый, с начищенными до блеска золотыми цепочкой и перстнем, глупо улыбающийся Бекет с пипидастером в руках - они с женой держали полуподвальный пельменный цех, чаще, его жена, охочая до пива и запретной любви, девочка с крысой на плече - младая наркоманка, которую приходилось силой доставлять в родные Палестины, еще одна девочка-мальчишка, поговаривали, лесби - скорей всего, так и было, плохо другое - умерла совсем молодой, экстравагантная красавица Любаша - да, да, та самая Люба из обреченного круга пустоты, а тогда активно светская, знаток секретов и милых шалостей сильных мира сего, староклассник по кличке "кишки" - два пива, три водки, вечно пытающий занять сто долларов на весьма прибыльный бизнес - глинтвейн-салон с фишкой из табачных листьев, Косякин - Саша, Шура, Саня, умнейший, образованный, милейший,филигранно балансирующий на грани алкоголизма и пьянства - пробавлялся фото-кино съемкой, и чтобы утром быть огурцом вечером, уже после последнего злоупотребления выпивал две горсти таблеток, или Петрович - туземный философ от голографии-вчера, Юрка Коваль - бывший межвузовский снабженец, заходил по субботам, и только после бани, аккуратно пил три по сто и шатко убывал на автопилоте, чиновники из госимущества или комитета экономики, в будущем великий, а в том настоящем, простой юрист Мишка, бывший тесть, который поставив машину, обязательно заворачивал на кружку пива, продавщицы из соседнего обувного или продавщицы из соседней одежды, парикмахерши с ближайшей цирюльни, поставщики пиццы и бургеров, торговцы книжных развалов под руководством легендарного Джетро - именно он продал мне Баяна Ширянова, мало того, вечером прибежал на литературный капустник, и низкопольный, похожий на Оби-Вана начальник охраны "Трех поросят" - знаменитой тогда дискотеки, занявшей место студенческой столовки, припомаженные менеджеры салона Найфл, а еще просто друзья, просто знакомые и просто прохожие.
   Вавилон, всех не упомнишь.

   И конечно, дамы - отдельная песня. Красивые до умопомрачения, что самое главное, нормальные, человеческие - теплые, искренние, воодушевленные или расстроенные, улыбающиеся или с грустинкой, болтливые и хмурые - девки, девочки и девчонки - свои, наши, родные.
   Лучшего человечество так и не создало.

   Красавица Юля, бухгалтер из поросят - высокая, стройная, черноокая и черноволосая, всякое знакомство с мужчиной, пусть совершенно мимолетное, рассматривающая как пролог к официальному предложению руки или сердца.
   Белокурая Аленка, тож бухгалтер - стремительная полька, вечно влюбленная, правда, в разных кавалеров.
   Другая Юлька - пышнотелая хохлушка, оставленная мужем при деньгах и шмотках, бесстрашная и веселая.
   Волоокая барменша из гастробара,  Блоковская дама, молчаливая и загадочная - Бекет неоднократно пытался, подкатывал, мило шутил, пьяно целовал руки, увы, всякий раз выпадало пусто.
   Наташи, Юли, Светы, Ирихи и Маринки, Анечки и Линки, Татьяны и Оли - золотой фонд человечества, краса и гордость нашей Свободы.

   Народ вальяжно перемешался туда или сюда, встречались, обнимались, пожимали руки, пили брудершафты или мировую, бегали курить или просто посидеть вдвоем.
   Волшебные дни - томные, солнечные, золотые - дни, полные надежд и желаний, легкой грусти и волнующей близости.

   Но всему свое время -  время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать, время обнимать, и время уклоняться от объятий, время искать, и время терять, время молчать, и время говорить...
   Ветхий Завет, Книга Екклезиаста или Проповедника, глава третья, начало.