Роман Сказание об Александре Невском книга вторая

                132

КНИГА   В Т О Р А Я

Н А   В Е С А Х   С У Д Ь Б Ы


С утра подул попутный юго-восточный ветер.
На насаде установили небольшой парус. Гребцы, на буксирующих лодках, сразу почувствовали облегчение. Но Савке с Яковом на большой ладье стало управлять тяжелее, ибо ее то и дело прижимало к правому берегу. С каждой минутой возрастала угроза сесть на мель Рулевым приходилось шестом или веслом отводить нос ладьи от приближающего берега.
Ветер усиливался. К полудню лохматые белесые облака заслонили солнце.
Александру стала ощутимее качка волн.
Несколько часов подряд гребцы и рулевые боролись с бушующей стихией. К вечеру пошел дождь. В палатке стало темно. Зажгли свечу. Но от вырванного порывом ветра угла палатки, свеча угасла.
Рада тотчас же принялась подправлять край палатки под постель князя. Набежавшая волна сильно качнула насад. Захарка прижался от страха к приемной матери.
- Тетя Лада, мне стлашно… Утоним…
Александр положил руку на голову Захарки, успокаивающе сказал:
- Не утонем, Захарка, Рада, вели Якову причалить…
                133
Рада взглянула на Александра, поняла – остановку делает ради мальчонки.
- Ярославич, торопиться надобно, - осторожно намекала она о продолжении пути, - а страх Захарки пройдет…
- Нет, Рада. На земле покойнее и буря не страшна. На воде шторм опасен… Вели Якову причалить. К ночи дождь сильно пойдет. А ночлег нам все едино не миновати.
Рада, подняв кошму у входа, выскочила на ружу. Яков, заметив ее , спросил:
- Што князь?
- Велит причаливать на ночь…
- Так ить рано ишо, - пытался он перечить.
- Велит, - повторила она и скрылась в палатке.
- Насад причалил у прибрежного хилого кустарника.
Порывистый ветер, то на время стихал, то на время бесился с новой силой. Яков и Савка, поддерживая под руки, ослабевшего князя, свели на берег.
Гребцы перетащили с лодьи неразобранную палатку и постель Александра на сушу. Ве были заняты делом. Гребцы закрепляли на ночь у берега насад. А Рада переносила кое-какую рухлядь и мешки со снедью. Ей помогал Захарка. А потом он мимо Александра тащил тяжелое весло. Князь с горечью подумал: «Вот все при деле, даже глуздырь и тот помогает, один Невский хоробит отдался немощи…»
Укрепив насад и вытащив на берег буксирующие лодки, люди, размещались кто где как мог.
Некоторые гребцы укрылись от дождя, устроившись на земле под своими лодками. А в палатку князя кое-как втиснулись Яков, Савка, Ратмирка и Рада с Захаркой. Дуборляй проводив несколько первых застав монгольских воинов, вернулся обратно в Сарай-Берке.
Рада из мешка вытащила несколько хлебных сухариков, раздала присутствующим, предложила и князю:
- Ярославич, не хочешь ли и ты сухарика?
- Нет, Рада. Не принимает моя утроба более ничего, - а после паузы многозначительно добавил, -видно досыта напился ханского кумыса… Подкрепляйтесь вы, да не забудьте гребцов-то…
Яков успокоил Александра:
- Брынзы и сухарей уж я им отнес.

                134
Смеркалось. А дождь не переставал ни на минуту, как и предугадывал князь. Савка и Ратмирка, утомлённые за день сидения, уснули. Яков устроился на скамье, примостившись к Раде. Она часто приподнималась с места. То поправляла на князе, сползающее одеяло, то заменяла подгоревшую свечу, то ей казалось, что ее приемыш неловко лежит, ворошила его, или заметив выступивший пот на лице князя, осторожно вытирала… А напоследок коснулась холодной рукой горячего лба Александра, полушепотом спросила:
- Опять жар?
- Да што-то знобит. Испить бы чего. Не осталось ли отвара кошачьего корня?
- Малость есть.
- Малость есть.
И Рада тут же налила из глиняной баклажки в серебряный Савкин кубок отвар из корней валерьяны, подносила к пересохшим губам больного. А князь испив, на некоторое время успокаивался, закрывая глаза.
Яков, смежив веки, делая вид, что тоже дремлет, думал о своем: «Любит она его. Ох, как любит!»…
Теперь ловчий, ревновал умирающего князя к Раде, кажется больше чем к Брячиславне: «Опять он встал на моем пути, - продолжал он мысленно рассуждать полочанин,напрасно я выехал из родного Полоцка с княгиней… Всю жизнь любил и страдал рядом с ней. Страх брал перед князем. Ненароком нельзя было словом обмолвиться с любимой. Предан остался до конца ему и ей» … А повинны ли они передо мной? Нет. Брячиславна, ведаю, тайно любила меня. Даже привезла для меня лучшую девку из Переяславля, мыслила, женюсь - все забуду. Ан нет. Она не по нраву пришлась. Душа к ней не лежала. А Савка и поныне счастлив с нею и небось ужо во сне свою семью зрит.
Но вот она рядом и опять не как у людей, не везучий видно я … Верная другому сердцу. Чувствую ее теплоту. А душа не рядом. Она с ним. Умри Ярославич-не задумываясь ляжет с ним в гроб, яко бывало в языческие времена Даждьбога. Своенравна. Однолюба… А вернется на Русь, может статься и знов удет в монастырь. Ибо в миру жить разучилась… А коли князь выздоровеет и возьмет ее к собе ключницей, альбо в дворню служкой, не отдаст мне… Его воля. Заговорить с ней? Не время… Где же найти силу оторвать ее от князя и от веры во Христа? Толь бы до Володимира, там Васса встанет на ее пути. Да и сам Александр, кажись, целомудреннее
                135
свого батюшки Ярослава. А тот горячий поцелуй, уподобляется ли он сестринскому? Одна толь правда, воочию он от нее нее ныне ништо не требует… А поднимается на ноги? Кто ведает што у него на уме. Хотелось бы верить…Ладно. Стану служить ей и ему. Переборю ишо раз себя…»
 Мысль его прервал Александр, хрипловатым голосом прошептал:
- Рада, поверните меня на левый бок.
Видя, что одной повернуть князя не в силах, Рада, боясь потревожить Савку и Ратмирку, дотронулась до руки Якова. А когда он проглянул, попросила:
- Яков, подмогни повернуть князя.
Он внутренне ожидал от Рады любого приказания или просьбы. И был готов исполнить их с радостью. Ибо твердо знал, только в этой беде, которая сблизила, может породнить их душевное чувство неразрывной дружбы.
Все чаще Яков ловил на себе пристальный доверчивый взгляд Рады, от которого смущался как маленький ребенок, ощущая тепло на сердце.
Повернуть князя на левый бок, Яков предложил Раде:
- Подремли малость я постерегу князя.
Рада посмотрела на Якова добрыми глазами, сердечно отозвалась:
- Нет Яков, набирайтесь вы сил. Сам сказывал, заутро стрежень проезжати станем, тяжкий день будет. А я все вынесу, лишь бы скорее до дому.
- ХХ –
После венчания Александра на Новгородский стол, Ярослав Всеволодович ранней осенью выезжал в Киев. Небольшая дружине стояла наготове у ворот Юрьева Городища.
Проводить его вышли приближенные бояре и сын Александр, который шел рядом, прислушиваясь к последним отцовским наставлениям. Позади шли наставники и пестуны молодого князя Федор Данилыч и Аким.
- Опирайся во всем на советы Данилыча и Акима… Данилыч, - круто обернувшись назад, позвал старика.
- Што велишь, Всеволодович? – откликнулся старый пестун.
- Вот оставляю на вас с Акимом Александра. Берегите и помогайте ему советом и делом… А ежели што взыщу с вас…
Аким видя, что князь обращается к обоим советникам на равных, приблизился вместе с Данилычем, не смог умолчать, скороговоркой чеканил:
                136
- Всеволодич, так не впервой же… пологайся яко на самого себя… Живота не пожалеем за княжение Новгородское, - заверял плутоватый законовед.
- Не ведаю, яко тамо у меня в Киеве сложится дело… Зовут на стол, а может статься от ворот поворот. Альбо они себе, а я собе. Дружина не велика, случаем и обуздать строптивых нечем. А новому князю след свою дружину крепить и на коня сажать. Оружие через купцов заморских доставайте. Платите хоть вдвадорога. Ведай, без дружины ты не князь. Да от своих мечников, кольчужников, щитников в откуп все бери. А ты Аким, смотри у меня, будь с должниками податей по строже. За казну ты в ответе.
- Всеволодич, не беспокойси. Никому послабления не дам. А всем челобитчикам хвосты наломаю.
- Ну а ты Александр Ярославич, отныне самовластитель, я те не указ боле. Княжуй! Будь здрав!
Отец и сын обменялись рукопожатием, троекратно, по обычаю облобызались. 
Затем старший князь прощается с провожающими, садится на подведенного коня, отъезжает с дружиной за ворота.
Долгим грустным взглядом, Александр провожает удаляющегося отца.
Ни разу не оглянулся назад Ярослав Всеволодович, отъезжая подумал «Вот батюшка и развязал тебе руки Александр Ярославич дал волю будто молодому соколу, властвуй. Давно мечтал стать самостийным князем. Исполнилось желание твое-вырвался из под опечного крыла. Лети, лети! Повелевай народом буйным, народом строптивым, гордым, свободным. Да смотри не ошибись! Пойдет ли за тобой народ твой? Захочет ли исполнять волю твою? Найдешь ли ключ к сердцу его? Оплатит ли он тебе добром за добро, любовь за любовь! Поживем узрим…»
- ХХ -
 - Данилыч, ким образом нам дружину собрать? – обратился за первым советом, возвращаясь в княжеские хоромы Александр после проводов отца к пестуну.
- Мыслю не след торопиться. Набегов не отколь не чутко, а дружину содержати, излишне себя обременяти.
- Эх, Данилыч, Данилыч! Не выйдет ли у нас подобие тому незадачливому охотнику, о котором издавна в народе рекут, коли на охоту идет, собак кормит.
- А я мыслю Ярославич, мы уподобляемся смерду, который и во сне видит добрую упряж, а не коня, - ответил учитель.
                137
- К чому загадка?
- Все к тому, што дружину соберешь, а вооружить – то ее нечем…
- Ах, вот как! Тогда поедем к немецким купцам, закажем мечей. А кольчуг нам Игнат-Кольчужник наплетет, щитов – Гаврила-Щитник наготовит, а ЯкуСедельник с сыном Сбыславом, сказывают вернулся из Володимира и уж закупил седельной кожи у Степана Твердиславича – наделает седел. Вдобавок кликнем клич, охотники из бояр найдутся и придут в своем вооружении, да и пай внесут. Вот те и дружина в сто – двести воинов.
- Коли б все тако содеялось по словам твоим – по сказочному. Да по ровну месту шли варяги, да помешали им овраги.  На это Александр с неприязнью взглянул на Данилыча и недовольный тем, что наставник во всем перечит ему и чтобы показать свою волю ему и что отныне он не ребенок, порывисто шагнул вперед и быстрым шагом повернул к конюшням, на ходу крикнул:
- Мишка, седлай коней!..
- ХХ -
Бабье лето было в разгаре. Полуденное солнце не столь щедро обогревало ильменские просторы, как это обычно бывает в разгар лета.
Александр, только что вступающий в настоящую жизнь, чувствовал себя бодро  и самоуверенно. Все вокруг его радовало.
Выехав из городища в сторону Новгорода он увидел слева от дороги, как Волхов тщетно впитывает в себя просторные воды Ильменя и уносит их мимо Великого города в Ладогу. Про себя подумав: «А может тако случиться, проснуться новгородцы в одно утро и увидят, Ильменя то и нет. Оказывается Волхов в одну ночь всю воду переправил старшей сестре Ладоге»…
Но вслух Александр поостерегся высказать такие фантастические мысли своим спутникам. А тут они как раз въехали на окраину города. Вдали, на противоположной стороне широкой реки, над деревянными строениями возвышались купола Святой Софии. Там за этими белыми стенами месяц назад от получил силу и власть князя Новгородского. Там он увидел в новом обличии цветущую девичью красоту Рады, образ который на одно мгновение предстал перед ним, заслонял собою все дела. От чего защемило сердце молодого князя.


                138
Белый, как снег жеребчик, сдерживаемый Александром, резво шел на два корпуса впереди лошадей Мишки и Савки. А позади, на некотором расстоянии, ехал недовольный затеей своевольного пестуна, Федор Данилович.
Переехав Вечевую площадь и миновав Ярославов двор Александр повернул в торговые ряды.
Идущие навстречу горожане с покупками, завидев молодого князя издали жались к заборам, останавливались, снимали шапки, низко кланялись. А женщины и девицы, посторонившись, влюбленно во все глаза смотрели на очаровательного юного князя.
На большом торгу идет оживленная торговля разнообразными товарами. Куда не посмотрит Александр, всюду шум и веселые призывы купцов и ремесленников, сбывающих свой товар.
Напротив Александра красноречивый горшечник зазывает к себе покупателей шутками-прибаутками.
В левой руке от держит глиняный горшок и ударяет деревянной ложкой приплясывая в такт:
- Эй, люди! Подходи выбирай!
И што любо, и што любо выкупай.
Злата нету-не тужи, не тужи
Гривну на руку ложи… Эх, ложи!
Несведущему Александру, все кажется интересно, он невольно залюбовался разноцветной толпой.
«Точно мураши в муравейнике», - подумал он. Но подъехавший вплотную недовольный наставник, распорядительно сказал:
- Чего уж тут, спешивайся! – он опять взял инициативу в свои руки, - Савка, сторожи коней. А мы до заморских купцов пройдемси…
Александр тотчас подчинился перстуну, спешился и пошел возле торговых рядов. Мишка шел обочь, а Данилыч немного позади.
Весть, что на Торжище прибыл молодой князь, в несколько минут облетела все торговые ряды: «Князь, князь!» На пути у Александра появились зеваки, которые нагло любовались им.
Он поспешил на немецкий двор.

                139
Иоганн Кинт тотчас заметив князя, прекратил торговать. И видя, что он направляется к Гооту, оставив вместо себя Фрица, прикрываясь покупателями, последовал за ним.
Генрих в это время отмерял аршином какому-то перекупщику зеленое сукно, заметив подходящего Александра, в пурпурной княжеской накидке, прекратил отмерять, сняв шапку, поклонился. И посмотрев прямо в глаза, приветствовал:
-Доброго здрафия кньязу Нофа горота!
- Прибылью торговать, дорогому гостю! – не расстерялся Александр.
- Плехо тофар купляйт, прибыль нет…
- Видно товар привез не тот… У нас рекут, неходовой.
- А какой тофар ходофой? Нам не ведомо…
- А новгородцы и доныне поминают тебя добрым словом за товар, привезенный шесть лет назад…
- Какой тофар, клеб?
- Да хлеб тогда был самым дорогим товаром. Спасибо, спасли Новгород от верной гибели… А ноне потребен обоюдоострый товар заморской стали…
Гоот от удивления поднял голову, вопросительно посмотрел на Александра, догадываясь, но не решаясь спросить, осторожно намекнул:
- Мошет пыть мечи? – И вдруг осекся, заметив неподалеку в толпе, пытающегося подслушать их разговор с князем, Иогана Кинта, который тщетно укрывался за спиной дебелого детины.
Теперь Генрих знал, что разговор предстоит тайный, позвал князя в торговый лабаз.
Внутри склада было темно и Гоот оставил дверь немного приоткрытой. Данилыч и Мишка последовали за князем. Снаружи у прилавка никого не осталось. Простоватый Генрих вовсе и не думал, что обнаглевший Кинт может настолько приблизиться к его лабазу, чтобы подслушать их разговор.
Оказалось, наоборот. Кинт обошел кругом прилавка, приблизился к полуоткрытой двери с другой стороны, прислушался к разговору внутри.
- Гофоришь, меч надо? – спросил князь Гоот, - а я мыслиль надобно тебе орала.
- до слуха Кинта доносился басовитый смешок Генриха.
- Да, дядя Гоот, пока мечи потребны, а придет время, когда лев станет пастись с овном на одном поле, тогда и мечи перекуем на орала.
                140
- О! То добре било б! – с искренним восхищением поддержал купец Александра. – Поняль, поняль. А школько меч потребно?
- Пять тыщ, - не раздумывая выпалил Александр.
- Фюнф Таузен гофоришь!? – удивился Генрих.
- Да, - серьезно подтвердил Александр.
 Тут все время насупившийся Федор Данилыч, едва сдерживаемый себя, видя что дело слишком далеко зашло, ибо молодой князь неудержимо разошелся, и пришло время образумить его, оборвал:
- Ярославич, а вешь ли што у нас с тобой и казны на пять тыщ мечей не хватит? Самое большое на тыщу, веди разговор, альбо и вовсе на пять сотен…
 - Мало! Не слухай дядя Гоот. Вези две тыщи, расчитаемся. Купец в раздумьи качает головой, испытующе переводя взор с Александра на Данилыча, видимо не знает кого слушать, потом загадочно, неопределенно сказал:
- То не можно…
- Пошто не можно? – Боясь, что все пропало, спросил Александр.
- Вывоз меча, оружий належен запрета…
- Яко ж быти? Нам мечи надобны? Обмысли дядя Гоот, можа… мы отблагодарим тя за то… Без пошлины торговать по всей Руси станешь, - опять по щедрости душевной вырвалось у Александра.
Данилыч снова незаметно в темноте одернул его за накинутый на плечи плащ. Поняв свою оплошность Александр попытался исправить свою ошибку:
- Ну ежели не по всей Руси, то по нашему Новгородскому княжению. Согласен, дядя Гоот? – и протянул ему руку подобно отцу, когда договаривался на поставку хлеба в голодный Новгород.
Купец, хотя и не совсем уверенно, но все же пожал протянутую молодым князем руку.
- Я воль! (так точно) Да, да шогласен – закивал Генрих.
- ХХ -
Лишь легонько дрогнула массивная дверь купеческого склада, за которой шли секретные переговоры, как сторожкий Кинт сразу же отпрянул от нее и скрылся в толпе.
А когда довольный первым самостоятельным  договором Александр, шагнул из-за двери, Мишка хотел опередить его, чтобы идти впереди, прокладывая дорогу, как
                141
встретился лицом к лицу с бывшим соседом Сбыславом Якуновичем. Мишка первым узнал Сбыслава и удивленный внезапным появлением его здесь, спросил:
- Откель взялси Сбыславка?
- С отцом вернулся из Володимера… Да погодь Михайло ноне речь не о том… и обратившись к Александру, сообщил:
- Княже! Вас який то купец часом подслушивал, вон он подался… в ту сторону.
Все увидели спину, удаляющегося от Генриховского лабаза, маскируясь среди толпы, купца Кинта.
Из топы кто то крикнул:
- То ж Кинт, купец-подлец! Опять коварство небось замышляет…
А другой голос говорил:
- По нем давно Волхов плачет…
- Што же будет? – обернулся к Генриху, встревоженный Александр.
- Иуда может статься предать тя.
- То шлехт (плохо) … Кинт донес Рига магистр Ордена, воин отбирай меч пудет… А Гоот купляйт стражу, мечи Новгород везет – и хитро улыбаясь, обнадеживающе похлопывает Александра по плечу…
- Постарайся, господин Гоот. – еще раз попросил Александр.
В знак согласия Генрих кивнул головой.
Сегодня Александру еще раз хотелось пройти по Торгу, на людей посмотреть и себя показать. Но Данилыч все такой же мрачный, первым направился к лошадям. За ним неторопливо шел Александр, осматриваясь по сторонам, то и дело, останавливая свой взор, на мелькнувших среди толпы разноцветных девичьих платках. И в каждой девице от хотел непременно увидеть Раду, а заодно запавший в его душу образ воинственной, милой Евпраксии-княгини Рязанской.
Не доходя несколько шагов до Савки, который едва сдерживал резвых лошадей, Александр услышал крики и тотчас увидел в стороне пьяного чернобородого мужика. Он размахивал руками и рвался зачем-то к князю:
- Пустите… я все ему поведаю… донеслись до Александра смутно тревожные слова, резанувшие по сердцу. И он понял, что они касаются его.
В это время Александр, делая вид, что ничего не слышит, нетороплива подойдя к лошади и взяв повод из рук Савки, легко поднялся в седло, нарочито стал поджидать, напористо приближающегося, опьяненного верзилу.
                142
Его черно смоляные. Взлохмаченные волосы, кучерявая борода, темно карие глаза и крючковатый нос – весь его внешний облик, напоминал разбойника с большой дороги. Какие-то люди, видимо его собутыльники, сдерживали за руки. Босоногий, в посконной рубахе, имел отвратительный вид.
Мишка не успел подняться в седло и , видя, что изрядно подгулявший ушкуй, чем то угрожает князю, став в оборонительную позу, для предосторожности, положив руку на эфос меча:
- Прочь от князя, ушкуй гулящий! Што те надобно?
Бородач вырываясь из рук товарищей, неистово закричал:
- Пустите!.. все едино пусть ведають новгородцы. Мы по указу князя Ярослава хлеб топили на Волге, а вы туто мерли с голоду.
- Што он там плетет? – повышая голос, спросил Александр.
Бородач, подняв голову, увидел перед собою князя, немного опешил, а затем вновь распаляясь и озираясь вокруг, как бы ища поддержки и сочувствия окружающих, хотел что-то сказать. Но Мишка опередил его.
- Ведомо во хмелю народ бунтует, ушкуй проклятый, его и слухать нешто…
Замешкавшийся Данилыч, оправляя лошадь, не успел сесть в седло, ожидал развязки с бородачом, прислушивался.
 - Ты кто будешь? – с напускной строгостью, спросил Александр.
- Я… Я… - заикаясь начал чернобородый, - я рязанский… Ну беглый… А што мне голову долой за правду?..
- Какую правду? Ты бунтарь и клеветник! – отрезал Александр.
- Я-то правду баю… а вот твой батюшко Ярослав Всеволодович посылал воинов на Волгу топить хлеб… А туто люди с голоду мерли…
От внезапной вести Александра, будто обухом по голове ударили. Он не сразу нашелся, что ответить наглому бродяге, вопросительно посмотрел на Данилыча, а тот не выдержав взгляда, как нарочно виновато отвернулся, делая вид, что не слышит. От бродяги юному князю свое замешательство не удалось скрыть. А обнаглевший бунтарь наступал уже с другой стороны:
-  А ишо, идут татары на Русь, тьма тмущая… Булгар ужо всех покоренили, и нам русичам то будя!


                143
От вспыхнувшей вдруг ярости, Александр побледнел. А затем на его лице появились багровые пятна, и, наконец не совладал собою, сдавленным голосом повелительно крикнул:
- Взять его! Довольно! В погреб! Завтра по другому запоешь!
- Што князь, не по душе? Правда-матка глаза ест… - подразнивал пьяный ушкуй.
Мишка и Савка, с присоединившимся к ним добровольно Сбыславкой, набросились на бородача и стали вязать ему руки.
У Александра испортилось настроение. Он тронув коня, отъехал немного, остановился. Вспомнились тяжелые голодные годы, когда в Новгороде люди тысячами умирали от голоду. Перед ним промелькнула печальная картина, горящего Славенского конца. Вот от вместе с Мишкой бежит по заснеженным узким улицам города, то и дело натыкаясь на закоченевшие трупы, валяющиеся в снегу. Затем перед его взором предстали голодные погорельцы с воспаленными от дыма и голода большими глазами, безмолвно требующие хлеба от него, как от княжича и посадника Степана Твердиславича. Будто они были в силах тотчас всех накормить и обогреть. А он в свою очередь отдал маленькой Ульянице последнюю рыбу.
Теперь Александр повел вокруг себя испытующим взором, то и дело натыкаясь на сотни пар укоряющих глаз свидетелей настоящей сцены с пьяным бродягой, услышавших о его отце такое, казалось бы нелепое известие, люди словно молча глазами спрашивали: «Княже, правду ли ушкуй рекет?» И тут, о боже! Он увидел девицу-красавицу с плетеной корзиной на руке, уходящую с Торга домой, и любопытствующую что здесь происходит, а сама нарочито задержалась, чтобы поглазеть на молодого князя, ее ровестника в годах. На мгновение их глаза встретились. «Может статься это и есть та Ульяница?» - подумал он. Но в это время, проходящий мимо нее Игнат-Кольчужник, грубо, одернул ее за руку сердито бросил:
- Ульяница, нк што уставилась? Подем до дому, то не твое дело!...
Александр заслышав слова Игната, догадался: «Да то ж и взправду та самая замызганная Ульяница, вот совпадение!…»
А Ульяница наперекор строгому оклику дяди, удаляясь еще раз оборачивается и с любовью еще раз напоследок дарит улыбку Александру. Он понимает, не место и не время ему думать о девицах. Но мысли не хотят возвращаться от той трагической участи сотен горожан, умерших голодной смертью.
                144
«Неужто правда? – задавал себе он уж в который раз этот неразрешимый вопрос, пока телохранители вели черного вестника до Ярославова двора и водворяли в подвал.
Возвращаясь на городище Александр с Данилычем ни о чем не разговаривали. Каждый думал о своем.
Александру не давало покоя услышанное от Васьки Жука. И прежде всего весть, касающаяся оскорбления отцовской княжеской чести, казалось ему горше, нежели вторая о нашествии никому не ведомых до сих пор татар, которой он почти не предавал никакого значения: «Как же так, - опять в который раз спрашивал сам себя Александр, откуда же этот черный ворон накаркал две злых вести?» И за обо может статься быть ему в ответе перед новгородцами. За первую приложат вину батюшки, за вторую – защищаться нечем от вражеского нашествия – дружины нет.
Он снова и снова перебирал в памяти то отдаленное время. Ему ясно вспоминается один загадочный вечер, сразу как-то скоро после возвращения с постригов от дяди Юрия из Владимира в Переяславль.
Однажды под вечер Александру приключилось стоять возле княжеских конюшен и любовался выпущенными лошадьми на водопой.
Ухоженные сытые животные, напившись из озера, задрав хвосты, играя красиво отбегали от косяка и возвращались обратно. Молодой княжич намечал в своем воображении коня, который бы ему смог послужить во время военного похода. Вот здесь то его внимание и отвлекли сгруппировавшиеся человек двенадцать молодцов, может быть дружинников, переодетых в одежду смердов, вокруг отца, который вполголоса, кого-то таясь, давал им строгий наказ. Еще Александр заметил необычные из под длинных суконных порванных армяков и посконных кафтанов, выпячивались короткие палаши, а из-за голенищ торчали ручки засапожных ножей.
Загадочной для Александра была та сцена отправки переодетых дружинников на какое-то тайное дело.
Только теперь, спустя шесть лет, немного прояснилось, и тайное становилось явным. «Неужто тот памятный вечер и был коварным делом отца?» Што заставило его тако поступиться? Верная половина умерших от голода, здравствовала бы и поныне.»
- Данилыч, яко мыслишь, то правда, што отец велел топить хлеб, недопускал в Новгород?
- Не ведаю, - уклонился от прямого ответа Данилыч.

                145
Александр недоверчиво посмотрел на пестуна подумав, что то укрывает, недоговаривает старик.
Но тяжко вздохнув Данилыч, многозначительно неопределенно добавил:
- Станешь княжевать, сам познаешь цену мудрости и житейского лиха на себе. Ежели бы ведать где найти, а где потерять. Да и добра без худа, не бывает…
Учитель больше за всю дорогу не проронив не слова, замкнулся. И тайна, укрытая временем, для Александра оставалась неразгаданной.
«За утро пытать заставлю, того черного вестника, все едино, добьюсь истины.»
С такой мыслью въезжал Александр в ворота Городища.
- ХХ -
Чуть свет Александр поднял Савку с Мишкой, велел седлать коней для выезда на Ярославов двор.
С вечера князь не мог долго уснуть. Его беспокоили тревожные вести бородача. Он с нетерпением ожидал наступления утра, чтобы скорее вызнать истину от протрезвевшего бродяги.
Ночью ему снился тревожный сон, под конец которого он закричал. От крика проснулся, неподалеку спящий тиун Аким, разбудил его. Так Александр и прокоротал остаток ночи, не смыкая глаз, раздумывая о предстоящих делах.
В эту ночь он впервые почувствовал свое одиночество. Ему явно не хватало кого-то из близких родных.
 Даже если бы ненавидящий сегодня отец, стоял за его спиной, он держался бы гораздо самоувереннее. Многолетний жизненный опыт княжения отца, подсказал бы правильное решение. Нарастающая тревога, стремление к независимости и неизвестность будущего, тревожила и будоражила его мысли. И все же несмотря на затруднительное положение начала княжения, будущее ему виделось радужным. Не случайно вчера на торгу встретилась Ульяница, воскресившая образ Иванковой Рады.
Мелькнувшее желание быть рядом, утверждало веру в потребности ее утешения и ласки.
Приехав на Ярославов двор Александр, первым делом, послал Мишку за его отцом – посадником Степаном Твердиславичем. А когда посадник и нагнавший, своего подопечного юного князя, Федор Данилович вошли одновременно в большую палату, застали одного Александра нервно расхаживающим взад и вперед, явно поджидая кого-то.
                146
Савка стоял на посту у входа в палату и тоже с нетерпением ожидал возвращения Мишки. Он был послан князем узнать, не сбежал ли вчерашний пьяница.
- Ну, жив бродяга? – спросил он у подходящего к нему по коридору Мишки.
- Жив, а что же станет этому ушкую. Он видно прошел огни и воды…
А когда Мишка доложил князю, он велел им с Савкой тотчас же привести злого вестника из погреба.
Тянулись томительные минуты ожидания перед разрешением конфликта. Приглашенный посадник, толком не зная зачем его пригласили сюда, не находил себе места. Не понимал и причины размолвки между молодым князем и наставником.
Наконец, через некоторое время телохранители ввели вчерашнего пьяницу-бунтаря.
Понуря голову со связанными руками за спиной, бродяга исподлобья зыркал вокруг. Его тревожно блуждающий взгляд, ни на чем не мог остановиться. На лице отпечатались следы тайной ненависти и злобы.
Развяжите, приказал Александр.
Мишка тотчас исполнил веление князя. Александр обратил внимание на затекшие с оттенком синевы, и рубцами руки ушкуйника, которые он тотчас на виду князя стал растирать.
Александр отметил про себя, как бородач, еле заметно, благодарными глазами посмотрел на него.
- Ну говори толком, што вчора плел не Торгу? – сухо спросил Александр.
- Я ни што не молвил, - отрицал бородач.
- Все запамятовал, честный ушкуй, припомни… А нет, заставим…
- А што заставлять? Коли на то пошло, я и сам все обскажу.
Ну сбег я от боярина Дмитрия Рязанского и подалси на Волгу. А тамо встретил Преяславских ушкуев… Они меня и приняли в свою ватагу…
- А далее?
- Нападали на купеческие насады и ладьи с хлебом и топили их…
- Пошто же топили, а не грабили и перепродавали. Ведали же на Руси голод был?
- Всего было, толь больше на дно пускали – таково было повеление князя…
- Какого князя? – вспыхнув Александр.
- Переяславского…
                147
- Так ли буде? Ты клевещешь?
- Што мне рекли, то я те реку…
Александр испытующе посмотрел на Федора Данилыча, сидящего в переднем углу, на широкой лавке, делая вид, что его не интересует допрос ушкуя, и что дело это для него не ново.
- А о татарах, што те ведомо? – переменил разговор Александр. Данилыч тотчас оживился, стал внимательно прислушиваться к ответам допрашиваемого.
- На Каме и Волге ужо появились беглые булгары, - заметно разговорчивее становился и бородач, - рекут тьмами двинутся на Русь, а на пути все жгут и без разбору убивают, никого не милуют, ни старого, ни малого, ни бедного, ни богатого. Кровушка людская реками проливается… А более мне ни што не ведомо…
Александр более ни о чем не спрашивал бродягу, поднялся с места, кивнул Данилычу, направился в смежную светлицу, где когда то они с Федором учились…
Наставник с неохотой по следовал за ним.
- Данилыч, што станем деять с этим ушкуем? – в полголоса спросил он у воспитателя.
- За смуту по Русской правде, положено сто палок…
- Ну а ежели… ежели он правду поведал, а не оклеветал батюшку, што тогда?
- Изгон из города.
- Тому и быть!
По душе пришелся совет Данилыча. Александр, круто повернувшись, вышел обратно, и остановился напротив бородача, решительно объявил:
- Ну вот што бунтарь! За смуту те положено сто палок. Мыслю тогда не узрит боле свого сбега Рязанский боярин Дмитрий. Замест битья дубъем, я те изгоняю из Нова города и иное штоб твого духу туто не было. Попадешь на мои очи – пеняй. На себя. Ну а ежели што учуешь о татарах иное, то прямо подавайся ко мне, а не на Торг, черный люд мутить. И никому ни слова, разумел?
- Разумел, княже…
- На том и благодари бога…
Бородач не веря милосердному приговору, встал на колени, поклонился до земли князю.
- Спасибо Ярославич, не чаял от тя милости принять за вину мою пред тобою…

                148
Жук медленно встал, на трясущиеся лихорадочно ноги, еще раз поклонился в пояс князю и шатающейся походкой направился к выходу. Стоящие позади Мишка и Савка со Степаном Твердиславичем, озадаченно переглянулись меж собою, расступились, пропуская ушкуя.
- Постой, крещеный человеце, - вдруг спохватился Александр. Бродяга вздрогнул, обернулся.
- Яко ж величать тя прикажешь?
- Жук я… По прозвищу Васька Жук.
- Ступай, ступай Василий, на все четыре стороны, да не бунтуй наш город боле, а то головы те не сносить…
- ХХ -
Только что Васька Жук покинул княжью палату, за ним вошел в коридор Савка. А тем временем Мишка обратился к князю:
- Ярославич, вчора коли водворяли Жука в погреб, Сбыславка намекнул мне мол понопрас не ушел дружинником с твоим батюшкой в Киев. Мыслю, ежели пригласить его в нашу дружину, пожалуй, согласится.
- Таких бывалых воинов, как Сбыслав и надобно в дружину созывать, - ответил князь.
- Пустит ли его батько? – в разговор вступил Степан Твердиславич, - воли не даеть, а малец в годах, сказывают, жениться не дозволяет. Приглянулась ему дочь воеводы Жидислава у вас в Переяславле, а Якун и слышать не хочет.
- Добре, передай Сбыславу, ежели имеет охоту, возьму, толь на своем коне и при оружии.
Савка, сопровождая Жука на крыльце встретил купца Генриха Гоота, вернулся, доложил князю:
- Княже, явился немецкий купец Гоот, просит с глазу на глаз поведать што-то важное.
- Зови.
Войдя в палату, купец важно поклонился.
- Гутен таг, кньязь Олександр Чрослафич. Рубить галоф, али не рубить, а весть недобрый принес…
- Говори дядя Гоот, говори с чем пришел, мы головы не рубим злым вестникам… - торопил его Александр.
                149
- Ночь тофар прише с Рига. Наш целовек мне казаль, немецкий воин много приехаль караплем. А куда их путь не ведает… Один казаль на Русь, другой Литва…
Федор Данилович встал важно подошел к Гооту протянул руку:
- Здравствуй, дорогой дядя Гоот! Спасибо! Што уведомил нас и не гнушаешься нами, правду молвишь. Слов нет, весть ты принес не добрую. Но соберем дружину и выдворим ворога с земли нашей коли заявится, кто бы он не был злой ли татарин, али теврон коварный. А ты торгуй и путь мы тебе ни когда не закроем. Ну ежели в твоих силах поспешай, помоги нам, а Русь доброты твоей не забудет. Достань мечей сколь можешь… можно и поболе…
- Да, да. Гоот едет достать мечи. А тофар, мой много остался Нофгород? Окран надо…
- Дадим охрану дядя Гоот, толь поезжай за море в свою неметчину, вези оружия, - не давая опомниться купцу, настаивал Александр.
- Добро. Гут. Генрих Гоот едет завтра ин Германия, везет меча. А ви воин окран дайте.
- Будь спокоен. Воинов дадим охранять – обнадежил молодой князь.
Не прощаясь и не и не протянув никому руки, купец торопливо, как-то холодно поклонился и вышел.
Никто так не переживал сообщение о высадке немецкого войска в Риге, как Степан Твердиславич. Лишь захлопнулась дверь за иноземным купцом, , посадник в тревоге спросил:
- Што же станем деять, Данилыч? Может вече скликать?
Степан Твердиславич, обращаясь к советнику князя, не был уверен, что Александр, при своей неопытности, мог что-либо решить по отпору врага.
А Федор Данилыч в свою очередь молчал, сомневался, брать ли полную ответственность на себя за безопасность княжества, вел себя осторожно, присматривался к Александру, сочувствуя, что и на его неокрепшие плечи навалилось тотчас три неприятности, - нашествие татар на Русь, угроза со стороны тевтонов и клевета на отца, которая может отозваться бунтом новгородцев.
- Да видно приспело время, Данилыч, готовит княжую дружину, - поддерживал сторону Александра Степан Твердиславич и говорил больше для вразумления противящегося советника. Наконец и Федор Данилыч сдержанно заговорил:

                150
- Што же по-вашему часом созывати вече, дружину, все воинство отразу поднимать народное ополчение, не ведая толком на кого и пошто?
И тут же после паузы добавил:
- А я мыслю отрядить дозоры и заслать во Псков. А о татарах, што тутуо плел энтот рязанеу Жук не след и речи вести. То видно половцы, али бурдасы булгар шевелят, вот и беженцы на Волгу заявились. Да то и далеко-за тридевять земель. Вот немцы иное дело. Рига от Пскова рукой подать и это дело треба обмыслить.
- А можа не след чуратися и тех вестей Данилыч, ко всему надобно быть готовым, - осторожно перечил, напуганный вестями посадник.
Пока мы ждем мечей иноземных и крепим дружину, нас немцы голыми руками возьмут, перекрестят в свою веру и в полон уведут, - настаивал с юношеским пылом Александр. Пора шевелить своих мастеров мечников, кольчужников, копейщиков, щитников и седельников. Ноне же нам потребно ведать яку рать можем выставить супротив ворога. А заутро скликнем вече, разошлем гонцов по волостям и погостам. А пока вы туто управляйтесь, не лепей ли мне отправиться в Новый Торг к посаднику Ивану Дмитриевичу за дружиной?
Смягчившийся Данилыч, сдерживал Александра от поспешного решения.
- Новый Торг непременно оповестим, а все ж я мыслю, помедли ныне выезд Ярославич.
Посадник был единодушен с Александром:
- Верно рассудил Ярославич, опреж всего нам должно ведать свои запасы оружия. Давайте исчислим што имеем. Да заодно оповестим о созыве княжой дружины на Торгу, через тысяцкого и кончанских старост. А тамо видно станет.
- ХХ –
К вечеру того же дня, объезжая мечников, кольчужников и копейщиков городских, Александр от Игната-Кольчужника направился к Гавриле-Щитнику. На этот раз его сопровождал один Савка. Подъезжая к угловому дому Савка сказал князю:
- Вот тут и живет дядя Гаврюха, он то мне родным дядей доводица по матери, толь больно жаден, во времена голода ничем не выручил.
- У тебя знатные родичи, а я и не ведал. А пошто же ты у него мастерству не учился?
- Не влекеть меня воинское оружие. Все едино убийство…

                151
Вот бы отец жив был, я вместе с ним мастерил бы все красивое, не убийственное из золота и серебра да дорогих каменъев…
Савка не мог толком объяснить князю почему он противник изготовления оружия.
- Эх! Савка, Савка! Щит же не убийственное оружие, яко меч, копье, альбо лук со стрелами… А напроть оборонное. Коли б не щиты, вещь сколько при ратоборстве убиенных было бы в сече?..
- Я про то не домыслил… - виновато проговорил Савка.
Привязав лошадей к забору, они вошли в избу. Гаврилы-Щитника.
Сам хозяин с единственным подмастерьем заканчивал приклепывать ручку к медному листовому листу. Последний удар молотка по заклепке пришелся как раз ко времени появления на пороге гостей.
- О, Ярославец, милости просим, проходьте, проходьте, - заискивающе приветствовал Щитник, вставая навстречу гостям, затем бросился к двери, ведущей в жилую светлицу, намереваясь их пропустить вперед.
Но Александр остановился и не думая проходить переднюю светлицу, отвечал:
- Доброе здоровье, дядя Гаврило. Нет нам засиживаться недосуг. Вот ехали мимо, а твой племянник, - указывая на Савку, - просит, давай заедем к дяде Гавриле, гостями станем. Так чем же угощать станешь?
Взор Александра остановился на только что изготовленном и начищеном до золотого блеска щите, который держал еще в левой руке подмастерье, а свободной правой, растерявшейся почесывал затылок.
- Так, Ярославич, не обессудь, чем бог послал, тем и попотчуем, не уведомлены о дорогих гостях были, - тараторил Гаврила.
Александр потянулся к изготовленному щиту.
- Не до гостей нам дядя Гаврила, шуткою. Дайкось подивиться на твое мастерство. Годится ли в дело? Устоят ли против немецких мечей?
- А пошто немецких-то? Были мои щиты в деле и супротив Литвы и половцев. Множеству воев спасли жизнь.
- За тем и явились, сколь таких готовых у тебя?
- До двух сотен не хватает одного десятка.
- Мало, хотя бы полтыщи…
- А што Ярославич?  Неужто вести неприятные получены.
                152
- Высадилось воинство рыцарское в Риге. А куда путь держат, сказывают на Литву, али на нас, неизвестно. А готовиться надобно.
Послышался торопливый топот в сенях, затем в полуоткрытую дверь просунулась голова Мишки. Увидев князя, он переступил порог. На его лице светилась широкая улыбка, будто явился на свадебный пир, весело сказал:
- Ах, вот вы где! А я то по всему городу шукаю вас.
Пронесло! Ярославич! Пронесло!
- О чем рекешь? – спросил удивленный Александр.
- Весник со Пскова явился, рекет немчины на Литву подались. На помощь рыцарям псковичи отрядили триста воинов. И Данилыч радый рекет пусть литвинам жадным наломают бока. И на Русь лишний раз набега не содеют.
- Ну, спасибо, Михайло, за добрую весть, - вдруг расслабился Александр, - коли так можно и нам податься на Торжок за дружинниками.
И тут Савка, видя доброе настроение князя, улучив минуту, решился обратиться к нему с просьбой:
А меня, Ярославич, тянет на отцовскую дорогу… Отпусти у Влодимер к дяде Косты мастерство золотых дел перенять, альбо к дяде Кузьме в Киев.
- Дядя Коста ведомо жив. А вот здравствует ли киевский мастер твой дядя Кузьма, не ведомо…
- Ну тогда у Влодимер…
- А яко ж мати оставишь?
- Мати живет добре. Дядя Степан не обижает. Дозволь поехать. А Гаврила Щитник, глядя недовольно на племянника, сокрушенно качает головой.
- Эх, Савка, Савка, мое ли рукомесло чем хуже золоторя?
Учись у меня. Кус хлеба завсегда твой. Вон цужого целовека содержу и уцу, а те вся стать перенять мое мастерство. Зришь, сам князь делает мне заказ. А щит и мец два брата неразлуцны. Доколи мецы потребны будут, до тех пор и щиты цены не утеряют.
- А коли битв боле не станет, мечи перекуют на орала кому потребны твои щиты станут? Не выдержал Александр, и вместо Щитника ответил Савке:
- То не скоро свершиться, коли народы перекуют мечи на орала. Опреж в людские сердца надобно посеять семена миролюбия и добродетели, оберечь добрые всходы от заглушающих плевел, изгнать ио себя гнев и зависть, утолить жажду к богатству и славе. А до тех пор потребны будут, ох как потребны мечи и щиты. Ну, а
                153
коли тя влекут бабьи узорочья, не держу. Валяй, украшай девиц да молодиц себе. Пусть и наши Новгородские жёны не хуже греческих царевен станут. Зрю, все едино ты последнее время смутен и рассеян. Видно не по душе моя служба стала.
Савка поклонился поясным поклоном:
- Спасибо, Ярославич, тянет к рукомеслу… Коли б уж часом назревала битва с лыцарями, али с ворогом яким, не поехал бы. А то слава богу беда миновала…
- ХХ -
После непродолжительного времени Александр выехал «Серегерским путем» в Новый Торг по сбору дружины.
Дни стояли погожие. Первое путешествие по княжеству Александру доставляло удовольствие. Четверо телохранителей-дружинников, в том числе Михайло Степанович и Сбыслав Якунович сопровождали его в поездке.
Александр в пути придерживался крупных поселений и погостов где объявлял о добровольном наборе в княжую дружину.
Заехав в Старую Руссу и Демьянск, он прибыл на Березовое Городище и Залучье. Объявив сотскому о наборе дружины, не задерживаясь, следовал в объезд Селегера по старому тракту на Новый Торг.
Выехав к реке Осуге, правого притока реки Тверцы, впадающей в Волгу, торная дорога их вывела к погосту Тысяцкое.
Волостное село и погост, ранее называлось по имени трагически погибшей в вольнах Осуги, красавицы Малаши, деревней Малашево. Но с переездом на на постоянное жительство из Торжка лет двадцать назад старшего брата, посадника Иванка, тысяцкого Митрофана Дмитриевича, и, поселившегося по соседству с деревней Малашевкой, стал называться погостом Тысяцким.
Митрофан Дмитриевич имел большое влияние на всю округу. В его руках была сосредоточена вся власть и сила. Он являлся одновременно и волостным старшиной, и воеводой, и главным судьей.
Кроме этого через него велся сбор княжеской подати и пошлины. Здесь то, в этом селе, в семье родного дяди и провела много лет жизни, рано лишившаяся матери, взрослеющая Рада.
На лоне благодатной природы, она с детства сроднилась с крестьянским трудом, набирала силы, выходила в пору девичества.

                154
После возвращения из Новгорода, где состоялось вокняжение молодого князя, Рада заметно загрустила.
Дед Дмитрий тотчас заметил перемену в ней и искал подходящего случая поговорить на едине. Иногда Рада беспричинно становилась веселой, жизнерадостной, а то вдруг на ее лицо ложилась меланхолическая тень затаенной грусти.
В день, когда молодой новгородский князь должен был проезжать погост Тысяцкое, Рада понесла полдник деду на поле, который поехал за околицей.
Усталый древний старик шел за сохой, стараясь как можно глубже запустить лемех сохи в землю, налегая всем корпусом на ручки сохи:
- Деда, дозволь проехать разок, - поравнявшись с пахарем крикнула Рада.
Пожалуй доченька, хочешь и не бабье дело то, а испробуй, - останавливая гнедую лошадь, вытирая с лица пот, разрешил дед.
Рада, положив узелок со снедью на моховую сопку на лугу, взялась за соху.
- Но, но… пошел, Гнедка! – прихлопнув вожжей по боку лошади, Рада крепко ухватилась за ручки сохи, приготовилась вести дедову борозду. Гнедко п косился на новую хозяйку, недовольно мотнул хвостом, медленно тронулся. Отъехав немного, обрадованная своим неожиданным успехом, Рада восторженно произнесла:
- Ой деду, пошло!
- Добре, добре! Доченька, зрю толк будя, толь гнедко-то уж больно уходился, давай и ему отдых дадим, ходь сюды.
Рада с сожалением остановила лошадь в борозде подошла к деду.
Дед Дмитро, как его называли односельчане, разложив немудреную снедь на сопке, поджидал внучку, чтобы выведать у нее сердечную тайну.
- Ну давай полдничать со мной, внученька.
- Я толь полдневала, деда…
- А вот на поле хлебушко духмяней бывает и душу радует более, испробуй-ка…
- Не хочется деда… На тя и так дядя Митрофан гневится, рекет, будто опри чтя некому в поле выезжать. Люди осуждаюсь. Вон ноне двадесять дворовых хлеб молотили, а приспеет время добрую половину на поле орать пошлет.
- А што же я стану деять. Али мне с ним ехать с ним подати со смердов собирать? Ему все вольно. Того и гляди укорять станет отца родного в дармоедстве. Нет внученька, пока ноги ступают, мне не в тягость любая работа. А ты, милая, хоть и не мое дело, а домекаюсь спосля поездки в Новгород на венчание молодого князя,
                155
стала не той Радой. А што содеялось, не ведаю. Часом тоскуешь, а инший раз весела. Обидел хоть тя, али приглянулся. Откройся не таись. Рада смутилась. И дед Дмитро уловил тревожный взгляд искристо-черных глаз Рады. Этот загадочный блеск напомнил ему далекое прошлое. Точно таким же обворожительным взором когда-то его, еще в девичестве ее бабка Варвара (не понятное слово) его.
- С каждым днем добреешь. Цветешь, яко маков первоцвет. Дай то тебе боже доброго женишка…
- Што ты, деду!? Рано мне помышлять о том…
А у самой тотчас поплыли воспоминания, отрывочных сцен того Новгородского бурного веса, когда Александр сцепившись руками с ней бежал по Большому Волховскому мосту, то целование креста венчающему князю в Софийском соборе: «Ты наш князь! Ты мой князь!» Сейчас повторяли ее губы.
- Деду, ты не поведаешь никому? – вкрадчиво, но с полным доверием, Рада добивалась гарантии сохранения тайны.
- Отсохни мой язык, ежели кому насповежу. Толь чует мое сердце, видно уж есть кто-то у тя на примете… Будь покойна, никому ни словечка…
Дед, прилаживаясь к обеду, нарочито перекладывая с места на место яйца, хлеб и блины, переставил кринку с молоком, хитро прищурив глаза, улыбаясь в рыжую бороду, добавил:
- Может и мне чарка меду на твоей свадьбе перепадеть…
- Ой, деду, не ведаю яко и сказывати, а мое сердце тоскует о нем…
- Ну меня ты не совестись, коли што подмогну горю твому.
- Боюсь, деду и ты не в силах помочь, но роду знатного…
- Уж не князь ли молодой, обворожил тебя?
- Ага…
- Не Ярославич ли? – вдруг уставился он на Раду. Но она снова замкнулась.
Дед Дмитро в раз все понял, озабоченно задумался, вслух произнес:
- Душенька ты моя, милая, страшно и молвить те правду… Видно твому деду не суждено пить медов на свадьбе твоей. Не по тебе то княжое узорочье. Ведомо, князья берут в жены равно собе по знатности рода. А ты хто? Простая девка посадская, и толь?
- Не правда! Я дочь городского головы Торжка, - отстаивала свое достоинство и правоту Рада.

                156
- Эх, душенька ты моя милая, все едино роду то не княжого… А где ты его зрела, наедине, али издали?
- На венчании в соборе.
- А он то тя зрел? Вел ли речь с тобой?
- Зрела, зрела деду, яко ноне тебя  зрю.
С досадой, сквозь слезы произнесла Рада, закрыла лицо руками:
- А молвить не молвила.
Отрицательно качая головой, добавила она.
- Сиротинка ты наша, не кручинься и не мысли о нем… а до свадебной каши, ох как далеко. Но ведай же, коли ты ему мила, он сам непременно скоро наведается в наши края, и дело туто у него неотложное приключитца. Тако што не кручинься, а жди в гости.
-Правду, деду?
- Истину те реку, душенька моя.
Рада тотчас преобразилась, вдруг бросилась на шею деда, стала целовать его, затем немного успокоилась, подняв голову на помощь призвала небо:
- Дай то боже, хотя бы одним глазком узреть его!
- ХХХ –
На окраине села Тысяцкого, напротив захудалой избенки три мужика, обутых в лапти и посконных рубахах, копошились возле колодца. Они чистили и заменяли старый сруб новым.
Самый молодой из них только что вылез из колодца на поверхность, весь в грязи и глине, разводя руками, оправдывался:
- Более копать, кажись нет смысла, воды все едино нет и не буде, видно водяная жила ушла под землю, - безнадежно говорил он.
- Я того и боялси. Ишо моя бабка сказывала, вода в иншем кладязе бывает заколдована, - поддержал степенный пожилой мужчина, дядя Никифор.
- А шоб разкудувати што потребно? – спросил высокий апатичный мужик.
- Потребна, пречистая невинная девица…
- Тако во, дядя Никифор, а твоя Полина? Ишо без греха кажись девица, в невестах ходить… - предложил младший.
- Нее, што ты, яе тутды и на верви не затягняшь.
- Як же быти, дядя Никифор, трудов – то стоило затрачено и все позря?
                157
- Не ведаю. Можа ишо покопать малось?
- Кажу вам, тамо удо твердь каменная пошла, - настаивал меньшой на своем, лиш бы ему не спускаться повторно вниз колодца.
- Ну тоды и не ведаю, што и робить станем.
В это время со стороны поля по обочине проезжей дороги возвращалась домой Рада. В руке она несла тощий узелок, с опорожненной кринкой из-под молока. 
Рада шла не торопясь. Она то приостанавливалась и беспричинно оглядывала окрестности, то всматривалась на уходящую вдаль дорогу, поросшую кустарником и скрывающуюся в отдаленном лесу, словно кого-то ждала, то заметив в стороне запоздало цветущий одуванчик, нагибалась и срывала его, понюхав, но не ощутив медового запаха, как от весеннего цветка, хотела бросить себе под ноги, остановилась. А потом вдруг поставив крынку на землю, распростерла руки, будто птица крылья и закружилась на месте с такой силой, что дух перехватил ее сердце. Ей представилось, что, закрыв глаза она кружится на обильно цветущей луговой поляне. А вокруг ее только в другую сторону уходило море разнообразнейших луговых цветов.  Как из-под земли, тут же появляется образ венчающегося Александра. Он приближается к ней и одевает на голову венок из желто-белых ромашек. В ответ Рада улыбается ему слышится громогласный голос, народа принимающего на княжение юного князя: «Ты наш князь!»
Пораженная ведением Рада, останавливается, ее губы вторят народу: «Ты мой князь!»
 Младший из работников издали узнал, извесную на всю округу, уважаемую Раду, заводилу всех деревенских молодежных игр и хороводов, из-за которой он сам был без ума.
- Дядя Никифор! – внезапно произнес он с радостной догадкой.
- Ну што те? – сердито отозвался тот.
-А ежели, вон идет, посадскую дочь упросить, ох, и удатная девка. Вона видно деду Дмитру полдник носила, он орати начал…
- Ты што очумел? Посадская дочь в эдакий кромешный ад полезе?
- А можа и полезе вона хоробрая, испробуй зазвати. А дядя Никифор, - настаивал молодой парень, заглядывая ему в глаза.


                158
- Ну ладно, испробую, - нехотя согласился Никифор. И нахмурив брови, строго шикнул на товарищей, да не смейтеся, бараньи головы, - отправляясь неторопясь на перерез Рады.
 В свою очередь она увидев, на своем пути поджидавшего, дядю Никифора в недоумении остановилась.
Никифор, сняв заляпанную глиной шапку, низко поклонился и, переминаясь с ноги на ногу, заговорил:
- Девица-красавица! К милости твоей взываем… дело у нас туто тако…
И Никифор, стараясь ненароком не огорчить словом, стал излагать суть своей просьбы. Затянувшийся отчужденный разговор, переходил в задушевный. Но работники, остановившиеся у колодца как ни напрягали слух, кроме отрывочных фраз не смогли ни чего услышать.  Легкий ветерок относил слова Никифора и Рады в противоположную сторону.
Рада вначале не понимала, что от нее хочет почтенный дядько. В это время до слуха младшего работника долетели слова Рады:
- А што я там стану деять?
Затем они увидели, как дядя Никифор шагнул ближе к Раде и стал в пол голоса монотонно что-то наговаривать и наставлять ее. Любопытствующим показалось, что Рада повторяла сказанное дядькой, и они многозначительно переглянулись меж собою – мол, наверное, согласилась. 
Наконец, рада с решительностью подошла к колодцу, и как бывалая опробовала веревку на прочность, один конец которой был закреплен на деревянном валу, в простонародье называемого колодезным бараном, а другим зацеплено деревянное ведро-бадья.
- Держите! - строго она приказала работникам.
Тотчас двое уцепились за ручки вала, а Никифор для страховки обвязал Раду второй веревкой по талии и, когда она встала в бадью, вцепившись руками за веревку, ее, соблюдая осторожность, опустили вниз поруба.
Достигнув твердой земли, Рада ощутила под собой небольшой толчок. Ощупью вышла из бадьи и глянула вверх. Ей вдруг стало жутко, увидев над собой лишь кусочек светлого неба. Но вспомнив наказ дяди Никифора машинально перекрестилась, вполголоса странно зашептала молитву:

                159
- «Мать земля родимая! Послали по водицу, меня честную девицу. Честную девицу по чистую водицу. Отворись земля кормилица! Отворись земля поилица! Открой свои потаенные жилы. Наполни мой кладязь водой святою! Аминь»
Прочитав трижды молитву, Рада сама преисполнилась неколебимой верой в свои силы. Теперь она и вправду думала, что ниспослана самим господом богом к этим людям, которые затратив столько труда по отчистки колодца, не достигли воды.
- Лопату! Лопату давайте! – крикнула она снизу.
Через некоторое время над головой в воздухе повисла лопата. И хотя, коней только что напоили в пути, переезжая речку Негоч, впадающую в Осугу, что в трех километрах от сюда, Александр захотел испытать гостеприимство подданых сограждан, но почему-то замешкавшихся, колодезных мастеров.
Так то можно бы, осподарь наш… да воды-то ишо в кладязе нет… чистим… Да сомневаемси… должна быти, ан нет. То вишь иссякла вода… Верно ворожея  яка отвела. А чистая вода была, што твое серебро… - так ответствовал Никифор проезжему князю, переминаясь с ноги на ногу и держа в левой руке заляпанную глиной шапку, а другой тщетно усиленно что-то ища в лохматой голове.
А Рада, из доносившегося до нее разговора, поняла дело ее не кается и взяв лопату. Хоть и неумело, а стала с силой ударять в твердую землю. Жуткое одиночество страха ей предавало силу и энергию. Она неистово била острием лопаты в каждый угол дна колодца под сруб, поочередно.
Испробовав в трех углах, с отчаянностью наискось ударила в последний угол. И с первого удара. О чудо! Из-под лопаты внезапно вырвался фонтан воды, струя которого, от сильного давления, обрушилась на платье и ноги Рады. Она закричала:   
- Вода! Вода, пошла!
Мужики тотчас бросились вытягивать Раду.
Александр, стоящий поблизости сруба, услышал истошный девичий крик, рванулся к Никифору и ухватился за ручку подъемного вала, стал прилежно помогать. Из темной пасти колодца показалось, испуганное лицо Рады.   
Ее бордовый платок немного съехал на лоб и прикрывал глаза. Сошев на землю, и освободившись от перевязанной по талии веревки, она левой рукой сорвала с головы мешающий платок, а правой откинула назад две длинные пряди заплетенной косы, вдохнула полной грудью к себе воздуха, огляделась вокруг. После такой суматохи, перепуганная Рада, не предала никакого значения окружающим. Затем она вдруг
                160
оживилась, ее проясняющий взор встретился, с расширенными от удивления глазами Александра, на миг все случившееся с ней показалось не наяву. Тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, закрыла лицо руками и тут же порывисто отстранив их , снова подняла на него голову, спросила себя: «Он, али не он»?
- Ярославич! – глухо, все еще не уверенно, с отчаянностью выдохнула Рада.
- Рада! Пошто туто? – не веря своим глазам, спросил ее любимый князь.
Его руки невольно простерлись вперед, всем корпусом, он подался к ней. Рада безотчетно рванулась с места и кинулась прочь от колодца. Не растерялся и князь, тотчас бросился в погоню.
Рада, пережившая за несколько минут столько непривычного, вдруг ослабела. Ноги на бегу подкашивались и заплетались в полах длинного темно-голубого платья.
Пробежав несколько шагов, Александр быстро настиг Раду, ухватив за растрепанную косу.
Лицо Рады зарделось, и хватая ром воздух, безотчетно, с надрывом рассмеялась. Он нежно вял ее за руки.
- Уходишь? Забыла Новгородское вече? Тамо крепко держалась за мою руку, а ноне… - с упреком начал Александр, но не договорил, Рада перебила его:
- Саша, ты князь, а я простая девка, не княжна… то не можно…
- Мишка, коня! – крикнул он, не выпуская рук, и не отводя глаз от Рады.
Пока телохранитель подводил коня, Александр прошептал в ответ:
- А ежели, ты мне мила?
Теперь она стояла успокоившись, и завороженно, со всей девичьей страстью смотрела в глаза Александра.
- Не надо, князь! – умоляюще произнесла Рада.
А когда Мишка подвел резвого красавца-коня к Александру, он птицей взлетел в седло.
Лошадь, почувствовав на себе разгоряченного седока, затанцевала под ним.
Александр, сдерживая Сокола объехав вокруг завороженной Рады, которая с восхищением наблюдала за лихим наездником, поворачивалась вслед гарцевавшего Александра, не зная, что ей предпринять.
Потом влюбленный князь, подъехав к очарованной Раде, протянул ей руку. Она инстинктивно потянулась к Александру и вместо одной, подала обе руки.

                161
Александр, привстав на стременах потянул ее к себе силой, одновременно кивнув стоящему рядом Мишке. То поняв намек князя, подставив левую ногу возле стремени, и согнув в коленном суставе, растерявшейся Раде предложил:
- Ступай, небойси!
Теперь только Рада поняла, что от нее хотят не противилась, наступила на Мишкину коленку, заменявшую приступок, очутилась сидящей в седле в объятиях князя. 
Александр впервые ощутил так близко горячее девичье тело. А под рукой, поддерживающей ее за талию, немного ниже грушевидно-упругих сосцов, вдруг почувствовал пульсирующее сердце.
От близости женского тела и беспредельной доверчивости девушки, вспыхнувшее на мгновение страстное увлечение у Александра угасло так же внезапно, как и пришло.
Стыдливое разумное хладнокровие во время обуздало разбушевавшие на миг страсти юноши.
- Ну Рада, - обратился он, скрывая свое волнение, где же двор твого дяди Митрофана? Так ли я его имя величаю?
- Так, так. Туда, - махнув рукой, указала девушка в сторону поднимающейся на пригорок примой деревенской улицы, где виднелись, добротные хоромы тысяцкого и кресты ветхой деревянной церквушки.
Александр тронул коня. Телохранители последовали за ним. А оставшиеся у колодца мужики, еще долго переглядывались в недоумении меж собою, не понимая в чем дело.
- Да, то ж князь Ярославец! – первым догадался младший.
- Вот то да! Ну и поймав же князь птицу-девицу!
Истинно святая дева! И воду нам откулдовала, - заключил Никифор.
- Вот Ванюха- горюха, яких надобно птах-то ловить…
 А Ванюха разинув рот чесал затылок и смотрел во все глаза на удаляющихся. Наконец, тяжко вздохнув и сделал умное заключение:
- А быть нашей Радюхе княгиней Новгородской!
В это время средний работник, глядя в колодец, любовался прибывающей водой в колодце и видя в темном зеве на отражении голубого неба свой силуэт, перекрестился и проникновенно добавил:
                162
- И дай ей боже! Вон воды-то сколь прибыло!

- ХХХ –
После полуночи, дождь и ветер прекратился.
Неподалеку от палатки, горел костер. На огне в медном котле что-то варилось. Вокруг костра сидели и стояли, тихо переговариваясь, гребцы. Двое из них свивали длинную веревку. Им помогал Яков. Савка суетился у костра.
- Яков, - обратился от к другу, - не пришлось бы заутро на стрежне князя переправлять на носилках?
- Подъедем, позрим што деять станем, - ответил Яков. А вереву нарастите по длиннее, а то неровно случится пасад крепить на высоком обрыве.
К утру, сбившаяся с ног Рада, сидя у постели князя, задремала. Александр давно проснулся и прислушивался к разговору спутников-гребцов, тревожившихся о предстоящем о преодолении волжского стрежня.
От треска горящей головни, очнулась и Рада. Посмотрела на князя, поняла Александру стало лучше. Он даже перевернулся сам, и смотрит веселее.
- Наверное уж светает, а мне сон снился будто мы с тобой опять ехали по Тысяцкому, как тогда на кануне прихода на Русь татар, толь не на белом, а на вороном коне… А те лепей стало?
- Да нет… Под утро кажиный день отпускает малость… Толь обманно… А сон твой яко в руку. Истинно мы ноне едем с тобой на вороном уж вторую седмицу. Толь тогда я те на седле держа, а ноне ты меня крепко, яко сестра родная держишь… Спасибо тебе! На всю жизнь осталось то утешение, встреча на погосте с Тысяцком. Не верилось, што мы расстанемся навсегда, до сих пор… Ежели б не татары проклятые, ты была бы моей…
- А яко я сожалела, што из Городища бежала не свидясь с тобой на Торжок. Может быть ты удержал бы меня… Но жаль было батюшки, хотела помочь ему чем-либо…
- XXX –
Наступила зима 1237 года. Зима тревожная для Новгородца. Зима кровавых зорь и факельного шествия татаро- монгольского опустошения земли русской – первая зима двух сот пятидесятилетнего угнетающего Великую Русь иноземного ига.

                163
После летнего княжеского объезда владений и оповещений на торгах и погостах о наборе княжеской дружины, в одиночку и группами потянулись в Новгород, желающие вступить на службу к князю.
Александр Ярославич набирал одновременно две дружины. Одну из боярских детей, вторую сборную из разного сословия.
На площади, перед Ярославовым двором с раннего утра толпятся люди-ждут выхода князя. В первых рядах, сдерживая напор толпы, стоят десятка полтора добрых молодцев. В центре строгая на вид женщина, лет семидесяти высокого роста, держит за руку, не отпуская от себя ни на шаг, словно ребенка, дюжего белобрысого молодца. Озираясь кругом, он широко улыбается, лукаво подмигивает своим дружкам.
Она то и дело одергивает его, подтягивая, для страховки ближе к себе.
- Васька! Дьявольская твоя душа, и што за прыть у тя, сколь не реки, а ты все свое. В одночасье князь выйдет, а те все смех разбирае… Царица мать небесная! Согрешила то я с тобой, перед господом богом, дитя неумное, хошь бы избавиться от тя.
Возле лобного места появляется князь в сопровождении свиты телохранителей, посадника Степана Твердиславича, тысяцкого, Федора Данилыча и еще нескольких бояр.
Александр Ярославич бойко поднялся на площадку, поклонился народу. Толпа благоговением ответила поклоном.
Своенравная женщина, кланяясь шепчет юноше:
- Ниже кланяйси, дубина стояросовая!
А сама боковым зрением замечает, как ее Вася голову клонит нехотя, против желания И получается поклон как бы в два приема. Вначале в полупоклоне на мгновение плечи и голова его замирает на одном месте, а после материнского замечания, склоняются гораздо ниже.
Князь в накинутой на плечи добротной шубе, сел на подставленное кресло, и заметно кивнул головой в знак того, что готов слушать.
Женщина тотчас уверенно шагнула вперед и за собой потянула Василия, Степан Твердиславич позади шепнул князю.
- То боярыня Буслаиха Амелфа Тимофеевна.
Она, видя, что о ней речь, еще раз поклонилась князю, и показывая высокомерие, нарочито откашлялась, начала:
                164
- Ярославиц, содей божескую милость, избавь меня от непутевого чада.
- Амелыа Тимофеевна, то как  же разуметь?
- А яко хочешь тако и разумей, князь… А душа то дьявольская… Собрал ватагу названных побратимов и бьётся кулачным боем с встречным и поперечным без разбору. Особо аномись отличилси на братчие никольщины. Должно быть уж и князю о том ведомо?
- Чего доброго, а о том все княжество уж проведало, - подтвердил Александр.
- А посля то што было. Царица мать небесная! Сколь изувечили разбойники на Великом мосту христовых душ, не счесть. Мне и по ныне за содеянную обиду и калечество людское не расплатиться. А грехов за дьявольское чадо и до смерти не отмолить…
- Тако чего же ты хочешь, Амелфа Тимофеевна?
- Ярославиц! Силы у него много, а дури больше, возьми его в дружину. Пусть лепей с ворогом в сеце силу меряет, ежели станет потребно, а не с вольным людом города. Взнос за дурью голову любой дам, толь не откажи. И за десяток его дружков заплачу, а остальных два десятка хош принимай, хош не пиринимай, твое дело.
- А што сам главарь ватажников про то мыслит, отреки Вася? – спросил Александр.
Мнет в руках Буслай шапку, треплет ветер его белокурые волосы, а слов князю сказать не находит.
Наконец, ни с того ни с сего разом выпаливает:
- Решили мои побратимы вступить в княжую дружину, коли нам волю дашь…
- Волю вам дать, рекешь Вася? А што же вы мне, князю вашему оставляете? Выходит, неволю? Тако кто же у нас с вами к кому на службу идет? Вы ко мне, али я к вам в побратимы? Нет Вася! Вот вам мой сказ и уговор. На поле битвы с ворогом, даю вам полную волю. Рубите сколь душе угодно. Но коли некого станет рубить и миролюбие придет на нашу землю, мы ни на кого без нужды меч не поднимаем.  Кто с миром пожалует к нам того, и мы примем с миром. И ни Буслаевскими побратимами, ни собе, и никому другому из бояр не позволю их обидеть. Тем паче своих подданых, меньших людей, буду ограждать от насилия и обиды знатных. На том я целовал крест при вокняжении, того стану требовать от дружины. Согласен ли и ты на том, Василий сын почтенного посадника Буслая, мне повиноваться?

                165
Опять Васька не знал, что ответствовать князю, вопросительно смотрит то на мать, то на молодого князя. А тут Амелфа Тимофеевна толкает сына в бок, повелительно шепчет:
- Соглашайси, дубина! ВА нет – прокляну!
Только после этого Буслай заметно нехотя, произносит:
- Согласен…
- Ну, а где же твои побратимы? Хочу их зреть – спросил князь.
Васька кивает товарищам, чтобы те выступили и встали с ним рядом.
Первым шагнул парень ростом выше Василия, смуглолицый, с небольшим горбом на спине.
- Фома горбатенький, - представляя ближайшего друга, сказал Васька, и добавил, - то побратим правой руки.
А кто же побратим левой десницы? – заинтересовался Александр.
И тут слева к Амелфе Тимофеевне пристроился другой отлет, косая сажень в плечах:
- То Кост Новоторжанин.
Осмелев, Васька, дал знак еще двоим бравым молодцам, стоящим слева поодаль.
Они приблизились к Косте и встали плечом к плечу.
Александр отметил про себя: «Ишь подобрал яких удалых. Все трое по росту как один, а вот эти двое даже и лицом сходны, будто братья».
- Братья Залешаны – вдруг подтвердил догадку князя, с широкой улыбкой тайно, гордясь своими товарищами, продолжал Буслай. Затем повинуясь Васьки, справа вышло один за другим семь юных один к одному, как на подбор, соколов.
- Семеро братьев Сбродовичей, - распаляясь в своем бахвальстве повышая голос, гаркнул Буслай.
- Потан Хроменький, - знакомил князя главарь с товарищами.
- Ну добре Вася, - остановил его Александр, - вижу, подобрал ты себе добрых молодцев. Научи и меня набору в княжую дружину.
- О то дело простое, княже! А ну Фома выходь, покажем.
- Гаврилой. Гаврила, я Сын Олексы рыбака.
- Стало быть Гаврила Олексич…
Незнакомец, видно, не бросал лишних слов на ветер, воздержался от поддакивания князю.
                166
- Пошто пожаловал из Кривическа?
- Пришел к тобе служить, княже…
- А какую службу править можешь?
- Все могу. Рыбу ловить и ворота бить…
- А пай вступительный принес?
- Ни чего у меня нет, вот один палаш… Да и откуда у меня быть серебру, коли я толь рыбу ловил и чужие изъезжие обозы водил. Стерег торговых людей от разбоя…
- А было дело?
- Одиножды было – пятерых злодеев уложил в сыру землю.
- Один?
- Один.
Такие мне воины потребны. Но плохо што без взноса. А желающих в дружину много. Ежели увеличить пошлины и подати – смерды станут недовольны, с земли побегут, у мастеровых – рукомесло зачахнет. Придется самим воинам землю орати, себе на прокорм.
- Орать так орать, мне все едино. Не уходить же в ушкуйники на торговый тракт…
- Иш який шустрый сокол, - подначивал Буслай, - небось его с мечом заставишь землю орать?
Явно издеваясь над Олексичем, чувствуя свое превосходство и проявляя скрытую неприязнь к торопчанину, вмешался Васька в разговор князя с удалым пришельцем.
Александр Ярославич недовольно посмотрел на Буслая, но ничего не сказал.
- Какие новости у кривичей-торопчан? – продолжал Александр с Гавртлой Алексичем разговор.
- Все бы ладно было, да нет покоя от набегов литовских.
- Придет время урезоним шведов и немцев, доберемся и до Миндовговых приспешников. А ныне, весть, то ли ложная, то ли взаправду будто тьмы тем татар на Русь походом идут.
И тут князь еще раз кивнув на Буслая, который петухом ходит в нетерпении ждем той минуты, только бы наброситься на Гаврилу Олексича и по-медвежьи подмять под себя, делая равнодушный вид, сказал:

                167
- А што до того, Гаврила Олексич, дозволяю испробовать свою ловкость на силе Буслаевой. Толь, Амелфа Тимофеевна, коли твого Васю-то на лопатки положит торопчанин, внесешь ли за него пай?
- Внесу Ярославич, ей богу внесу. Пусть потешутца…
Гаврила, расстегнув серьмягу, не торопясь отпоясал меч, и положил на вытоптанную бровку снега. Вышел навстречу Буслаю. Васька сразу взял так же как и Фому накрест, будто десяток ржаных снопов кладя на телегу, приподнял Гаврилу и сразу же хотел положить на бок. Но Олексич устоял на ногах и тотчас подставил ему ногу, бросил Буслая на землю. Вставая Васька обиженно произнёс:
- Мы не уговаривались тако…
- Нет уговаривались, силу на ловкость, князь – свидетель.
- Давай снова, - предложил Васька.
Сцепились. Теперь обозленный Васька хотел сделать подножку Гавриле, но тот в свою очередь оторвался от Васьки, рванул его на себя, лег на землю, перебросив его через себя. Толпа второй раз заревела от изворотливого Гаврилы.
- А торопецкий шельмец! На обман берешь! Я те покажу, - озверевший Васька снова кинулся к Гавриле. Слова обиды и оправдания Буслая потонули в общем смехе. В третий раз сошлись сила с ловкостью.
Василий ухватил Гаврилу под мышки, сделав попытку оторвать его от земли, как тот, извернувшись улучив момент, подмяв голову Буслая под себя, а переправившись сел грудью на согнутую спину Васьки, который тщетно пытался ухватить его за порты. В тот же миг Олексич переправился и пригнув голову Васьки к земле, поставил его на попа. Беспомощный Буслай стоял на голове, подставив широкий зад князю. Гаврила под общий рев смеха толпы, от души прихлопнув ладонью по шлепе, отскочив от потерпевшего поражение единоборца.
Толпа долго ликовала от восторга, посвященного ловкости Гаврилы Олексича. А сконфуженный Васька, отряхивался от снега, оправдывался:
- Ярославич! Он же не по обычаю борьбу ведеть…
- Чур, Вася! Гаврила Олексич упреждал тебя о ловкости, а не о силе, - становясь на сторону торпчанина, ответил князь Буслаю, и добавил, - вот учись Вася, у Гаврилы Олексича как силу сочетать с изворотливостью и смекалкой. Ведай же Вася, не всегда сила силу ломит. Тако Амелфа Тимофеевна, пай за тобой. Я беру Гаврилу Алексича в лепшую дружину.
                168
Амелфа Тимофеевна, глянув укоризненно в упор на сына, произнесла:
- Ну што бахвал пустозвонный, мешок навозный, напоролси на свого побратима? Добре Ярославич, не стану перечить, уговор дороже серебра, пусть мого дубину учит уму-разуму, ловкости да изворотливости Гаврила торопчанин.
- ХХХ –
Возвратился Савка из Владимира в Новгород под вечер. Дядя Коста отдал ему последнего коня и, торопясь с черной вестью о нашествии татар на Русь чуть не загнал его до смерти.
Первым делом он заехал на Ярославов двор, который стоял на его пути. Но не найдя там никого из князей, завернул на минутку домой. Перекусив немного с дороги и, узнав от матери, что Михайло на Городище днюет и ночует при князе, а отчим посадник Степан Тердиславич спешно удалился из дому по каким-то делам укрепления города на крепостную стену, сменив коня тотчас направился на Городище.
Из сторожевой башни, что над воротами, его окликнул неизвестный голос воина.
- Кто будешь, запоздалый путник? Пошто пожаловал на Городище?
- А ты што тетеря глухая и незрячая, своих не познаешь?
Проснись и доложи князю – Савка со Владимира с ратной вестью сердито отвечал Савка.
Охранник что-то преговорил с товарищем и Савка услышал за воротами топот убегающего человека.
Гаврила Олексич высунул голову из башни, спросил:
- Што же ты за весть принес князю? Да ты опричь того и на гонца скороспешного не схож.
- Што из того, што я не схож на посла? Татары идут на Русь большой силой!
- Э…э, - поперхнулся Олексич, - што-то такого народа не чутко было до сих пор. Стало быть половцы, што ли?
- Реку те татары! А ты свое не чутко, не чутко! А я вот очами своими ихних послов зрел, яко тя и даже ближе…
В это время Савка услышал приближение двух человек с противоположной стороны ворот и повелительный голос Мишки:
- Гаврило Олексич, открывай живо не томи человека…
Открылись ворота, и Савка тотчас попал в объятия Мишки.
- ХХХ -
                169
Радовался Савка предстоящей встречи с князем. Почти год он учился у дяди Кости на мастера золотых дел. Нет слов для совершенствования мастерства – этого времени крайне мало. Но обстоятельства складывались не в пользу даровитого юноши. Он был вынужден вернуться на Родину.
Александр Ярославич принимал его в большой княжеской палате и любовался подаренным Савкой мечом с расписанной серебряными и золотыми узорами, ручкой меча.
- Сам отделывал? – спросил князь.
- Сам, - расплываясь в улыбки, с гордостью признался Савка, - мечь то харалужный. Дядя сказывал, выкупил его у гостя – персиянина. На его очах перерубил семь мечей, а на нем хоть бы зарубка осталась.
- Спасибо! Молодец! В деле коли бог даст узрим. А ноне поведь што чутко во Володимире о татарах?
- Как раз в то время я унизывал эту ручку серебром. Из окна узрели што то неладное творится перед княжьем двором…
И Савка начал свой рассказ со всеми подробностями о нашествии Татар на Русь:
Во Владимире наискось от княжьего двора стоит изба мастера золотых дел Кости.
На верстаке у окна разложены инструменты и разные поделки из серебра и золота: браслеты кольца, ожерелья и бусы.
Сам Коста шлифует серебряное кольцо, а Савка колдует над ручкой меча.
В это время что-то замельтешило возле княжьего двора. Они оба прильнули к слюдяному окошку.
- Кажись який то сполох у князя, - сказал дядя Коста.
И тут же по Рязанскому шляхту подъехали с десяток неведомых воинов гордо восседающих на коротконогих конях, которые конвоировали крытый возок, запряженный тройкой лошадей. Они видели, как из возка выбралось какое-то чучело, одетое в медвежьи когти, узкие длинные ножи. В руках красовался большой круглый бубен, разрисованный какими-то угловатыми звездами. За «чучелом» вылез старик в меховой шапке, повязанный белой тканью и длинной до пят желтой лисьей шубе.
Последним выкатился из возка расторопный коренастый человек в войлочной шапке с отворотами, в синем кафтане и кривой саблей на боку.

                170
Савка и дядя Коста с удивлением переглянулись меж собою, видя загадочных людей. Первым не выдержал Савка:
- Позри ка дядя Коста, яка то волжбитка, али ведьма приехала. А то видно ее свита!
- Да видом не видано и слыхом не слыхано о таких людях… А кони то кони! Яки козявки прыткие!
Дядя Коста, дозволь прознать, што за люди?
- Бежи, толь не мешкай тамо.
- Добре.
- Да вот возьми, - протянул он кольцо Савке, - толь успел доделать отдашь гридню князеву Ратмирке.  А ты о его добре ведаешь?
- Ведаю.
- Он просил скорее сработать, видно одарить хотел яку деваху. Вот у него все и выведашь.
Пока Савка добирался до княжьего двора, все прибывшие воины спешились за исключением двоих. Четверо из них уже стояли на страже у входа в сени. Остальные, видимо сопровождая своих господ, ушли во внутрь хором.
Савка увидел перед собою заслон, из странных на вид чужеземных воинов, ореол.
Но когда заметив в проеме открытой двери Ратмира, вбежал на крыльцо и хотел проскочить между воинами. Первая пара собою загородила ему дорогу, а вторая полуобнажила сабля, и уставилась на него черными, свирепыми бельмами о чем-то залопотали, на непонятном языке.
На тревожные голоса воинов вновь появился Ратмир, завидев Савку, распорядился:
- Пропустите!
В свою очередь Савка обратился к Ратмиру.
- Я к тобе Ратмир… Кольцо принес.
Из-за плеча Ратмира выглянула широкоскулая образина татарина. Воины неохотно посторонились. Савка тотчас прошмыгнул мимо охраны.
В коридоре Савка из-за пазухи вытянул кольцо и протянул Ратмирке.
- Вот, прислал те дядя Коста…

                171
Не успел Ратмир взять его от Савки, как рука татарина, стоящего позади, ловко перехватила кольцо и тут же без всякого зазрения совести, проворно надел на мизинец левой руки, ехидно рассмеялся. И протянув Ратмиру палец, на котором уже блестело серебряным отливом, кольцо. Издевательски, коверкая слово, произнес:
- Зями, зями, - дважды язвительно повторил он, в то же время ехидно обнажив неровные зубы.
Ратмирка робко попытался потянуть кольцо на себя. Но у распрямившегося шелудивого грязного пальца, образовалась загрубевшая суставная складка. Кольцо заклинилось. И попытка снять его не увенчалась успехом.
- Зями! – В третий раз предложил воин.
Ратмир посмотрел прямо в глаза наглому воину, который по всему видно был старшим среди прибывших и не думал возвращать кольцо хозяину, махнув рукой сдерживая гнев, отошел от него.
За Ратмиркой по коридору семенил Савка, и подергивая его за рукав, в пол голоса недоуменно спрашивал:
- Яко ж так Ратмир? Тож грабеж средь бела дня? Кто эти люди?
- Татарские послы, вот кто сюда пожаловал. Хозяйствовать приехали, - сердито говорил Ратмир, - Будто дома у себя, зришь, уж и охрану свою в княжьих палатах выставили». Ты зайди в трапезную, пережди тамо покуль они уедут…
Как только рассказ Савки дошел до кольца, Александра Ярославича так и передернуло:
- Ну, а ты якож ту обиду снес? – спросил он.
- Мне плакать от гнева хотелось, а руки чесались нож ему в брюхо всадить.
Торопливо и сбивчево Савка вел рассказ.
- Два раза пытался я выйти из трапезной и каждый раз меня загоняли воины назад – грозили ножом перерезать горло. Только опосля яко уехали послы, перепуганный Ратмирка, прибежал и переповедил, што Рязань обложена татарами и предводительствует походом який то хан Бату. Он то и прислал во Владимир шаманку-ведьму и грозного князя Урянха-Кадана. Они потребовали именем хана, што б князь вышел на встречу воителю со всем народом города, поклонился ему и просил милости и дал бы откуп десятую долю от всего, што имеет живого от скота и хлебных запасов, серебра и всякого товару, от невольников и невольниц, от дружины, мастеров и смердов. А коли не исполнит волю хана, будут все убиты, а поселенья преданы огню.
                172
- Не может того статься! Што же ответствовал дядя Юрий? – спросил Александр, а сам от переживания, то встанет, то сядет в кресло.
- Ратмирка сказывал, - продолжал Савка, - князь толь от страха, толи от гнева переполотнел, долго не мог вымолвить слово, а потом ответствовал: «Пусть Великий хан воздержится от гнева, пока мы не обмыслим с боярами и народом, яко встретить хана».
Савка замешкался и тоже не находил слов продолжать рассказ.
- А дальше што же? – торопил Александр.
- Ужо под вечер того дня приезжал к Великому князю брат рязанского князя, Олег Ингваревич и просил подмоги. Но дядя твой отмолвил ему: «Я сам приму бой с погаными». Потом и седьмицы не прошло, слух пришел будто пленили татары того князя, на обратном пути… А за утро встали и узрели все улицы были запружены беглыми людьми от татар. От них и прознали о судьбе Рязани и рязанских князей с дружинами. Первым смертную чашу испил на реке Воронеже ишо послом посланный ото всея Рязани Федор. А прослышав о смертыньки свого супруга княгиня Евпраксия сверзлась из терема с сыном Ивашкой.
При упоминании имен погибших Федора и Евпраксии, Александр переменился в лице.
- Савка, то ли ты рекешь, што чул? Не от себя ли вымыслил? Нет веры, што б удаль и узорочье рязанское пали жертвой нечестивых? А где их воевода Евпатий Львович Коловрат?
Савка говорил без умолку и видел, как князь от последних слов вдруг смолк, стал отчужденным, задумался о чем то своем. Савка догадался, сто то сказал не то, осекся, ошалело смотрел на князя, не знал продолжать или не продолжать свой страшный сказ.
А у Александра Ярославича всплывали образы известных ему людей о трагической кончине, которых сообщал Савка, не подозревая, как они были дороги для юного князя. Ему казалось, что он снова во Владимире и перед ним Федор Ингваревич и воевода Коловрат. Вот они независимо и гордо стоят в воинской выправке под стать друг другу, немногословно и убедительно передают просьбу своего князя, дяди Юрию, не принимать порубежных крестьян на свою землю. То было в первый день приезда. А на утро во время военных игр, Федор досадуя на жену, отправляясь домой напивается брагой и нетерпеливо ожидает пока отстреляется Евпраксия.
                173
Видно, беспредельно любил жену, гордился ею и втайне завидовал ее способностям.
К Александру возвращается тот памятный день с мельчайшими подробностями. Теперь он видит, как княгиня подходит к лошади, а Федор сердито бросает ей упрек: «…стрельба из лука не бабье дело…» И преданная жена не колеблясь отказывается от излюбленного увлечения. Пробудившееся материнство у Евпраксии переносится вдруг на понравившегося княжича Александра и она дарит ему свой любимый лук и колчан со стрелами. «А што же ноне Савка рекет о сыне Ивашке, видно Евпраксия уж стала матерью» - подумал Александр.
Меж тем Савка со всеми подробностями передавал трагическую участь Федора и Евпраксии.
Молодому князю Федору отец поручил выехать с посольской миссией на встречу хану Бату на реку Воронеж, где была временная остановка всего татаро-монгольского войска, вести переговоры с ним о мире. И когда Федор Ингваревич, передав богатые дары хану и больше у него ничего не осталось, повелитель вызвал его к себе в ставку, и пожелая над ним поглумиться, потребовал невозможного.
Через переводчика-толмача с ехидной улыбкой хан заговорил:
- Коняз Федор! Я вижу твой отец прислал мне богатые дары. Но мне известно и то, что он хочет меня задарить, а сам кланяться мне не думает, а готовится к битве. Так знайте, чтобы мои воины повернули своих коней в степи и поднятые мечи над вашими головами вложили в ножны, этого мало. Я поверю вам тогда, когда ты приведешь ко мне свою жену-царевну. И я посмотрю красоту ее и убеждусь, правда ли она так добра, как доносят мне твои люди…
Конечно, Хан-Батый вовсе не думал приостанавливать поход на Русь из-за красавицы-жены Федора Евпраксии. Ему надо было просто испытать гордого молодого князя и вывести из себя. Оскорбленный и униженный Федор Юрьевич, смело ответил хану:
- Нам христианам не положено жен своих водить на блуд нечестивым. Когда победишь нас и жен наших возьмешь…
Услышав от переводчика дерзкий ответ первого русского князя, осмелившегося сказать правду в глаза хану, Батый тотчас применился в лице. Ехидная улыбка – маска хитрости вмиг исчезла. Повелитель стал самим собой – замкнутым и жестоким.

                174
- Лишь старого пестуна Опоню, - звучал голос Савки в ушах Александра, - оставили в живых, штобы донести весточку князю Юрию Ингваревичу о смерти сына. А то всех изрубили… Ну, а тот, коли добралси до Рязани, принес роковую весть старому князю и княгини. Ну и Евпраксия прослышала про то яко домогалси хан ее у Федора… Не вынесла…И опять перед Александром прошлое того памятного дня. И опять он видит перед собою силуэт Евпраксии, миловидной Княгини, восседающей на коне, подобно легендарной защитницы земли русской Настасьи Микуличны, въезжающей на княжий двор, стремя в стремя, с мужем Федором. Будучи еще мальчишкой, Александр с первого взгляда отдает предпочтение Евпраксии нежели Федору. И такой он запечатлел ее на всю жизнь. 
На этот раз воображение Александра воскресило ошеломленную Евпраксию, только что полученной вестью от Опоницы.
- Яко ж так Опонюшко? – и ее немой укор застыл на старом преданном слуге.
Опоница кинулся навстречу княгини, виновато упал перед ней на колени, охватил ее ноги, стараясь хоть чем ни будь утешить, заплакал навзрыд подобно провинившемуся ребенку.
Как безумная, сраженная великим горем, остолбеневшая Евпраксия стояла, не зная, что предпринять. Но на ее лице уже читалась созревающая решимость - «Не даться в руки жестокосердному прелюбодею!» - мелькнуло в голове.
- А сила у них непоборимая княгинюшка… не устоять Рязани… - говорил сквозь слезы Опоница.
Может быть эти последние слова, услышанные Евпраксией, окончательно укрепили ее решение. Собрав свою волю в тугой узел бледная безучастная ко всему, она не упала на землю, как это делают женщины в подобных случаях и разрыдалась с причитанием, а молча круто повернулась и вышла из большой княжеской палаты, где были застигнуты родственники и приближенные князя Юрия Ингваревича, внезапной злой вестью.
Шатающейся походкой, с невидящими глазами, но твердым намерением «Не жить!» она вступила в свою светлицу, где спал безмятежным сном, с раскинутыми детскими ручонками, полуторогодовалый Ванюшка, бережно взяла его на руки, поднялась в высокий терем, распахнула окно. На секунду задержалась, по ее лицу скользнули последние лучи заходящего солнца.

                175
Осенив себя крестным знамением, поцеловала сына. Ванюшка проснулся и посмотрел на мать непонимающими глазенками, доверчиво улыбнулся.
Евпраксия, едва сдерживая рыдания, напоследок произнесла:
- Прости меня Ваня! Отец твой не опозорил чести нашей! Нет не станешь и ты рабом татарским! А мать твоя наложницей ханской!
Крепко прижав несмышленыша к материнскому сердцу, она сбросилась вниз на булыжную мостовую.
Голос Савки сбивчиво повествовал, о случившемся на рязанской земле:
- Юрий Ингваревич спешно собрал рать под водительством Братьев-князей: Муромского Давида, Коломенского Глеба и Пронского Всеволода, вывел в поле и в смертной битве все до единого полегли от татарского меча.
- А што же про Коловрата тако и не чутко, вернулся ли из Чернигова? – спросил Александр.
- Про то не чул княже.
- Ну а дядя Юрий яко ж мыслит управлятися с ворогом?
- Я ничего не ведаю… Ратмирка сказывал, князь хотел его как ведающего путь, послать в Новгород за подмогой, а сам Юрий Всеволодович выехал по суждальскому тракту сбирать воинство…
- Яко ж ты пробирался сюда, ежели Ратмир тя не нагнал в пути?
- Я ехал через Москву, Тверь, Торжок и Русу.  А ишо перед Москвой мне сказывали ужо тамо зрели рыскающих по дорогам, этих самых мунгал – татар.
- Д, Савка, ты принес черную весть для всея Руси, - Тревожно вздохнул Александр.
- И што же то за Орда? Тринадцать лет небыло слышно о татарах на Руси, с тех самых пор, как на реке Калке бились дед Мстислав и Василько Константиныч Ростовский со своими дружинами. Ох тогда татары и жестоко расправились с князьями русскими!
А ноне, на те снова вороги дали о себе знать. Видно, сила у них великая… И то мыслить надобно, от Володимира до Новгорода сорок дней пути. И вряд ли татары дойдут до наших Волховских берегов… А на помощь Владимиру надо поднимать народ. Все мы единой матери Руси дети, един корень Всеволода Большое гнездо…
- ХХХ -

                                                
                176
После первых слухов дошедших до Новгорода о нашествии татар на Русь, Александр Ярославич плохо спал ночами. То оно мысленно увеличивал боевую дружину, то обдумывал план дополнительного укрепления города, то искал источники пополнения оружия.
Одна тревога миновала – немцы подались на Литву, а минует ли вторая – дойдут ли татары до Новгорода или нет? Што деять? И посоветоваться не с кем. Федор Данилыч в ратных делах не сведущь. От отца из Киева никаких вестей нет. Так мучил себя сомнениями Александр, не смыкая очей лежа в постели далеко за полночь на Городище.
А где же Ратмир пропал с вестью от дяди Юрия?
Всякие подозрительные звуки будоражили Александра. Вот он услышал, как пропели первые петухи и сменилась ночная охрана на сторожевой башне. Затем сквозь дремоту он услышал какой-то топот и разговор в коридоре княжьих хором, скрип половиц от приближения к его гриднице. Вот кто-то приостановился перед дверью, и тотчас увидел у порога разлохмаченного Данилыча, со свечой в руках. Спросил:
- Што тамо, Данилыч?
- Вестник от Юрия Всеволодовича прискакал. – и тут же пропустив вперед себя, одетого по-дорожному, воина. Александр сразу узнал в нем Ратмира.
- Ратмир, то ты? – Для достоверности спросил он.
- Да. Я княже, к тобе от Юрия Всеволодовича. А батюшке твого ишо нет, не прибыл из Киева?
- Нет. А те што ведомо о нем?
- Не ведаю откуда Юрий Всеволодович проведал и сказывал, будто брат Ярослав должен быть в Новгороде и наказ словесный к нему, а не тебе.
- Ну што до наказа, то не все ли едино кому черную весть переведывать. Сказывай слово в слово.
- Брате Ярославе! – начал сдерживая волнение, Ратмир, - кланяется тебе брат Юрий, прошу сбирай немедленно дружину и шли мне в помощь. Мои люди будут ждать тебя в Ростове и указуют путь ко мне. То ворог сильный и надобно всем быти заодно, альбо полон и гибель неминучая» …
Ратмир кончил и смахнул рукавом тулупа пот с лица.

                177
Александр тотчас сбросил с себя одеяло, соскочил с кровати, стал одеваться. Натянул на исподнее штаны, босоногим в раздумье остановился.
- Сказываешь, в Ростове его люди нашу дружину станут ждать?
- Да княже, так, в Ростове …
- Вон оно што, стало быть дядя великую битву замыслил учинить. А на кого же он стольный город он оставил?
- Тамо оставлен надежный щит. Вся дружина и ополчение готовы к обороне Володимера под водительством молодых княжичей Юрьевичей и воеводой Петром Ослядюковичем …
- Видно дядя не уверен, што город устоит. Знать и вправду сильна Орда татарская идет на Русь, коли так дело оборачивается.
- Сильна, князь! Друга мого аще за день пути до Москвы стрела татарская сразила. От погони и я едва ушел. Конь спас меня. А их кони коротышки застряли в глубоком снегу. Когда мы ехали до Москвы в полуденной стороне виднелись по ночам зарева пожаров. Видно, жгут разбойники Русь. Рязань то рекут пала.
- Да мы уж прознали о том …
Александр стал натягивать сапоги, а Данилыч, подойдя к столику заменил свечу. В его глазах тоже читалась рассеянность.
Когда Александр, небрежно одетый на скорую руку, нервно прохаживался в зад и вперед по тесной спальной светелке, о чем то думая и вопрошающе посматривал на пестуна, словно молча спрашивал: «Наставник, што же нам с тобой деять?»
В этот момент на улице, со стороны ворот, замельтешило несколько зажжённых факелов. Отраженные огненные блики, заиграли радужными лучами на замерзлом слюдяном стекле. Александр прильнул к окну, отодвинул в сторону одну из гранок внимательно всмотрелся в темноту, сказал:
- Яки то люди вьехали во двор … Стража не доложила, видно свои. Не дядя ли Аким вернулся из сбора податей? – Успокаивая себя говорил князь. Хотя сам внутренним чувством тревоги, готовился к нарастающим событиям.
- Нет Ярославич, рано, встревожился Данилыч, - пойду дознаюсь, - и заторопился к выходу.
Одновременно из коридора послышались какие-то голоса. В дверях с Данилычем встретился Ярослав Всеволодович:
- Ну што переполошились? – с порога начал он.
                178
Но увидев одетого в тулуп  Ратмирку, определив, что он только что от брата Юрия приехал вестником, осекся:
- Ратмир! А ты по што туто оказалси? Уж не вестником ли от брата?
- Да, князь, с черной вестью от него …
- И што же? – переводя свой олиный взор на Александра и Федора Данилыча, испытующе спросил: - Не метят ли татары в Волхове коней поить?
- По всему похоже, да …
- Ну добре, - спохватился Ярослав Всеволодович, давайте поздравствуемся, а там и о деле можно поразмыслить.
- Ну здравствуй сыне! – И протянув руку, шагнул к Александру, троекратно облобызал его. Подал руку и Федору Данилычу.
- Данилыч, здоров ли?
- Спасибо! Вот коли татары не доконают, лет десяток мыслю прожить …
- Не ропшите по напрас. Коней татарам своих не поить в вашем Волхове. Не дадим шеломам черпать воду из Ильменя. Им тут не привольные ковыльные степи … Сюда через болота топучие да леса дремучие, добраться не легко …
- Яко ж быть отец? Ратмир сказыват дядя Юрий покинул Володимир и ушел на Ростов, тамо войско собирает, нас зовет в помощь. Пала Рязань, к Москве и Владимиру подходят татары. Послать бы на помощь надобно дяди полки …
- Рекешь послать, а кого? У тебя есть дружина?
- Есть две сотни славных молодцев.
- Эх сыне! А в помощь послать не менее двух тысяч надобно.
У меня за это время перебывало более тысячи доброхотных воинов. Да и брал я одного из десяти в дружину. Не зрю надобности слать полки Новгородские во Владимир. А ежели што … кто нам поможет?
- Так ли будет, отец? – Упорно отстаивал свои мысли Александр.
А вешь ли старое изречение: Коли каждый станет свой дом оберегати, в огне пожара сгорит все поселение. Тако видно по сему творится ноне. Каждый князь оберегает свое княжение, заместо того, што бы всей силой одолеть ворога. И может статься непоправимое – погибнет Русь от иноплеменника …
- Не поспешай сыне. И не забудь, вражьи рати в тридесяти переходов от Новгорода.

                179
Вот ты печешся о помощи, а я и прознал о нашествии татар на Русь от Коловрата рязанского, приезжал за подмогой в Чернигов к Михайлу, так тот не глупец, а хотя и родич, замест большой дружины отрядил лишь двести воев.
- Отец, дозволь мне хоть с дружиной малой к дяди Юрию?
- Не смей и помышляти. Ты на татар уйдешь, лепшие полки уведешь, а туто немцы прознают, на Новгород ударют …
- ХХХ -
  К рассвету в княжеских хоромах все стихло. В гриднице остался один лишь расстроеный Александр. Он не может смириться с отцовскими возражениями – не посылать помощи дяди Юрию.
Он нервно ходит по своей светлице, про себя думает: «Не прав отец, помогать дяди Юрию непременно надобно.
Коли отобьют от Владимира татар – ладно. А ежели нет – всю жизнь обиду таить станет брат на брата и на меня, што не прислал подмоги …Не по завету Мономашичей, деет отец!»
- ХХХ –
Прошло три недели с момента выезда Ратмира во Владимир, как неожиданно он вернулся с полдороги обратно.
Путь его из Новгорода лежал через Тверь и Переяславль в Ростов. Не доезжая до Переяславля, он встретил беженцев – горожан, спасающихся от татар. Узнал от них, что пали города Владимир, Москва, Суздаль, Ростов и Переяславль, попытался объехать город по берегу Плещеева озера, но и тут чуть не угодил в лапы татар, вынужден был повернуть в Новгород.
Ярослав Всеволодович, видя что дело оборачивается с нашествием татар , совсем не шуточное, как он думал в начале, взяв бразды правления княжеством из рук Александра, начал усиленно подготовку к отпору Орды.
Вместе с развернутыми обширными работами по укреплению города, он спешно слал по всем волостям и погостав гонцов с наказом – слать людей для пополнения дружины и ополчения.
Александр, отстранений от прямого княжеского дела, в эти тревожные дни не находил себе места. Особенно раздражала его мысль, что неизвестно откуда взявшийся такой сильный враг, поганил дорогие для него родные места.

                180
Хотя мать и все многочисленное семейство успели выехать из Преяславля под защиту новгородских князей,  до сего времени ни кто в Новгороде не знал о дальнейшей судьбе многочисленных родичей, разбросанных по поволжским городам, проживающих во Владимире, Суздали, Ростове и Переяславле, там где уже свирепствовали вражеские полчища, нахлынувшие из дикого поля татаро-монгол. Он всячески скрывал свое недовольство отцом – почем он ему с дружиной не разрешил выехать во Владимир, на помощь дяде Юрию. Втайне убеждал себя, что совместными усилиями соединенного воинства наверняка удалось бы отстоять Владимир и Переяславль. А теперь, когда отец послал его отъехать от Новгорода с сотней лучших воинов на день два-два пути в сторону Торжка и Твери, провести дозор, при этом не велел без надобности доезжать до Торжка, очень огорчился.
Он был лишен последней возможности встретиться с Радой, о которой неотрывно думал с самого лета.
Вечерело. Падал ровный тихий снежок. Вдали показалось какое-то село.
По наезженной санной дороги, на некотором расстоянии впереди Александра Ярославича, впервые облаченного в воинские доспехи который ехал во главе дружины, следовали три воина. Три настоящих свято-русских богатыря, словно только что сошедших с картины Васнецова, о которых в народе слагались легендарные былины проникнутые сказочным мифологическим пафосом. Это Василий Буслаевич, Костя Новоторжанин и Фома Горбатенький.
Новгородские богатыри – побратимы в полном воинском облачении, символизировали собою трех своих предшественников богатырей Илью Муромца, Алешу Поповича и Добрыню Никитича.
Приемники русской славы, гордо с беззаветной удалью, ехали рука об руку защищать честь и независимость своей Родины от иноземных поработителей.
На вороном коне между побратимами важно ехал Василий Буслай. Левой рукой он поддерживал древко копья, на другой висела булава-палица.
Справа на белом иноходце восседал второй богатырь, крестьянский сын Костя, уроженец и по прозвищу Новоторжанин, по силе равного не сыскать было во всем новгородском княжестве.
 На полкорпуса лошади позади, слева на любимом савраске за старшими братьями следовал, не уступающий в силе и ловкости, третий великан Фома Горбатенький. Он во всем под стать Буслаю и Косте. Лишь его хитрые уловки были не
                               
                181
по душе простоватым, надеющимся на безграничную силу товарищам. Одновременно Фома, уступая в силе, превосходил побратимов в мастерстве стрельбы из лука. Потому он никогда не расставался с ним.
Новоторжанин, напротив считал меч самым надежным оружием, а Василий Буслай отдавал предпочтение копью и булаве, хотя и владел иногда в сече и двумя мечами.
Они подъехали к перекрестку дорог. Костя, остановив коня, обратился к спутникам:
- Ну братцы, вы яко хотите, а я буду проситься у князя в свой Торжок, наскучило мне без дела быти …
- А ежели не пустит Ярославич? – спросил Буслай.
- Все едино уйду, сердце болит по родному городу. А не равно там уже нечисть татарская бесчинствует, а мы туто прохлождаемси.
- Правильно и содеешь, коли уйдешь, - подтвердил желание Кости Фома.
В это время подъехал Александр Ярославич с Мишкой, Савкой, Ратмиром и Сбыславом Якуновичем.
- Костя, што за деревня впереди? – спросил князь.
- Да то Кресты.
- А сколько отсюда до Валдая?
- Не ведаю Ярославич, сколь верст, а пусти меня в родной Новый Торг, за двое суток доберусь до дому.
- Пошто нашего богатыря в исконные места потянуло?
- Бражничать с Буслаем наскучило, а вы дела по душе не даете. Может случиться ворог уж у ворот Торжка стоит и меча моего ждет, а мы туто прохлождаемси.
В это время все обратили внимание на скачущую со стороны деревни Крестов, вороную лошадь!
В розвальнях, на корточках, сидел мужчина, то и дело неустанно нахлестывал взмыленную лошадь. Еще издали Александр Ярославич узнал Ваську Жука.
К моменту встречи головные воины колонны подтягивались и заслоняли перекресток дорог.

                182
Васька Жук, мельком взглянув, на стоящих богатырей, князя и его приближенных, видимо не узнав, заторопился еще больше, пустив коня по снежной целине, в объезд.
Сравнявшись, он еще раз подозрительно кинув молниеносно цыганский взгляд на позолоченный шлем и червонный плащ князя, очередной раз замахнулся над крупом лошади.
- Эй извозник! – выкрикнул князь, - куда же тако поспешаешь?
- А вам, што за дело? Куда надобно, туда и тороплю! – вызывающе отрезал Жук.
Мишка, видя, что Жук не хочет останавливаться и разговаривать, пришпорив лошадь, в два прыжка перегородил ему дорогу.
- Ты што смерд вшивый, не изволишь князю ответствовать по добру?
Только после этого Васька Жук смягчился, обратил внимание на князя, тотчас узнав, извиняще заговорил:
- Люди добрые не из Нова города ль вы?
- Позри лепей Жук! – тоже узнав рязанского сбега Мишка укорял его, - можа признаешь?
- Нейжто сам Ярославич?
И соскочив с воза Васька, сняв шапку, поклонился.
Александр в ответ притворно усмехнулся:
- Ну беглец Рязанский, негоже так скоро забывати своих избавителей, - с укоризной заговорил Александр. – А до нас вести дошли, будто бы всех рязанцев хан татарский изничтожил, видно слух-то облыжный?
- Нет княже, не облыжный. Не обессудь, прости што сразу не признал тя. Тако и есть взаправду изничтожил нечестивый всю как есть Рязань и люд наш рязанский … Вот четвертую кобылицу загоняю, поспешаю к тобе по уговору, весть недобрую несу… Орда татарская по всей Руси, яко саранча разлетелась и пожирает все и всех на своем пути. Што мечу не подвластно – огню предаеть. А о родной Рязани и язык не поворачивается сказывати. От грудного младенца, до глубокого старца все побиты, порублены, порезаны, кто не успел укрыться в дремучих лесах. Один Коловрат и отомстил за кровь людскую…
И злой вестник а повествует со всеми подробностями о героической битве с татарами, собранного воеводой Коловратом последнего отряда Рязанцев и смерти его.

                183
Впечатлительный Александр тотчас вспомнил Иппатия Леоновича Коловрата по Владимирской встрече. Перед ним промелькнуло как в тумане, сцена военной игры, скрестившиеся мечи воевод их удаль и отвага, проявленная в мирные дни в решительной схватке. Еще мгновение и игра превратится в кровопролитие.
Но вдруг картина меняется и Александр, вслушиваясь в повествования Жука, представляет всю трагедию Рязани.
Вот перед ним сожженный город, в который въезжает с небольшой дружиной Евпатий Коловрат, возвращающийся из Чернигова.
Тут же он велит поднять колокол от сожженной церкви на деревянные козлы, в который собственноручно звонит.
На призыв колокола робко, с оглядкой, стекается напуганный народ. Люди, удрученные великим горем и воодушевленные ненавистью и священной местью, вооружаются, кто чем может и идут за Коловратом в смертный бой с ордынцами.
С оставшейся горсткой храбро сражающихся воинов и ополченцев, Коловрат рубя направо и налево, гибнет в неравной схватке.
- Яко ж такой орел не выклевал очи волчьей своре? – как бы сам себе сказал Александр. И тут же он прерывает рассказ Жука вопросом:
- А не чул коим образом пал Владимир, и кто из княжеской семьи остался в живых?
- Воин што нагнал меня за Тверью, сказывал, он чудом успел в битве на реке Сити. Почитай всех до единого побили, князь Юрий хоробро сражался и тоже пал, а Василька Константиновича Ростовского полонили.
От упоминания знакомого имени своего спасителя, Александра передернуло:
- Не верю Жук треклятый, ты опять сказку сплетаешь, пьян, али одурел?
- Князь, вот те хрест, - Жук перекрестился, - хоть голову руби, все истинно. Ни слова не прибавил, ни убавил. Што чул, то и реку. Не ведаю, який бой вершился на Сити-реке, а о падении Володимира поведаю: С первоначалу вороги обложили город и хотели взять обманом.
Полонили молодого князя Владимира Юрьевича где-то на Москве и подвели изувеченного под осажденные стены. Вытребовали княгиню Агафью, штоб она узрела дите свое разжалобилась и впустила ворога в город.
Васька Жук рассказывал со всеми подробностями, а Александр Ярославич зримо и образно по-своему представлял падение города.
                184
Александр, будучи на конюшне в Переяславле, видел коротконого коня. Конюший тогда ему объяснил, что этот коротышка приведен из дикого поля али половецкий. Из рассказов Савки, и Васьки Жука вообразл, обложенный Владимир ратной несметной силой, посаженной на таких коней. И теперь ему видится, как несколько лукавых и жестоких воинов подвели к золотым воротам заарканенного княжича Владимира Юрьевича – двоюродного брата, снизу крикнули:
«- Не стреляйте!» А когда на сторожевой башне появилась тетка Агафья и всмотревшись в лицо пленного, узнала сына Владимира. Отшатнулась. Запричитала: «О сыне, дорогой мой Владушка! Што же проклятые с тобой содеяли?»
Услышав голос матери Владимир из последних сил, закричал: «Матушка моя! Не плачь! И не жалей меня! А вы люди стольного города, твердо стойте за родной Владимир! Бейте нечестивых нещадно, яко бьют они нас! Они пытали меня и склоняли на свою сторону. Но я перенесу все и умру за нашу святую вотчину честно!»
Толмач что-то сказал старшему воину, в лице которого можно было признать Уловчу, который месяц назад в этом же городе у Савки и Ратмира нагло отобрал кольцо.
Тот полосонул Владимира плетью:
- Молшать! – перебил пленного переводчик, и обратившись к башне залопотал на ломаном русском языке: Кто не станет кланяйси повелитель, тот арканен будет. Хан Бату взял Резан, Поронск, Коломен, Ижуслав, Мушкав. Ждавайте и вы ключ Ульдомира и получить милость Великого …
Собрав последние силы Владимир, перебивая переводчика, снова закричал: «Не слушайте его! Они безжалостны и беспощадны! Ежели и покоритесь, все едино, всех порежут!» …
Со стен ему владимирцы ответили, «Умрем, но не покоримся!» …
Воины рванули коней с места, взяли галопом. Связанный Владимир, пробежав несколько шагов, упал и его тело потащилось по снегу, за удаляющимися всадниками.
Александр опять мысленно перенесся на владимирскую гостеприемную землю, разделенную пятилетней давностью. Тогда особенно тепло и радушно встречали их Юрьевичи. День приезда во Владимир был погожим и радостным, запоминающимся юному Александру на всю жизнь.
Во двор высыпала вся многочисленная семья родичей. Сам Юрий облобызал, троекратно приветствуя брата, как обычно.
                185
Племяннику Федору подал, как взрослому руку. А подойдя к Александру, покровительственно положил руку на плечо, заглянув испытующе в глаза, поцеловал в лоб. При этом лестно отозвался о них: «Добрые у тебя брате, соколята растут! Будет кому дедовскую вотчину блюсти!» И тут же из под руки дяди выскочил шустрый княжич, одногодок Александра, и потянул его за рукав в сторону за собой. При этом страстно зашептал на ухо, что бы не услышали взрослые: «Пойдемо скоро в трапезную, мати пирогами станет угощати!»! … Это и был тот добродушный мальчик Владушка, трагически погибший за свой город, за свою отчизну.
Затем картина меняется, Александр переносится в трапезную, где они сидели за столом и его глаза встречаются с ласковыми, голубыми глазами тетки Агафьи, которая то и дело подкладывает пироги, снадобья и орехи, приговаривая:
«- Подкрепляйтесь дорогие племяшки, наверное проголодались с дороги … Да пошто же матушку свою Федосью Мстиславну с собой не взяли?»
Задавая нам этот вопрос, многозначительно осторожно посматривая на Ярослава Всеволодовича, которого опекал в это время ее супруг. Видимо для нее не было секрета, что их отец не особо любил мать.
И вот вдруг не стало в живых тех милых сердцу людей. А Василько Константинович?
Как во сне Александр увидел, бросающегося юного Василька на перерез коню, направляющемуся к озеру на водопой, на котором он еще трехлетним восседал во время обрядов постригов и посажения на коня.
А потом спустя восемь лет они снова встретились на берегах того же Плющеева озера. «И ты был на Калке? – удивился тогда своей догадке Александр. В его ушах зазвучал сдержанный, но полный доверия рассказ Василька Константиновича: «Да и дед твой Мстислав, бывалый во многих сечах сказывал, такого несметного воинства, како там было у татар, николи не зрел. И далее… - а умереть глупо никому не хотелось… вот и отступили… «Видно и на этот раз их воинство великое…
Так Александр Ярославич мысленно был с теми, кто самоотверженно защищал свою Родину до последней капли крови.
Слушающие рассказ Васьки Жука о гибели соотечественников, реагировал каждый по-своему. Кто молча крепко стискивал рукоять меча, готовый отомстить ценою своей жизни за гибель тысяч людей и разорение городов, а кто, сдерживая чувства, глухо вздыхал или произносил проклятие в адрес врага.
                186
Внутренне переживая Александр, то и дело одной рукой периодически с силой сжимал луку седла, а другой, на которой висела ременная плеть, уцепился мертвой хваткой за ножны меча.
У бывалых воинов от рассказа Жука пошел мороз по телу. На какой то миг сникли и богатыри.
- Ну буйны головы, - обратился князь к богатырям, - што же деять станем? По всему видно, татары не на шутку затеяли поход. А мыслят и до Новгорода добраться …
- Да князь, Тверь тоже в огне я зрел, подлил малов огонь Васька Жук.
Буслай первым откликнулся на княжеские слова.
- Нет Ярославич! Не допустим! Костьми ляжем, а в Ильмень озере татарам не дадим коней поить. Полынью горькою наша вода ему обернется. В своей же крови захлебнуться. А Новгород отынем живой изгородью из копий и встанем плечо к плечу…
Костя Новоторжанин нетерпеливо молча слушал черного вестника и хмурил брови. На его побледневшем лице заметно играли желваки от скрежета зубовного.
Буслай хотел еще что-то сказать, но Костя перебил его:
- Княже, дозволь взаправду мне в Торжок податься. Случись што, корить себя стану всю жизнь. За родной город и голову сложить не грех.
- Эх, Костя, Костя! Ты заживо себя в скудельницу хоронишь. За Торжок мы грудью встанем. Деля тебя, оно родным городом ести, а Новгороду издревле меньшим братом прозывается. Так и быть, возьми десятков пять дружинников и поезжай к посаднику Иванку. А коли не в мочь станет – шлите за помощью к нам в Новгород. А я отцовскую волю не смею нарушить. Вернусь назад.
- Костя, тронув лошадь, подъехал ближе к Александру, и все еще боясь отказа, тихо спросил:
- Ярославич, благослови в дорогу…
- С богом! Ежели што, не посрамите Русь святую!
Лошади забеспокоились. Они неловко обнялись. Костя клятвенно произнес:
- Не посрамим Ярославич! Живота не пожалеем, а Новый Торг не дадим ворогу опозорить!
- Князь, дозволь и мне с Костей? – сорвался Буслай.
- Тогда и мне, княже! – сполошился Фома, следуя примеру старшего побратима и, тронув своего Беляка, пристроился к Новоторжанину. Но их остановил князь.

                187
- Нет, други! Толь не ноне. Вот Ратмир и ты Сбыслав поезжайте вместе с Костиной дружиной к посаднику Иванку и оставайтесь до тех пор, пока он не отошлет вас в Новгород с вестью.
- ХХХ -
В последние дни ежедневно, с раннего утра из Городища в Новгород выезжало два небольших отряда. Это отец и сын раздельно каждый со своей охраной ехали на Ярославов двор. Здесь у них была главная ставка по обороне города от татарского нашествия.
Сюда стекались сотни деловых людей города, степенный посадник, старший тысячник и сотники со всех пяти концов города, бояре, мастеровые-оружейники и люди разных сословий, болеющие за судьбу Господина – Новгорода.
Посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Никита Петрилович дневали и ночевали на Ярославовом дворе.
Обеспокоенные бояре и купцы, суетились вокруг князя, не зная, что им предпринять, чтобы сохранить свое накопленное добро на случай осады города. Оружейные мастера, один перед другим не боясь осады, до самого последнего дня, благодаря хорошему сбыту оружия князю, с каждым днем нагоняли цены, лишь бы побольше получить серебра.
Но приходили и сильные мужи без всякой корысти, чтобы вступить в дружину, получить оружие и, если потребуется, не щадя жизни защищать родной город. Были и такие, которых привели из далеких погостов насильно, за неуплату податей и по другим причинам.
Отдельными группами собрались добровольцы, желающие встать в ряды защитников города.
К моменту приезда князей на Ярославов двор обычно приезжал Буслай с побратимами. Он по натуре, как всегда беспричинно весел.
Но сегодня Васька приехал позже всех. Здесь уже был Фома Горбатенький, Потаня Хроменький и другие товарищи. У коновязи больше спешившихся чем, бывало, раньше воинов. Буслай про себя оценил обстановку – хотя князья и бояре на совете, видно что-то затеивают.


                               
                188
А Михайло Степанович чем-то озабоченный, с нетерпением посматривает в сторону подъезжающего богатыря, явно поджидая его. Но подъехав к побратимам, Васька не подал виду, заулыбался.
- Брате, не казните бога ради, винюсь перед вами ноне, проспал, - начал он наигранным тоном, - Амелфа Тимофеевна уж будила, будила, ан нет. Где там, а я сон досматривал.
- Должно быть любую видел во сне? – подыгрывал Фома Горбатенький.
Нарочито откашлялся Васька продолжал;
- Э… нет, на этот раз не угадал, друже, насильно женили… Да на такой наикрашей молодухе, што очей не отвел бы. Толь в сказках о таких сказывают.
- Правду ли Вася баешь? – опять подковырнул Фома.
- Истинный крест, братцы!
 - Байка, то байка. Ну, а што далее гни круче…
- То не можно и сказывати, коли не верите, - и полуотвернувшись от Фомы, почесывая в голове через шапку, лукаво улыбался.
- Да тыж не веришь ни в бога, ни в черта, ни в пророческие сны, - продолжал Фома разжигать Буслая.
- Ну не верю, а этому сну поверю.
- Сказывай, сказывай Вася не тяни, - подначил один из воинов.
- Да што тамо … Ну повенчали… да с церкви прямо силой повели топить в реку. Только в какую мне не в домек, кто-то кричал позади: «Ведите его топить а в Тверцу на Торжке! Вот толь это и помню. Этак стою на береге упираюсь зрю, а Костя Новоторжанин уж тонет. Ну знамо дело, я како уперси ногами, а кровать, на которой сплю и разъехалась. Я тако и рухнул на пол… Вот тогда толь и проснулси…
Все воины так и покатились со смеху. А немного успокоясь, Фома спросил:
- Вася, а не приметил ли ты случаем, - издевательски не отставал Фома, - хто же были твои тесть и теща, якого роду племени – купеческого ала боярского, а можа и смерды? Буслай раздраженно посмотрел на Фому.
- Да што вы право прицепились к человеку, - вступился Михайло Степанович за Буслая, настраивая его на серьезный лад, добавил, - досоти вам шутковати. Деля тебя, Вася ести слово от князя Александра.

                189
- НУ сказывай. – И увидев, что Михайло чего то мнется, не хочет продолжать разговор, догодался: - Али велел на едине?
- Да…
Тогда Мишка отделился от группы, взяв под уздцы Буслаевского вороного, вполголоса заговорил:
- Вчора под вечер мне Ярославич шепнул, пока не минует опасность, кажиный день будьте наготове к походу, сказывал все едино выпрошаю у батюшки дозволения с дружиной идти в Торжок и Буслая с побратимами возьму с собою.
- Так и сказывал?
- Тако. Толь добавил: «Чует мое сердешное, коли к Твери татары подошли – не миновать им и Нова торга, а может и Новгорода».
- Вот почешем-то руки о головы татар! – восхищался Буслай.
- А ты вешь, пошто он тягнет в Тожок-то? - Интриговал Мишка Буслая.
- Нет. А откуда мне ведать, пошто.
- А ты запамятовал, яко в позапрошлом лете посадник Иванко приезжал на вокняжение Александра с дочкой-красивой?
- И правду! Эх баранья голова! А мне и невдомек… Тако ты мыслишь, што похода не миновати?
- Непрменно быть… Сегодня с раннего утра совет боярский идет. Решают тамо – и кивнув головой в сторону окон княжеских хором.
- ХХХ -
На совете, в большой палате, где присутствовали набольшие бояре, степенный посадник, кончанские старосты и тысяцкие решали главный вопрос, чем и как встречать татар Новгороду.
Суров и серьезен Ярослав Всеволодович. Он не спрашивает ни у кого совета, лишь дает конкретные, строгие указания;
- Твердиславич, на сколь хватит осажденному городу хлеба? И воды? – обратился он к посаднику.
Степан Твердиславич сидел на первой скамейке, одетый в грубошерстный кафтан, опоясанный зеленым кушаком, тотчас поднялся с места, вытер потный лоб, верхом круглой шапки, отделанной куньим мехом, торопливо отвечал:
- Мыслю седьмиц на десять достане. Оприч того, у каждого горожанина имеется свой запас. Окромя того, велел вырыть потаенные кладязи во всех пяти концах, со
                190
скрытыми подходами к Волхову. Хлеб упрятали в храмах господних. Вот толь архиепископ Спиридон не дозволяет складывати хлеб во святую Софью:
- По што же? – прервал его князь.
- Сказыват: «Доволи и того, што другие святилища загадили».
- Ну это я ему припомню. Хлеб не навоз. Альбо он наровит, штобы татары в город ворвались и святую Софью превратили в конюшню? Мыслю ему добре ведомо яко немецкие крестоносцы осквернили Константинопольские святыни в первый крестоносный поход. В алтарях содеяли конские стойлы. В ямах хранить хлеб не надежно. Дело к весне, верховые воды затопят земляные ямы. Вот и надобно зерно и муку укрывати от грабежа и огня в соборе святой Софии. Распорядись, чтобы везли хлеб туда. Ты Аким, езжай в Руссу и по Ловати добирай подати с задолжников, и тоже шли подводы к Софье. А со Спиридоном я сам потолкую… А вы бояре ветшие не скаредничайте ради общего дела, серебра на дружину не жалейте. Она не единому мне потребна. Живы останемся - все добудем. А мертвым ништо будет ни потребно… Ты Федор Данилыч с Александром займись укреплением Городище. Выходы под валом прокопать надобно. А я ноне выеду во Пльсков. На случай битвы дружину срядить треба не менее пяти тысяч. Александр молча сидел рядом с отцом, а мысли его были далекими. Он переживал о чет-то своем, не находя места, то и дело оборачивался к окну, - со дня на день, с часу на час ждал вестей с Торжка. И вдруг ему посчасливилось первому заметить через окно, как два всадника проскакали до самой коновязи голопом. Нарушая приличия, он шагнул к окну, с тревогой сообщил:
- Батюшка, кажись Ратмир с Быславом прискакали из Торжка.
И тотчас вышел из палаты на встречу всадникам.
В палате наступила абсолютная тишина. Даже самонадеянный Ярослав не знал с какими вестями явились гонцы, не произнес ни слова. Все присутствующие с тревогой поглядывали на дверь, откуда должны с минуты на минуту появиться воины.
Спустя несколько мгновений, Александр в сопровождении Ратмира и Сбыслава порывисто ворвался в палату, с трудом сдерживая тревогу, заговорил:
- Отец! Вестники от Иванка! Тверь и Кашин пали. Татары идут на Торжок… Дозволь мне… - и осекся.
Ярослав Всеволодович недовольным взглядом оборвал Александра. После паузы, вслух как бы размышляя, и оправдываясь перед сыном сказал:
- Я мыслил тысячный полк отрядить на помощь Иванку…
                191
- Пошли меня отец! – не дал договорить Александр батюшке, пустился в рассуждения, - предвижу я посему, яко татары рушат наши города, у хана Батыя войско ратное велико, но не бесчетно, яко рекут. Оно видно разделено на множество отрядов. Я мыслю, коли он обложит Торжок малым отрядом, то на Новгород пошлет больший. А ежели Торжок не сломит сходу, вынужден будет ослабить войско, посланное сюда. Вот посему и следует слать добрую дружину в Новый Торг.
- Сыне, ты сам торопишь свой путь в пекло и опережаешь судьбу свою. У нас и без тебя бывалые воеводы и богатыри найдутся…
- Я не блюду себя в тако время… - отрезал Александр.
Тысяцкий Никита Петрилыч толкнул, рядом сидящего посадника, шепнул: «Добрый из него ратоборец буде…»
А меж тем не терпящий пререкания Ярослав, резко ответил:
- А я оберегаю те, коли ты себя не блюдешь! Твое княжение деля тебя же хочу сохранить. А моей вотчине и твоей Родины уж нет – растоптана татарами. Ты мнишь то не больно мне?
- Ну тогда пошли немедля Михайлу Степаныча, али Гаврилу Олексича с Буслаем, - не унимался Александр. – Дружина у Иванка не виликая. В один миг сломить могут…
- То иное дело. Давайте обмыслим, кого послати на Тожок. – смягчаясь предложил князь Ярослав.
- ХХХ -
Как только на совете решили послать на помощь Торжку тысячную дружину под водительством Василия Буслая, князь Ярослав долго и основательно давал Буслаю строгие наказы, беречь дружину.
Александр улучил момент позвав Василия к себе в малую светлицу, туда где они с братом Федором постигали грамоту и переживали тяжелые годы. Войдя в светлицу Александр плотно прикрыл за собою дверь.
- Вася! Будь добрым не подведи меня. Тоя те советовал поставить во главе дружины.
- Спасибо, Ярославич. Не посрамлю Новгородской чести.
- По приходу в Торжок, явись к Иванку Дмитриевичу и слушай его. И с Костей Новоторжаниным будьте заодно. Славы меж собой не делите. Коли старшого изберете, повинуйся ему. Не перечь, ведай, то не кудачный бой на Волховском Большом мосту.
                192
У посадника Иванка есть родной брат Митрофан, он живет в селе Тысяцком по Серегерскому тракту. Он бывалый воевода. Ежели посадник пожелает во главе ратного войска его поставить, с Костей, в том не перечьте.
Не смотря на дальные наставления, казалось, Александр самого важного чего-то не договаривал. Ведь все это мог сказать и при батюшке.
Затем он сделал паузу, пристально еще раз посмотрел в глаза Буслаю, будто прикидывая в уме, можно ли довериться ему или нет. Нарочито кашлянул, вкрадчиво заговорил:
- А ишо Вася, зело прошаю тя. Постарайси увидеть дочь Иванка – Раду. Если туго ей станет на Торжке… Правда она больше проживала у дяди Митролфана в Тысяцком… Но может приключиться, ее узреть с глазу на глаз, шепни ей по тайности… Пусть едет в Новгород под нашу защиту. Тако и поведь, примем словно родную…
Добре, княже! Исполню! Непременно исполню!
Буслай широко улыбаясь и шел на выход через большую палату, в которой о чем-то громко князь Ярослав говорил с Федором Данилычем и Акимом. И когда Александр следуя за Буслаем, проходил мимо говорящих, отец покосился на него, видно, что не понравилось это недоверие к нему сына и таинственная связь с этим бесшабашным, как его считали в Новгороде, человеком, затаил обиду на Александра.
- ХХХ -
Прошло две недели.
Амелфа Тимофеевна, как пьяная шла в темноте по санной дороге в сторону Городища. Ее длинный посох тыкался, то в затвердевшее накатанное полотно, то забирался в рыхлый глубокий снег. И тогда вместе с посохом она клонилась в сторону и заплетающиеся старческие ноги в длинном сарафане, едва сдерживали от падения ее дряхлое грузное тело.
Оступаясь, она, гордо подняв голову, упорно продвигалась вперед. Ей казалось, только сегодня, только сейчас, за все семьдесят лет вдовствующей жизни, она вновь сможет доказать князю и всему Новгороду, что Буслаевский род не должен быть забыт и обесчещен, как это было в последние годы.
Старая Буслаиха страсно желала восстановления былой славы, утраченной, через ее любимое буйное детище – Василия Буслаевича. Перед нею невольно промелькнули счастливые годы молодости, когда такой же как Василий,
                193
жизнерадостный, всегда неунывающий ею любимый супруг Буслай, был правой рукой и первым другом легендарного купца Садко Сытинича.
Ноне ее Вася наверняка заслужил своей кровью милости и почета от князя. Она твердо верила, слава и почет вернется в их дом. Все ненавистники и жалобщики станут заискивать перед ней. И враз все грехи, шалости и буйства Васькины в городе забудутся.
Вот она и идет никем не встреченная, никому неведомая. А на утро будет столько разговоров: «Буслаевна принесла весть князю о падении Торжка! Ее Вася-то пролил кровь в борьбе с татарами».
О чем бы Амелфа Тиофеевна не подумала, ее мысли всю дорогу были радостными и склонялись к сохранению и приумножению своей славы.
Но вдруг она спросила себя: «А пошто Вася изрек Фоме Горбатенькому, пождем до утра оповещати князя?» И тут же заколебалась. Она стала тщательно перебирать поведение Васеньки и его спасшихся бегством друзей.
Фома и шестеро остальных воинов молча согласились, не стали противоречить, а покорно улеглись наповалку на полу. «И пошто тако вони содеяли, ума не приложу. Ну коли утомился битвой и дальней дорогой, всеж могли оповестить о случившемся хоть бы Степана-посадника, альбо стражников на Ярославовом Дворище, а те донесли бы весть до Городища, ан нет же» …
После нахлынувших противоречивых мыслей, Амелфа Тимофеевна то и дело останавливалась в нерешительности, шла медленнее, сомневалась: «А ежели я дею не то что надобно, не советуясь с Васей, иду до князя? Лезу не в свое дело? Не вернуться ли? Нет, нет, я упрежу всех вестников о падении Торжка, о гибели дружины, о раненом Васеньки. Ить дорог каждый час, на случай обороны Новгорода» - так рассуждала гордая боярыня Буслаиха, приближаясь к Юрьеву Городищу.
Впереди, на фоне неба замаячила тень сторожевой башни над воротами. Наверное, не было подобного переполоха сначала застройки Городища, какой навела в ту ночь Амелфа Тимофеевна.
Подойдя к воротам, она без всякой осторожности заколотила посохом по воротам. Задремавшая стража, с перепугу подняла ложную тревогу. Находящиеся при князе отряды дружины, изготовились к бою.
Княгиня Федосья, мать Александра, услышав на улице переполох, разбудив детей, напуганная, послала Федора Данилыча к сыну узнать, что случилось. Но так, как
                194                               
отца небыло на Городище, он еще не вернулся из Пскова, Александр тоже в первые минуты растерялся: «Не вороги ли?» - подумал он. 
И только когда сам явился на сторожевую башню и в темноте увидел возле ворот единственную старуху, спросил:
- Кто ты, сполошница? Што те потребно средь ночи?
Немного успокоившись Амелфа Тимофеевна, грозно потребовала:
- Ишь, сполошились то… Своей Буслаихи не признали, от страха, не толь татар… Вояки! Мой Вася ужо успел кровь пролить за Новый торг, а они туто выспаться не могут… Сони, живо зовите князя сюды!
- Амелфа Тимофеевна! – тотчас ее узнав Александр, - пошто пожаловала?
Но Буслаиха не признав голоса молодого князя повторила свое требование:
- Сказываю, зовите князя! Дело неотложное к нему!
- Откройте боярыне Буслаихе, - Александр тут же приказал страже.
Амелфа Тимофеевна не знала подлинного смысла своей черной вести для князя о падении Торжка, о гибели тысячной дружины, о возможности появления татар у стен Новгорода, о неизвесности судьбы посадника Иванка и его дочери Рады. До всего этого Буслаихи не было никакого дела. Ей даже было невдомек, что князь мог обвинить ее сына за потерю вверенной ему дружины и лишить доверия, вместо желанной милости и славы.
Александр Ярославич не узнал от Амелфы Тимофеевны никаких подробностей о падении Торжка, кроме того, что Васька сам ранен и от всей дружины осталось семь человек, которые от усталости и позора сами не явились на Городище, спят в Буслаевских хоромах, а прислали старуху с черной вестью.
Сборы были недолгими. Он тотчас велел закладывать лошадей в сани, чтобы доставить домой Буслаиху и переговорить лично с Василием – узнать, что же в самом деле случилось.
На двух возах и пятеро всадников рысью подъехали к дому, в одном из Новгородских концов на торговой стороне.
Взойдя на высокое крыльцо Амелфа Тимофеевна властно, словно малого ребенка, князя взяв за руку, провела по темному коридору, ввела в дом. Оставив Александра у порога, Буслаиха прошмакала беззубым ртом:
- Поштой княже, я часом швечу запалю.

                195
Храп усталых спящих воинов, слышался из всех углов избы. На улицы толпились человек семь спешившихся телохранителей князя. Кто держал лошадей в поводу, кто сидел на возах, а некоторые в седле поджидали князя.
Один из воинов сказал:
- Видно брате, заварилась с татарами каша не на шутку…
Все прислушались к голосу Михаила.
- Да услышать бы Буслая, яко тамо было в Торжке, - подхватил второй.
- И о Косте Новоторжанине ништо не чутко, яко в воду канул…
- Неужто тако враз тысячу дружинников и положили?
Тревожный разговор на улице между телохранителями продолжался. А тем временем Амелфа Тимофеевна в чулане, трясущимися руками пыталась высечь огонь, но у нее ничего не получалось. У Александра Ярославовича не хватило терпения ожидать пока она зажжет свечу, он приблизился к Буслаихи, молча взял у нее из рук огниво. В беспросветной тьме наощупь наложив на кремень труту. Рубанул. И от первого удара, трут задымил. Наконец, совместно с Буслаихой они зажгли свечу. От слабого света одинокой свечи, на полу просторных хором, обозначились тени, лежащих в разных позах воинов. Лишь Василий с перевязанным левым плечом, спал отдельно на массивной деревянной кровати. Через белые тряпицы проступало темное кровавое пятно.
И тут Амелфа Тимфеевна закрестилась, запречитала:
- Мать пресвятая богородица, настрадались-то грешные… Будить жалко… Вася Фоме сказывал, до утра не станем оповещать князя, видно жалел тревожить тя Ярославич. Я-то по своей воле ушла на Городище, без его ведома.
- Без его ведома? – удивился Александр. А я то мыслил Вася, те послал ко мне с вестью што внет обессилил. Я ко ж смел медлить, хоть един час, коли тако дело вершится. Неужто он опасность не чует для Новгорода? Буди его, – настойчиво сказал князь.
- Жалко княже…
Тогда Александр Ярославич посмотрел на Амелфу Тимофеевну, посочувствовал – в самом деле, она по-матерински жалеет сына. Взяв свечу из трясущейся руки Буслаевны, приблизился к кровати, негромко, но внятно произнес:
- Буслай, татары!

                196
Василий, вздрогнув, и как лежал на правом боку, ошалело рванулся вперед, но боль резанула в плече.
- Ох! - не сдержался он и ухватившись здоровой рукой за рану приподнялся на локте, открыв глаза.
- Где татары? – ничего не понимая, с просонок, протирая глаза, спросил Буслай.
Александр видел перед собою беспомощного жалкого человека, и искрене сожалел, что, проявив оплошность напугал бесстрашного Буслая.
«Знать и вправду допекли его татары» … - подумал он.
- Князь, как ты прознал, што мы вернулись? – удивился Василий, с испугом спросив у стоящего со свечой возле него князя.
- Прознал Вася… все прознал, толь якож ты сплоховал, пошто весть разом не слал на Городище нам?
- Прости, княже, повинен. Суди, казни… потерять столь лепших воинов… С приятной вестью добро и являтиться пред твое лицо, а с позором избави бог. В былые времена злым вестника рубили головы…
- И тебя страх одолел? Мыслил батюшко альбо я тя обезглавим?
- Не тебя боялся Ярославич. Отцу твому да матерям погибшим в сече семи братьев Залевшанов, да Потане Хроменькому и остальным, на глаза казаться робел…
- Вешь ли Вася, одна беда порождает другую. А ежели татары уж идут по твоим пятам на Новгород, тогда што?
- Верь мне Ярославич, убей бог лаптем, того не домыслил…
- Сказывай, яко дело было?
Во все время разговора Амелфа Тимофеевна, прислушивалась к словам князя, моргала прищуренными глазами, сокрушенно качала головой, шептала:
- Ой, сыне, мой, сыне! Мое ты неудалое дитятко! Горе ты мое луковое! Опять сплоховал. А я то мысляла ноне, ты явился заступником дома отцовского, чести княжеской и новгородской и всего народа русского… - и махнув отрешенно рукой, вытирая навернувшиеся слезы концом платка, Буслаиха поплелась за занавес к себе в чулан.
А Буслай продолжал:
- Много, княже войска у Батыги, как вода в половодье ручьями разливается, тако орды татарские по всей Руси растекаются и нету у них ни начала ни конца. Тьмы тем
                197
татар заполонили нашу землю. Нет у нас на Ильменском берегу столь песку, сколь бесчисленны вражьи дружины…
Лепей бы изрубили бы самого в битве, нежели сраму такого поиметь, побратимов на Пречисте – Каменском поле и Бараньей горе оставить порубленных…
- Вася, ты заладил одно и тож, велико войско у Батыги. А сказывают у страха глаза велики. Коли те татарове наломали хвоста, ты о том толь и рекешь. Я те прошу толком обскажи яко битва вершилась…
- Да я все дело по почину поведаю, оправдывался Буслай. Всю дорогу за Валдаем шли беглые торжане от татар, рекут идет орда по пятам. А недоезжая до Торжка верст десять встретил татарский дозор. Они метнули в нашу сторону стрелы и подались назад. Ну иншие воины не сдержали свой гнев погнались за ними. Разъезд отступил к головному полку, там наших много полегло. Опять же они до сечи не охочи, а обороняются стрелами. А мечут тако метко яко ты яко ты сказывал Евпраксия – княгиня Рязанская.
К вечеру того дня я повелел сойти дружине с Валдайского Тракту в лес, а сам выехал в дозор, по бездорожью к Торжку. И куды мы не сунимси, всюду натыкаемся на их дружины, а вокруг города, огни на много верст. Зрю город надежно обложен в несколько рядов. Решил искать своих, как ты сказывал, Митрофана тысяцкого и Костю Новоторжанина, мыслил вдарить в месте по нечистивым. Ну вернулся, поднял полк и повел лесами и полями по глубокому снегу на Серегерский тракт. Оставил дружину в деревне Бараньей горе, а сам выехал в погост Тысяцкое… Там встретил Раду Иванкову. Передал ей твои слова.
- А она? – ловя каждое слово Буслая, спросил Александр.
- Да што она… отповедила, умирать все едино на Торжокской земле, али Новгородской… А тут как раз дед Дмитро при нас умер…
Видно она его зело любила… Плакалась… да иб отце ни чего не ведомо… Знамо дело девичье… Воеводу дома не нашли… А когда ехали обратно, встретили, - Василий опять замялся.
- Ну и што?
- Мертвые срама не имут. Трупом тысяцкого Митрофана везли домой… и тут же при нем Костя Новоторжанин.
- Тако и Костя мертв?

                198
- Нет, Костя вез его домой… Ну мы с Костей договорились встретиться у Бараньей Горы и идти к Торжку. Он на завтра явился с пятком дружинников. Они накануне вели бой в Пречисте-Каменке, а пока я ездил в Тысяцкое татары проведали о нашем полку и наехали нежданно, негаданно на нас, но мы не сплоховали – дали им отпор и гнались за ними до Пречистой-Каменке. Ну тамо опять мы попали в засаду… Рубились до последнего… Их убъешь одного, неведомо откуда десяток вырастаеть… Пал и Костя Новоторжанин, и Потаня-Хроменький и все до единого семеро Залевшан. И меня вот Фома спас… Сильны татарове, княже. Мечи у них короткие, кривые. Вот они и боятся наших длинных и копья с крючками. Они сваливают зацепами воинов на земь под ноги коней. Бывает зазевавшего дружинника волосяным арканом заарканивают и волокут по земле.
Последние слова Буслая Александр слушал не особо внимательно. Думал о Раде, о предстоящей битве за Новгород.
При сложившейся обстановке невольно закрадывалось сомнение и неуверенность в своих силах, загадочный враз уже полонит Новгородские земли.
- Да Вася, за такую весть изрубить тя мало… - наконец выдохнул Александр.
Буслай вытаращив глаза на князя, не зная, как понимать его последние слова, то ли в прямом, то ли в переносном смысле.
- Воля твоя, княже, - с печалью проговорил Буслай, соглашаясь со своей участью.
А Фома, лежавший возле Буслаевской кровати, давно не спит, чутко прислушивается к разговору князя с Васькой. Делая вид, что крепко спит. Тем часом Амелфа Тимофеевна по временам выглядывает из-за печки, по матерински сокрушенно вздыхает, творя молитву «О господи! Пресвятая дева Мария, што-то будя! Отведи угрозу от нас грешных!»
- ХХХ –
К вечеру того же дня, Рада подъезжала к Новгороду, со стороны Старой Руссы. Она ехала без седла, на том же самом гнедке, на котором дед Дмитро пахал в день встречи Алексанра с Радой на окраине села тысяцкого.
Усталый конь едва передвигал ноги, а Рада еле держалась на спине, то и дело хватаясь за гриву, чтобы не упасть.
От усталости и начавшегося крупозного воспаления легких у нее произвольно закрывались глаза. Позади шел обоз с хлебом в Новгород. Несмотря на перегруженные
                199
возы мешками с зерном, обоз с каждой минутой настигал Раду. Расстояние заметно сокращалось. Раде от усиливающегося кашля и ощутимого озноба в теле, ехать стало невмоготу, она спешилась.
Сборщик податей Аким, ехавший в возке впереди обоза, не обратив никакого внимания на нее, стегнув лошадь кнутом, чуть не зацепил, обогнав Раду.
Зато, пожилой мужик с окладистой бородой, следующий в голове обоза, придержав лошадь, спросил:
- Откуда и куда красна-девица, путь держишь?
- Я… я до князя из Торжка… собрав последние силы, выдавила Рада и закашлялась.
У нее затуманилось в глазах. И как стояла она, прислонившись спиной к лошади, уступая дорогу обозу, так и начала медленно оседать на снег.
Смерд догадался, с девицей случилось неладное, остановив коня, бросился на помощь к Раде.
Ее окружили обозники, бережно подняли и перенесли на воз. Укладывая на воз Раду, из-под полураспахнутой полы шубки, окружающие обозники заметили небольшой, в красивой оправе, кинжальчик, от удивления переглянулись.
- Дивись, брате, - сказал молодой извозник, - який добрый засапожник! Весь в серебре и злате. Знать девица из боярского роду давай друже, поторапливай до городища.
- ХХХ -
Начинало смеркаться, когда крестьянин из Руссы привез Раду на Рюриково Городище, ко двору княжеских хором.
Князю Ярославу Всеволодовичу, он только что вернулся из Пскова, тотчас доложили о прибывшей какой-то девице из Торжка. Он вышел из хором в сопровождении нескольких воинов, подошел к возу смерда, где лежала недвижимо Рада.
- Вот княже, подобрали подъезжая к городу, - с поклоном и будто в чем виновный, объясняя заговорил крестьянин. А единожды очнулась на возу, маленько изрекла: «Я дочь посадника Иванка, торжок пал…» и тут зашлась кашлем, вся горит, с этим и в беспамятство впала».
- Мы уж без ее проведали, что Торжек пал, - независимо сказал князь, - потормошите, может очнется, важное что выведаем. Воз смерда окружили воины,
                200
стали распрашивать мужика, где он ее подобрал, што с ней. Смерд не обращая ни какого внимания, стал трясти Раду за рукав, щупал лоб. Отрешенно покачал головой:
- Нет, княже, видно девка богу душу отдает, ништо ей не поможет, занедюжила, путь то який дальний проделала почитай триста верст без седла.
Во двор Городища на жеребце въехал галопом Мишка. Приблизившись к возу, всмотрелся в лицо лежащей, узнав с удивлением сказал:
- Да тож Рада Иванкова из Торжка! Как она явилась сюды? – обратился к присутствующим воинам.
В ответ князь Ярослав строго взглянув на Михайлу, дал понять мол и без тебя разберемся. Он вообще к приближенным сына относился с пренебрежением.
Михайло, увидев Раду, зная неравнодушное отношение своего господина к ней, подумав: «Ах как жаль, Александр не ведает, что она туто. И надобно так случиться они разминулись в пути… Он же тоже в Руссе».
Спрыгнув на землю, он приблизился к тормошившим Раду, и видя, что она приходит в себя, взяв в пригоршню рыхлого снегу, приложил ко лбу.
Рада проглянула, ноне осознала полностью, где она и что с ней. Обвела вокруг себя безумным взором, остановив упорный проясняющийся взгляд на князе Ярославе.
Поддерживая и приподнимая непослушное тело девицы, одновременно Мишка спросил:
- Рада, как ты сюда попала? Што с тобой?
Рада, собираясь с силами, хватая ртом воздух поддерживаемая с двух сторон, пошатываясь сидела на возу. Затем она с усилием подняла голову, вновь вцепилась уничтожающим взглядом в князя, и после очередного приступа кашля, прерывисто бросая в лицо князю гневные слова, укоризны, заговорила:
- Спасибо… новгородцам за помощь… Торжка то нет… все побиты татарами… А вы… сидите туто яко у Христа за пазухой… и беды не чуете…
- Ну ты то брось! Мы сложа руки не сидим… Да и в Торжок посылали дружины Кости Новорторжанина и Васьки Буслая.
- Ваш Васька Буслай, - и опять зашлась кашлем, - ох, голова кругом пошла… Готовьтесь к обороне, бросила она наконец, и откинулась в беспамятстве.
Михайло снова ее подхватил на руки.
- ХХХ –
По велению князя больную Раду положили на Городище, в княжеских хоромахю
                201
В одной из горниц, за занавесью, обливаясь потом, третий день в бессознании она боролась за жизнь. Временами приходила в себя, спросив что-либо у ключницы Дарьи, ухаживающей за ней, не дослушав ответ, тут же вновь впадала в забытие.
Вначале сухой кашель, а затем с развитием процесса болезни, мокрый с кроью, не давал ей покоя.
Вернувшись из Руссы Александр, узнав от Мишки о приезде Рады, бросил неотложные дела, касающиеся обороны города от татар, кинулся в горницу, где она лежала.
Ключица, заслышав торопливые чужие шаги, вышла на встречу Александру:
- Князь, к ней не можно. На вне себя. Не жиличка она… Заходила твоя матушка, тако бедняга обозналась, рекла: «Мама,где ты так долго?» Знамо сиротка с малых лет… Бредит во сне… Все с тобой молвит…
Александр растерянно умолял ключничу:
- Няня, якож то буде, а не ровно преставится, я не узнаю ее живой.
Старая добродушная ключница растерялась и не знала, что предпринять, чтобы только не допустить его к Раде. Она заслонила собой ему дорогу. Но Александр был неумолим. Почти силой ее отстранил со своего пути, распахнул занавес.
Перед ним лежала с закрытыми глазами и часто поверхностно дышащая Рада. Бледное лицо, обрамлённое полу растрёпанными косами волос, казалось Александру такой же близкой и милой,  какой он ее видел в последний раз, в селе Тысяцком. Обнаженные руки по локоть, покоились поверх одеяла. Он приблизился и положил ей свою руку на горячий лоб.
- Рада! – проникновенно, с тайным благоговением произнес он имя той, о которой последнее время много думал.
Неосознанно, как бы повинуясь зову Александра, тотчас она проглянула:
- О боже! Ты? – выдохнула она.
- Я… я… Рада. То я…
Ее долгий пронизывающий взгляд сковал Александра. Ему стало не по себе, увидев навернувшиеся слезы на ее глазах.
- Вот яка я… Никому не потребная… Один ты у меня остался.
- Не надобно убиваться Рада, все даст бог обойдется. Батюшка твой может ишо живой. Отошел в леса и укрывается от татар…


                202
- Нет…, ведаю. Не такой он… Штобы сдать Торжок на поругание ворогу и укрываться в лесу… Это Буслай ваш бегает вокруг Нова Торга – дружину бережёт…
- Не обижай нас Рада. И Буслая не кори, уж его привезли порубленного и дружина вся пала в битве и Костя ваш Новороржанин сложил голову на Пречисто-Каменском поле… Велика рать татарская. Коли ненароком заявится сюда, едва ли сдобровать и Великому Новгороду. Но за Господина соего все костьми поляжем, а последнюю на Руси водчину не отдадим воврогу…
В это время Рада зашлась кашлем и впала в обморок.
- Рада! Рада!
Но Рада, закрыв глаза, уже спала.
- Няня, што с ней? Сейчас говорила и уж нет. -обратился он за помощью к Дарье.
- К простуде привязалась лиходейка горячая… Все от бед приключившихся в едино время на девицу, дед умер, отца лишилась, Торжок пал… едина яко перст осталась… Мыслить надобно. Горемышная…
Ищущие князя Мишка и Савка, шли по коридору княжеских хором и заглядывали во все подряд светлицы на пути.
Тае они дошли до той, где лежала Рада. Мишка приоткрыл дверь, заглянул во внутрь, на первый взгляд ничего не заметив хотел закрыть дверь:
- «Он же сюды шел. Где ему быти?» —как бы спросил самого себя озабоченный Мишка.
Но тут он обратил внимание на колышущуюся занавеску понял – тут кто то есть. А когда пристальнее вгляделся, увидел кожаные сапоги Александра и ключницу Дарью, не знал, что предпринять, зайти ли в горницу или закрыть дверь и ждать князя в коридоре.
Ключница, боясь, что сюда ворвутся непрошенные «гости» высунулась из-за занавеса, погрозила пальцем опешившему Мишке и видя, что тот не уходит на цыпочках вышла к нему, оставив растерявшегося Александра на едине с Радой.
Александр безнадежно смотрел на спящую Раду и не знал, чем ей помочь и что предпринять для облегчения ее страданий. А желание помочь ей в эти минуты были так велики. Он распрямился, мельком взглянув перед собою. В углу перед иконой божьей матери теплилась лампада, а немного поодаль на стене висел на ремешке кинжальчик в
                203
красивой дорогой оправе. Потянув руку через кровать, он снял его, вытянув из ножен, полюбовался редкостной отделкой, повесил на прежнее место. Подумав: «то видно ее нож для обороны». И горько улыбнулся.
Позади себя Александр услышал тихий голос ключницы выпроважевающей Мишку:
- Ходь, ходь от сюда, князь скоро выйдеть. Зришь Рада присмерти…
- Да мне толь оповестить князя, настаивал стремянной, - Пелгусий отряд Ижорян полтыщи в помощь привел… Надобно принять.
Александр, видя, что ключница вот-вот снова заявится сюда, украдкой склонился над Радой и робко поцеловал ее в горячие губы.
Казалось, что с поцелуем Александр вдохнув прилив воскресающей силы жизни. Рада тотчас глубоко вздохнула и очнулась.
- А мне снилось… будто ты уходишь на вече и не берешь меня с собою… отповедил татары идут. Надобно готовиться к битве.
- Татар не слышно… Ты спи, поправляйся… я скоро вернусь…
- ХХХ -
Рада проснулась ночью. В горнице темно и тихо. Никого не слышно. Ей стало легче дышать. Она ощупала грудь. Ни где ничего не болело. Удивилась внезапному своему выздоровлению. После тяжелой болезни к ней вернулась жизнь. Она воскресла. Бурно заработали мысли: «Сколько же дней я пролежала, - думала она, - пять, шесть, седьмину. А может быть и более… Все яко в сне».
Отложив излишние подушки от себя, которыми она была обложена во все времена болезни, предалась воспоминаниям, пребывания последних дней в Тысяцком.
В день отъезда с утра только и можно было слышать: «Татары идут! Орда идет! Порежут всех, а то и полонят!
На улице днем и ночью людской гомон, плач детей и взрослых, мычание коров и ржание лошадей. Весь народ в движении.
Напуганные люди нашествием врага, отъезжали от Торжка в глухие отдаленные деревни.
Погост Тысяцкое стоит как раз на Серегерском пути, и проезжающие в сторону Селигера, никак не могли миновать это село.
Одни оставались временно под покровом известного в округе воеводы и тысяцкого Митрофана Дмитриевича, другие уезжали дальше, в сторону Селигера. Дед
                204
Дмитро тяжело безнадежно болен. Рада почти не отходит от дорогого смого близкого ей человека.
Последние его слова были адресованы Раде: «Ох! Дорогая внученька, умирать не хочется. Мыслил на твоей свадьбе чару меда выпить… Ан видно нет, не суждено… А ноне не до свадеб, особо Александру… Татаря сказывают близко»…
Четыре дня назад дядя Митрофа выехал по селеньям, в сторону Торжка рядить дружину и собирать ополчение, до сих пор ни слуху ни духу. Тетя Акулина выбилась из сил без сна в тревожных хлопотах, ожидая мужа, то и дела подбегая к окну, всматриваясь в дорогу.
В один из дней, в конце улицы замаячили какие-то дружинники. Она насторожилась в надежде увидеть мужа. Но на самом деле это был Васька Буслай с четырьмя воинами. Он важно подъезжал к дому тысяцкого. В это время и появилась Акулина с Радой на крыльце.
- В дому ли воевода Митрофан? – без всякого приветствия спросил Буслай.
- Откуда вои будете? Случаем не встречали ль тамо мово воеводу-хоробрита? – вопросом на вопрос спросила подъехавшего к рыльцу Буслая, воеводиха.
Оторопевший и озадаченный таким поворотом дела Буслай, пожал плечами, вопросительно посмотрел на спутников, развел безнадежно руками.
- Да нет… мы сами до него добирались с таким трудом, мысляли он в дому…
И вдруг Василий лукаво поглядывая на Раду, вдруг стал г истого ни сего ей широко улыбаться:
- Што же ты девица-красавица, гостей с дальней дороги не привитаешь? К столу не сажаешь? Кажись где-то встречались?
- Ты глаза то не пяль на посадникову дочь!  - бросила всерьез Буслаю тетка Акулина.
- То Рада Иванкова? A я то ее ищу по всей Торжокской земле. Слово потайное, те, от князя надобно передать, - все еще беспричинно улыбался Васька. А Рада услышав имя князя, зарделась и  переминаясь с ноги на ногу, вопросительно переводила взгляд с тетки н на Буслая.
- Ты, не бреши песик заугольный, часом не до девиц. А те видно все едино на уме, хобел бесчестный! – упрекала Буслая воеводиха.
Но укор для него был не властным, на его лице читалась по прежнему шутка.

                205
- Тако ходь, единой на ушко шепну, -загадочно звал к себе Васька, подбоченясь в седле.
- Хто ты, человеце, отколь будешь-то, што словом князевым сманивашь к собе девку? – и повернулась к Раде, укоряла она Буслая. – Не сходи с крыльца глупая. Не ровен час выманит, да на седло и был таков, предостерегла тетка Акулина свою племянницу.
А Васька, услышав сомнения воеводихи, вмиг преобразился, серьездно сказал:
- Да ты што тетка, в своем ли уме? Мы из Нову города, дружинники князя Ярослава, на помощь Торжку пришли, но опознились. Город накрепко обложен татарами. Остальной наш полк в Бараньей Горе стоит. А мы за воеводой Митрофаном Дмитриевичем по дались. Мысляли своею силой ратною ударить в спину ворогам, прорваться в город на помощь защитникам… Ну, а меня величают и стар и млад во всем новгородском княжении Василием Буслаевичем…
- Наслышались мы о твоей удалой головушке, но нам не до шуток Васенька… Дед у нас умирает, да и ворог сказывают сильный нагрянул, сам рекешь Новый Торг в осаде… Коли што дельное от князя отповедь, не шуткуй… Девица то нам не чужая.
- То заветное слово молодого князя Ярославича, - оттягивал, не хотел разглашать тайну любви при многих свидетелях Васька.
- Сказывай, ежели дело… молвила Рада, подражая тетке Матрены.
- Ну добре, вынудили меня, тако не я стану в ответе перед князем, а вы…Ярославич дал тайный наказ передать, его волю, коли туго станет в Торжке, пусть выезжает в Новгород… под его защиту…
Рада вдруг закрыла лицо руками в смущении отвернулась, выпалила:
- Ни куда я не поеду, так и поведь Александру. Ежели суждено умереть, все едино, где принять смерть, на тысяцкой, ала новгородской земле.
В порыве смущения, Рада поняла, что сказала не то, что таилось на душе. Из Буслаевской вести она почувствовала сердечное участие Александра в ее судьбе.
Потому, как Буслай раскрыл тайну князя, Рада окончательно устыдилась и постаралась скрыться от любопытных глаз, бросилась в избу к умирающему деду. Но когда взволнованная Рада, получившая тревожные вести от любимого, тихо приблизилась к деду, чтобы поделиться с ним сокровенной тайной, он уже лежал упокоенный вечным блаженством.

                206
Рада не заплакала, но лишь от душевных потрясений, впала в равнодушие. Выбежав на крыльцо, едва сдерживая рыдания, обхватив тетку Акулину за шею, сквозь слезы всхлипывая членораздельно произнесла:
- Де-ду-шка!
Буслай догадался в чем дело, посерьезнел и подчиняясь древнему обычаю, почтил память усопшего снятием шлема и минутой молчания, видя, что здесь он уже лишний, выехал из Тысяцкого.
Не прошло и полчаса после отъезда новгородских дружинников, как тетка Акулина с заплаканными глазами вновь с тревогой прильнула к окну, завидела выезжающую новую группу всадников в село, а позади запряженную в сани знакомую лошадь, встрепенулась и выскочила вновь на крыльца.
Рада, сидя в слезах и скорбном молчании возле мертвого деда, размышляла о полученной вести от Александра, услышала повторный душераздирающий вскрик плача тетки снаружи:
- О милый ты мой кормилец, Митрофанушка!
У Рады кольнуло в груди. Почуяв недоброе, вскочила с места, ноги ее подкосились. Преодолевая свое бессилие, чуя еще более тревожную весть, она бросилась во след тетки Акулины. А с площадки крыльца она тотчас увидела другого мертвеца, тоже близкого ей человека – жертву нашествия татар.
Воевода Митрофан лежал в воинских доспехах на розвальнях, покрытый попоной, в окружении нескольких воинов. Среди них с обнаженной головой, стоял Костя Новоторжанин. А тетка Акулина, упавшая на грудь мужа, голосисто причитая, неумолчно рыдала.
Рада, взглянув мельком, узнала легендарного богатыря. А и видела его всего лишь один раз, когда год назад тот отправлялся из Торжка в побратим к Буслаю… собрав силы, Рада подошла со стороны к нему, спросила:
- Не зрели мово батюшку, там в Новом Торгу?
Костя в недоумении пожал плечами, ответствовал:
- Вот же он…
- Нет, то дитя Митрофан, а о батюшке нет вестей…
Костя, открыв рот, не знал, что ответить. Затем, что-то смекнул, спросил:
- А ты не дочь тысяцкого?
Один из воинов, стоящих рядом, удостоверил:
                207               
- То дочь посадника Иванка.
- А…а – потянул он, - нет сказывают Торжок пал вчора вечером и все побиты… А мы уж бились в Пречисте - Каменке…
Закрыв лицо руками, Рада отошла к рыдающей тетке.
- ХХХ -
Какой-то шорох на полу, прервал воспоминания Рады. С открытыми глазами она напрягала внимание и слух, затаив дыхание, только что-либо услышать. Но снова все стихло. Даже сверчок и тот затих. «О боже, скоро ль рассвет?»…
Наконец она уловила хрипловатое дыхание, спящей на полу, ключницы-няни. «А где же татары? Новугородцы ожидали их у стен города. Куда же они подались?»   
Рада силилась восстановить все в памяти и понять, что же произошло во время ее болезни» Татар по близости Новгорода не было… Видно и в Торжке их тоже уже нет – отошли… Пограбили и ушли, яко деяла Литва. А што же с батюшкой? А ежели жив и шлет посланных во все концы, ищет меня, а я туто…» - размышляла она.
Как из тумана, стал вырисовываться в отрывках весь путь, проделанные ею из погоста Тысяцкого в Новгород.
Вот она в первые часы выезда, едет галопом, то и дело понукая лошадь. Гнедко, хотя и косясь, но слушает всадницу, словно понимает важность дела, торопиться, исполняет ее желание, трусцой обгоняя беженцев. Но непривычная верховая езда без седла, скоро утомляет Раду. Она едет по заснеженной дороге лесом и перелескам, деревнями и мимо одиноких хуторов с мыслью - «Хоть бы успеть упредить Александра о взятии Торжка Татарами, лишь бы уцелел Новгород»…
Под вечер Гнедко и Рада окончательно выбились из сил. Дважды она пыталась вести лошадь в поводу, но с посадкой на сбитую спину коня, хотя и под седлом и разболевшимися ногами было для нее полной пыткой. Когда она подводила лошадь к какому-либо бугорку, колоде или придорожному пеньку, он бочися не хотел подходить близко, не давая Раде садиться себе на спину.
Наконец перед нею раскинулся широкими ровными просторами, с множеством мелких и больших островков, заснеженный и закованный в ледяной панцирь Селигер-батюшка.
Дорога вела через озеро мимо острова Хачин березовским плесом, прямо к Залучью. Смеркалось, когда справа на возвышенном берегу Рада заметила какие-то постройки. То была крепость Березовое Городище.
                208               
Из последних сил она, ведя коня в поводу, добралась до ночлега.
Теперь Рада отчетливо вспоминает, как ночевала в крайней хате исконного рыбака, при выезде из деревни Залучья и спала она на одной кровати с белокурой Христиной, девочкой-подростком. А просыпаясь среди ночи, она видела, как такой же светловолосы отец ее и добрая голубоглазая мать, при свете лучины еще вязали или чинили сети.
Потом Рада вдруг увидела себя на возу старорусского крестьянина, грубо говорящий о чем-то с князем Ярославом на Городище.
Запомнился, как в тумане, первый поцелуй Александра, который она хотя сквозь болезненную дрему почувствовала всем сердцем, и его ласковые слова: «Может ишо батюшко жив и укрывается в лесах … не убивайси…» Домой - в Тысяцкое! – неожиданно для себя решает Рада, - «Тамо толь я проведаю о судьбе отца… А где же Александр? Как мне его не хватает. Не с кем посоветоваться… Нет не супруга я ему… князь Ярослав крут и самоуправен, не позволит посадскую дочь содеять княгиней… А я видно сильно изболелась. Мне не след себя казати ему на глаза, пока не окрепну. Разлюбит… Судьба моя в Тысяцком. Без ведома его приехала, без ведома и уеду. Не стану ему обузой, связывать руки. А коли мила, найдет. Тако покойный дед Дмитро сказывал…»
- ХХХ –
Александр вне себя ворвался в горницу ключницы:
- Няня! А где Рада?
- Уехала…
- Куда?
- Сказывала домой, в Тысяцкое…
- В Тысяцкое? Есть вести, татары подались на Селегер… Стало быть она к ним в руки?
- Господи Иесусе Хрести, избави ее от злодея лихого и ворога, закрестилась в испуге ключница.
- Когда выехала?
- Ишо третьего дни, по полудни. Ужо не ведаю… така хворая, яко былинка на ветру, куда подует, туды и клонится, а с норовом. Все о те прошала… Выезжала-то при батюшке… Федор Данилыч урезонивал ее повременить. Ну а князь на нее махнул рукой, отрек – «Не сдерживайте норовистую кобылицу, пусть собе потешится» …
                209
- Тако и поведали?
Тако само, Сашенька, вот те крест, - опять закрестилась старуха, в подтверждение своих слов, - ну, а ты где же бывал-то?
- На Валдае с засадным полком, - Александр отвечал Дарье, а сам перебирал мысленно варианты спасения Рады. И первое, что ему пришло в голову – «Поехать следом, нагнать! Ежеле, скоро, спешно, можно настигнуть на Серегере. Но сказывают, татары пошли Серегерским путем, то Рада неминуемо попадает в руки татар… Стало быть и мне в пасть к ним… Што тогда? Взять дружину? Дозволить ли отец? А можа без дозволения? В это время в горницу ворвались отдаленные звуки Новгородских колоколов, с перекрывающими редкими ударами Вечевого колокола.
- Вече!? – мелькнула догадка. – К чему бы то? Молебствие, али вновь тревога?
- ХХХ –
А между тем проследим за судьбой Рады Иванковой.
На четвертый день после отъезда из Новгорода с дружиной Александра в сторону Валдая, на рассвете Рада, наконец, встала на ноги.
Обессиленная болезнью она подобно ребенку, учащемуся ходить, едва удерживаясь от падения за изголовья кровати. Лишь на шаг отступила от своего ложа, неведомая сила заставила сесть обратно. «Ехать. Только ехать! Александр, што-то очей не кажет более недели… - Она потеряла ориентир во времени. – Зреть не хочет… Ноне малость окрепну, а завтра в дорогу…» Так Рада окончательно решила вернуться в село Тысяцкое, знакомым для нее путем.
Освоившийся на княжеском корме Гнедко, резвее бежал домой. Так, что Раде приходилось то и дело его сдерживать.
Хоть Федор Данилыч и велел воинам оседлать коня, но первое время Раде от этого, с непривычки было не легче.
Только на второй день она малость приспособилась и обвыклась к езде в седле.
На пятый день пути Рада должно была достигнуть Березового Городища и деревни Залучье на Селегере.
Встречающиеся путники-беженцы, всячески остерегали ее от бесчинствующих татар, следующих якобы у них по пятам.
Встречные дивились ее безумному упрямству. Они уходят от нашествия ворога, а эта лезет сама на рожон, прямо в пасть к зверю.

                210
И действительно, она ехала осторожно, всматриваясь вперед, и прислушиваясь ко всему окружающему.
 В первые дни она проезжала путь от ночлега до ночлега, с такой же скоростью, как ехала в Новгород. Но на четвертую ночь она ночевала не доехав, до приютившего ее две недели назад, хутора всего лишь километров пять.
На последнем ночлеге в Молвотицах ее особенно удерживали, остерегая не ехать дальше к Селигеру, ибо все свидетельствовали – там татары. Но она наоборот поднялась с постели пораньше, чтобы засветло добраться до Залучья и знакомых ей добродушных людей, где ночевала проездом. А там день-два пути и она дома в родном Тысяцком. Так думала Рада.
Дорога петляла болотистыми перелесками. Подъезжая к знакомому хутору Игнашевка, почувствовала запах дыма. Еще раз остановилась, прислушалась. Но ни чегоподозрительного не услышала, медленно продвигалась вперед. «Наверное баба Маленькая печь топит», - подумала она, - заедк, попрошу, што либо перекусить и дальше. К вечеру зришь и до Селигера  доберусь.»
Выехав из леса в полевой кустарник, Рада стала внимательно всматриваться вправо где за кустами должны были вырисовываться контуры хуторских построек,  на берегу речки Шеберихи, она вдруг увидела расстилающийся дым на пепелище.
Натянув поводья, Рада приостановила Гнедка, всматриваясь вперед.
Ни где никакого движения. Даже вокруг пожарища ни души. «Где же дед с бабкой Маланьей?» - спросила она сама себя.  Тронув коня, соблюдая осторожность, она подъехала к повороту на хутор. И тут вдруг увидела множество конских следов на снегу. «Татары!» - догадалась Рада. «То их рук дело… Видно скот забрали, а деда с бабкой порешили… А где же ноне злодеи? «По следам видно подались на Городище, али Залучье… А может уж и от-туда ушли?»
Рада несколько минут раздумывала, стоя на распутье, тревожно поглядывая на тлеющее пепелище, не зная что делать.
Слева, к дороге подступал близко густой лес. В краю леса под чьими-то ногами захрустел мартовский мерзлый снег.
После недельной оттепели и прошедших дождей, прихватило небольшим утренником раскисшую дорогу и на некоторое время снова восстановило санный путь. Поэтому Рада без труда установила по затвердевшим следам лошадей, что разыгравшаяся трагедия на хуторе, произошла вчера под вечер.
                211
Ноги Гнедка то и дело скользили, попадая на укатанный санный полозник. Она тотчас развернула лошадь назад, готовая в любую секунду рвануть прочь от этого страшного мк=еста.
Только хотела тронуть коня, как заметила промелькнувшую меж деревьев знакомую тень деда -хуторянина, помедлила.
Оказывается, дед Ерофей заметил ее раньше и вел наблюдение издали, теперь вынырнув из кустов заговорил:
 - Эх, дочка! Куда же ты едешь? На верную погибель… Вот зришь, што содеяли разбойники? Все до тла порушили и Меланью, -и махнув отрешенно рукой, сказал дрожащим голосом, проглотив воздух, вытер навернувшуюся слезу рукавом армяка, тяжко вздохнув.
От сострадания и пережитого страха Рада, сама трепетала, как осиновый лист. Однако взяв себя в руки, спросила:
- Деда, а куда они подались?
- Да хто их ведает, заявились со стороны Залучья, туда и уехали, - и добавил, - вчора ввечеру. А я убег… Но ить не ведомо, отошли они из крепости Березового Городища, али нет…
- Может ушли, я тихо поеду…
- Мотри дочка, полонят…На тя любой позаритца… Уж коли мою старуху опреж замучили, а а потом смерти предали, а тя и подавно… Мотри…
С самого полудня Рада осторожно ехала лесами и перелесками. Дорого петляла вдоль небольшой речки Щеберихи, а затем по берегу озера. Рада обогнув озеро Щебериху и проехав еще немного по берегу озерка Глубочек справа увидела еще пепелище хутора-трехдворки. Только под вечер она выехала на большое залучьевское поле. Впереди маячило поселение.
Теперь ей вспомнилось то утро, когда она выезжала вот из этой приозерной деревни и оглянулась назад, приметила, стоящий высокий старый дуб на краю Залучья, где ее приютили радушные люди. Сейчас дуб стоял так же гордо и непоколибимо как и прежде несмотря на порывистый ветер. Он подобно стражнику и хранителю западного побережья Батюшки-Селигера, оказался немым свидетелем бесчинства и кровопролития во всем селегерском крае, откуда хан Батый повернул свои войска на Ржев и неприступный городок Козельск.

                212
Тут решалась судьба Новгорода – гордости Руси Великой. Быть или не быть опозоренными и оскверненными копытами коней потомков Чингисхана.
Сильный ветер дул Раде прямо в лицо. Она отворачивалась от него, подставляя то один бок, то другой, с опаской, всматриваясь в окраину деревни.
До Залучья оставалось преодолеть саженей двести. Ничего не подозревая, думая, что татары из крепости Березовые рядки и деревни Залучье ушли, Рада спешилась и повела коня в поводу. Но вдруг Рада заметила, возле крайней хаты какого-то одинокого всадника: «Татары! – резануло ее по сердцу».
Ноги тотчас отказались повиноваться. Силы оставили ее. С трудом она накинула повод на шею коня и попыталась подняться в седло. Уцепившись за луку седла Рада подняла ногу к стремени, запуталась в длинном платье, сорвалась в снег.
Она машинально взглянула туда, на окраину деревни, где ее заметили татары, подняв тревогу, черными тенями заметались вдали.
- Скорее, скорее, назад! – торопила сама себя Рада. Повернув коня назад, она тщетно засуетилась в поисках какого-либо бугорка, или возвышения, с которого можно было бы подняться в седло. Но по близости ничего подходящего не находилось. Она еще раз попыталась сесть, и опять не хватило сил, вложить ногу в стремя. В последний момент, казалось, вот-вот она достигнет цели, но как на грех Гнедко тронулся с места и Рада снова упала в снег. А поднявшись, заметила в стороне заснеженную сопку, кое как подвела к ней коня, поспешно вскарабкавшись в седло.
Но когда выехала на дорогу и направила лошадь к спасительному лесу, три татарских воина отделились от деревни и пустились в погоню.
- Урусут!... Урусут уйдет! Скорее кричал сотник Уловча на родном языке, торопя воинов своей сотни.
Оглядываясь назад и видя приближение татар, Рада концом длинного повода безжалостно хлестала по бокам, мчащуюся галопом лошадь.
Расстояние между Радой и погоней быстро сокращалось. Она уже хорошо слышала их улюлюкание и свист, преследующих ее татар. В последний раз Рада оглянулась и увидела страшное, чумазое широкоскулое лицо передового воина. Он, пригнувшись к седлу готовился набросить на нее аркан. А через мгновение Раду вдруг чем-то хлестнуло и разом вырвало из седла.


                213
Барахтаясь в снегу, она быстро пришла в себя, и первое, что услышала - это неистовый дикий хрипловатый хохот, обступивших ее, дьявольски грязных невиданных людей.
Собрав последние силы, инстинктивно высвободилась от петли аркана, и сорвав с головы сбившийся на бок, мешающий ей платок, бросилась на уход по глубокому снегу.
Двое спешившихся воинов погнались за Радой. Кривоногие воины вначале отстали от уходящей, но ободренные легкой добычей, тотчас нагнали ее. У Рады иссякли последние силы.
И вдруг приняв оборонительную позу она остановилась как вкопанная, решив живой не даться в лапы врагу.
Татары тоже остановились в недоумении, желая поглумиться над своей жертвой, заранее зная, что она от них никуда не денется.
Неожиданно для преследующих Рада, распахнув полу шубы, выхватила из чехла спасительный нож, и подняв руку над головой, устремив одичало гневный взор, пошла на врагов.
Воины растерялись, попятились назад, не зная как поступить им дальше с отчаянной урусуткой, которую хотели взять голыми руками, стали оглядываться на старшого Уловчу. Тот ничего не говоря, подъехал к Раде почти вплотную и хлеснув длинной плетью по поднятой руке с ножом. Нож блеснув отполированным лезвием в лучах заходящего солнца, перевернувшись несколько раз в воздухе, отлетел далеко в сторону, потонув в снегу. Не успела Рада опомниться от причиненной резкой боли в руке от удара плетью, как Уловча с легкостью барса прыгнув на нее прямо с седла. Сбив с ног по-звериному облапив ее. А для надежности крепко уцепился, за растрепавшуюся косу. Рада тщетно пыталась вырваться из рук сотника, кусалась и царапалась, но в это время подоспели опомнившиеся воины, связав ее бросили в седло Уловчи.
А выпавший нож из рук Рады, так и остался лежать на месте сопротивления, хотя его воины искали. Но упредим читателя, он останется свидетелем пленения Рады, ожидая своего времени и нового хозяина.
- ХХХ -
Со всех пяти концов Новгорода стекались люди на вече. В некоторых окраинных храмах города еще звонили колокола. Вечевая площадь запруживалась
                               
                214
народом, когда Александр с Савкой врезались острым клином добрых иноходцев народную толпу, приближаясь к Ярославову двору, где надеялся найти отца, чтобы испросить дозволение о поездке на Селигер в догон Рады.
Савка единственный телохранитель, следующий за Александром, обогнал его предупреждая народ:
- Дорогу князю! Расступись!
Стоящие на пути люди, завидя над собой князя, тотчас шарахались в стороны.
- Пошто вече-то? – спрашивал встречных горожан Савка.
- Сказывают молебствие по случаю отступа Орды, - ответил ему кто-то из толпы.
Александр, хотя и услышал ответ какого-то ремесленника, о причине созыва веча, не возрадовался, а повернув лошадь за угол Ярославова двора, увидел довольного отца в окружении бояр.
Пока спешивался и передавал повод Савке, до Александра докатился басовитый голос отца:
- Пусть вольный люд Ново города ведает, беда миновала, но надо быть на стороже. Идут слухи, татары лукавы, сперву сунуться, увлекут за собой, покажут свою слабость, и тут же вернутся с большей силой и рубятся хоробро, особо стреляют отменно. Тако и было на реке Калке, так погубили и наш Буслаевский полк под Торжком. Ноне получены вести ушла от Новоторга Орда к Селигеру, а оттуда на Ржевку. Видно, весенняя ростепель помешала им идти походом на Новгород. Многие недруги имут зуб на наше богатство: шведы так те давно мыслят от нас отвоевать Усть-Нево и морское побережье, немцы под крестоносным стягом жаждут поставить русский народ на колени и крестить его огнем и мечом, Литва - корысти ради, то и дело учиняет набеги на Русь.


                Конец второй книги.