Исповедь унака Пюйка

  Пюйк Иванович постарел, рэцна му гэзэ, как говорят в селе...
  И сам почувствовал это, но не признавал, да и был неспособен сразу понять, что с ним происходит, потому что всю жизнь считал себя единственным и неповторимым - и из-за внушения отца и матери (единственный сын, светило), и потому, что он для села был был очень высокого роста - одним из немногих в селе был 185 см. Даже шутили ровесники: "Так его не возьмут в армию - не найдётся для него такая большая гимнастёрка и такие длинные штаны"... Тогда средний рост юношей был в селе 170 см или на два-три см  выше,, потому Пюйк и казался огромным и широким. Гибридный физический организм, так сказать. А то, что не набрался ума и никогда не наберётся, так не он, Пюйк, первый и не он такой последний, так сказать.
  Зря шутили, что не возьмут в армию: всё нашлось, и сапоги кирзовые подходящего размера нашлись... В мотопехоте служил.
  Но не об этом речь...
  А о жизни этого самого Пюйка.
  И вот, на старости лет, Пюйк сидел на лавочке у добротного забора (построился, благодаря родственнику - бывшему председателю сельсовета Лёшке Пармачеву).
  ... Всё уже! Было что было, зато есть что вспомнить!.. Так думал Пюйк после семидесяти четырёх лет... Нахлынули воспоминания...
  В молодости - с шестого класса уже не хотел учиться - только числился в школе.(Орел и "джоска" "с пацанити" зад клуба). А потом шли пить в чайную - Фраюк-председатель колхоза, построил). (Игра в орлянку за новым клубом, который тоже построил тот же Фраюк. Даже недоброжелатели, например, Мишо Станчето, признали: напрАви. ба тоу Кривой". Прозвище такое, из-за сухой ноги, не воевал, не с воойны - - от природы). За клубом и в чайной и проходили лучшие часы жизни молодого Пюйка.
  И это ли не приключения: есть и пить, это ли не уначество!
  А когда очень хотелось выпить, шантажировал любвеобильных родителей, которые души не чаяли в единственном и неповторимом сыночке.В неё, в мать, пошёл, тоже пила. Залезет Пюйк на высокую шелковицу и  - вот, последний довод, ультиматум шантажиста: "Дай трёшницу, а то прыгну с шелковицы!" -"Ых-ых, Иван, не прыгай, вот тебе трёшница." Не спрыгнул бы - пугал, наверное. Но мать уступала. -"Положи трёшницу возле шелковицы и отойди"... (Чтобы мать не перехитрила, не успела забрать деньги обратно, пока будет слазить в дерева).
  Это ли не унАчество!.. (Юначество) Это ли не настоящая жизнь!.. Да, было время!..
  В молодости с Марием Гушевым и Вовой ТУрековым не сидели дома, а решили испытать себя: работали в порту грузчиками (сила и комплекция позволяли): и воровали, значительную, если не половину сигарет, что приходили из Болгарии, особенно "Опал" - разворовывали... Однажды украли целый бочонок вина, перепились - да, было, что было!.. Это ли не  уначество и не айдутлЭк!?..
  А однажды ковырялись под вагоном, чтобы достать несколько бутылок вина ("для себя"), и тут состав тронулся, а машинист их не видел: легли на рельсы, пригнули головы -  будь что будет! К счастью, обошлось, никого не задело, отделались лёгким испугом...
 Но это ли не приключения!.. 
 Потом, и в сорок лет, Пюйк вспоминал при встречах с Вовой и Марием: "Помнишь, что было на перевалке? Вот была жизнь!" Сорок лет, а какие-то подростковые воспоминания... Такой человек,Интересы такие - задержались на всю жизнь на подростковом уровне,- на то и пьянчужка, и не понимал, что ненормально быть "подростком" в сорок лет...
  Пюйк до сорока пяти лет загорал на местном пляже (напича се на гёла куто бяс), где в основном вертелась молодёжь, а жена Пюйка (доярка) его обрабатывала, ибо сам - уже электрик, сменил десять работ, после тридцати пяти лет за сто рублей вертелся в колхозе. На такие деньги в начале семидесятых "Жигули" не купишь, будучи семейным (сын у Пюйка рос). А жена купила Пюйку "Жигули": всё она передовая да передовая на ферме. А всё объяснялось очень просто: приписывали надои молока ей, жене Пюйка, Пюйковице, как говорят в селе, а остальные доярки и не подозревали об этом. Хотя... и у доярки могло и былло своё мнение. Валя Дарбанова догадалоась, ворчала... А райка Бабанова, тоже доярка, отвечала: "Аз си знам своиити двеста рубли в месец, и всё. Пойчи нищо не щэ да знам! Да праат квото щэт!" Эта Райка отличалась дебильностью (порода такая), а не только "давала все подряд", как говорили в селе, но и у неё было своё мнение.
  Умный всегда обманет глупого... А завфермой и председатель, да и председатель сельсовета были всё же умнее Райки. Или Лёшка Пармачев, начинавший карьеру в колхозе мелким начальничком, правда, на свиноферме... Ещё бы, учился и в Одесском сельхозинституте заочно...
  Остальным дояркам - по двести рублей в месяц такса - из райкома, а. может, и по всему Союзу), и она молчали, а ей всегда, ежемесячно  - и по двести сорок, а то и по двести пятьдесят рублей... Передовая!.. Рабочая аристократка... А вот так: начальство "шу-шу-шу" между собой, "вот эту сделаем передовой, и всё"... Рослая, работала давно, не болела, - вот и сделали передовой, чуть ли не героиней труда. Передовые доярки и скотники были, а молока и мяса в стране не было,- вот такие были дела даже при Брежневе. Во всяком случае, в селе не было. Да нигде не было. У них же всё есть с огородов (приусадебных участков), видите ли... Сам первый секретарь райкома так врал, лукавил, не краснея.Иные люди ворчали: "И что с того огорода? Бочка вина и разве что лук и чеснок и немного картошки, да и та - мелкая, как фасоль"... Один пожилой учитель истории даже возмущался прилюдно, и начальство это ему запомнило...
  И Пюйк не просто мало зарабатывал. (Жена ему это прощала). Он и в самом деле все летние месяцы, с мая по сентябрь, если не каждый день, то часто чуть ли не с утра до вечера был на пляже - в плавках, крупный, производил впечатление. Ещё и подшучивал, насмехался над подростками, которые и наводняли пляж: "Оф, ергени, ергени, слабо ви стоет пишкити". (Ох, парни-парни, слабо у вас стоят женилки")...
А то он - прямо бабником был в молодости. Хвастун-пердун карагачский. До женитьбы видел ли вообще женщину, как и Марий, да и Иван Горештев? Тогда две приезжие учительницы младших классов квартировали у Матеева Петара, который жил бедно с женой Маней, пока сын Петуш после армии не поставил отца на ноги, и десять рублей для него и Мани были отнюдь не лишними. А Пюйк и Марий приходили в этим учительницам, девочкам, и смотрели на их ноги, и не более того, пока учительницы проверяли тетрадки. Одна даже предложила: помого, но Пюйк вспылил: ага, прямо- таки, сейчас! Взял тетрадку и красноречивым жестом показал на открытую форточку (дело было весной): как бы намеревался выбросить тетрадку в форточку. Это ли не приключения! -вспоминал сейчас Пюйк... И ещё - Пюйк и пробовал пощупать одну из учительниц за колено, но она ударила его по руке: "Убери свои грабли!" Вот и вся любовь, всё "стояние женилок", выражаясь словами того же Пюйка... Но это ли не приключения!..
  А поскольку у Матеева Петара была злая собака (да и что значит - злая, на то и собака, чтобы лаяла),- отвязали и увели на берег озера, где привязали к одной из верб, тогда обильно росших на берегу,- "Чтобы не мешала "бл.довать",- как сказал Пюйк. Марий согласился и охотно помогал Пюйку. Это ли не приключения?!.. Не давали Петару и Мане спать до половины второго ночи, - а Пюйк даже угрожал побить Петара: "Иди, старик, к себе и не выходи, пока мы здесь. Такой, как ты мне на два пальца!" И замахивался. Разве такой крупный, большой парень мог кому-то уступить?.. Да ещё и единственный и неповторимый у отца и особенно у матери (кстати, тоже пила, Пюйк в неё). Убав си, найвисок си в село. (Что было неправда, Курулков не уступал в росте, а Кузьма был ещё выше.) Да не се  даваш на никой, маменто на мама. Ти да бъдеш първия, мАменто на мама...
  Им казалось, что всё это приключения... Действительно, это ли не приключения!.. "Тьфу, бандиты!" - возмущённо сплёвывал издалека Петар, но в дальнейшем подойти ближе уже опасался: крепкий, но ниже среднего роста, Пюйку чуть ли не до пояса. А тот мог и ударить, не впервой, так сказать. Мужлан?.. Пакостили Матееву Петару и Мане долго, почти год... Какая совесть у плохих людей, даже у подростков?.. Дети в известном смысле все одинаковые, хотя Пюйк и марий звёзд с неба никогда не хватали, Пюйк же не только не мог, но и не хотел учиться. В этом возрасте люди и становятся вредными и даже жестокими. Ведь именно в подростковом возрасте возникают мечты и планы, формируются симпатии и антипатии, отношение к жизни, которые сохраняются на всю жизнь.
  Но ближе к нашему герою. (Или антигерою)... И был в те времена такой старинный обычай - колядовать, песни петь. Дело подростков. Обычай сохранялся даже в начале восьмидесятых. Собственно подростки (ергени) уже и не ходили колядовать,- времена изменились, уходили в прошлое  и многие другие патриархальные обычаи, клуб заменял посиделки, а вот нашлись "великие народные певцы" - Пюйк, а также Мандрилов Петя, Горештев Иван - у всех троих интересы задержались на уровне подростков. В сорок и сорок пять лет колядовали, хотя это - дело подростков. К тому же Горештев Иван отличался явной дебильностью: гвоздь в стенку вбить мог, но преподавательница математики Дина Иосифовна (приезжая) возмущалась: "Зачем его держать? Зачем его мучить, если он не может учиться? Пусть идёт плотником куда-нибудь!" Добилась справки от врачей, чтобы не морочиться с ним и не отвечать за его неуспеваемость в пятом классе. А как иначе? Зачем такому алгебра? Сложный пример со скобками для четвёртого класса не мог решить: действительно, "смотрит, как баран на новые ворота"... 
  Вот такие все трое и подобрались... Распелись на коляду. "От Игнажден, от Игнаж ден дур до коляда дважден"... Сорокапятилетние парни, так сказать... Пьянчужки и дебил, интересы на всю жизнь задерживаются на уровне подростков.
  И однажды эти взрослые подростки, так сказать, перепились, а мимо как раз проходил пожилой, грамотный человек, учитель истории на пенсии, и он сделал им замечание: "Оф, унаци, унаци... (Ох, юнаки, юнаки). - Из таких, как вы, борцы против турецкого ига не получились бы...
  Они, явно подвыпившие,(да и раньше не терпели этого учителя) восприняли это замечание как насмешку, как оскорбление и слишком больно побили этого пожилого человека. Даже слишком больно. Синяки и гематомы долго не сходили. Горештев Иван даже нож вытащил. Какой нормальный человек будет ходить по ночам с ножом?.. "Не суй свой нос!" В любом случае за такое по уголовному кодексу давали два с половиной года тюрьмы. Этот учитель пожаловался, но устно - милиционеру. Но тут вошёл в кабинет милиционера Лёшка Пармачев, председатель сельсовета, близкий родственник Пюйка, и сказал решительно: "Хорошо, я с ними поговорю!"
  "Шу-шу-шу" - поговорил с участковым милиционером старшим лейтенантом Сергеем Ивановичем. Уже когда пострадавший ушёл. Наивный человек! "Если мы примем его жалобу, мы должны их судить", - сердитым голосом сказал Лёшка. А родственника, Пюйка, жалко. Но, правда, сказал ещё Сергею Ивановичу: "Из-за какого-то старика, пенсионера, который еле ходит, судить здоровых, крепких людей?.. - И председатель сельсовета Лёшка закончил негромким голосом, но, мягко говоря, не совсем искренне: - В колхозе и так некому работать"... Пармачев Лёшка был крайне низкого роста, всего 155 см, а потому был самолюбив, может, и поэтому отчасти, для удовлетворения своего самолюбия, и стремился стать начальником. И стал им. Иные люди говорили про Лёшку: "Он многим в селе нагадил, убивать пора... Но, видно, ещё время время не пришло отвечать за свои поступки"...
 А что касается Тем конфликт и кончился. Замяли дело. Да какая совесть!.. Пьянчужки, эгоцентричные недалёкие люди. Не ищите совесть у людей, способных сделать другому человеку зло и только зло?! Разве хорошие люди ходят по ночам с ножами в кармане? Как, скажем, дебильный Горештев Иван.
  Такие люди дальше магалы и околицы села ничего не видели и неспособны увидеть. Шекспировские страсти Мандрилова Пети, ещё одного такого же ограниченного человечка и подлеца. Иные люди в селе догадывались: "Лошо Магаре (прозвище Мандрилова), на цяла метрэ вони покрай него, особенно га пийне! Чак мыслити му вонЕт в главата, га й пияно!" Этот Мандрилов и Горештев - ещё и "партийные", как называли в селе коммунистов. А они и сами не знали, для чего они  в той партии. Как, скажем, и Матеев Пётр Петрович (Петуш)... "Что, не знаешь, как в селе принимают в партию?" - говорили иные более сообразительные люди... "Красные корки". А дураки, как Горештев Иван и Мандрилов, и зазнаются. У отсталого народа - это быстро... (Нашаа простия карагачскиа бэлгарин куто сэ найде малко или куто го пывысят малко - всё, сэс сякой не гэльчи, гэльчи само с побогатити и подостойнити)...(Карагачский дурак -болгарин как понаестся чуть-чуть или как повысят его немного - всё, со всеми не разговаривает, а разговаривает только с самыми богатыми и достойными).
  Вот таких горе-гайдуков и горе-юнаков только и способно порождать село Карагач. Если бы все гайдуки и юнаки были такими, как Пюйк и его друзья Горештев и Мандрилов, то Болгария до сих пор была бы, стонала бы под турецким игом.