Доброе дело

Доброе дело

Бегали, играли в дикой плодовой роще рядом со смолистыми избами, ветхими. Страшная находка там – лежит в кустах у тропинки пухлая мертвая кошка.

«У ней котятки в животике»
«Смотри, шевелятся!»
«Да это опарыши!»
«Фу-у-у!!»

Нас двое ребят и одна девчонка.
Палевая шёрстка, блеклая на живом, ярком солнце, по небу бегущем и зовущим за собой бежать; палевая шёрстка щемит щенячьим сочувствием, но не мыслью.

А поднимешь глаза – улица убегает дальше. В другой день, а может быть, в другую эпоху бесконечного детского лета, по её битому асфальту и голой щебенке навстречу нам спешит какой-то вытянутый смуглый человек, не по-взрослому испуганный.

«Старажу парковка!»

А там дубок на пустыре зажегся и бледный на солнце огонь пляшет у самых машин, стоящих за рабицей забора, пружинящей как старый бабушкин матрас. Можно спиной облокотиться и качаться так бездумно, пока пацаны деребанят девчачью сокровищницу, укрытую в дупле. Но там лишь голубиные перья да битые цветные стекляшки. И это девчонки называют сокровищами? И вместо денег у них листья, а на «кухне» не найдешь ничего съедобнее песка и камней. Тьфу!

Но сейчас у корней дуба гудит костерок и коптит голубое небо, подбираясь к машинам, пугая смуглого сторожа.

«Поможем, ребят!», – говорю.
«Это Никита поджег!»
«Да! У него зажигалка была!»

Четверо мальчишек нас и мы припустились со всех ног, окрыленные вероятностью подвига.

Воодушевившись настоящим делом, а не выдуманной игрой, берешь командование на себя.

Воду мы принесем из колонки на том конце улицы, где уютные деревянные домики обрывались и шелестела колёсами асфальтовая дорога – край света, родителями обозначенная граница нашего мира. Для воды догадались взять ведро у бабусь, хлопотавших «ба-а-атюшки, что делается-то!» за калиткой салатовой избы, утопавшей в сливах и яблонях.

Ошпарив водой пожиравшие дерево злые языки, алчущие лизнуть черные машины с безвкусными золотыми коронами на торпедах, мы снова бежали до колонки, неся ведро все вместе, покачиваясь от тяжести студеной воды в нем.

Водою из колонки по очереди напивались потом и поливали обожжённые крапивой ноги, в которую мы угодили, прыгая с ведром вокруг горящего дуба.

Сторож всё в стороне стоял, смотрел. Вьётся дымок затухая – тут и рассыпался дядя благодарить.

Закралась корысть в душу. Ждем, что одарит денежкой, раз сам воду не таскал, но робко молчим. Хорошо получить хотя бы червонец - этого хватит нам на плодово-ягодное мороженное, а может даже на пломбир...

Нет. Ну и ладно: ведь доброе дело сделали! Побежали все теперь искать Никиту!

Это у него была зажигалка, у него был напальчник, стрелявший рябиной. Пущенная им в глаз кислая ягода, раззадорив обиду, разъярила. Ты бросаешься на него и с тумаками отбираешь резиновое оружие, хотя почему-то всегда боялся с ним драться…


Всё, что нужно

Из той колонки пили. Шагая по пыльной дороге до конца длинной тогда улицы, можно было навалиться на рычаг и напиться вкусной холодной воды, какой дома не напьёшься.

Хорошо. И вечереет уже. Небо над пустырем к ночи кружа лиловеет. Взмахнули кисеёй заалевшие окна девятиэтажки, зазвенев высоко над головой тарелками и голосами. Затрещали цикады в роще – глотаешь аромат летнего вечера и пьянеешь от жизни.

Напившись, иди: ждет тебя на пути утерянная кем-то, хрустнет в твоем кулаке «сторублей» …


Гадёныш

По той же улице – пыльное шарканье разбитой обуви, оброненный пакет забренчал. Грязная брань. Камень глухо шлепнул в песок. Гиканье, топот кроссовок, смешливый лай, метко брошенный камень – и поджатый хвост истерического, шкодливого бегства. Сбившись в стаю щенки учуяли власть.

Гоняют бомжей. Кричит Серега:

«Конкретное выселение!»

Из окон его квартиры, под ноги выходящим из магазина людям мы кидали пакеты с водой…

Прохожая женщина возмущается экзекуцией над бездомными:

«Вы что делаете?»
«Они шалаш наш заня́ли!»
«Все там засрали!»

Унылая цепочка в поношенных зимних вещах бредет по кварталу, огрызаясь зверино на щенячьи забавы. Дразнилка, рожа, камень, смех. Со стороны преследуемых в ответ тоже летят камни, сдобренные озлобленным матом. Всё на радость шпаны. Наконец, глаза в бешенстве вывалив и сжав в кулаки огрубевшие руки, двое мужчин бросаются на упорхающих стайками мальчишек, рассыпающихся по подъездам.

«Ууу, урод!»

И хлопали кодовой дверью перед пылавшей возмездием вонючей рыжей бородой, в безопасной темноте давясь гадкими смешками…


Игра

Ветхие смолистые избы и салатовый домик бабушек, поделившихся тогда ведерком, уже расселили, поломали, пожгли. А плодовые сады всё росли.

В крайнем к садам, в опаленном жуткими пятнами, зияющим ищущей пустото́й окнами доме – жила ведьма.

«Там ведьма жила, мой папа пожар ходил тушить. Она сгорела прямо в доме. Моя бабушка тоже ведьма, но светлая. И сама я тоже ведьма, она передала мне свой дар»

Заглядывает в тебя лукавыми глазами, как зеленые стеклянные шарики – яркими. Рыжие кудри, вздернутый носик – новое лицо во дворе.

Мы слушаем Дашу...

И расплывшимся жарой днём, когда льёт июль свой равнодушный белый свет мы отправились к дому ведьмы.

Замирая перед зиянием выхватывающей пустоты́ окон – ждём.

Ведьма сгорела на той кровати у стены. На стене копоть раззявила злобную пасть – то лицо её.

Рыжая Даша скоренько читает молитву, прикрыв зеленые глаза. Играют черные брови, голос срывается – молитва не помогает! Младший мальчишка хнычет.

Знойный воздух звенит напряжением страха.

Мы с Игорьком переглядываемся. Много дней мы бродили рядом, прислушиваясь к окнам, влекущим тягучим страхом и взвинчивали себя каждым шорохом из дому.

И заметался дух в покинутом доме.

С нами Бог – и надо идти. Взявшись за руки, пошли. С молитвой наша колдунья вперед, в опаленные угли сеней ведет направо – коридор к страшной комнате. И вот сейчас!

Ты обходишь, воодушевляясь, гладкое плечико и рыжий локон. Вперед всех идешь прямо к кровати, в копоть раззявившей пасть. Прямо в свой страх.

Смотришь на Дашу.

Игорёк робея, входит следом. Младший мальчишка еще в сенях вывертелся из рук и всхлипывал на дворе. Страх отступил и мелкой рябью в нас бродили впечатления от постылой обстановки сожженного быта.

Бравируя перед Дашей пробуешь ногой пружинящий матрас, на котором «сгорела» ведьма. Игорёк тоже обосновался, зовет дальше, через тусклый коридор в обваленный проход. Там на стенах мигали, уползая вниз, палевые лучи заходящего солнца...

Выходя из дома ты невзначай, как в игре, берешь Дашу за руку.


Долг

Дом ведьмы, ветхие палёные избы, дикий плодовый сад в грязь и щепки смели и разрыли в яму. Залили бетоном и круго́м обнесли забором.

Отыскав лазейки, мы бегали по лунному полю стройплощадки. Шныряли в пахнущих раствором, трещавших на зубах песком первых этажах, с каждым поворотом неба вверх взбиравшихся от нас.

Тут теперь не залезешь, там не пройдешь.

Увидали с Саньком: вытянулась на земле сколоченная длинная лестница. Вразмах приставили мы упругую деревяшку к огрызку окна – на третий этаж.

Влезли. Обошли, освоились. Расшалились, разбежались в игре. Примелькались опасности – азартны игры с пистолетом в руке.

«Ты убит!»
«Нет, ранен!»

С нелепым шлепком... Санёк под ноги тебе влетел с на́чатого четвертого этажа на плиты третьего.

«Вот это прыжок!»

Ты было восхитился, но друг заныл и твое изумление вырастает испугом.

Санёк запнулся о крюк бетонной плиты́ и пыль прибивая грузно рухнул на пли́ты. Саднит, пухнет рука в цементной муке. Разорванный в плаче рот.

Кровь закипела страхом. Что же будет! Ведь это я его привёл сюда! Это я его подбил залезть наверх, когда он усомнился, что можно пробраться в недострой: «Глянь, Санек, лестница!». Я!...

Обязан.

«Ты не плачь, Санек, все нормально будет, я отведу тебя домой»

С третьего этажа, по приставной лестнице, со сломанной рукой?

«Обхвати меня, вот так»

Хнычет мне в ухо, повиснув на спине.

Перебирая ступени, кряхтишь от натуги: балластом на шее барахтается Санек, носочком стопы силясь достать до земли.

«Сейчас, потерпи. Вот...»

Идем, бредём навстречу румяному дыханию вечера. Пронзительно кричали стрижи, стремглав кидаясь из померкшей листвы в розовый свет закатного неба. Санёк волоком тянет плечо, но ты бравируешь, болтаешь, несешь чепуху – лишь бы сквозь слезы вызволить всепобеждающий смех.

«Еще чуть-чуть»

Белый кирпич дома, серая дверь, лестничных маршей тускнеющий сумрак.

Звонок.

Ширится-ширится. Теснит грудь душа, вырастая затаенным дыханием. И лопается распахнувшейся дверью.

«Вот, ваш сын...»

Волос льняная шапка – в цементной пыли, рот расплылся влажной гримасой, прижата к животу опухшая рука. А рядом – пара испуганных глаз. Это Сашин товарищ по играм, привёл его домой...

Нежно охваченный лапою львицы, втянут Санёк в пространство квартиры. Сквозь шум и крик: «Звони в травмпункт», трепетным шёпотом тебя благодарит его мать.


Абсурд

Мы перестали общаться. Каждый обзавелся своим мутным стеклом.

Затуманилось всё. Покрылось испариной окошко, за которым ты с друзьями строил снежную крепость. И редко когда разглядишь самого себя в тени того, кем ты стал.

Мы узнаем друг друга на улицах – и не можем пожать друг другу руки. Никто не делает шага на встречу.

Одна из нелепостей жизни, которая пройдет вместе с ней неразлучно.
Так и уйдем, не сумев объясниться, не найдя в чем – неудобство.


2016 - 2020