Светоч ты мой ясный

Ефросинья, еще не совсем старая женщина для мужчин за семьдесят, но совсем старая для женщин до двадцати пяти, с кряхтеньем встала с узкого неразложенного дивана, застеленного покрытым пылью ковром, и вышла на кухню. Из комнаты она захватила немного помятую четвертушку бумаги, и полузасохшую шариковую ручку. Ручку пришлось долго расписывать об старую газету до тех пор, пока она не стала выдавать сносную синюю линию.

Ефросинья уселась на скрипучую табуретку, и начала писать. Мысли в голове путались, как будто веточки в вате, и их трудно было извлекать из глубин мозга. Однако вдруг нахлынувшие воспоминания подняли из темноты сознания самое сокровенное, и она начала свое письмо: «Светоч ты мой ясный, Алешенька! Как тебе живется в своем далеке? Не обижают ли тебя эти японцы? Мы же с ними воевали, наверное, плохо к тебе относятся. Еще Курильские острова просят назад. Никак не угомонятся. Смотри, как бы тебя там не отравили, как Скрипалей и Навального? И за острова, и за все прочее…»

Ефросинья задумалась. Она вспомнила, как первый раз отвела Алешку в детский садик. И как он долго плакал, рвался к ней, пока его за руку не увела воспитательница. Она долго не могла забыть этот взгляд, полный печали и тоски. Правда, потом, когда он обжился в садике, завел друзей – то вечером даже не хотел уходить. На него даже стали жаловаться, что обижает других детей. А он же был добрым мальчиком – по крайней мере, она старалась его таким воспитать.

Потом была школа. В первый класс она его нарядила на последние деньги. Тогда она работала машинисткой, и зарплаты не хватало порой даже на еду. Хотя, что и говорить, квартплата и расходы на транспорт были невысокими, так что удавалось немного  скопить. Разумеется, что такое черная икра и красная рыба, и даже копченая колбаса – Алешка узнал только после окончания МГИМО. Как он туда попал без связей – непонятно. Правда, он изучал японский на кафедре японского, корейского, индонезийского и монгольского языков. Туда был ниже конкурс. Потому что там надо было напрягаться. А тем богатым детишкам, которые поступили после английских школ, и учиться особенно не надо было. Язык то они знали еще со школы. А некоторые вообще долго жили с родителями за границей. Но, в отношении Алешки, все равно, произошло какое то чудо. Видимо, кто то из экзаменационной комиссии просто пожалел парня. Бедно одетого, но с блестящими знаниями. И с золотой медалью школы. Это она, Ефросинья, каждый вечер проверяла его уроки, заставляла учить наизусть все, от истории до биологии. А уж по иностранному языку она даже наняла ему репетитора. Попался хороший, бывший внешторговец. Который долго прожил в Англии. А потом вышел на пенсию, и занимался с детьми просто ради удовольствия. Ведь преподавать язык – это не физика и не математика. Там голову ломать не надо. Просто правильно произноси слова, и добивайся попугайского повторения. Хотя она лишь потом узнала, что даже в Англии есть разное произношение. Да просто потому, что кроме коренного населения, довольно разнообразного от Уэллса до Шотландии, там много понаехавших, особенно индусов. А у тех , как говорят, «тудей из мандей». В смысле, «сегодня понедельник». Но с таким акцентом, как у наших кавказцев на русском. Этот акцент искоренить нельзя.
Но внешторговец учился у нас, да и в Лондоне люди достаточно образованные, закончившие Оксфорт и Кембридж. И произношение у них, как правило, лондонское. Которое принимают за стандарт. Поэтому Алешка выучился, и даже сдал вступительный по языку.

Потом он начал учиться, но не прибился к «богеме». Сынкам и дочкам партийной элиты. Ефросинья не могла его одевать из Березки, просто не было чеков. А у спекулянтов цены на джинсы были выше ее зарплаты. И стипендия у Алешки была небольшая. Хотя он получал ее исправно от семестра к семестру, не допуская троек на экзаменах. В общем, молодец.

Правда, пока учился, чуть не погиб. Он со своими однокурсниками поехал на сборы в военные лагеря. Их же учили, как военных переводчиков. И как то ехали они на бронетранспортере. Машину тряхнуло на ухабе, и вдруг Алешка свалился прямо под колеса. На его счастье, он смог немного отскочить в сторону. Но правая нога попала под колеса. Ступню искалечило, и он долго потом мыкался по больницам. Даже после трех операций совсем восстановить ногу не удалось. Так Алешка стал хромать. Но ходить научился, хоть и с палочкой. Разумеется, ему дали закончить институт, и он даже получил красный диплом. Да потому, что не гулял и не пил с золотой молодежью. Тем более, куда ему теперь до них с его покалеченной ногой? Не до дискотек стало. Зато травма прибавила ума. Он стал осторожней в поступках. Прежде, чем что-то делать – он трижды думал. Так и женился. Ходил с невестой аж два года. Узнал ее хорошенько, ее родителей. И матушку свою спросил, не против ли она такой кандидатуры? Матушке подружка сына понравилась – такая же тихая и спокойная. Тоже закончила его кафедру. Правда, изучала корейский. А сама тоже была похожа на кореянку. Просто у нее отец был корейцем. Правда, местным, советским. Из тех, которые в свое время, когда была война в Корее,  перебрались на Дальний Восток. Так что у нее язык был, как говорится, впитан с молоком матери. Верней, отца.

Сын женился. А потом его направили в Японию. На стажировку. И он там так хорошо себя зарекомендовал, что оставили надолго. Тем более, что его жену все принимали за японку. Хотя японцы корейцев видели за версту и умели их выделять в толпе. Но, возможно, сказались гены ее русской матери, и она получилась мулаткой. И стала больше походить на японку.

Сначала сын приезжал к матери часто. Потом стал приезжать раз в год. Но за последние пять лет он приехал лишь один раз. Правда, привез матери японский телевизор и видеомагнитофон. Тогда они только начинали появляться, и Ефросинья стала брать напрокат кассеты и смотреть сокровища мирового кинематографа. Раньше классику кино показывали только в «Иллюзионе». Но она туда не ходила. Некогда было – брала на дом подработку, печатала диссертации аспирантам и дипломы студентам. Сидела иногда всю ночь напролет. Чтобы стук ее машинки по ночам не мешал спать соседям, подкладывала под нее мягкую подушечку. А теперь, когда она осталась одна, да и получала свою пенсию, на которую умудрялась скромно жить – времени вдруг стало целое огромное море! И она стала запойно читать любимые книги, и приобщаться к классике мирового кино.

Потом сын, как поговаривают, развелся, и женился на японке. Уволился с государственной службы, и устроился в Японии на небольшую фирму, которая торговала с Россией. Там ему хорошо платили. Родилась дочка, потом и сын. Оба ребенка были больше похоже на японцев. Хотя сами японцы говорили, что они похожи на русских. Таком удел полукровок. Везде они чужие. Хотя японский впитали с молоком матери.

И вот сын написал, что хочет приехать к матери, привезти детей.
Она бросилась покупать им игрушки, правда, пенсия быстро кончилась  - игрушки оказались довольно дорогими. Тогда она купила шерсти и стала вязать им свитера и теплые носочки.

И вот, теперь она решила написать Алешке письмо. Хотела попросить его привезти что-либо на память. Она видела в магазинах подарков японские куклы в кимоно, и фигурки самураев в полном облачении, с мечами в руках. Однако, подумав, решила – не надо ничего. Если ей нужна будет кукла – она ее купит и здесь. Пусть приезжает сам. Дотронуться бы до него, обнять бы. И подержать на руках внука и внучку. Пусть запомнят русскую бабушку. Когда они приедут потом в другой раз?

И она закончила письмо: «Приезжай скорей, я соскучилась по тебе и твоей Юмико. И по внуку и внучке тоже. Ничего мне не надо. Просто – жду!»