Нина Ивановна. Записки прихожанина

НИНА ИВАНОВНА

     Я познакомился с Ниной Ивановной в 1981 году, сразу после смерти моей матери. Тогда я часто ходил в Никольский собор, который расположен был неподалеку от моего дома. В те времена перед большими праздниками, такими как Пасха, Рождество, День Николая Чудотворца (престольный праздник нашего собора), прихожане организовывались сами из случайно пришедших и сообща убирали помещение храма, то есть мыли пол. Во главе такой спонтанной трудовой бригады обычно стояла одна уже немолодая женщина. Звали ее Нина Ивановна. Она хоть и была в хорошем возрасте, но обладала весьма интересной, располагающей к себе внешностью. Роста она была невысокого, достаточно еще статная и энергичная. И более всего поражали, пожалуй, ее голубые, всегда живые и веселые глаза.
     Я много лет провел на стройке среди строительных бригад. Сам был в должности бригадира и хорошо знаю, насколько это трудно, даже если имеешь дело с постоянным, зависящим от тебя коллективом. Какой же силой души, характера и воли надо обладать, чтобы управлять случайно собравшимися людьми. Нина Ивановна всегда это делала легко и умело. Со стороны казалось, что она всю жизнь управляла именно ими. Мы с ней подружились почти сразу, как только я согласился участвовать в этих уборках. Обычно я таскал им воду, которой требовалось очень много, и поэтому приходилось бегать с двумя ведрами почти без перерыва. Впрочем, это никогда не было мне тяжело. Работа в храме всегда шла легко, слаженно и весело. По окончании наших трудов все участники уборки, как правило, вместе пили чай. Стол накрывался тут же в храме. К чаю всегда что-то было, так как прихожане приносили в храм печенье, пряники, кексы и т. д., и всегда в больших количествах. Такие чаепития тоже были делом ритуальным и торжественным и запоминались надолго. Главным действующим лицом в организации таких столов тоже была, разумеется, Нина Ивановна.
     Вскоре наше общение с ней стало постоянным, так как она почти все время бывала в храме и сидела обычно на маленькой табуретке у самых дверей. Общение наше из сферы бытовых нужд собора как-то само собой перетекло в сферы духовные. Мне нравилось брать у нее советы по тому или иному поводу (разумеется, советы духовные). Я быстро заметил, что она очень точно и правильно ориентируется во всех моих проблемах и буквально в двух-трех словах тоже очень точно говорит мне всякий раз, что надо делать. Видимо, после смерти моей матери Бог послал мне женщину, имевшую серьезный жизненный опыт и способную помогать мне уже духовно.
Из кое-каких кратких ее рассказов о себе я знал, что она всю жизнь провела в Никольском соборе и не уходила из него даже в блокаду. Мне сразу вспомнилась пророчица Анна; помните: именно это сказано о ней — она всю жизнь прислуживала в Иерусалимском храме.
     Оценит ли кто когда-нибудь подвиг русских женщин, которые, несмотря ни на что, в годы самых жестоких гонений на веру продолжали блюсти в должном порядке уцелевшие русские православные церкви.
     В наше время сложилось несколько стереотипов религиозных людей и, в частности, стереотипов православных христиан (в том числе и неприятных).
Один из них очень распространенный облик — неофитский. Сосредоточенный в себе молодой человек или девушка, никого вокруг не замечающий. И, несмотря на заповедь о любви к ближнему, по-моему, способный переступить через любого, кто встанет на пути его христианского подвига. От таких христиан обычно очень страдают близкие — члены их семей и соседи. Девушки и молодые женщины ходят в длинных юбках и в платках, обвязывающих всю голову и шею. Мужчины же чаще с усами и длинной бородой.
     Впрочем, эти длиннобородые формируют еще и другой стереотип современных православных. Эдакие мужички, режущие сермяжную правду-матку в глаза, всегда веселенькие, готовые рассказать скабрезный анекдотец, если бы это не было грехом. Впрочем, на этот случай есть готовое клише «Прости, Господи!», которое обычно произносится в нужных ситуациях вместе с усердным крестным знамением.
Есть верующие интеллигенты. Это люди все на свете читавшие, собиратели старинных книг. С такими людьми бывает интересно и приятно общаться и проводить вместе время.
     Еще один тип — христиане демонстративно умиленные. Эти — всегда улыбаются, всех целуют и обнимают и демонстративно радуются, порой в самых неподходящих случаях.
     Ну и так далее.
     Существуют даже юродствующие христиане — люди, ведущие себя неприлично и вызывающе, особенно в состоянии легкого подпития, что вполне сочетается почему-то с Божьими Заповедями. Но при этом, в отличие от обычных хамов, эти всегда имеют в виду какую-то высшую правду, якобы стоящую за их хамством.
     Во всех выше приведенных случаях, я думаю, мы имеем дело с искренно верующими людьми, в глубине души которых — настоящая вера и любовь к Богу. Однако во всех подобных типах христиан присутствует и какая-то ложь, возможно, внешняя, но неприятная для постороннего взгляда и отпугивающая от христианства неверующих людей.
     Нина Ивановна не была похожа ни на один из выше описанных типов. У нее было доброе и открытое спокойное лицо. Пожалуй, она была экстравертом. Но, несмотря на ее открытость, общительность и постоянную готовность выслушать любого, в ней чувствовалась сосредоточенность и огромный внутренний мир. Я не помню, чтобы она много улыбалась, но при этом лучезарное лицо ее источало ясно ощутимое тепло и доброту. Мне вспомнилось замечание кого-то из богословов, что на православных иконах вы не встретите ни Иисуса Христа, ни Божью Матерь, ни кого-либо из святых с улыбкой на лице. Словом, весь облик ее выражал спокойствие, терпимость и, пожалуй, мягкость. Но, несмотря на эту мягкость, сразу было ясно, что она не уступит ни микрона той территории своей души, которая называется «правда Божья».
Именно этот ее облик, в котором чувствовалась, прежде всего, христианская истина, а значит надежность, так привлекал меня к общению с ней и внушал мне полное к ней доверие.
     Со временем Нина Ивановна стала слепнуть, ее живые, веселые голубые глаза стали тускнеть. Но и уже совсем слепая она продолжала ходить в Никольский собор и, так же, как прежде, сидела на своей табуреточке у входа. Меня она, впрочем, всегда узнавала по голосу, всегда интересовалась моей жизнью и говорила, что молится за меня.
     С тех пор ее стали называть «слепая Нина». Я бывал в ее квартире на Вознесенском проспекте, хотя не могу похвастаться, что должным образом помогал ей. Впрочем, в это время с ней рядом была какая-то молодая женщина, любившая ее, так что в последние годы, к счастью, она не была беспомощна и одинока.
Умерла Нина Ивановна в конце девяностых годов.
     Я не знал об этом, но, по случаю, оказался в храме именно в день ее отпевания. Перед алтарем стоял почему-то закрытый гроб, вокруг которого собралось несколько знакомых мне по храму людей.
     — Кто это? — спросил я, указывая на гроб.
     — Это слепая Нина, — ответил кто-то.
     Вот и все. Окончился земной путь женщины, случайно появившейся в моей жизни, так сильно повлиявшей на мою веру и поразившей меня в свое время спокойной духовной мощью.
     Прошло несколько лет. И вот однажды, совсем в другом храме, я разговорился с одной старой прихожанкой. Оказалось, что она хорошо знала Нину Ивановну.
     — Как, ты разве не знаешь? — сказала она. — Слепая Нина в молодости была духовным чадом старцев, бежавших в горы Кавказа из южных монастырей. За ними охотились большевики и расстреливали их с аэропланов, те же, кто уцелел, стали отшельниками и прятались в горах. Нина возила им туда еду и книги и жила под их духовным руководством.
      Во время своих путешествий по монастырям Грузии в восьмидесятые годы от паломников и тамошних богомольцев я слышал кое-что об этих отшельниках. Помню, меня поразила одна деталь. Мне рассказывали, что в горах живут отшельники, для которых подвиг — молитва за весь мир. Они собирали имена людей, чтобы молиться за них. При этом не спрашивали, жив человек или умер. Всякая душа перед Богом всегда жива, где бы человек ни находился — в этом или ином мире. Так что графы «за здравие» и «за упокой» для них не существовало.
     Но подробных описаний жизни этих людей в горах Кавказа я нигде не встречал и знаю о них лишь по отрывочным слухам. Однако и их достаточно, чтобы представить себе, с какой мощью веры мы здесь имеем дело.
     Понятно поэтому, сколь впечатляющим и объясняющим многое явилось для меня это неизвестное мне обстоятельство жизни женщины, так поразившей меня когда-то своей духовной силой и мудростью.