Странник. Записки прихожанина

СТРАННИК

Легенда

     Точно нельзя сказать, когда он появился в городе. Наверное, с наступлением первых холодов. Звали его Димитрий. Это был человек маленького роста, с крупными чертами лица, длинными седыми волосами, аккуратно расчесанными на обе стороны. Одет Димитрий был всегда одинаково — бедно, но опрятно — и выглядел подтянутым.
     Впрочем, в соборе его заметили быстро, так как молился он приметно, очень усердно, в стороне от основной группы богомольцев. Он расстилал на полу небольшой платок и долго стоял на нем на коленях, время от времени совершая земные поклоны или просто глядя вперед, сосредоточась на чем-то в самом себе.
     — Я странник, — говорил он, — приехал сюда из Тбилиси. Тбилиси — город, где обитает божья милость, но мне там стало трудно. Меня там гонят.
Ночевал Димитрий у прихожан и постоянными ночными бдениями и стояниями в молитве нередко раздражал своих благодетелей.
     — Потерпи, потерпи, чадо, — ласково просил тогда он, — нелегко принять у себя странника, это тоже подвиг.
     Однако всякое преувеличенное усердие в делах веры, как правило, вызывает у окружающих неоднозначное к себе отношение. Нашлись такие, кто стал поговаривать о том, что Димитрий в прелести и, вообще, чуть ли не еретик. Другие же, наоборот, считали его святым. Третьи просто жалели и по-христиански помогали как могли.
     Вскоре к нему привыкли и стали воспринимать как своего прихожанина.
     В это время в соборе появился молодой батюшка, что было делом обыкновенным, так как собор наш был кафедральным. Существовала тогда такая практика: молодые выпускники духовной семинарии рукополагались в нашем храме в священники, после чего некоторое, иногда достаточно продолжительное, время служили в нем, а потом их отправляли на постоянные приходы.
     Один из таких молодых, только что рукоположенных священников вдруг заинтересовался Димитрием и несколько раз с ним беседовал. Видно было, однако, что между ними нет согласия. Быть может, батюшку раздражала его слишком большая самостоятельность, а возможно, и во взглядах их на какие-то аспекты христианского благочестия не было единства.
     В любом случае, Димитрию опять не повезло. Опять, как и в Тбилиси, он оказался в положении если не гонимого, то уж точно попавшего под подозрение человека. Однако его это не смущало. Видимо, он к этому уже успел привыкнуть и все претензии к себе батюшки воспринимал миролюбиво и терпеливо всякий раз объяснял ему свои взгляды на христианство вообще и христианское благочестие в частности. Батюшка же, наоборот, не скрывал своего раздражения, порой достаточно резко и категорично критикуя «некоторых» христиан за их самомнение и гордыню.
     Всем было ясно, конечно, что при этом он говорил о Димитрии. Все это со временем приобрело характер постоянных отношений, и прихожане привыкли и к этому.
Однажды, на исходе зимы, в самом начале Великого Поста, после одной из великопостных служб, Димитрий вышел из храма и направился к церковной ограде. Был он в своем длинном сером пиджаке, в котором проходил всю зиму. С одеждой и в те времена не было никаких проблем, и прихожане не раз предлагали ему теплую верхнюю одежду. Однако Димитрий всякий раз отказывался и говорил, что его согревает Бог.
     Зима в том году не была слишком суровой, однако морозы стояли порой крепкие.
 Но Димитрий был непреклонен и держался при этом подтянуто и бодро.
 Из дверей храма, со стороны алтаря, вышел батюшка, одетый в светскую одежду.
      Священники не ходили тогда по улицам города в подрясниках, поэтому на батюшке был обычный костюм и модная в те времена короткая дубленка.
      У самого выхода из церковного двора эти два человека опять столкнулись.
     — Ну что, Димитрий, — сказал батюшка с явной иронией, — ты  ведь у нас святой, тебе пальто не нужно. Смотри, охрипнешь.
     — Нет, отче, — я грешник, но во Христа верю, а этого достаточно, чтобы согреться.
     — Ой ли, — продолжал иронизировать батюшка, — а мы-то не знали и ходим в одежде. Что же все-то тогда такие маловеры?
     — А мы и вправду маловеры, — сказал вдруг Димитрий, углубившись в себя. —
 Помнишь, отче, что сказано в Евангелие: «если скажете горе сей: ввергнись в море, и не усомнитесь, истинно говорю вам: гора сойдет со своего места и ввергнется в море». А у нас разве есть такая вера? Вот ты, отче, можешь сейчас разрушить вон ту трубу? — и Димитрий указал на самую правую трубу противоположного дома.
     — Ты сумасшедший и малообразованный, — ответил батюшка то ли с иронией, то ли с раздражением. — Кто тебе сказал, что слова Святого Писания надо понимать буквально? Для этого существуют толкования Святых Отцов, где каждое слово Библии объясняется. Без этих толкований немыслимо православие, впрочем, ты ведь у нас столп веры. Может быть, ты разрушишь мне трубу? — сказал вдруг батюшка, захваченный чувством азарта.
     — Давай попробую, — сказал Димитрий, все так же сосредоточившись на чем-то в себе, — говори, какую!
     — Ну, например, вторую справа, — весело предложил батюшка и с интересом стал наблюдать за Димитрием.
 Димитрий прикрыл глаза и застыл в молитве. Так они простояли около десяти минут.
     — Труба — на том же месте, — произнес батюшка, с торжеством констатируя непреложный факт.
     — Имей терпение, отче, — прошептал Димитрий.
     — Терпение — не то же самое, что безумие, — ответил батюшка, продолжая, однако, стоять рядом с Димитрием.
Прошло еще минут десять. Мимо то и дело сновали прохожие, с удивлением глядя на двух чудаков, молча стоящих на морозе.
С трубой явно ничего не происходило.
     — Ладно, я все же пойду, — сказал батюшка. — Если к завтрашнему дню труба сойдет со своего места, признаю тебя правым. А со своей стороны обещаю тебе принести толкования Святых Отцов.
     Он поежился в своей дубленке, поправил шарф, натянул поглубже шапку и с жалостью посмотрел на стоящего все так же неподвижно Димитрия. Батюшка вспомнил, что должен еще сделать кое-что в соборе. Он пошел в подсобные помещения, заглянул к коменданту, но того на месте не было, потом зашел к охранникам и отдал кое-какие распоряжения. Наконец, все намеченное было исполнено, и батюшка, осенив себя крестным знамением, направился в сторону церковных ворот. Тут он опять вспомнил про Димитрия. В нем вдруг проснулась глубокая жалость к этому мужичку, искренно любящему Христа, возомнившему себя святым и теперь фанатично решавшемуся на самые безумные поступки.
     — Ну да, верит он как ребенок, но ведь и Христос говорил: будьте как дети.
Димитрия у ворот не было. Батюшка представил себе, как тот, замерзший, посрамленный, в одном своем пиджачке, одиноко бредет в сторону какого-нибудь случайного места ночлега, и почувствовал, как жалость в нем к этому человеку все более и более возрастает.
     — Так ведь и поделом, — мысленно ответил сам себе батюшка, — нечего строить из себя святого угодника.
      Взгляд его как-то сам собой переместился на крышу, из-за которой он оказался втянут в этот неприличный для священника спор. Он посмотрел на трубу, та незыблемо покоилась на своем прежнем месте.
     — То-то, брат Димитрий, — подумал батюшка.
     И вдруг, в этот самый момент, он увидел, как из слухового окна чердака один за другим выбрались на крышу двое рабочих. Они были одеты по-зимнему, в ватные штаны и серые рабочие телогрейки. На голове
у одного из них был строительный подшлемник, у другого — обычная шапка-ушанка. В руках рабочие держали какие-то инструменты.
     Все, что произошло потом, с этого момента батюшка уже предвидел и сам мог бы предсказать. Медленной, но уверенной походкой строители направились к той самой трубе, которую он попросил разрушить. Один из рабочих взялся за колпак этой трубы, с силой рванул его, обнажив верхний ряд полуразрушенных временем кирпичей.
     Ржавый колпак сполз на железную кровлю с лязгом и грохотом. Батюшке показалось, что ударили в большой колокол собора. Тогда второй размахнулся и отбил кувалдой крайний кирпич.
      Разборка трубы продолжалась минут сорок, и все это время батюшка стоял неподвижно, не смея пошевелиться. И только когда уровень трубы сравнялся с крышей и рабочие опять направились в сторону чердачного окна, оставив за собой гору кирпичей, батюшка с бледным и серьезным лицом наконец решился сойти с места и двинулся в сторону дома. Одному Богу ведомо, о чем думал он по дороге домой и всю последующую ночь, в которую так и не смог заснуть.
      Весной Димитрий исчез, видимо, куда-то уехал. Вроде бы кто-то видел его опять в Тбилиси, но потом след его потерялся, и более мы о нем никогда ничего не слышали.
      Вскоре и батюшка, отслужив у нас в соборе положенный срок, отбыл на место своего постоянного прихода, где, как говорят, через малое время стал настоятелем, очень добрым и мудрым, и пользуется теперь большой любовью прихожан.