Вечная память. Записки прихожанина

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ

      «Во блаженном успении вечный покой подашь, Господи, усопшему рабу Твоему... такому-­то... и сотвори ему вечную память!» — вот возглас священника, каждый раз слышимый нами в конце панихиды или чина отпевания усопшего человека, провожаемого в последний путь. Как часто после этого над телом усопшего произносятся надгробные речи. Речи эти отдают последнюю дань достоинству умершего и всегда как бы подразумевают, что этого человека мы не забудем. Как правило, славословия эти (безусловно, нужные) продолжаются и на поминках. И тут уж они, подогретые горячительными напитками, доходят до своего апогея и нередко сопровождаются клятвенными обещаниями всегда помнить ушедшего от нас друга. Однако не проходит и года, как о друге этом в толчее повседневной жизненной рутины все благополучно забывают, за исключением, быть может, самых близких родственников. Мне иногда кажется, воскресни сейчас кто­-либо из умерших несколько лет назад, многие из его бывших знакомых этому не обрадовались бы. Многим этот незваный гость из прошлого, горячо любимый когда-­то, сегодня просто бы помешал.
     Речь здесь при этом пока что идет о тех, кто активно жил в каком­-то социуме. Что же говорить о людях одиноких, никому не нужных?
Как­то раз меня попросили помочь похоронить одну одинокую старушку. Прямо в соборе ко мне подошла женщина средних лет и назвалась далекой родственницей, по­-моему, племянницей маленькой старушонки, лежавшей в убогом, нищенском гробу. Хоронить ее было некому, и для того, чтобы поднести в нескольких местах гроб, ей, этой родственнице, пришлось просить четырех посторонних мужчин, в числе которых был я, поехать с ней на кладбище. Когда же мы, пятеро, приехали на Смоленское кладбище, то оказалось, что про покойницу нашу там просто забыли и не вырыли ей могилку. Кое­как мы поставили гроб то ли на землю, то ли на лавку, и эта несчастная племянница вынуждена была долго стучаться в разные двери кладбищенской похоронной администрации с просьбой вспомнить про ее умершую тетю, дожидавшуюся теперь в гробу, когда ее похоронят.
     Старушечка же эта, как и многие одинокие женщины нашего города, доживала свой, наверное, невеселый век в маленькой комнатке петербургской коммуналки и, как бывает в таких случаях, никому была не нужна, а может быть, даже кому­-то и мешала.
     Наконец явились двое полупьяных могильщиков, которые, перемежая какие­-то их собственные, жаргонные, словечки с прибаутками, вырыли для нее все­-таки могилку. Видно было, что дело такое для них, что называется, не в новинку. Они лихо выкидывали из ямы комья земли вперемешку с остатками предыдущих захоронений. Наконец гроб со старушкой опустили вниз и кое-­как закидали землей, соорудив сверху, как водится, небольшой холмик. Новая знакомая наша тем не менее нашла у себя в сумочке последние деньги и отдала их могильщикам, которые после этого заметно повеселели и стали более любезными. Тем и закончилась эта боле чем скромная похоронная церемония.
«Какая тут вечная память?» — подумал я тогда. Дай Бог, чтобы такого человека было кому похоронить.
      Я часто думал об этой памяти, когда приходилось бродить по разным кладбищам нашего города. Рассматривая даты рождения и смерти похороненных, я быстро понял, что люди, конечно, посещают могилы своих супругов и детей. Многие ходят на могилы к родителям. Но могилы бабушек и дедушек не посещает практически никто, даже если эти бабушки и дедушки достаточно знамениты и знатны. Любое мемориальное захоронение, если за ним перестает следить город или государство, тут же приходит в полное запустение, как, например, наше Смоленское кладбище, на котором похоронено немало людей, составивших честь и славу и Санкт ­Петербурга, и России.
Да, памяти даже самых близких людей с трудом хватает на два, три поколения. Наверное, это нормально. Если бы было иначе, вся Земля в конце концов покрылась бы могилами, за которыми продолжали бы усердно ухаживать потомки похороненных, и превратилась бы в кладбище.
     Что же тогда означают эти слова «вечная память»? Ведь в священных гимнах и молитвах нет никаких преувеличений и метафор. Безусловно, здесь речь идет о какой­-то совсем другой памяти — не человеческой, а Божией.
     Где-­то над нашим земным миром существует книга жизни, и, вероятно, быть записанным в эту книгу значит быть запомненным самим Богом. Возможно, это — то же самое, что спастись. И быть самым последним в этой книге значит больше, чем быть самым первым среди людей. Вспомним слова Спасителя, обращенные к апостолам: «Тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, а радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лук.10 — 20).
     Мне кажется, желание людей обрести на земле бессмертную славу, связанную обычно с их земными делами и профессией, – не что иное, как отзвук заложенной в любой человеческой душе жажды обрести место в книге памяти и славы Небесной, которая является истинной целью любой человеческой жизни. Земная же слава, наверное, в каких-­то случаях является отзвуком славы Небесной, а в каких-­то — ее обманчивой подменой.
     Вот об этой памяти Божией, тождественной обретению бессмертия с Богом, и просим мы, молящиеся в последнем напутствии человеку, уходящему от нас в мир иной. И память такая, конечно же, существует, и она способна быть вечной.