Подарок. Повесть - Гл. 1 Неудачник

Неудачник

Представьте человека, который выпил первый раз в своей жизни, сел за руль, и его остановил инспектор дорожно-постовой службы на трассе между Колымой и Колымой, при температуре чуть ниже абсолютного ноля, когда на улице можно встретить только вирус гриппа, если сильно повезет, конечно. Этого человека не стоит называть неудачником, лучше – героем анекдота.
Неудачник. Неудачники. Кого можно причислить к этой категории? Раньше я считал неудачниками всех без исключения серебряных призеров Олимпийских игр, но потом им стали давать дорогущие машины и квартиры, и мне тоже захотелось оказаться в их числе. Отец говорил, что бы стать олимпийским призером нужно много лет пахать, как бык, и рвать задницу на тренировках. Но рвать задницу я не умел. Я и в хоккейную секцию проходил всего три месяца, потом получил серьезную травму, ушиб мизинец на ноге о лавочку в раздевалке, и на этом моя спортивная карьера и перспектива на олимпийскую медаль закончились не начавшись. «Главное не победа, а участие!» – скажите вы. Да-да, понимаю, в третьем классе я поучаствовал в кроссе, пришел к финишу третьим, получил грамоту и вывернул свои легкие наизнанку. Школьная медсестра сунула в нос вонючую ватку с нашатырным спиртом, и я отключился, словом, не будем про участие.
В нашем дворе жил Виталик, мужик лет тридцати пяти, но его все равно все называли просто Виталик, он постоянно покупал лотерейные билеты, и мы всем двором посмеивались над его увлечением. Потом он выиграл энную сумму денег, которой хватило на довольно приличный, хоть и подержанный, автомобиль импортного производства, и мы, опять же, всем двором больше года делали кассу местным киоскам союзпечати, скупая эти лотерейные билеты в большом количестве, впрочем, безрезультатно.
Мой однокурсник и приятель по истфаку университета, Гриша Семенов, после окончания учебы устроился работать учителем в захудалую школу с еще более захудалой зарплатой. Учителей в ту пору не хватало, и он звал меня к себе настойчиво и неоднократно. Я смеялся в ответ и крутил пальцем у виска. Через пять лет школа превратилась в гуманитарный лицей с вереницей частных спонсоров, а Гриша в состоятельного учителя, оказывается, и такие бывают.
Почему я завел речь о неудачниках? Потому что я, позвольте представиться, самый яркий представитель этой породы. Всю мою неудачную жизнь счастливый случай ходит где-то рядом со мной, протяни руку и ухвати его за хвост, или за яйца, чтоб наверняка, но нет, ладонь сорок с лишним лет ухватывает только пустоту и ничего кроме.
Ладно, хватит ныть, а то вы закончите  читать эту историю, даже не начав.
Все не так уж и плохо. Я живу в своей огромной трехкомнатной квартире, целых пятьдесят и один метр квадратный, в центре Москвы с видом на МКАД. Если честно и точнее, то не в центре, а по центру, в пятнадцати пеших минутах от метро Медведково. И вовсе не жопа мира, кто-то вообще живет за МКАДом, а за МКАДом, как известно, жизни нет. Если совсем честно, то квартира не моя, но станет таковой через пятнадцать лет упорного труда и ежемесячных выплат.
В огромной квартире мы живем вчетвером. Кроме меня утром буднего дня в тесной кухне толкаются: моя жена, мой пятнадцатилетний сын и кошка Люсинда. Именно Люсинда, не Люси, не Люська, не гадина, нассавшая в туфли, а Люсинда, на другие имена и производные эта черная с белым пятнышком на брюхе представительница кошачьего мира не откликается. Пару раз я предпринимал отчаянные попытки отправить ее туда, где жизни нет, за МКАД, в деревню к теще, но Люсинда к сожалению имеет личные и хорошо налаженные связи с главой нашей семьи, моей женой, поэтому она до сих пор живет с нами.
– Марина, тебе чай или кофе? Артем, иди завтракать, в школу опоздаешь! – кричу я с кухни. На мне приличная светлая рубашка, дорогой, хотя это относительно, галстук, подаренный Мариной на двадцать третье февраля, не помню какого года, черные носки без дырок, цветной фартук и семейные трусы в горошек. – Люсинда, брысь, зараза.
С Маринкой мы встретились на одной вечеринке у общих знакомых. Все, как обычно. Я хотел познакомиться не с ней, она хотела познакомиться не со мной, но алкоголь в большом количестве, знаете, он так сближает. После проведенной вместе ночи, мне, как порядочному человеку, оставалось только предложить встретиться как-нибудь снова и повторить. Вот так мы встречались и повторяли, пока дешевый презерватив китайского кондомопрома не сотворил из нас очередную ячейку гражданского общества.
Вы, возможно, подумали, что меня с Мариной, кроме штампа в паспорте, связывают сугубо деловые отношения: пятнадцатилетний сын и пятнадцатилетняя ипотека. Неправда. Я люблю свою жену, люблю без скрещенных пальцев за спиной, без подмигиваний, без «вроде люблю», «кажется люблю», «наверно люблю» и других без. Я любил ее и продолжаю любить. Любит ли она меня? Иногда я уверен в этом на девяносто девять целых и девять десятых процента, а иногда о процентах предпочитаю не думать.
– Артем, оторвись от телефона, ешь и марш в школу, – попросила-приказала Марина.
– Угу.
– Артем, кушай, лапочка, и не зли маму, – поддакнул я.
– Угу.
– Люсинда, – обратился я к кошке, делая глоток кофе, – как ты думаешь, что наш Артемка так внимательно изучает в своем новеньком смартфоне? Грудь Памелы Андерсон?
Люсинда наградила меня презрительным взглядом и грациозно отодвинулась, уворачиваясь от пинка, у нас с ней давняя любовь, поэтому свою обувь я уже давно убираю в тумбочку, подальше от мокрых неприятностей.
– Кто такая Памела Андерсон? – спросил Артем, не отрываясь от экрана.
– Погугли, – сказал я.
– Он опять всю ночь сидел за компьютером и играл в свои дурацкие игры, – пожаловалась Марина, – поговори с ним.
– Может он писал реферат по истории или сочинение? – я улыбнулся.
– Рефераты по истории ему пишешь ты, а сочинения я.
– Хорошо. Артем не играй, пожалуйста, в свои дурацкие компьютерные игры всю ночь. Видишь? Поговорил.
– Вижу.
– А что? Ты сама отказалась от силовых методов воспитания. Теперь уже поздно, дорогая. Наш сын окончательно и бесповоротно потерян для общества. Он у нас геймер.
– Ого, – видимо, Артем нагуглил грудь Памелы Андерсон.
В целом Артем нормальный пацан, в меру папочкин, в меру мамочкин, чаще послушный и реже капризный, у него неплохие математические способности вместе с отсутствующими гуманитарными.
Согласитесь, все родители оценивают и сравнивают своих детей с другими, и не говорите, будьте так любезны, пафосную и банальную чушь типа: «Я люблю своего ребенка таким, какой он есть, со всеми его достатками и недостатками». Любите на здоровье, но не лгите, что у вас нет своей собственной оценочной шкалы. У меня она выглядит примерно так: «Я горжусь своим чадом!», «Не хуже чем у других», «Могло бы быть и лучше», «В семье не без урода» и совсем негативная «Подменили в роддоме». В нашем толерантном мире есть еще «Родила царица в ночь ни то сына, ни то дочь», но мой вроде залипает на формы Памелы Андерсон, поэтому я смело ставлю ему твердую «Не хуже, чем у других» с минусом в сторону «Могло бы быть и лучше».
Артем, наконец, прикончил мой шедевр кулинарного искусства из докторской колбасы и белорусского пармезана, поблагодарил любящих предков звонким англицизмом «сенкс», что в переводе на русский означает thank you, и через минуту, хлопнул входной дверью, отправился получать знания, большинство которых, сужу исключительно по своему опыту, вряд ли пригодятся во взрослой жизни.
– Ты до скольких сегодня работаешь? – поинтересовалась Марина.
– Думаю, часов до шести. А что?
– Заедь, пожалуйста, в школу. Ангелина вчера звонила.
Ангелина Михайловна – классная руководительница Артема.
– Школьными делами в нашей семье занимаешься ты, – напомнил я.
Терпеть не могу школу и все, что с ней связано. На единственном классном собрании в своей родительской жизни я был только потому, что Маринка подцепила ангину и лежала с температурой под сорок, объедаясь антибиотиками.
– Нина пригласила отметить ее день рожденье после работы и мне сложно отказываться, нужно налаживать отношения с новыми коллегами, ты же понимаешь.
Марина у меня юрист, к сожалению гражданской, а не уголовной практики. Защищала бы сейчас бандитов за хорошие гонорары и не донимала мужа скромным семейным бюджетом. Я не Баталовский Гоша, он же Гога, и совсем не против хорошо зарабатывающей жены. Фирма, в которой работала Марина, и работала, надо сказать, успешно, с точки зрения хорошей зарплаты, приказала долго жить, директора объявили в федерально-международный розыск, а жена устроилась на мебельную фабрику в юридический отдел.
– Не делай недовольную физиономию, отдашь ей деньги и свободен, как ветер.
– Взятку?
– Деньги на новогодний вечер.
– До новогоднего вечера целый месяц. Сколько?
– Десять тысяч.
– Долларов?!
– Не ерничай, это Медведково, а не Рублевское шоссе.
– Сколько их в классе? Двадцать шесть?
– Двадцать восемь.
– Двести восемьдесят тысяч! Они собрались кутить всю ночь в сауне с цыганским ансамблем, черной икрой и французским Dom Perignon? Я тоже поеду.
– В какой-то караоке-бар, – ответила Марина, оставив мои шутки без внимания.
Я покачал головой. На двести восемьдесят тысяч можно сгонять на Рождество в Европу или купить новую машину, если удастся спихнуть старую. Старенький Renault Megane, купленный с рук пять лет назад, вовсю барахлил, чихал, требовал ремонта и просился на продажу.
– Наш тоже будет петь? Что он сейчас слушает? – спросил я у жены, оставив мечты в покое.
– Не знаю, рэп, наверное, они сейчас все слушают рэп. Отстань, сейчас все дорого. Попоют, потанцуют.
– Потанцуют? Под рэп?
– Мы с тобой танцевали под «Владимирский централ». Это лучше? – улыбнулась Маринка.
Уже не девяностые, уже двухтысячные, первое после дипломное лето, мы встречаемся с Маринкой шесть месяцев, две недели и четыре дня. Кроме постельной деятельности нас связывают походы в кино, мороженное Пломбир, а также дофамин, серотонин, адреналин, эндорфин и окситоцин – необходимый набор гормонов, как бы, намекающий о чувстве, воспетом всеми известными и неизвестными поэтами.
Марина приглашает меня в гости, в деревню Пчелкино, к своим родителям, знакомиться с потенциальными родственниками. Марина не беременна, до первых признаков Артема еще долго, но звуки Мендельсона витают в воздухе все настойчивее. Родители у Маринки мировые, и я быстро нахожу с ними общий язык.
– Кто ты, говоришь, по профессии у нас? – спрашивает меня Маринкин отец, проглатывает, не закусывая, полтинник водочки и нюхает корку ржаного хлеба.
– Историк, – гордо отвечаю я.
– Молодец, – Маринкин отец показывает мне большой палец и поворачивается к дочери. – Слышь, дочь, найди себе нормального мужика, бизнесмена что ли, с этим с голоду помрешь.
– Не волнуйся, папуль, я нас прокормлю, - смеется Маринка.
«Владимирский централ» – хит всех без исключения сельских дискотек того времени, сколько под него выпито самогона, выбито зубов и зачато детей, можно только догадываться. В первый же день Маринка ведет меня на танцы в местный культурный центр, одноэтажный сарай с одиноким зарешеченным окном и железной дверью на входе, исписанной словами, самое культурное из которых – всем известное трехбуквенное сочетание с окончанием на «й».
Если вы не были на сельской дискотеке, ваш жизненный опыт является неполноценным. Сельское диско – это все жанры одновременно, от комедии до трагедии. Молодые и симпатичные деревенские девочки с затейливыми прическами, что-то среднее между гнездом аиста и атомным взрывом, пестрым макияжем и щедрым слоем губной помады, гримеры голливудских ужастиков роняют слезы зависти, топчутся в своем собственном ритме на танцполе, рискуя упасть с высоченных каблуков. Высоченный каблук на разбитой дороге среди травы и коровьих лепешек смотрится особенно здорово и по-комедийному весело. Мне хочется смеяться, но я сдерживаюсь. Мы танцуем с Маринкой медленный танец под голос Круга и целуемся, и это мелодрама. Потом приходит ее бывший воздыхатель Жора и бьет мне в глаз. Начинается боевик. Я бью в ответ, но промахиваюсь и попадаю в челюсть соседу по танцполу. Сосед поворачивается и ломает нос Жоре, а дальше уже не важно, к нам присоединяются все желающие. Марина вытаскивает меня из этой свалки, и мы, держась за руку, идем неизвестно куда, смеемся, снова целуемся, ищем на небе полярную звезду и строим планы на будущее. Глаз болит, но я самый счастливый человек на свете. Как же давно это было...
– О чем ты задумался? – прервала мои мысли Марина, отодвинула стул, поднялась и убрала грязную посуду в мойку.
– Так много в прошлом снов приятных, что вновь готов я увидать, - продекламировал я с выражением.
– Думай, лучше о будущем.
– А что у нас в будущем?
– Когда ты поговоришь со своим шефом по поводу твоей зарплаты?
– Ох, не начинай.
– Тряпка.
– Обидно вообще-то.
Мы часто пикируемся с Мариной по поводу моей карьеры, которая зависла где-то между первым и вторым этажом пожарной лестницы семнадцатиэтажного офисного здания в районе Курского вокзала. Пикировки наши проходят вполне мирно без разбитой посуды и вызова доблестных сотрудников правоохранительных органов. Супруга интеллигентно гладит меня против шерсти фразами «ты способен на большее», «под лежачий камень вода не течет», иногда менее интеллигентно «не будь тряпкой»  и «боже, с тобой бесполезно разговаривать».
– Ты же знаешь, Мариш, если по поводу своей зарплаты я поговорю с твоим шефом, пользы будет на много больше, – я помог ей убрать посуду и неожиданно для себя добавил, – И что ты со мной не разводишься. Ты у меня такая красивая, нашла бы себе нормального мужика: депутата, чиновника или бандита, я бы у тебя денег занимал до получки.
– Отличный комплимент, спасибо.
Я поддался порыву, подошел сзади и обнял Марину, хотел поцеловать ее в щеку, но вместо этого попал в ухо, даже не в ухо, а в серебряную звездочку сережки. Люсинда восприняла мои действия, как сексуальные домогательства, и зло зашипела, зараза, защищая хозяйку. Маринка чмокнула меня в губы и высвободилась из объятий.
– Все, я опаздываю, – прошла в прихожую, оделась и еще раз напомнила, – Не забудь заехать в школу.
Я закрыл за ней дверь и вернулся на кухню.
– Вот возьмет и найдет себе кого-нибудь. Что я тогда делать буду? – сказал я себе и посмотрел на Люсинду, гордо лежавшую на табуретке в позе древнеегипетского Сфинкса. – Хотя бы от тебя избавлюсь.
Кошка посмотрела на меня безразличным взглядом, лениво поднялась, повернулась задом, выгнула спину, сладко потянулась, спрыгнула с табуретки и отправилась в комнату. Сейчас выберет себе подходящее место, уютно свернется мягким теплым клубком и будет дрыхнуть.
Я некогда не позволял себе ревновать Марину и вот вдруг начал. Что это? Возраст? Вряд ли. Возраст и ревность – это разные вещи. Я никогда не лез в ее телефон, что бы украдкой почитать переписку с возможным любовником. Хотел ли я почитать такую переписку? Как говорится «меньше знаешь – крепче спишь», но не поэтому. Если бы она поставила меня перед фактом, я отпустило бы ее без слез и скандалов с любовником Якиным в Гагры или на виллу в Майями, не потому что не люблю, наоборот, потому что люблю. Я отпущу свою Марину без слез и скандалов, подобно Гайдаевскому Шурику.
 Марина, нет, для меня она на всю жизнь останется все той же Маринкой, Маришкой, которую я встретил много лет назад на вечеринке у общих знакомых и с которой даже не собирался знакомиться.
Я допил уже остывший кофе, насыпал корм Люсинде и пошел в прихожую, собираться в очередной московский серый день, затянутый хмурыми тучами и привычной суетой.
– Люсинда, остаешься за старшую, – крикнул я в пустоту квартиры и закрыл за собой дверь.
Ключ в замочной скважине звякнул не смазанным скрежетом. Я вызвал лифт, понял, что не дождусь и, смирившись, пошагал вниз навстречу привычному настоящему и, как оказалось, неожиданному будущему.