Хроники хутора Яминского

       Братья Андреевы известны в хуторе Яминском, как первостатейные рассказчики.
       Старший, Михаил Иванович, работает учителем истории в средней школе. Он, по натуре, потомственный турист, а по призванию, профессиональный фантазёр, и поэтому пользуется непререкаемым авторитетом у «безбашенной школьной тусовки». Будучи интеллигентом от сохи, он подходит к пересказу самых невинных хуторских историй с эпическим размахом, мягче говоря, любит маленько прибавить.
       Младший, Сергей Иванович, мастер в лесхозе. Отзывчивый и весёлый лесник. Его амплуа – сермяжная романтика, а стиль байки – эмоция голых фактов, беспощадный реализм чувств. Импровизируя, он легко превращает жаргон в прозу, жесты в драматургию, а слова - паразиты в поэзию.
       Мне они приходятся двоюродными дядьями, а это значит, что каждый раз, когда я приезжаю в Яминку, непременно должен посетить их обоих. Во-первых, я родственник. Во-вторых, носитель городских новостей. Ну, а в-третьих, и это главное, благодарный слушатель, как говорится, свежие уши.
       В этот раз, после бурной, семейной встречи с тисканьями, аханьями, «поворотись-ка сынками» и прочей полагающейся атрибутикой, я определился на ночёвку к Сергею, клятвенно пообещав завтрашний день посвятить Мише.
       Уже заиграл тенями звенящий летний вечер, и пока жена хозяина дома накрывала на стол праздничный ужин мы с Сергеем вышли на крыльцо перекурить. Я успел переодеться, но всё равно остался лубочным горожанином в футболке и кричащих на хуторском фоне шортах. Особенно, в сравнении с дядькой, который был более традиционен в своей линялой безрукавке и спортивных штанах. От предложенного «Мальборо» он саркастически отказался, запалил спичкой «Приму» и сплюнул с губ табачные крошки.
       - Ну, что, Серёга? – спросил я риторически, устраиваясь на верхней ступеньке крыльца. - Как тут у вас дела обстоят?
Сергей присел рядом, поворошил широкой ладонью непокорную, как моток спутанной проволоки шевелюру.
       - Дык, чего? – неторопясь выгнул брови и поиграл желваками на скуластом лице. – Пьют…
       - Ну, Россия, она вообще женщина пьющая… – кивнул я.
       - Это факт… - Сергей сощурился в улыбке и его добрые, синие глаза сверкнули озорством. - Но вот, Лёша, парадокс – по всей стране денег нет, а водка завсегда есть! Про олигархов и этот, как его, чёрт, - хламур ваш, ничего не скажу, не знаю. По телевизору говорят, что они этим делом стрессы заливают. А вот по хуторам нынче пьют не просто так, а по-настоящему… - Сергей глубоко затянулся, склонил голову, задумался.  - Боремся, конечно… Хотя, самое лучше, паря, когда клин клином вышибается. Чего глядишь?.. Водка - это беда! И никакими словами, никакими лекарствами этого беса не изгонишь. Тут, понимаешь, такой урок нужен, чтобы человек от стыда, а ещё лучше от шока, сам свою беду осознал. Вот тогда работает…
       Входя в образ, дядька тяжело, с надрывом вздохнул и сокрушённо покачал головой:
       - У нас, в мехлесхозе, на эту тему историй тьма. Только успевай записывать, если интересуешься, ага… Тут каждому рабочему можно премию давать за лучшую актерскую работу, не ошибешься. А уж про начальство я вообще молчу…
       - Например?.. – подначил я.
       - Например?! – тут же подхватил Сергей. – А вот, как-то раз, в закутке у пилорамы, где тенёк, сели обедать трое: Иванов, Бармин и Гожин. Да ты их знаешь… А как раз пятница была. Как говорится,  до обеда без обеда, ага… Все по путю у них. Постелили на чурбак газету, разложили сало, хлеб, лук, ну и самогонку поставили, конечно. Чего еще надо? В общем, кушали они кушали и нажрались!.. -
       Рассказчик резко выдохнул ехидное «ха!» и энергично махнул рукой. - Еще бы… Июль месяц стоял - самая середина лета. Небо, как стекло, ветра нет,  жара и марево. При такой атмосфере со ста грамм водки в осадки выйдешь, а они первача, считай, полтора литра съели! И вдруг, со стороны Урюпинска, от меловой гряды, в небе как ухнет! Всерьёз так, с оттягом припечатало. И рокот по горизонту покатился…
- Самолёт, что ли?..
- Да, ты слушай! – с досадой отмахнулся дядька. – Иванов-то у нас долговязый такой. Вот он, как на прицапках сидел, да как головой вверх мотнул,  так равновесие-то и потерял. Завихлялся весь, как червяк, но удержался, ага… Лишь глаза мутные в небо закатил и говорит: «Видать, гром гремит…» Помолчали они. С трудом, но обмозговали. Тут Гожин многозначительно прищурился и с сарказмом ему возражает: «Что значит «видать, гром гремит»? Эх, ты! Это не видать, это слыхать! И вообще, это не гром…» Задумался, затылок почесал и вдруг озарился: «Это лёд на Хопре рвут!» Представляешь, - аналитик! Лёд у него в июле!
       Сергей красноречиво повертел пальцем у виска, хохотнул и стал жестикулировать дальше, показывая всё в лицах.
       - А Бармин, значит, от этой «теории» вообще офигел! Он на одного поглядел, на другого, а отставать-то нельзя… Вот тогда, он как философ головой покачал и изрёк: «А что? Очень даже может быть!…» И бумажку, которой бутылка закупорена была в рот засунул и жует. Метил на сало, да на затычку попал! Вот тебе картина – триптих «Времена года»!
       Сергей развёл в стороны руки,  театрально выпучил глаза и засмеялся.
       - Ну, а клин-то тут при чём? – спросил я.
       - Клин?.. – переспросил увлечённый описаниями дядька. – А, клин! Так, теперь с Барминым никто компанию составлять не хочет. Как стопку пропустит, всё – сомнения его обуревают, прислушивается к чему-то и одна музыка у него начинается: «Гром это был или всё-таки самолёт?» Достал всех своим «очевидным невероятным»! А один он пить не умеет - воспитание такое… Вот тебе и клин – употреблять-то почти перестал. Но это ладно… Вот, яркий пример тебе приведу –  это дружок мой, Титов Степан…
       Я сразу же представил себе всем известную на хуторе личность. Стёпа - типичный русский мужик: коренастый, серьёзный, по-своему упёртый, но безотказный. Столяр – золотые руки. Второго такого спеца во всём районе не найдёшь. Если он в работе, то к стопке ни в жизнь не прикоснётся, да и другим может запросто анфас на профиль свернуть, чтобы дело не поганили. Но, как только, этому самому делу конец – другая крайность. День, два промается и в запой уходит, как медведь в лёжку. Из дому ни ногой, гудит хоть и тихо, но капитально.
       - Во время перестройки у него рекордная «автономка» была, -  продолжал своё выступление дядька. - Колхозы-то поразвалились. Всякие прохиндеи и ускорители всё, что можно порастащили, да пораспродали. Работы само собой никакой. Вот, Стёпа, как лёг зимой, так только в сентябре очнулся. Я к нему тогда зашёл. Надо же хоть как-то человека вызволять… «Пьёшь?» – спрашиваю с порога. «Пью…» - отвечает. «Ну, тогда и мне наливай, - серьёзно ему говорю. – Всем хутором пить будем. Помогать тебе!» «Давай…» - ехидно так, с вызовом отвечает. Початую бутылку взял, разлил в чайные чашки.
       Сергей поднялся с крыльца и встал напротив меня, чтобы было сподручней показывать свои персонажи. Теперь его рассказ уже сопровождался не только  красноречивыми жестами, но и непередаваемой мимикой.
       - А сам он, ну до того опухший, что смотреть страшно. Считай, полгода человек в лёжке. Весна и лето мимо него прошли!.. «У тебя закусить-то чего-нибудь есть?» – спрашиваю я, а на столе только мухи полусонные по пятнистой клеёнке ползают, да бутылка с чашками. «Не-а…» - отвечает. «Ну, тогда хоть яблоко, что ли, пойди сорви», - я ему говорю. Степа, значит, поглядел на меня своими глазами, а они у него как бойницы стали… Долго так соображал. Потом хмыкнул и пошёл из дома в сад. - Сергей потоптался на месте, изображая бредущего Степана. У него  очень правдоподобно получился усталый, переваливающийся с ноги на ногу медведь. - Вышел он на крыльцо, а в саду уже осень! Яблоки почти все попадали и листья кое-где побурели. У Стёпы, аж глаза открылись, и синева с лица схлынула. Долго он так стоял, а потом и говорит: «Господи!.. Когда ж тут всё свяло и отсвятало?!..»
       Рассказчик сделал эффектную паузу и прикурил новую сигарету, потому что уже давно размахивал затушенным чинариком.
       - С тех пор не пьёт… Совсем!… Вот, тебе и клин! Оно и, правда, что беда с ней, с водкой этой, - продолжил филосовски. - На празднике там, или на юбилее, понимаю. Вот, например ты приехал… Но на производстве я с этим змеем борюсь. Однажды, мой подчинённый, ну, тот самый Гришка Гожин, прогулял целый рабочий день. На следующий приходит с объяснительной. Вошёл, и сразу стало чутно, что гудел вчера по полной программе! Вот, он и пишет, что встретил старого друга, выпили по семьдесят грамм, заговорились… Такая у него уважительная причина! Я эту грамоту его прочитал и говорю: «Хорошо, что правду написал. Но есть у меня одно сомнение…»
       Сергей хитро прищурился  и стал рассматривать свою ладонь, как будто разбираясь в каракулях на воображаемой объяснительной.
       - Гришка, значит, на моих словах сразу насупился, руки в карманы сунул. А он гордый, ну страшное дело! «Вот здесь у тебя цифрами семьдесят, что ли написано?» - спросил я его. «Ну, написано… Я не брешу!» - отвечает. «Точно?..» «Я никогда не брешу!» – сказал он, как отчеканил и в глаза мне с вызовом смотрит. Хорошо… Тогда я беру ручку, подставляю еще ноль, чтобы семьсот грамм получилось  и ему показываю: «Теперь пойдет. Теперь точно не брешешь!» Эх, как он ко мне подался. Руки из карманов дёрг! Побагровел весь и говорит: «Дык!.. Это я, Сергей Иванович, второпях… Ошибся я!..» После этого случая я его на работе даже с бодуна не замечал. Вот, что значит гордость!
       Сергей назидательно ткнул вверх указательным пальцем.
       - Ну, а начальник ваш, Тараскин, он же, вроде, не пьющий? – спросил я.
       - Анатолий Пантелеевич-то? Совсем не пьющий! Уважают его, как руководителя и как человека, все безоговорочно. -  Тут дядька  загасил окурок, выкинул его в мусорное ведро и скептически цыкнул. – Однако сдаётся мне, что именно через трезвость он настолько мнительный, что даже анекдотам верит, ага...
       Надо сказать, что Анатолий Пантелеевич Тараскин человек действительно уникальный. Из себя он лысый, какой-то весь круглый, серьёзный, как Винни Пух, и такой же рассудительный. Шутить с ним порою даже опасно. Если не улыбнуться или чем другим себя не выдать, то он любой ерунде поверит! А мой дядька Сергей, среди своих товарищей лесников считается «артистом разговорного жанра». И не с проста… У него есть манера даже серьёзные производственные вопросы оборачивать в шутку, чтобы дело веселее шло, с огоньком. Поэтому Тараскин с ним на свободные темы разговаривать опасается – только по работе. Да и то, только в случае крайней необходимости.
       - Бывает, стучусь к нему вечером: «Анатолий Пантелеевич, можно к вам?» - теперь Сергей уже практически танцевал передо мной, размахивая руками и меняя голоса, как настоящий пародист. - «Не-не-не! Я занят!» Лысиной сверкнёт и бумажки какие-то давай на столе перекладывать, чтобы в мою сторону не глядеть. «Так, ведь рабочий день уже всё… Поуходили все, а я так, покурить…», -говорю ему из-за двери. «Не-не-не! Занят! Закрой с той стороны… И без вызова не заходи!» Знает он, что если войду, то его инфаркт может вдарить. Только это всё так, больше для вида. Он, вообще, человек редкий. К людям всегда подходит с пониманием, с сердцем. За это хуторяне ему строгость, да нелепости прощают. Лишь, улыбаются в сторону. Как говорится – в каждой избушке свои погремушки, ага…
Сергей немного подумал и вдруг тихо засмеялся:
      - Ну, а этот случай совсем недавно был. Решили Роман Гордеев  с Пашкой Комовым гульнуть в конторе после работы, прямо в красном уголке. Комов проставлялся. Он трактористом был, а его Тараскин механиком поставил. Считай, повышение, зарплата побольше и всё такое… А у Пашки жена – кобра невообразимая! Уж, я не знаю, что это за любовь такая, но она без крика и нотаций жить не может. Их дом через дорогу от мехлезхоза – окна в окна. Только он чуть задержится на работе, так она прибегает и гонит его домой, как телёнка, честное слово! Вот, и в этот раз. Только мужики начали располагаться – прилетает: «А-а-а! Гудите?!» Конфуз, ясное дело. Паша от стола поворачивается с консервным ножом в руках. «Чего тебе?» – вроде спокойно так, спрашивает, а у самого желваки-то ходят. Она на него давай орать: «Что ж ты, пьянь, уже прямо в конторе начал? А ну, пошли домой!» «Уйди…» - он ей, так ровно, отвечает. «Чего, чего?» – Она, аж не поняла. «Уйди от греха… Прошу…» – он ей опять сказал и повернулся к столу, чтобы дальше кильку открывать. «Ах, вот как?! Ах, вот так, значит?!» Она дверью хабах, домой прибегает и давай Тараскину звонить: «Анатолий Пантелеич, пьют прямо в конторе! Уж, в стельку все перепились! Уж, скоро песни заиграют!»
       Сергей азартно улыбнулся, покачал головой, как будто до сих пор удивляясь, и продолжил:
       - Не успели, значит, друзья после первой закусить, как во двор лесхоза «копейка» Тараскина залетает. Они в окно глядь, а он уже дверцей хлоп и, как ошпаренный колобок, к конторе чешет. Гордеев-то, здоровый бугай, к двери встал, подпёр её плечом и говорит: «Убирай всё, быстро!» - а в коридоре уже шаги начальника слышно. Вот он подошёл, толкнул дверь, постучал: «Комов, я знаю что ты там! Открывайте!» Они молчок. Пашка потихоньку всё по шкафам и тумбочкам прячет. Тараскин опять толкнул, уже сильнее: «Гордеев, открывайте дверь, я знаю, кто и зачем находится в красном уголке!» Стукнул. Теперь, видно, кулаком. Только Гордееву-то что – стоит, как скала. «Вот сейчас закурю сигарету…» - строго говорит Тараскин: «Как докурю, чтобы дверь была открыта!» Чиркнул спичкой, шумно затянулся. «Вот, ещё лишь два раза дзыбну!..» – да как даст, что Гордеев аж не удержался и дверь качнулась.
      Сергей звонко стукнул кулаком об ладонь и зашатался, как будто от удара. Он уже вошёл в раж и показывал каждое действие, пародировал малейшую интонацию.
      - Видя такое дело, Тараскин чуть отошёл и плечом на дверь как прыгнет! – Сергей тут же прыгнул на воображаемую дверь. - А в этот миг Комов показал Гордееву, что всё – тот и отошел… Эх, как Тараскин всей своей массой к ним влетел, да об табуретку, да через стол и в угол! И упал там, а на него и переходящее знамя! Вскакивает. От досады и злости красный весь, даже лысина пятнами пошла. Глаза вытаращил, воздух ртом хватает – жуть! «Вы!.. Ты!.. Вы, тут что?!..» А они перед ним трезвые стоят и Гордеев, улыбаясь, говорит: «Ты чего, Анатолий Пантелеевич, не ушибся?» Тараскин моментально взмок, затрясся, пальцем в Гордеева ткнул: «Ты уволен! А тебя…» - на Комова: «В рабочие!» И бегом из конторы. В «копейку» свою прыг и упылил. - Сергей заразительно засмеялся своему же рассказу. - На другой день приезжаю я на работу, а рабочие уже в красках эту историю пересказывают. Посмеялись, покурили, я и спрашиваю: «А где Гордеев?» Они в ответ: «Так, его же Тараскин уволил! Он дома сидит, похмеляется теперь, должно быть». Ну, что же, в обед я пошёл к Роме домой. Встретил он меня, в дом пригласил и точно: сидит один перед телевизором, муру какую-то смотрит. Пиво у него на  журнальном столике, рыба – будни российского безработного. «Пиво будешь?» – спрашивает, а сам уже наливает. «Ты чего тут сидишь, на работу не идешь?» - я ему говорю. «Мине, парень, уволили!» – говорит с сарказмом, а сам, вроде как передачу увлечённо смотрит про тушканчиков каких-то африканских. «Да, ладно, хорош… Иди в контору, он  же в запале бреханул!» Роман, значит, скривился, цыкнул, почесал через футболку грудь. «Не-а… Не приду…» - сказал через паузу. «Почему?» – я отхлебнул пивка. «Не приду, пока он сам не придет».  Подумал, улыбнулся и добавил: «С бутылкой!» «Да, ты чего, он же не пьющий?!» - говорю я. «А ему-то кто предлагает?..» - Дядька, как бы в недоумении, покачал головой и развёл руками. – Ну, посидели мы, я и говорю: «Сходил бы… Может, какое задание даст, утрясется всё… Да, чего ты на него так осерчал?» Роман повернулся ко мне с искренним удивлением на лице: «Серёга, да ведь он прямо при Комове мне сказал: «Ты уволен!» Взял бы, молчаком ушел, приказ прислал и все…» Гордеев опять уставился в экран с тушканчиками. Я тогда пожал плечами и говорю: «Ну, и что ты будешь делать? Чем будешь заниматься?» Роман на этих словах глазами засверкал, видать уже думал над этим вопросом и говорит: «У меня «Жигули» есть. Я поеду в Филоново, «Сникерсов» там всяких наберу, встану прямо под его окнами, и буду торговать!» И ведь действительно поехал. Сначала торговал всякой дребеденью прямо с машины. А потом закрутился и теперь у него аж два своих магазина на хуторе. Задумывает пекарню строить, чтобы хлеб не возить. О какой тут водке может речь идти? Он за делами уже и забыл  как она пахнет!
       Сергей помолчал, будто анализируя что-то,  потом взглянул на меня и улыбнулся довольный:
       - Вот, значит, из каких персонажей у нас тут истории  лепятся. Вот, какими клиньями дурь-то вышибить можно! А ведь, считай, по всем хуторам такая песня. Вроде, жизнь как жизнь, всё как у всех, день на день похож, а год на год… Однако, если приглядеться, то такие страсти обнаруживаются, такие жанры, что на любой вкус! Это тебе, парень, не Голливуд, тут настоящий режиссёр работает – жизнь. А характеры? Да вот они, бери и срисовывай… Ладно, Лёха, я тебе потом ещё кое-что расскажу, а сейчас пошли вечерять. Наташка уж заждалась… – И хитро так подмигнул. – А то водка греется!