Зарисовки из госпиталя

         Из песни слов не выкинешь или история болезни.

         Первое недомогание я почувствовала 14 июня, появилась небольшая температура 37,2, сухое покашливание, слабость. Это было воскресение, в понедельник интенсивность кашля нарастала, и я вызвала участкового врача.
 
         Врач приехала, послушала, поставила диагноз бронхит, назначила противовирусное, бромгексин, парацетамол. Это лечение эффекта не давало, кашель нарастал, я из-за него перестала спать, потому что он практически был беспрерывный, я сама добавила но-шпу, супрастин в надежде, что это как-то облегчит состояние, и я смогу хоть немного спать.

         У меня бронхит хронический, и я знаю, что без антибиотиков мне его не осилить. И странный бронхит, в груди ничего не болит, кашель сухой, раздражающий, и такой силы, что кажется вывернет наизнанку, не спасают никакие прокладки, по неволе вспоминаю детство, стелю клеёнку, и в ход идет все, простыни, старые пододеяльники, машинка стиральная работает без перерыва.

        Я слабею с каждым днем и доходит до того, что не могу себе что-то приготовить поесть, но и о еде думать не могу, начинает мутить, а при диабете есть надо, и состояние мое ещё больше ухудшается, можно свалиться в кому. В пятницу 19 числа участковый врач назначает мне ещё антибиотики, «лечитесь, через неделю вызывайте».

        Я продолжаю лечение, улучшения нет, и я таким кашлем надула себе геморрой, ещё одна «радость» в жизни. После выходных в очередное посещение врача я спрашиваю почему она не берет тест на covid, на что она отвечает, что с тестами их прижал Роспотребнадзор, и что у нее на участке лежит тяжелая больная с двухсторонней пневмонией с ежедневным диализом, и она не может взять у нее мазок на анализ.  Что называется, успокоила, но дает на 29 число направление на КТ.
        29 числа звонит скорая и мне говорят, чтобы я приготовила сумку с одеждой, посуду, что-нибудь поесть. Я спрашиваю: «А это зачем?» ответ такой, что в приемном покое долго держат. Общим выходите, скорая пошла. Я выползаю на улицу, стою у подъезда, машина подошла быстро. Парень в «скафандре», сидящий в кабине, даже не вышел, попросил документы, поехали.

        Привез в приемное отделение, оформили документы, и повели, как сказали, в палату. Комната 3х3, в ней 3 кушетки, застеленных обычной целлофановой пленкой. На одной из них полулежит бабулька лет 75 с ингалятором в руках, у нее хобл, и она отчаянно харкается и еще более отчаянно матерится. Следом за мной завели женщину средних лет с высокой температурой. Ей досталась кушетка под окном, которое располагается высоко, оно открыто, но нам его не достать и из него хорошо сифонит, на улице в этот день не жарко, поэтому сквозняк не шуточный.

        Через несколько минут у нас взяли кровь, ещё через какое-то время заносят три небольшие пробирки и требуют собрать мочу. Я спрашиваю каким образом мы должны собрать в эти пробирки мочу и нет ли у них баночек, баночек нет. Бабуля матерится и комментирует, что тут хоть стреляй под прицелом, но в такую пробирку не попадешь, но медсестра просит нас постараться и уходит. Мы старались. После этого нас на несколько часов забыли.

        Дело уже к вечеру, картина та же. Бабуля в своем репертуаре, харканье и виртуозные комментарии раздаются с завидным постоянством, я тоже в постоянном кашле, и  уже давно по пояс мокрая, у меня замерзли ноги и тоже дрожу мелкой дрожью, третья продолжает под окном дрожать ещё с утра, хоть и натянула на себя все, что у нее с собой было.

        Наконец приходит врач, каждого расспросил про его историю заболевания и объявил, что КТ сделают двоим, а мне рентген. На тот момент мне уже было все настолько фиолетово, что они хотят сделать, скорее бы. Сводили кого куда, опять сидим.

        В конце концов приходит сестра и объявляет, что бабульку поднимают на верх в палату — у нее ко всему еще проблемы с сердцем.  При этом из нее выливается очередная порция словесного поноса, она ругается, что у нее без присмотра 13 кошек, утята, и вообще она на сегодня вызывала МЧС откачивать воду, потому что во время последнего дождя ее участок залило. С женщиной вопрос еще решается, а меня отправляют домой долечивать бронхит, дает мне на руки снимок, рекомендации по лечению.

         Я спрашиваю кто меня повезет домой, ответ меня сражает, оказывается, что домой они не развозят, это проблема самих пациентов. Поворот интересный, у меня нет денег на такси, да и как я в таком виде и на чем буду добираться? Но это никого не волнует.

         Звоню приятельнице, она медичка, живет в центре города, в принципе не далеко от больницы. Объясняю ситуацию и прошу вывезти меня домой. Она приехала, поругалась в приемном покое по поводу их порядков, но ей ответили, что они привозить то по вызовам не успевают, не то чтобы еще и развозить по домам. Короче говоря, увезла меня домой.

         Это была пятница и заканчивалась вторая неделя моей болезни. Как я дожила до понедельника, я не помню, это было полубредовое существование. В понедельник вызываю участкового врача, она приехала, посмотрела снимки, выписку, спросила почему не сделали КТ, чертыхнулась, назначила лечение по рекомендации, которую дали в больнице. Сказала лечитесь, будет хуже вызывайте.

         Начала новый курс лечения. Эффекта нет. Положение усугубляется, я уже в туалет ползу по стенке, пытаюсь что-то запихать в себя из еды. Кроме раздирающего кашля появилась одышка и удушье.

         Интересно, что в районе легких, и в груди ничего не болит. 7 июля приезжает врач, слушает меня, говорит, что ничего не понимает, потому что ничего не прослушивается и категорично заявляет, что надо снова на КТ, я протестую, памятуя предыдущий опыт, но она дает направление в другую больницу, звонит туда и договаривается о том, что нужно сделать. Ждите, скорая позвонит.

         Через полчаса стук в дверь, видимо подъезд был открыт, потому что домофон не сработал. Доползаю до двери, открываю, стоит в медицинском «скафандре» парень: «Я за вами, собирайтесь». Боже, а позвонить? Стою перед ним ночной сорочке, держась за стенку.


         Видя в каком я состоянии, он говорит: «Ничего не спешите, собирайтесь. Я пока схожу в туалет, можно?» Потом вышел из туалета спросил, можно ли ему расположиться с документами на кухне, убрал чайник с мультиваркой на другой стол, взял мои документы,  направление и уселся заполнять свои бумаги, увидел на столе кучу таблеток, поинтересовался неужели я все это пропила и ничего не помогло.
      
         Короче говоря, я покидала в сумку все, что могла вспомнить, он взял сумку и повел меня в машину. По дороге видимо решил пошутить: «Вы, бабуля, смотрите по дороге не умрите», я ему ответила, что это зависит от того как он будет везти. И повез он меня опять в ту же больницу, где я уже была. На мои протесты заявил, что у них свои схемы доставки больных, мол, не переживайте, я вас быстро оформлю.
         И действительно, в одном корпусе не получилось, перевез в другой, через полчаса вышел уже с заключением: двухсторонняя пневмония, и дальше я уже не помню, как оказалась в палате. Что со мной творили –это уже другая история.

          Как меня лечили.

          Как только меня поместили в палату, пришла дежурный врач, две медсестры, стандартный опрос и понеслось. Вдоль постели накрутили валик из одеял, на который я должна лечь животом как бы обнимая его, т.е. спина должна выгнуться. Подключили кислород, поставили два укола и принесли 5 пузырьков для капельницы действие капельниц оказало на меня очень неприятные ощущения. Кашель меня душит, лежать я спокойно не могу, постоянно меня с этого валика сносит, меня снова пытаются на него взгромоздить, внутри меня происходит что-то непонятное, желудок горит огнем, мочевой тоже, даже язык становится горячим, при этом постоянно тошнит и не дает покоя рвотный рефлекс.

         К утру меня посадили, капельницу убрали, осталась только кислородная маска, мне легче сидеть, чем лежать на этом валике. Уходя врач сказала, что лежать можно только на животе. В таком положении, т.е. сидя я провела 5 суток.

         Только я начинала приобретать горизонтальное положение, как начинала задыхаться. Кислород забрали через сутки, теперь нужно было ходить на пост к дежурной сестре, там стоял аппарат, и больные по очереди дышали кислородом. Я преодолевала это расстояние с перекурами, потому что сил не было. Слабость неимоверная, я постоянно мокрая, волосы на голове как будто только из-под дождя, аж с кончиков капает горько соленый противный пот, температура держится 35; 35,2; 35,5. Одна из сестер пошутила: «Вы уже остываете».
 
        В одну из этих 5 ночей я почувствовала, что лечу на пол лицом вниз. Видимо,   я сидя уснула и перестала себя контролировать. На шестую ночь я смогла на пару часов уснуть, прислонившись головой к спинке кровати. С тех пор я стала понемногу спать. Не знаю, как мои соседи по палате выносили мой кашель. Приступы кашля стали утихать на пятый день, но я заметила, что он активировался во время капельниц.
           В это время во время обхода моя лечащая врач спрашивает у меня: «А это что у вас?» Я говорю, что не знаю, что там у меня я себя не вижу, у меня нет зеркала, только чувствую, что не могу притронуться к шее, к коже головы, все болит и покрылось бугорками.

          Через несколько минут около меня собрался консилиум из моего лечащего врача, эндокринолога, диетолога, аллерголога, дерматолога, завотделением. Запретили мне есть все кроме каш и супов. К общему мнению так и не пришли, за исключением того, что у меня аллергия, но на что? Вопрос остался открытым.

          При этом отменили капельницу преднизолона, супрастина, заменили пару антибиотиков. В конце концов через неделю лечения, наблюдая, что эти высыпания разрастаются по груди, подмышкам, животу, врач говорит: «Ну я не знаю, чем ещё можно вас лечить» и перевела меня в палату для тяжелых на круглосуточный кислород. По-прежнему нельзя было лежать на спине, запретила вставать кроме как поесть и в туалет, снова поменяли схему лечения. С этого дня я стала чувствовать себя лучше. При этом все врачи дружно забыли мне отменить запрет по питанию.

          В палате для тяжелых я провела неделю и через неделю меня перевели в другой корпус на долечивание.

          Выживание.

          Расскажу, как мы тут выживаем. В палатах контингент постоянно меняется, одних переводят на другие этажи, других новеньких, кладут. При этом в одной палате могут быть «чистые», т.е. с отрицательным  результатом на корону и с положительным.
          В палатах дважды в день делают влажную уборку с хлоркой с очень большой концентрацией. Люди буквально задыхаются, и дважды в день ходят с распрыскивателем и тоже все поверхности обрабатывают, опять же раствором хлорки. И такое впечатление, что ты весь состоишь из той химии, которую в  тебя вливают, и хлорки.
          Нас в палате для тяжелых трое. Кроме меня лежит армянка, младше меня на два года, зовут Христиан, женщина из области, которая приехала в областную больницу в сосудистое отделение на операцию, у нее атеросклероз сосудов ног, зовут Татьяна. Она моложе меня на 10 лет. Она не может наступать на ногу, но ей не повезло вместо операции ее направили на КТ, выявили двухстороннюю пневмонию и отправили в госпиталь. У нее тоже сахарный диабет, колет инсулин и еще добавляет таблеток, дозы у нее сумасшедшие, я же сижу на таблетках, правда здесь в госпитале во время скачков глюкозы от 3,4 до 22 мне подкалывали инсулин короткого действия. Такие колебания меня насторожили, но врачи в один голос заявили, что это реакция организма на такое агрессивное лечение.

          Ко мне приезжают дочка и внучка. К Христиан приезжают ее многочисленные родственники вечером после работы, у Татьяны никого в городе нет и к ней никто не приходит, не приезжает. Все мы лежим с двух сторонней пневмонией, тест на корону у всех отрицательный.

          На улице жара, в палатах еще больше, донимает духота, влажные уборки с хлоркой, окна все открыты, гуляют сквозняки, мы при этом постоянно мокрые. Холодильника ни в палате, ни в коридоре нет, все быстро портится поэтому наши посетители приносят нам поесть только на один раз.
   
          В госпитале, так называемом, который развернулся на базе первой городской больницы, мерзко пакостно кормят. Дома, пожалуй, захочешь так не приготовишь. Режим питания для нас диабетиков, да и не только для нас, очень тяжелый. Например, сегодня откормили ужином в 16-40, и это в лучшем случае до 9-30 либо до 10 утра. Без еды 17 с лишним часов и мы голодуем. Диабетикам приходится особенно туго, руки, ноги трясутся, внутри все как холодец, есть хочется ужасно, слабость одолевает и так, а тут совсем никаких сил.
          И было бы еще кое-как сносно, если бы то, что привозят, было бы полноценными порциями. За свою жизнь мне приходилось ни один раз лежать в больнице, но таких порций я еще не видела. Еду развозят в пластиковых контейнерах. У меня с собой есть кружка чайная 320 гр, вот ею я попробовала измерить в каком объеме тут порции. Первые блюда 2/3 объема чайной кружки, вторые блюда грамм 200-250, чаи, так называемые и компот, который отдаленно пахнет сухофруктами, или отвар шиповника разбодяженный, как раз по объему на половину моей кружки. На завтрак овсянка, гр 10 масла, чай не сладкий, хлеб вволю, но нам его нельзя много, и он почему-то кислый до оскомины, вместо масла могут дать отвратительного качества сыр гр. 20, второй завтрак через полтора часа, вонючий минтай гр. 80, могут дать запеченную селедку или гр. 180 кефира, ряженки или яйцо. На обед, который во втором часу дня, на первое какую-либо баланду типа рассольника, борща или рыбного супа без единой жиринки, на второе каша пшённая, пшеничная, гречневая или перловая, и может быть что-то типа биточка гр. на 60-70, либо опять минтай. Полдник в 15-30 или около того, на который могут дать на общий стол чай и маленькую булочку, нам диабетикам яйцо, омлет, запеканку творожную гр. 80. Ужин в 5 часов или около, у кого общий стол может быть каша, лапша или макароны, и опять либо минтай, либо что-то типа котлеты или биточка, диабетикам  каша, очень редко пару раз в неделю могут заменить на курицу гр. 80 и на этом все. Вот такой рацион для больных. Мне кажется, что на таком питании без всяких диет похудеешь. И как выходить из этой ситуации? Конечно, то, что передается родными делится на всех, как Христиан говорит, мы одна семья. Если есть груша, она делится на троих, нектаринка или другой фрукт тоже. Фрукты это единственное, что мы можем оставить на вечер, чтобы съесть перед капельницей, другое съедается часов в 8 вечера. Капельницы приносят после 23 часов и могут капать часов до двух ночи, но это уже другой вопрос.

           Находясь в госпитале, я невольно запомнила моменты, которые меня поразили, и я их назвала картинками.

           Итак, картинки.

           Разносят капельницы, спрашиваю: «Девушка, что вы мне капаете?» Ответ: «что врач назначил, то и капаем».

           В следующий раз опять спрашиваю: «Что капаете?» Ответ: «Ой, не знаю! На букву К», но это один препарат, а пузырьков 5 и спрашивать бесполезно.

           Стоит около меня врач, перед этим только разнесли капельницы, но еще не ставили.  Мы заканчиваем разговор и я, глядя на набор пузырьков спрашиваю: «Доктор, а что вы мне опять поменяли лечение?» она отвечает: «Ничего не меняла» я показываю ей на пузырьки, она начинает их разглядывать и говорит: «Это я не назначала, а это отменила». Снимает два пузырька и уходит молча, раздосадованная, видимо делать вливание сестрам.

           Заходит медсестра с набранными шприцами «кто такая?» Отвечаю «я такая» «Укольчики сделаем?» «Какие укольчики?» «Дибазол с папаверином» «Девушка, смотрите, эти уколы отменены неделю назад» «Да? А в компьютере стоит», поворачивается и уходит.

           Очень много медицинских работников в госпитале болеют, и к работе привлекаются на подработку медики из других медицинских учреждений и платных медицинских центров, а также студенты 4 и 5 курса Медакадемии, они портачат и видя их «навыки» невольно думаешь какие из них получатся специалисты. Санитарами привлекают студентов 2 курса. И те, и другие ругаются и дружно жалуются, что условия работы тяжелые, а платят мало. Кстати тут же лежат с пневмонией, в основном с положительным тестом, работники областной больницы. Например, вся смена пищеблока, или все отделение пульмонологии.

          Рядом с нашей палатой сервисная палата, в ней, как мы поняли лежит бухгалтер этой же больницы, к ней не зарастает народная тропа. Медработники со всех отделений идут с жалобами на то, что им не доплачивают.

          Все работники госпиталя в одинаковых защитных костюмах, скафандрах, как я их называю. Как различить кто из них кто, ни имен, ни должностей, полная обезличка. Редко кто напишет на себе фломастером или маркером имя и должность. Но мы постепенно научились различать, если бегают с фонендоскопами — значит это врачи, если с лотками и капельницами — значит медсестры, если с тряпками, пакетами, швабрами и тележками — это санитары.

         У меня очередная «средневековая экзекуция», ставят капельницу. Случаи, когда поставили капельницу с первого прокола, можно посчитать по пальцам, в среднем 5, 7, рекорд 17 проколов на руках, в результате ставят капельницу на ноге. Говорю: «Не мучьте ни меня, ни себя, зовите кого поопытнее или ставьте катетер». «Кто вам будет ставить? Никто не будет. Приходите болеть с такими венами». Можно подумать мы сюда по доброй воле пришли на эти пытки.

          Другой случай, сестра опять меня мучает попытками найти вену и говорит: «Все, задолбала! Сейчас, если не попаду, ухожу на перерыв».  И на 13-й раз попадает, ставит мне бабочку и уходит. Я сижу на палящем солнце, пузырек закончился, надо переставить другой, кричим всей палатой, чтобы хоть кто-то подошел. Но никто не идет, на улице 33 градуса, я уже сварилась, на окнах нет ни штор, ни жалюзи. Думаем, что игла уже затромбовалась, пытаемся сами переставить, и точно, наши усилия напрасны, лекарство не идет. Сами все снимаем. Сестра так больше и не появилась.

          Медбрат разносит таблетки, несет мне в горсти, смотрю, что принес. Один препарат уже давно отменен, а от давления и тахикардии не принес. Отправляю его проверять журнал назначений. Приносит, а там сплошные исправления, не разберешь, так что отправляю смотреть, что скинула врач им в компьютер.

          Заходит медсестра и видит, как моя соседка по палате пьет антибиотик «Максиклав», очень крупные таблетки, и говорит: «Вы что не знаете, что эти таблетки надо запивать стаканом воды, она сильно в желудке разбухает и может прилипнуть к слизистой?» Мы в один голос: «А кто нам говорил?» Сестра пожала плечами и ушла.

          С большим трудом мне днем при помощи реанимации ставят катетер в очень неудобном месте, на внешней стороне руки, под локтем. Капельницу ночью приходит ставить медбрат, перед началом промыл катетер гепарином, затем смотрю - после капельницы закрывает катетер. Я ему говорю: «А промыть?» отвечает, что сейчас придет. Как удалился, так больше и не появился. А утром уже сняли с таким трудом поставленный катетер как непригодный.

         В палатах лежат и с положительным тестом на корону, и с отрицательным. Всех заставляют быть в масках, особенно если идешь в душ, туалет или на пост дышать кислородом, аппаратов не хватает. И те пациенты, которых стабилизировали ходят в общую очередь дышать кислородом.

          Болезнь у всех протекает по-разному, но в основном после 10 дней лечения в госпитале, всех пациентов начинают сортировать, кто с положительным тестом - их отправляют на другой этаж лечиться дальше, кто с отрицательным результатом — того переводят в соседний корпус на долечивание, потому что пневмония никуда не уходит и еще предстоит долгое лечение.

          В какой-то момент повезли больных из психушки, вирус добрался и туда. Положили такую бабульку и к нам. Она как Ванька–встанька, сидит в постели и качается из стороны в сторону. Бабулька не ходячая, поэтому к ней приходят покормить и поменять памперс. Эти действия происходят с воплями, с матами, в первом случае ее "хотят отравить" и она плюется, выбивает ложку, всячески изворачивается, во втором, "суки, хотят изнасиловать".
          В промежутках идут какие-то картинки из прошлой жизни с комментариями, которые сопровождаются опять же ненормативной лексикой, мы вынужденно это все слушаем. Как ей ставят капельницу - это не для слабонервных. Она не дается, кричит, её держат, как только начинают капать – сплошное ой-ой, она начинает по всему телу ощипываться, кого-то ловить, при этом кричит, в результате срывает капельницу. По всей вероятности, у нее очень болезненные ощущения от капельницы, но это никого не волнует, медсестры приходят, снова ставят капельницу и привязывают бабульку к кровати, она орет, плачет, вырывается, на нее все кричат и побеждает сила. Все это наблюдать тяжело, ситуация действует удручающе.

         По коридору постоянно бродит дедок, маленький, опрятный, что-то бормочет себе под нос, постоянно ищет свою палату, забредает в реанимацию, его оттуда гонят. То он ходит в одном шлепанце и ищет где второй, то ходит ищет где выход на улицу и его загоняют в палату. Как–то захожу в туалет, он стоит у раковины и пьет из-под крана хлорированную воду, а нам здесь дают бутилированную. Спрашиваю: «Дедуля, пить хочешь?», вывожу его к посту, открываю бутылку, подаю ему, он ее обнимает и плетется дальше по коридору.

         К нам в палату подселяют женщину. Зовут Иванка, 46 лет. По говору определяю, что должно быть с западной Украины. Точно из Ивано-Франковска, привезли на ДВ еще девочкой. Мать похоронила, друга похоронила, дочка живет в Германии, дома только кошка, и она переживает кто ее там кормит. При этом она лежит в психушке. Глядя, как медсестры издеваются над моими венами, она говорит, что у них в больнице капельницы ставят хорошо. Мы у нее спрашиваем зачем им ставят капельницы, оказывается, чтобы спали хорошо. Ни фига приемы. Два дня к ней никто не подходит, ничего не делают, она плохо спит, стонет, кашляет, чихает. Наконец, на третий день заходит мужчина, оказывается врач, спрашивает у нее: «Ты чего здесь лежишь? Тебя в другом отделении два дня ищут.» Собрал ее пожитки и увел. Ничего себе, оказывается в больнице можно человека потерять.

          В больницу, т.е. в госпиталь, прибыла московская комиссия. Мы у своего лечащего врача спрашиваем, что нового им сообщили. Ответ нас как–то озадачил. Мол, сказали, что эта ситуация продлится не меньше года, потом помолчала и говорит: «И вообще все это — опыты над нашей выживаемостью, льем такие убойные антибиотики, а болезнь очень плохо поддается». Повернулась и ушла, а мы остались переваривать эту информацию.

          Когда я поступила, эта женщина с положительным тестом уже лежала. В один из дней заходит лечащий врач и говорит, что у них закончились лекарства от covid19, но поступил препарат до конца не изученный, имеет побочные действия, применялся при лечении штаммов гриппа А, В. Пить надо в день 16 таблеток за 2 приема по 8 штук за раз. Если согласна, подписывай бумагу в 2-х экземплярах и начинаем лечение. Дала время подумать. Сначала больная согласилась и подписала, потом начала звонить родным, знакомым медикам, все возражают. В очередное посещение врача она отказывается. И нам показалось, что доктор облегченно вздохнула.

          Видимо от нехватки санитаров уже берут всякого, кто соглашается. Работники конечно аховые, к тому же лаются между собой, не стесняясь в выражениях и не обращая внимания на больных.

          Плетусь на пост дышать кислородом, по коридору снует медперсонал, больные передвигаются на разных скоростях, в зависимости от степени выздоровления. Движение, одним словом, как на Бродвее. Посреди коридора стоит мужик в чем мама родила. Все его обтекают, наконец одна из медсестер остановилась, подхватила его под руку и потащила в палату.

          Вообще заметила, что мужики в большинстве своем, если заболевают, то становятся такими беспомощными, уж простите, мужчины, что смотреть просто неприятно. Против нашей палаты мужская палата, у двери лежит армянин, я уже писала, что в постоянной духоте двери в палатах открыты. На мужчине только памперс, который постоянно полный, он спадает, хозяин его пытается ловить, при этом продолжая пополнять мочой и стоя к двери раком. И вся эта картина у нас на глазах. Кричим: «Мужчина, закройте дверь!» Ноль эмоций, как и не слышит.

          На нашем этаже реанимация и 26 палат по 4 кровати, и в коридоре с десяток кроватей (а в корпусе 5 этажей и три крыла, все занято больными). Духота стоит неимоверная, все мокрые, окна во всех палатах и двери открыты, сквозняки гуляют во всю. Больным плохо, а медикам и тем паче. Приходит сестра ставить капельницу, а у нее очки запотевшие, перчатки двойные, и что тут можно увидеть и какую венку нащупать. Одна из медсестер, глядя на наши бутылки с водой, говорит, что очень хочет пить. Мы ей предлагаем попить, но она говорит, что 6 часов им запрещено пить, есть и вообще снимать эти костюмы, потом часовой перерыв. После перерыва новый костюм и еще на 6 часов. Условия очень тяжелые и все мечтают, чтобы скорее закончилась эта пытка.

          Иду в душ и вынуждена повернуть назад. Две молоденькие санитарочки повели бугая под два метра ростом мыть, обгадился, аж по ногам течет. Бедные девчонки, насмотрятся и замуж не захотят.

          Захожу в туалет (на этаже два туалета, на всех 5 очков, причем без разделения на мужской и женский), там санитарка ругает мужика: «Ты, паразит, когда прекратишь мимо ссать (простите за «французский»), я тебя шваброй отхожу, будешь знать». Но тому абсолютно фиолетово, потелепал к двери, не реагируя на ругань санитарки. В кабинку зайти невозможно, все залито мочой. Санитарка шваброй прошлась и по унитазу, и по полу. Короче, иду на другой конец этажа в другой туалет. Там стоят баки с мусором и грязным бельем, которые постоянно переполнены. Учитывая духоту, запах стоит невероятный, невзирая на открытые окна.

           Маски надо менять каждый день на посту, но часто их там нет, приходится ловить. Иду в очередной раз на пост, на встречу по коридору с тележкой движется медсестра, развозит по палатам лекарства. В очередную палату дверь оказывается закрыта. Медсестра открывает, и прямо у двери как изваяние стоит голый дед, борода до пупка, и нижняя борода чуть не до колен. Надо же успела увидеть. Сестра: «Дед, ты куда собрался? Ну-ка марш в постель!» Дед поворачивается, как робот и двигается на негнущихся ногах к своей кровати. Господи, по-моему, я за свою жизнь столько голых мужиков не видела, сколько здесь за 20 дней.

          В тонометре сели батарейки, чувствую, что поднялось давление, иду на пост, прошу измерить давление, но у них нет тонометра, потому что в своих костюмах они все равно ничего не слышат, вот интересные дела!

          Наконец, меня переводят в другой корпус на долечивание, и я попадаю в другой мир. В коридорах работают мощные кондиционеры. Прохлады хватает и на палаты. Палаты секционные, в каждой секции две палаты, в палатах по две кровати, на секцию туалет и душ, у каждой кровати кнопка для вызова медперсонала, и панель с индивидуальным кислородом и прочими необходимыми средствами, не надо никуда ходить, все разносится по палатам, в палате большой холодильник, и на посту три больших холодильника, в коридорах чисто и пусто, никакого движения. Персонал приветливый, никакой ругани.

         На долечивании ко мне в палату подселили бабульку 79 лет, маленькая, сухонькая, седенькая. Поразила красивой грамотной речью, при этом может к месту запустить матерок. Чувствуется, что в прошлом была при должности. Очень сокрушается, что болеет по второму кругу, что все труды на даче пропали, кто-то воспользовался и все обобрал.

          Утром я иду на ЭКГ, сестра предупредила, что надо успеть до завтрака. Возвращаюсь в палату через полчаса, уже разносят капельницы. Спрашиваю у бабульки приносили завтрак или нет, говорит, что нет. Чертыхнулась про себя, что капельницы будут натощак. Проходит время, капельницы сняли, и я у сестры спрашиваю почему сегодня нет завтрака. Она удивляется и говорит, что завтрак был, и что она сейчас скажет кому следует. Тут до меня доходит спросить у соседей по секции кормили ли их. Оказывается, что тоже не кормили, и они спокойно сидят и ждут, мол, наверное, на кухне что-то случилось. Через пару минут в палату заходит, как понимаем, разносчица и начинает спрашивать кто тут голодный и где были во время завтрака. Оказалось, что кроме меня все были на месте. Разносчица весьма удивилась, как это она могла пропустить целую секцию, потом сказала: «Ну ждите второго завтрака» и удалилась.


         P.S. Я долго думала стоит ли эти записки публиковать. Но на днях посмотрела видеоролик журналистки и блогера YOU TUBE Ирины Шихман «Вирус молчания….» и решила, что стоит.

         Всего я проболела 70 дней, из них ровно месяц пролежала в госпитале. Если бы КТ было сделано сразу, то меня не довели бы до состояния поражения легких на 80%. В выписке есть выражение, что лечение было тяжелым. Ну, а последствия останутся со мной, как сказала участковая врач, до конца моих дней.

         Лежа под капельницами от нечего делать я считала сколько вливают в меня химии, я уже не могла не только переносить все это, но и видеть эти пузырьки, мне становилось плохо от одного их вида. Кроме того, что ежедневно выпивалось до 20 разных таблеток, химической жидкости пропустили через меня за месяц около 60 литров. Просто уму непостижимо как выдерживает организм.