За все прощайте Часть2 Если б не было тебя Глава19

XIX
  Александр Яковлевич озабоченно посмотрел на дверь, захлопнувшуюся за Юлей, перевел взгляд на Алексея. Но было заметно, что его заботили только собственные переживания, Алексей с презрением смотрел на него, и в уголках губ его затаилась довольная усмешка.

- Ты ее довести хочешь? – сердито спросил Александр Яковлевич,- хочешь, чтоб ребенка потеряла?

  Алексей недовольно мотнул головой.

- Хочу чтоб от меня отвязалась,- словно говорит о назойливой мухе, ответил он,- все ей надо. Во всем копается. О матери разговор заводит, достала.

       И в этих словах Александр Яковлевич легко узнал своего сына: жестокого и уязвимого, сильного и чувствительного.  Бойца, который смело ударит в болевую точку противника, но будет молча и терпеливо скрывать свою собственную  боль, чтобы не обнаружить свои слабые места.

- Да что же ты простить никак не можешь? - сокрушенно произнес он,- сам скоро отцом станешь, а простых вещей не понимаешь.

- Не понимаю. Сотни спасал, а мою мать – не смог,- мрачно Алексей посмотрел в сторону, будто ища там ответа.

  Александр Яковлевич вздохнул, было тяжело вспоминать. На лбу его появились глубокие морщины, будто борозды, перепаханные печальным прошлым.

- Мать твоя скрывала долго.  Запись к нему на годы вперед была, надо было к Кате обращаться, а она знала, что люблю и терпела до последнего, когда уже я и сам догадался, почему она в ванне закрывалась и от боли кричала.

Алексей повернул голову и сказал сдавленным беспощадным тоном:
- Не рассказала, потому что так любил горячо.

- Я  пытался полюбить,  - слабым,  болезненным голосом признался Александр Яковлевич,- а она, как ты, мне мстила.  За любовь мою мстила.  Не любила, а мучила.

  Алексей не искал никогда у отца понимания и сам никогда не пытался его понять. Он  равнодушно подпер рукой подбородок:
  - Значит, было за что. Заслужил.

 Александр Яковлевич сглотнул, будто проглотил горькую таблетку.
- Конечно заслужил. Потому что  тебя, балбеса, любил,-  и он пристально посмотрел на Алексея,- любил и глаза закрывал на то, что она тебя разбаловала: все твои прихоти исполняла и капризам потакала. А делала это намеренно, чтоб сильней тебя к себе привязать. Знала, что только ты ее возле меня и держишь.

 Алексей сразу осмелел, при виде скорбного уныния отца.  Без долгого раздумья, он запальчиво заговорил:
- Я держу? Ты меня любил? – и он громко расхохотался, продолжил презрительно,- у тебя только тогда яблони и груши в глазах расцветали, когда ты свою Катюшу видел.

 Переменившись в лице, будто получив удар ниже пояса, Александр Яковлевич взял из ящика  стола таблетки. Поборов волнение, он положил их обратно и вновь посмотрел на Алексея.

- Не смей так о ней говорить! - и, желая усилить эффект от произнесенного, Александр Яковлевич грозно сжал ладони на столе в кулаки,-  ни в моем присутствии, ни в чьем бы то ни было, - раздраженно и приглушенно  продолжил он,-  все что ты знаешь о Кате, ты знаешь от матери. Мать  же всегда из себя жертву изображала. Все время тебя убеждала, что я Катю люблю, а  ее от скупости  коваными цепями держу.

 Злобная гримаса исказила черты Алексея, презрительно наблюдая, как Александр Яковлевич борется со своей яростью, он  встал,  придвинул стул и нахально сел ближе.

- Еще сильней держал, потому что  всегда боялся миллионами своими делиться,- с нескрываемым ехидством возразил Алексей,-  на одни алименты меня черной икрой три раза в день кормить можно было.
 
 Кабинет Александра Яковлевича, выдержанный в темно коричневых тонах, усиливал мрачное настроение обоих. Хотя Алексей с самым равнодушным видом стал разглядывать картину на стене, Александр Яковлевич понял, что его выходка, не что иное, как провокация на очередной скандал. Чтобы развеять предубеждение Алексея, что он все же не выдержит и взорвется, Александр Яковлевич хладнокровно оперся о спинку кресла.

- Ты хотел сказать –  кокаиновой дозой,- холодно и строго поправил он,-  если бы я Андрею о своих подозрениях не рассказал, так бы эта трясина тебя и засосала.

  Алексей хорошо помнил, каким образом Андрей отвадил его от пагубной привычки, но, не желая показывать свое возмущение по поводу напоминания о не самом приятном моменте в его жизни, Алексей пренебрежительно потянулся и  так, как разговор складывался иначе, чем он предполагал,  недовольно продолжил:
- Потому ты все о нем и трясешься. Переживаешь, что не будет у тебя твоего верного цепного пса, которого на меня, в случае чего, можно  натравить. Из-за него у меня ни одного нормального друга не осталось.

Не проявляя враждебности, Александр Яковлевич склонился над столом.

- Ты все о Паше сожалеешь?-  нахмурив брови, сдавлено выговорил он,-  узнай я раньше, что это он тебя порошком снабжает, с тобой бы в комнате запер. Посмотрел бы я, что от него осталось, когда у тебя ломка началась. Без отбойного молотка, грузовую машину штукатурки в комнате набил. Если бы ты знал, что Паша …

- Только Паша жизнь и знает, как она есть,- тут же начал возражать Алексей, перебив отца, -  только он со мной, не как со щенком, а как с человеком разговаривал. А вырос я таким не из-за матери!  И не из-за Паши! А потому что  всегда отцовскую любовь чувствовал. Если бы  я свидетельство о рождении не открыл, когда паспорт получал, не узнал бы, что за дяденька три раза в год у нас в доме появляется:  на день рождения, новый год и когда некому на производстве подзатыльник дать. Меня мучил и мать из-за своих миллионов убил.

 Алексей вложил в эти слова столько уничижения, что самолюбие Александра Яковлевича было задето. Он с такой болью каждый раз возвращается к этим воспоминаниям, а Алексей с беспощадностью всегда издевается над ним.

- Бракоразводный процесс я не начинал, потому что пугала, что заберет тебя и уедет к хахалю своему, рецидивисту, в Челябинск. А надо было отпустить,  он бы из тебя человека  сделал, - высказал Александр Яковлевич правду, долго тяготившую его думы.

Алексей, будто услышав выстрел, резко выпрямился и напрягся.

- Ты врешь все,-  недоверчиво прищурился серыми глазами он.

  Помолчав, Александр Яковлевич потянулся к нагрудному карману, пытаясь найти  пачку сигарет. Не найдя вспомнил, что врачи запретили ему курить и продолжил:
- Это раньше я врал, тебя жалел, а теперь вижу, что зря. Вот если с кого Флобер и писал «Мадам Бовари», так это с твоей матери.

- Потому что не за пятак тебе досталась,- раздраженно перебил Алексей  с поразительной грубостью и резкостью.

Некоторое время, будто сомневаясь, Александр Яковлевич молчал, но Алексей так пренебрежительно и высокомерно сверлил его взглядом, что, не удержавшись, он продолжил:
- О том, что я ее цветами да брильянтами на коленях добивался,  она  тебе рассказывала, потому что кроме тебя не верил никто. Мы и познакомились, когда она без нижнего белья ко мне за зэка своего просить пришла, чтобы я дело не раздувал, когда он на заводскую кассу налет устроил. Тогда сказала, что это ее брат. Потом быстро додумалась, что лучше не с вором жить, а с тем, у кого есть что украсть. Это я уже позже узнал, почему она к брату каждые выходные ездит и деньги отвозит, а когда узнал к Кате и уехал.

  Пораженный, Алексей смотрел в глаза отца в надежде, что он сейчас отвернется, устыдившись своей подлой лжи, но Александр Яковлевич прямо смотрел на него. Как долго он  боролся сам с собой пытаясь все рассказать, но каждый раз побеждал его страх и вдруг почувствовал  и свободу, и мощь, и грозное могущество после того, как  честно открыл Алексею всю отвратительную правду. Как именитому чемпиону покорился ей Алексей без сопротивления.  Мать,  которую он так любил, которую боготворил в молчании и тайне перестала быть для него неприкасаемым и святым идолом.

- Врешь? - тихо прошептал Алексей.

 - Ты уже не помнишь, а тебя она тоже не любила,- произнес Александр Яковлевич вместо ответа.

Алексей вздрогнул, к горлу подступил комок, он был потрясен.
- Любила, я помню,- закричал он, возражая,- любила меня!

- Зека своего любила. Только тот, как узнал, что беременная, избил. Не нужна она ему была без моих денег. Приехала ко мне, потому что идти было некуда, и боялась его. Вся в синяках была. Все каялась, да рыдала, чтоб только обратно не возвращаться. И то, что к Кате бегаю специально тебе рассказывала, чтоб хоть как-то себя оправдать.  Я ведь и  свадьбу  устраивал, думая, что от отчаянья Катя ко мне вернется. Потом жил с твоей матерью и постоянно  убеждался, что я - Шарль Бовари,  - смотря в ошеломленные глаза Алексея ответил Александр Яковлевич.

Алексей тряхнул головой, посмотрел на отца немигающим, остановленным взглядом, потом прошептал, неверяще:
- Ты это специально все говоришь.

- Специально, чтоб с тебя розовые очки снять,- сухо ответил Александр Яковлевич, и в нервном бессилии погладил ладонями холодный, шершавый стол, - думал, хоть мать любить будешь, а ты из-за нее мать своего ребенка ненавидишь.

  Несколько минут Алексей приходил в себя.  Они  сидели молча в полумраке большого, строгого  кабинета, опершись спинами о  мягкие спинки кресел. Прямой взгляд отца как будто тянулся  в мозг Алексея, разбивая вдребезги все, что так долго и бережно хранилось, а когда Алексей попытался почувствовать сердце – он долго не мог вспомнить, где оно находиться, а когда вспомнил, почувствовал на его месте такие же острые, длинные, ранящие осколки.

И так  неподвижно сидели они напротив друг друга в молчании, до той неуловимой секунды, когда все вдруг становится непонятным: прошлое и будущее, правда   и ложь, важное и незначащее, и все сливается в одну внезапно вспомнившуюся, мрачную и раздражающую   причину  разговора. Вспомнив, Алексей  опять рассвирепел, щеки  начали гореть, неприязнь опять поднималась удушливой волной:
- И буду ненавидеть! Всю их семейку и тебя!  А сам уеду, живите, радуйтесь, а я  ухожу.

- И уходи,- резко встал Александр Яковлевич и слышал, как затаил дыхание Алексей, как боялся даже дышать, - иди куда хочешь, больше держать не буду. А Юлю не отдам, здесь останется. Андрею я уже позвонил, и он тебе на словах  передал, что если хоть шаг в сторону  Екатерины Викторовны сделаешь,  он тебе  тур организует в закрытом вагоне по городам крайнего севера России.

 Александр Яковлевич собрал свои бумаги, сложил в папку. Он был явно недоволен тем, что разговор принял такой оборот.

 -Все, мне ехать пора,- и он нервно вышел из кабинета. Алексей поднялся к себе в комнату, оглушенный, он растерянно сел за компьютер.

То, что сказал отец, было чудовищно, нелепо, но правдой, горькой правдой, которую он сам себе не говорил. Он давно догадался, что отец что-то скрывает и недоговаривает ему, но не решался спросить.

« Никто не любил,- подумал он,- даже мать не любила». И он вспомнил, как лежал в больнице с воспалением легких и ждал ее, а она так и не пришла. Отец приходил каждый день, а она так ни разу и не пришла.

« И я никого любить не буду,- зло подумал он,- никого и никогда». И войдя в игру, стал расстреливать виртуальных противников.

Продолжение: http://proza.ru/2020/09/24/1676