Пляж в Израиле

— Моя юность — это: рож, овес, речушка по-над обрывом, калитушка, яблонька, какая-то ветхая бабушка вся в говне, хлебороб-комбайнер, сладкий сон на сеновале, звезды в бездонном небе и сортир-скворечник во дворе.
Но это все эта идиллия закончилась в одну минуту, когда появился этот христопродавец на своем УАЗе Патриоте. И тут начался у меня такие бардак и бордель! И вот в этом урагане перемен...
В этом месте барышни смотрят на меня. Я виновато улыбаюсь и лениво почёсываю пузо. Мы с куклой Леной на пляже в городе Тель-Авив. Минут 10 назад моя кукла Лена познакомилась с какой-то теткой из Барнаула, которая последние 30 лет провела в Израиле.
И сейчас кукла Лена рассказывает ей правдивую историю нашего знакомства. При этом она немного шутит и сгущает краски. Но не настолько, чтобы у меня возникло желание ее поправить. Поэтому я лишь киваю головой в знак согласия....
— Молчи уже! — говорит кукла Лена, ловя мой взгляд, — Ты у меня голосом Монсеррат Кабалье еще вопить будешь, нехристь! Ну не могу я с ним — все время устои рушатся...
Я послушно молчу — и беседа плавно течет дальше:
— Как я Вас понимаю, кукла Лена, — вторит моей возлюбленной ее новая знакомая, — Я тоже выросла в очень сердечной обстановке. Да, у нас, в рабочем поселке под Барнаулом, могли захуярить крапивой по голой заднице за всякий мелкий косяк. Помню, башку я как-то покрасила хной, еще в школе. Ну, как наши бабки завещали. Так вот меня за это...
Еврей всегда скрывает ранимую душу за брутальной внешностью, это Вы точно заметили, кукла Лена. Вот Вы говорите: «УАЗ Петрит». А я помню, как я со своим то познакомилась. Новый БМВ. На нем выцарапано гвоздем: «Где олименты, скотина!?» Все очень так по-нашему, по-барнаульски. И это у нас, в рабочем поселке! Ну сердечко мое и не устояло...
 А он у меня тоже строгий был — бывало на бумере его за карьер выедем, он с меня всё стаскивает, ну и давай меня... а бумер — машина не то чтоб большая, неудобно, конечно. Но ничего, справлялись как-то, молодые были.
А так он как чуть что — так Отелллу включал, это да, было. Сразу меня в бумер свой — и за карьер. Стаскивает с меня джинсы, а сам приговаривает: «Подлинные эбанаты терроризируют только нормальных, Оксанка. А братьев по безумию они стараются не обижать».». А сам осыпает меня знойными поцелуями, осыпает... А я уже ноги раздвинула, а сама еще хохочу, лежа на заднем сидении....
Я уж его как только не обижала, помню. То просто трахаюсь абы как — лежа бревном, семечки лузгаю. То зевну невзначай, когда он меня раскладывает. То чесаться начинаю внезапно с собачьей истовостью в самые пиковые моменты.
Но, все равно, звучал страстный призыв закрутить гайки и ослабить болты, он в Барнауле автосервис держал — ну и куда ж я денусь, вдавливает он меня в заднее сидение, вдавливает....
Он злится, конечно, а я ему только соль на раны: «Как это неоЖИДанно... Слушай, нос кривой, возьми апельсинчик, съешь витаминчик! Это тебя точно успокоит». Но он, надо отметить, телесным наказаниям меня за это никогда не подвергал! Как в синагоге Вам, кукла Лена, скажу, без вранья. 
И это вот тогда мне так в душу запало... «А что, — думала, — и у Людмилы Зыкиной мама была еврейка. Так и что теперь?».
 Дальше, помню, пошли намеки на Израиль... Как скажешь ему слово «Пляж в Тель Авиве» — и сразу хоть зови врача, так у него сразу поднимается давление. У нас то, в Барнауле, какой пляж? А тогда ведь только выпускать начали...
А здесь то первое время совсем не сахар было, ну как мы репатриировались из Барнаула. Дочка крохотная совсем, мама его покойная уж так мне на мозги желчью капала...  От чистого сердца ненавидела, надо отдать ей должное. Даже переходила на другую сторону улицы, когда я с работы возвращалась, а она с внучкой гуляла....
А жара, помню, тогда стояла непереносимая... Только я ему спать все равно не давала. Как на глаза попадусь... Я-то, помню, тут тогда таким спросом пользовалась! Столько народа, небось, не было и на похоронах Сталина.  Но чтобы я от него — ни-ни... Он то все пытался копейку заработать (см. картинку над текстом)...
...Дездемоне из Барнаула надежно за 50. Но по ней видно, что женщина она была красивая. А на других в Барнауле евреи никогда и не женились!