Чёлка

«Христос умер …для того,
чтобы научить людей
спасать друг друга.»
(Оскар Уайльд.)

   
    Школа в городе Дзержинске, где я училась с пятого во восьмой классы включительно, выкрашена в памяти моей в светлое. Вероятно и, скорее всего, оттого, что учение - свет. Постигая общеобразовательные версии и теории, я, вдобавок к ним, знакомилась на практике с жизнью во взрослеющем теле. А годам к 14-ти созрела в молодую девушку, которой всё женское становилось нечуждым. Женщине же нравится нравиться. И, думается мозгу, раз уж девочка подросла, почему бы ей не распрощаться с признаками детства и во всём не походить на взрослую. В списке видоизменений первым значилось прокалывание ушей.
    Золотые сережки в виде миниатюрного клеверного трилистника с расходящимися из серединки лучами, прикреплённого к гнутой дужке с французской застёжкой, были подарены мамой на 14-летие. То есть главная составляющая нового облика имелась в наличии. Оставалось лишь подготовить мочки и инструменты для пробивания отверстий в них под серьги. Это дело мне казалось нехитрым. Особенно после уроков химии и опытов со спиртовой горелкой, которая тоже имелась и стояла почему-то на комоде в спальне. Поверхность комода, покрытая тёмно-розовым куском бархата с широкой ниспадающей каймой чувствительной бахромы, размещала и трёхстворчатое зеркало, за левым крылом которого, собственно, и пряталась горелка. Я, распушив веревочный фитиль, переместила её к центру, расположив сразу же за караваном мраморных слоников с отколотыми кое-где лопастями ушей и других особо выдающихся частей слоновьих тел. Затем придвинула  дедов пузырь с Тройным одеколоном с пульверизатором на длинном резиновом шнурке. Одеколон нужен был для обрабатывания поверхностей, в том числе и цыганской иглы, которая нашлась в бабулином швейном скарбе. Горелка требовалась, собственно, для иглы же в целях вящего обеззараживающего эффекта, дабы вдвойне обезопасить проходящую в домашних условиях косметическую процедуру, которая держалась в тайне от всех взрослых.
    Точки нарисовала шариковой ручкой в самом центре каждой мочки и подожгла фитиль. Синеватое его пламя, раскалив иглу докрасна, оставило на выходе широкую чёрную метку сажи, так что всю поверхность моего инструмента пришлось обрабатывать Тройным одеколоном ещё и поэтому.
    Проколоть иглой насквозь живую кожу оказалось нелегко. То ли игла была тупая, то ли кожа, включив защитный механизм, выказывала свою слоновью непробиваемость и сопротивлялась, как если бы это и на самом деле была не кожа человека. Про наличие боли память не выдаёт ассоциаций. Помнится, иголку пришлось поменять на более тонкую - так хотелось довести начатое до конца. В этот раз обошлась без горелки, просто побрызгала Тройным и в очередной раз протёрла им же красные потрёпанные мочки ушей.
    Но это было лишь начало пути. Основную трудность составило втиснуть в готовые свежие раны-дырки гнутые золотые клеверные стебли. Мне чудилось, что они через строптивую толщу земли пробивают себе дорогу к свету сами - так тяжело и с хрустом втискивалось золото в мочку уха.
    Я не помню уже, как долго провозилась, однако дело было-таки доведено до конца. Но из зеркала на меня глядела всё та же девочка с широкими бровями. Удивительно, как всего одна лишняя (в данном случае - две) деталь может создать из преимущества недостаток. Поэтому следующим вынужденным этапом моего преображения стало выщипывание природной линии бровей. В помощь мне был рейсфедер. Одну за другой подравнивала я брови, не переставая сравнивать их размер. Это процесс, надо сказать, требующий терпения и точности взгляда. Убирая малюсенькую волосинку, с удивлением обнаруживаешь очередную и следующую, которая мешает и портит впечатление. И дело это так затягивает, что остановилась я, когда выщипывать стало практически нечего, а бровь превратилась в тонкую ниточку. И, поймав необычное отражение своё из перспективы, я нашла изменения чересчур разительными. А привычно забранные в одну косу толстые волосы обнажали высокий лоб ещё больше. Ситуацию могла спасти только чёлка. Портновские ножницы тоже оказались под рукой.
    На следующий день я отправилась в школу. Иду и представляю, как лучистые мои листики клевера притягивают солнце, и сияние его исходит от меня уже золотыми бликами. Помню, как руки тянутся потрогать серьги - даже привычка теребить и перекатывать их появилась. Не вспомню уже, какое впечатление произвела на одноклассников моя разительная перемена, и произвела ли вообще. Но помню по сей час, что сказал классу в тот день директор школы. Сунцов Аркадий Александрович вёл у нас географию. Чем, спрашивает в начале урока, человек отличается от животного. Мы все переглянулись: к чему это он - тема другая была задана. Стали отвечать разное, всякое, всё, что каждый из вас ответил бы. Он, было видно, не слушал, но дал высказаться всем и после сам ответил: открытым лбом.
25.09.2020