Васкнарва. Записки прихожанина

ВАСКНАРВА

        Услышав как-то раз по нашему «Православному радио» рассказ о прозорливости отца Василия Борина, я не удержался и решил добавить к общему списку его чудес и свои собственные впечатления.
     Было это в самом конце 80-х годов прошлого века. В те годы я работал в строительном управлении и законный отпуск свой проводил обычно в какой-нибудь поездке в разные места нашей страны, стараясь соединять их с посещением святых мест, обычно монастырей или церквей, коих в то время у нас в стране было совсем не много. Чаще всего я старался выбраться куда-нибудь на юг. Ведь жил я и работал в северных краях и, как многие, тосковал по солнцу и теплу. Однако не всегда совершать такие длинные вояжи позволяли мне мои финансовые возможности. Иногда по этой причине, а иногда и по каким-либо иным я проводил свой отпуск здесь, на севере. Но и в этом случае я старался сочетать его с паломничеством.
     Одним из моих излюбленных маршрутов в этом случае было кольцо по северо-западным районам нашей страны, тогдашнего Советского Союза. Вспомним, что в этом районе находится Псково-Печерский монастырь и сам Псков, столица Литвы Вильнюс с православным мужским монастырем, Рига – столица Латвии с женским монастырем, городок Елгава со знаменитой тогда женской пустынкой, в которой долгое время жил известный старец отец Таврион, Пюхтицский женский монастырь, и, наконец, храм Ильи Пророка, который именно тогда строился в Васкнарве под руководством настоятеля храма отца Василия Борина.
     Впрочем, об этом отце Василии я к тому времени уже не раз слышал от разных людей. Рассказывали, что он очень сильный экзорцист, то есть обладает способностью изгонять из людей нечистых духов и кроме этого просто замечательный, интересный старец. Все это меня заинтересовало, и я решил включить Васкнарву, небольшой городок, а может быть поселок, на берегу Чудского озера в свое путешествие.
     По этой ли причине или почему-либо еще, но я решил на этот раз начать с южных мест. Первым пунктом должен был стать Пюхтицкий монастырь, затем эта самая Васкнарва, которая оттуда совсем не далеко, потом Вильнюс, Рига и так далее. Напомним здесь, что все это происходило еще в Советском Союзе, и границы между Россией и странами Прибалтики и между ними самими были условными. Никаких виз не нужно было, и  пограничных постов на дорогах тоже не было.
     На междугородном автобусе Ленинград – Таллин, который ходил в ту пору регулярно, я доехал до эстонского города Йыхви, узловой точки местных дорог, откуда можно было отвернуть на юг и на другом автобусе, уже местном, доехать до поселка Пюхтицы с его знаменитым женским монастырем и с не менее знаменитой в те времена его игуменией Варварой.
     Пюхтицкий монастырь заслуживает  отдельного рассказа. Впрочем, об этом дивном, благодатном месте написано немало. Это посещение его было для меня не первым, но, пожалуй, в этот раз, более, чем прежде, мне удалось пообщаться с этой самой игуменией, которая, как, наверное, и многих поразила меня. Есть женщины с царским благословением. Я таких встречал и прежде, но не часто. Именно такой я представляю себе императрицу Екатерину II. Надо сказать, что сама должность игумении к этому располагает. Все игумении, которых я встречал в своей жизни, в какой-то степени обладали этим даром, и все же Варвара была особенной. Представьте себе женщину, монахиню, источающую каким-то образом огромную энергию душевного тепла. Ее задача - никого не пропустить и не обделить своим вниманием. Поток же жаждущих этого внимания всегда был нескончаем. Это и сестры самого монастыря, и многочисленные паломники, которые стремились к ней с какими-то словами или просто за благословением. Впрочем, игумения Варвара – это тема для отдельного рассказа.
     Пробыв в Пюхтицах пару дней, я сел на местный автобус и направился дальше на юг, на берег Чудского озера, в поселок Васкнарву. Само название содержит в себе информацию о том, что поселок этот есть исток одной из главных эстонских рек Нарвы. Итак, Нарва вытекает из Чудского озера, течет с юга на север и впадает в Финский залив.
     Шоссейная дорога из Пюхтиц в Васкнарву идет прямо с севера на юг, продолжая дорогу из Йыхви до Пюхтиц. Расстояние же от Пюхтиц до Васкнарвы примерно такое же, как от Йыхви до Пюхтиц.
     В Васкнарве я без труда нашел место, меня интересовавшее, так как среди пассажиров автобуса почти все оказались паломниками, ехавшими туда. Местом этим являлся строящийся в то время храм Ильи Пророка. К храму примыкало некоторое количество служебных строений, и вся территория была огорожена забором. Мне сказали, что если я хочу задержаться здесь, а я собирался остановиться в этом месте на пару дней, я должен показаться батюшке и взять у него благословение.
     Так состоялась моя первая встреча с отцом Василием. Он  сидел у себя в комнате, достаточно просторной, в которой, кроме необходимых для жизни предметов, были, разумеется, книги, большей частью старинные и церковные, и, что меня поразило, пианино. Батюшка сидел в кресле и спокойно расспрашивал приехавших богомольцев. Его интересовали, порой, самые неожиданные вещи, но главным образом – цель приезда путешественников.
     О его внешнем виде следует сразу сказать, так как облик его, мне кажется, самым прямым образом связан был с его поведением.
     Более всего он напомнил мне генералиссимуса Александра Васильевича Суворова на картине Василия Сурикова «Переход Суворова через Альпы» - маленького роста, с такими же седыми, похожей длины волосами, чуть вздернутым носом и всегда живым, веселым, острым взглядом.
     «Хочешь у нас потрудиться? Кто ты по специальности?» - спросил он после обязательных в таких случаях слов.
     «Моя специальность строитель, а точнее – кровельщик,- ответил я, - хочу остановиться здесь на пару дней, а потом собираюсь дальше по монастырям северо-запада. У меня отпуск».
     «Зачем тебе дальше? – тут же перебил меня отец Василий, - оставайся здесь, у нас хорошо. Мне как раз надо сделать одну крышу. Давай, оставайся!»
     «Отец Василий, – ответил ему я, - я ведь целый год работаю на стройке. У меня только две недели отпуска. Мне ведь тоже надо отдохнуть».
     «Да не переживай ты! Отдохнешь! У нас красивейшее озеро, сосновый лес вокруг. Оставайся! И поработаешь, и помолишься, и отдохнешь».
     Вышел я от него сильно разочарованным. Срывалась моя поездка. Не будешь же спорить со священником. Тем более, говорят, он прозорливый.
     Жизнь в сообществе паломников протекала по тому распорядку, которого я обычно придерживаюсь в жарких южных странах, с сиестой – перерывом для отдыха в середине дня. В 8 утра мы вставали, далее – утренний туалет, в 9 – короткие утренние молитвы и завтрак, с 10 до 2 дня – работа, преимущественно, на стройке. Строили мы, как я упоминал, храм Ильи Пророка. Далее обед и отдых до 4 дня. С 4 до 8 вечера – вторая половина рабочего дня, ужин и вечерние молитвы. Потом у нас было свободное время, когда мы чаще всего ходили на озеро. Кто-то рыбачил, а я обычно просто сидел на берегу, наблюдал  за теми же рыбаками или просто смотрел на воду и на все, что вокруг этой воды происходило. В 10 или в 10. 30 был отбой.
     «Где же здесь молитва?» - спросят многие
     Да, в будни паломники более трудились, чем участвовали в каких-либо богослужениях.
     «Работайте, я за вас помолюсь, - говорил отец Василий, - работа – та же молитва. Чай не клуб строим, храм возводим!»
     Впрочем, это относилось только к будням. Зато уж служба в ночь с субботы на воскресенье была такой, что равной ей по усердию я не встречал даже на Афоне, куда попал много позже.
     Служба начиналась в 6 вечера, продолжалась всю ночь и кончалась около 5 утра следующего дня. После чего все шли завтракать и отдыхать, то есть спать.
     Если сравнивать ее с афонскими службами, то там они начинаются около  3 – 4 ночи и длятся примерно до того же времени. При этом во всех афонских храмах есть стасидии, кто не знает, это сидения с высокими спинками, которые могут складываться так, что на них можно и сидеть, и полусидеть, а так же стоять, опираясь на высокие борта. Здесь же, как и в других русских православных церквях, можно было только стоять.
     Кто-то не выдерживал и буквально валился с ног. Я к этому времени уже знал, что силы в храме придает живое участие в службе или просто любая молитва. Начнешь витать умом в чем-то другом, не выдержишь такой службы.
     Службу, таким образом, составляли обычная Всенощная, наверное, расширенная, плюс Литургия, в которую вставлялись особые молитвы, отчитывающие одержимых нечистыми духами.
     Вот в таком режиме я и включился в жизнь этого сообщества, которое можно было, пожалуй, сравнить с пустыней или скитом.
     Крышу отцу Василию я сделал за два дня. Она оказалась очень простой – широкий прямоугольник без всяких препятствий. Ее надо было просто покрыть дополнительным слоем рубероида и наново прикрепить рейками. Эта была крыша строения, похожего на амбар, который отец Василий планировал приспособить для приема паломников.
     Легко справившись с этой работой, я присоединился к основной группе нашего сообщества. Теперь мы уже строили непосредственно сам храм Ильи Пророка. Чаще всего мы просто вручную месили бетон в специальной ванне, очень хорошо приспособленной для этой цели. Кто-то развозил на тачках этот бетон к месту непосредственной кладки, а там уже специалисты, а среди нас были и такие, укладывали его туда, куда надо.
     Сам отец Василий, как мне сказали, был в прошлом то ли прорабом, то ли каким-то строительным инженером. Во всяком случае, в строительстве он разбирался, и я это видел. Был он при этом рачительным хозяином, просил, например, из всех старых досок вытаскивать гвозди, выпрямлять их и складывать. К таким вещам я, воспитанный на советских стройках, где все было ничьим и всего было более чем вдоволь, конечно, не привык, и они казались мне диковинными.
     Во время дневного перерыва чаще всего мы отдыхали, лежа на койках, но, конечно, не спали, а обычно беседовали. Среди паломников были весьма начитанные и мудрые люди, которых полезно было послушать. Они же давали мне не часто встречающиеся тогда духовные книги, которые я читал тоже в эти часы. Однако иногда время сиесты я проводил в лесу, не менее живописном, чем, например, леса Карелии.
     Сам отец Василий держался с нами просто.
     Вспоминаю такой случай. Как-то во время утренних молитв в церкви я услышал в алтаре какое-то шлепанье. Как будто кто-то шлепал чем-то упругим по стенам.
     «Что это за шлепки?» - спросил я кого-то из постоянных насельников этих мест.
     «Да это дед мух в алтаре бьет», - ответили мне так, будто это нечто обычное и повседневное.
     Действительно, был разгар лета, и мух и вправду было много. Перед сном их обязательно надо было перебить. Иначе утром невозможно было спать. Для этого у нас были специальные мухобойки – палка с прикрепленным на конце куском резины от автомобильной камеры – удобное приспособление. Вот такой вот мухобойкой совсем просто, как дома, отец Василий орудовал в алтаре.
    Да, подумал я тогда, дед у нас мировой. Из него получился бы отличный начальник стройки. Но как такой может отчитывать бесноватых, я с трудом себе представлял.
     Ответ на мои думы последовал немедленно. Именно в этот момент отец Василий вышел из алтаря и через центр храма направился к выходу. Богомольцы расступились, образовав проход, по которому и проследовал батюшка. Обычно в таких случаях отец Василий сосредоточенно смотрел перед собой и пел известный гимн: «Святый Боже, помилуй нас, Святый крепкий, помилуй нас, Святый бессмертный, помилуй нас!» Но не на тот мотив, к которому мы все привыкли, а на какой-то свой, очень красивый, который мне гораздо больше нравился. Храм, как обычно в этих случаях, подхватил его, и шествие священника в итоге сопровождал уже хор всех, кто находился в церкви.
     Вдруг кто-то из толпы стал лаять, кто-то – хрипеть, кто-то – орать благим матом. Словом, одержимые, находившиеся среди богомольцев, стали являть себя открыто. Отец Василий даже не повернул головы. Все так же сосредоточенно глядя перед собой, продолжая петь гимн, спокойно и уверенно вышел из храма.
     «Вот это да, - подумал я после этой сцены,- а дед-то, видать, действительно не прост».
     С этого момента в моем отношении к отцу Василию что-то изменилось. К обычной человеческой симпатии добавилось уважение к какой-то таинственной его способности, которую я считал, и думаю, правильно, сверхъестественной. Сам же отец Василий высказался как-то на предмет беснования следующим образом:
     «Не дай Бог, замечу у кого-нибудь из вас брезгливость или неприязнь к больным людям. Выгоню сразу! Вы все больные. И я тоже. Расстояние от нас до Господа таково, что на его фоне разница между нами вообще не заметна. Итак, вместе живем, вместе едим, вместе работаем, вместе молимся. Различия между нами нет!»
     Вообще же, кроме необходимых в таких случаях строгости и требовательности, никакой особой суровости в нем я не заметил. Ко мне он относился очень тепло. Как–то раз пригласил меня в свою комнату и, аккомпанируя себе на пианино, пел мне церковные гимны, но не только, по-моему, еще какие-то классические романсы, мне не известные.
     Отец Василий ведь даже не был монахом, был обыкновенным протоиереем. Говорили, что у него была матушка. Но она жила в Тарту, и никто из нас никогда ее не видел.
     Пребывание в этом месте не прошло для меня даром. В итоге неожиданно для себя я избавился от каких-то немощей моей натуры, от которых и не думал избавляться, и был уверен, что буду жить с ними всю жизнь. Однако они вдруг сами собой куда-то ушли. Не буду сейчас останавливаться на этом подробно.
     Когда наступил день моего отъезда в город, отец Василий вышел со мной за ограду, благословил в дорогу и, как я ни отнекивался, потому что не хотел тащить в город ничего лишнего, все-таки сунул мне в пакет в банках какие-то соления и варения.
     Говорят, что так он поступал со всеми, никого не отпускал просто так, без того, чтобы дать что-то в дорогу.
     Никуда, конечно, после отца Василия я уже не поехал. Время моего отпуска подходило к концу, и вечером этого же дня я был у себя дома.
     Через пару дней я явился к себе на работу, в строительное управление. Как раз, в это время наше начальство получило новый заказ, крышу вновь выстроенного цеха в Красном селе, и меня вместе с тремя моими товарищами по строительной бригаде отправили туда.
     Любая командировка кровельной бригады, даже такая недалекая, предполагает не только переброску на новое место самого коллектива, но и, понятное дело, всего кровельного скарба, а это и бытовка, и битумный котел, и лебедка для подъема на крышу всего необходимого, и достаточно большое количество других предметов, может быть, менее громоздких, но все-таки требующих специального транспорта для перевозки. Все это было доставлено на место нашей новой работы, которое находилось не совсем в Красном селе, а немного дальше, на выезде из него, если смотреть из города. Однако оттуда ходили городские автобусы до станции метро, так что мы имели возможность ночевать у себя дома.
     В первые пару дней мы установили и подключили к электрическому питанию бытовку, поставили на нужное место битумный котел, сделали деревянную стрелу и установили ее на крыше для того, чтобы поднимать туда рубероид и бидоны с горячим битумом, словом, приготовили все, что необходимо было для работы. Однако работа наша встала. Не было рубероида. Произошла какая-то задержка на базе. Потекли дни нашего простоя. Начальство металось в растерянности, не зная, что делать.
     Везти нас назад в город было делом трудоемким и затратным. Ведь кроме нас нужно было тащить туда весь наш немалый скарб. Деньги за работу при этом нам шли, это было еще советское время, а мы ничего не делали. Однако начальство ни на что не решалось. Материал мог прийти в любой момент. Никто ведь не знал, сколько продлится эта задержка.
     Никто кроме меня … Я, конечно, к этому времени уже вспомнил слова отца Василия: «Не переживай, отдохнешь…» и догадывался, что материала не будет ровно столько дней, сколько я проработал у него на строительстве храма «Ильи Пророка».
     Так и получилось. Стояла прекрасная летняя погода. Рядом с нашей бытовкой рос огромный малинник, куда мы лазали каждый день, малина к этому времени как раз поспела. Иногда ходили в лес за грибами. Чаще всего просто валялись на стройматериалах, загорая на солнце, или в бытовке пили чай и читали все газеты и журналы, в которых в это время печатали много интересного.  По окончании рабочего дня мы спокойно себе ездили домой ночевать, а утром опять являлись на рабочее место.
     Под конец нам уже надоело отдыхать, и мы хотели начать хоть что-нибудь делать. Однако слова старца исполнились точно, и только по окончании должного срока все материалы, наконец, нам привезли, и мы начали работать.
     «Совпадение!»– скажет  кто-то и, возможно, будет прав.
     Что ж, может и совпадение, но мне почему-то кажется, что нет. Впрочем, так ли уж это важно? В любом случае, вряд ли такие события, случайны они или нет, могут быть основой для нашей веры в Бога. Слишком уж сильно такого рода резоны перекликались бы с логикой мира сего.
     Мне кажется, основанием нашей веры является голос Божий, и только Он, который  иногда появляется в наших душах. И тут уж для каждого лично не возникает никаких сомнений в Его подлинности и достоверности.
     В середине девяностых я узнал о том, что отец Василий отошел в мир иной. Уже после его смерти я слышал от разных людей немало диковинного о его способностях. Но не буду об этом. Во-первых – это все-таки только слухи, да всего и не расскажешь.
     Светлая же память замечательному священнику, возводившему всей соей жизнью храм Господу Богу и в прямом, и в переносном смысле.