Люди храма. Записки прихожанина

ЛЮДИ ХРАМА
(статья)

     Я принадлежу к тому поколению петербуржцев, первая половина жизни которых, прошла при советской власти. То есть жил я в эпоху, в той или иной мере торжествующего языческого (коммунистического) культа. С этим культом, явно или не явно, было связано гонение на христианскую веру. Те, кто говорит теперь, что гонения такого не было, либо не знают истинного положения дел, либо намеренно искажают действительность.
     О том, что коммунистическая идеология в нашей стране была именно культом, а не просто программой единственной правящей партии, говорят очень многие факты.
     Трудно себе представить даже очень агрессивную, нетерпимую к соперникам политическою партию, которая внедряла бы свою программу в сознание людей с младенческого возраста, обязывала бы деятелей литературы и искусства служить пунктам своей программы, требовала бы всеобщего ритуального поклонения ей. Обычно программа партии — это перечень возможных и необходимых мер, которые она обязуется принять для обеспечения безопасности, благосостояния и процветания общества, это — взгляд на то, что есть социальная справедливость, выделение приоритетных перспектив деятельности государства и т. д., которые партия эта предлагает избирателям перед выборами. Мы, избиратели, читаем все это и решаем, голосовать или нет за нее. Вот и все. В действии этом нет ничего сакрального или ритуального. Выбор такой — явление сугубо практическое и земное.
     То, что происходило у нас в стране, конечно же, ушло далеко от этого простого действа и, безусловно, имело все признаки религиозного культа.
     С младенческих ногтей человека приучали к этому культу. Я хорошо помню, как в детском саду мы разучивали песню: «На свой флажок, на красненький любуюсь я, гляжу...».
     В школе ребенок в возрасте семи лет попадал уже в полноценный коллектив, руководимый учителем начальных классов, и там, разумеется, в полной мере подвергался соответствующему воспитанию.
     Еще до приема в пионеры существовали «октябрятские звездочки» — коммунистическая детская организация для самых младших школьников.
     Что же касается приема в пионеры, то это было делом обязательным и считалось большой честью. Лишались этого только второгодники и злостные нарушители дисциплины. И было это серьезнейшим наказанием. Если же подросток в возрасте десяти лет (именно в этом возрасте принимали в пионеры) говорил, что не хочет вступать в эту организацию, потому что он из семьи верующих, он сразу же превращался в изгоя и маргинала, куда большего, чем хронические второгодники. Иногда это грозило исключением из школы. За пионерами шел комсомол, куда тоже автоматически вступали практически все, так как это было очень желательно для поступления в ВУЗ.
     Теперь о вузах. Во всех вузах нашей страны без исключения существовали такие партийные дисциплины, как «История партии», «Научный коммунизм», «Диалектический материализм» и т. д., и сдавать их нужно было от первого лица, то есть нельзя было сказать, например, так: «Маркс считал, что мир устроен так-­то, а я думаю иначе...». Такой ответ грозил студенту большими проблемами. Отвечали обычно так: «Мы, в соответствии с учением Маркса, считаем так-­то, а реакционеры-­идеалисты — так-­то...» и т.д.
По окончании вуза человек попадал в соответствующее место на работу, и там, разумеется, тоже следили за его лояльностью к действующей идеологии, которую он обязан был время от времени демонстрировать, особенно если он работал в сфере образования и культуры.
     Таким образом, на протяжении всей человеческой жизни гражданин нашей страны, желавший жить активной культурной или интеллектуальной жизнью, подвергался проверке на лояльность к действующему культу. Одним из пунктов программы этого культа являлся обязательный для всех «научный атеизм». Об этом тоже не любят теперь вспоминать коммунисты, которые встали вдруг под хоругви и иконы.
Что уж говорить об армии, флоте, соответствующих государственных и властных структурах.
     Многие сейчас говорят: «При советской власти люди свободно могли ходить в церковь. Никто не мешал им это делать».
     С этим я согласен. Хотя и это было не всегда и не везде. Но справедливости ради согласимся, что в брежневскую эпоху в нашем городе это действительно было так. Более того, власти даже помогали следить за порядком в храмах во время больших церковных праздников. Не будем сейчас вдаваться в то, какими на самом деле были отношения у Церкви с государством. Об этом много интересного могут рассказать старые священники. Но оставим это. В целом тезис верен. Ходить в церковь можно было свободно.
     Но, дорогие мои, давайте вспомним, разве хождение в храмы является целью христианской жизни? Целью христианской жизни является вхождение в «Царство Небесное». А это — не совсем одно и то же. Вхождение в Царство Небесное, оно же — общение с Богом, оно же — стяжание благодати Святаго Духа. А вот здесь уже все не так просто.
     Сам Христос сказал: «Итак всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я перед Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным». (Матфей, гл. 10, стр. 32.)
     Именно эта заповедь лежит в основе такого явления, как «мученичество» и «исповедничество», имевшее место в первые века существования Христианской Церкви.
     Самые чтимые наши святые наряду с апостолами — это эти мученики. А ведь подвиг их состоял именно в том, что они отказывались подтвердить свою лояльность к действующему тогда языческому культу. Именно такого подтверждения от них и требовали, больше ничего — принести жертву языческим богам. Они же терпели ужасные муки, но этого не делали, а, наоборот, исповедовали свою веру во Христа Распятого. Были, безусловно, и другие, те, кто соглашался приносить такие жертвы. Имен их мы не знаем. Они до нас не дошли. Время их навсегда похоронило, тогда как именами первых, таких, как Георгий, Екатерина, Варвара и т. д. до сих пор люди называют своих детей.
     Но, ведь, эту заповедь никто не отменял. Какие же основания есть у людей, на каждом шагу кланявшихся языческому культу коммунизма (пусть даже формально), считать, что они на самом деле были со Христом, даже если они ходили в церковь и ставили свечи.
     Трудно, конечно, об этом судить, но я полагаю , что истинное присутствие Благодати Христовой в своей жизни ощущали в те времена, увы, единицы. Вот в этом­то и заключалось скрытое гонение на церковь. Хотя, конечно, до конца Господь не оставлял людей нашей страны и тогда.
   Я думаю, что по­-настоящему с Богом тогда могли быть люди, исключенные из активной жизни того общества. Это были либо старики ­пенсионеры, которые по возрасту уже не участвовали в жизни рабочих коллективов, либо те, кто назывался словом «изгои», часто добровольные, из этого самого общества. Среди этих-­то изгоев встречались странные философы­ книгочеи, поэты, художники, иконописцы, юродивые, странники и т. д.  – публика часто неожиданная и весьма интересная.
     Вот тогда-­то, посещая действующие храмы нашего города, коих было всего четыре, и небольшие церкви, в основном кладбищенские, я стал замечать, что состав прихожан всех церквей вполне постоянен.
     Кроме стариков и старушек — пенсионеров, которые тогда в храмах составляли большинство, попадались и эти странные люди. Иногда это были юноши и девушки необычного, порой даже вызывающего, вида. Хотя в вызове этом не было ничего кричащего, оскорбляющего здравый смысл и естественные нормы эстетики внешности.
   Это был вызов именно какому-­то, существовавшему в то время типу обличия советского человека, который тоже, наверное, выработался подспудно, бессознательно, как следствие присутствия в обществе этого самого коммунистического культа. Любое нарушение границ этого стереотипа вызывало немедленную агрессию общества. Были люди и среднего возраста, как правило, очень скромно и неброско одетые, ведущие себя отчужденно и замкнуто.
     Однако сразу оговоримся, не следует все же искать у верных Богу людей какие­либо внешние признаки. Наружность их может быть совсем неприметной или, наоборот, неожиданной. Один Господь знает человеческие сердца.
     Общение внутри этого мира существовало, хотя и достаточно ограниченное и чаще всего — немногословное. Войти же в это сообщество человеку постороннему было не просто. Порой люди эти даже не знали имен друг друга, хотя общались зачастую годами, приветствуя один другого кивком головы. Однако по каким­то, только им понятным, признакам они безошибочно узнавали «своих».
     Иногда в церкви наши забредали монахи и странники, встречались даже юродивые. Правда, при советской власти, когда существовали уголовные статьи за бродяжничество и тунеядство, сама жизнь таких людей была уголовным преступлением. Многие из них часто кончали в дурдомах и тюрьмах. Были тогда и тайные монахи, внешне обычные люди.
     Итак, гонение на христианство в те годы, хотя и не было таким жестоким, как во времена Нейрона или в первые годы советской власти, но все же существовало.
Но оно же, это гонение, открывало людям путь в Царство Небесное. Ведь те, кто все­таки вырывался из­под власти официального культа и автоматически подвергался порицаниям, а то и репрессиям, сразу же подпадали под действие последней заповеди блаженства: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах». (Матфей гл. 5, стр. 11, 12).
     Судьбы этих людей чаще всего неизвестны даже тем, кто встречал их во время богослужения. Вели они себя скромно, замкнуто и не любили ничего о себе рассказывать.
     В девяностые годы в нашей стране произошли известные события, коренным образом изменившие и саму страну, и положение Церкви. В храмах появилась молодежь. Появились и какие­-то люди криминального вида в малиновых, принятых в то время пиджаках, с большими деньгами, с золотыми цепями и крестами на открытой груди. Иногда они заказывали отпевание таких же, как они, молодых людей в дорогущих гробах.
     В церкви наши в это время валом повалили иностранцы, в сопровождении молодых гидов, что, конечно, сильно раздражало богомольцев. Иностранцы, надо сказать, вели себя вполне прилично — вежливо и уважительно, но, являясь все-таки просто праздными светскими туристами, они, как это принято в Европе, беззастенчиво заходили и заглядывали во все углы храма прямо во время богослужения, тем самым разрушая таинственный молитвенный строй службы. Скорее всего, они сами не подозревали обо всем этом и искренно удивлялись неприветливой на них реакции прихожан. Этим процессиям сопутствовали целые ватаги нищих, выпрашивавших у иностранцев доллары. Именно тогда, по-­моему, стало модно освещать автомобили.
     Дорогие иномарки подъезжали к храму, и батюшка с серебряной чашей со святой водой выходил из храма и кропил эти ВМW и Мерседесы на фоне тех же нищих бомжей, коих в те времена развелось видимо­-невидимо.
     Впоследствии, в годы нового века, социальные бури в стране мало­-помалу стали стихать, и вместе с ними успокаивалась и суета вокруг православных храмов. В конце концов установился тот порядок жизни наших церквей, который существует и поныне.
     Каково же было мое удивление, когда я понял, что эти самые «люди храма» практически не изменились ни по своему составу, ни по поведению и весь этот период бурных перемен прошли так, как будто его и не было. При этом, конечно, они разбрелись по разным церквям, которых за этот период в городе открылось очень много. Однако теперь уже в разных храмах я все равно видел одних и тех же постоянных прихожан, которых знал по прежним временам. Кто-­то из них умирал, на их место вставали другие. Но этих, других, было немного, и все они сразу были узнаваемы, чем-­то отличаясь от остальных присутствующих. Все это происходило на фоне огромной толпы новых посетителей церквей и соборов. Но те «люди храма» все­таки были иными.
     Чаще всего их можно было встретить, да и ныне это так, на ранней литургии, которая служится по воскресным дням и в праздники во многих наших церквях и начинается в семь утра.
     И я не устаю повторять, что эта ранняя служба, не знаю уж почему, но отличается от поздней до такой степени, что я готов преодолевать самые мучительные сомнения по утрам в воскресенье, когда хочется спать особенно сильно после позднего сидения накануне у знакомых, и все-­таки вставать и идти к этой первой обедне.
     Ранняя литургия, лишенная торжественной помпезности, какая бывает на поздней, — гораздо теплее, проще и поэтому, видимо, ближе к Богу.
Вот тут­-то и можно увидеть этих самых «людей храма». Они-то уж, конечно, ходят именно к ранней.
     Не знаю, существовала ли такая общность в Царской России, когда вера была официальной и всеобщей или наоборот, в первые годы советской власти, когда за принадлежность к ней можно было лишиться жизни и когда Церковь была в подполье. Но мне почему­-то кажется, что она, эта общность, существовала всегда, с первого дня жизни Церкви. (Вспомним, ведь и при жизни Христа помимо апостолов были еще какие­-то люди, которые все время ходили за Ним).
     Это, если хотите, церковная элита.
     Они (эти люди) — не священство и не монахи, но и они тоже как­-то приподняты над общей массой православных прихожан. Они тоже подвижники, безусловно, избранники, и, я думаю, они имеют какое­-то особое дерзновение перед Богом.
     Внутри этого общества живут до сей поры предания и легенды о замечательных верующих и святых людях прошедших времен, никак не прославленных и никому не известных.
     Вот такие вот «люди храма» в прежние советские времена не раз дарили мне от руки переписанные тексты из Священного Писания, святоотеческих книг, книг по священной истории, и т. д., которые тогда достать было совсем не просто. Обычно это были простые школьные или общие тетради, исписанные разборчивым почерком, изрядно зачитанные.
     В обществе люди такие чаще всего вызывали к себе негативное отношение. Даже сегодня, когда, казалось бы, мы живем среди православных, эти немногие кажутся чужаками и изгоями. Однако кто знает, что нас ждет впереди? Грядут новые времена.
     Как знать, крикни завтра кто-­нибудь из высокопоставленных харизматических лидеров что-­нибудь вроде новых большевистских призывов и лозунгов, не встанут ли наши новые православные прихожане в новые «октябрьские колонны» и не пойдут ли опять невесть куда, невесть зачем. А вот эти, вечно отверженные обществом, изгои, мне кажется, не встанут в такие колонны и не пойдут за новым лидером. Они ведь «люди храма».
     Вот в этом-­то «не пойдут» и заключается, наверное, их суть и их избранность.