Станция Кафе Отправление. Глава 10я Хуорхал

Хуорхал

На следующий день ему позвонили с неизвестного номера. Абонент поприветствовал его незнакомым женским голосом, обращаясь к нему по имени:
— Александр, располагаете ли вы сегодня в тринадцать ноль-ноль свободным временем?
— Кто это? — не понимая, о чём идёт речь, переспросил Понедельников.
— Это вам звонят по поручению Майи. Вы просили её о помощи в одном деле.
— О чём идёт речь? — переспросил Саня. Его не обрадовал сам факт наличия посредников между ним и Майей.
— Больше я ничего не знаю. Так что мне передать?
— Да, конечно. В тринадцать ноль-ноль. А где должна состояться наша встреча?
На другом конце провода абонент, по-видимому, собрался записывать:
— Назовите адрес, куда нужно подъехать.
Саня продиктовал.

В назначенный час он стоял у входа здания, в котором были развернуты работы по созданию панно. Вернее сказать, Саня ждал уже минут двадцать. Выходил за двери, выглядывал, заходил внутрь, затем опять выглядывал, напряжение нарастало по мере приближения стрелок к часу дня. Майи не было.

— Александр? — вдруг окликнул его мужской голос где-то за спиной.
Саня обернулся, перед ним стоял тип, что был в прошлый раз с Майей в кафе. Как назвал его тогда Саня, «колоритный мужик».
Его большая, словно у быка, голова вблизи смотрелась просто огромной. Рыжие усы и будто накрашенные брови. Седые волосы. Такую натуру ни с какой другой не спутать. Его крепкое тело по-прежнему подчёркивал хороший пиджак.
«Вот это я попал...»— мелькнуло в голове, но он решил показать характер и, если потребуется, идти до конца.
— Да, я. А что надо? — напрягся Александр.
— Я по поручению Майи.
— А где она сама?
— Пройдёмте со мной в машину, — крепкий усач пошёл первым. Саня с опаской последовал за ним. На улице их ждал эффектный внедорожник. Джип привёл Саню в изумление. Понедельников не сразу признал в этой машине детище отечественного автопрома. Либо этот колоритный мужик был большим мастером в переделках тазиков в авианосцы, либо это была новинка, о которой Саня пока не знал. Но сразу признал творчество художника Кандинского, перенесённое с помощью аэрографии на крышу этого авто.

Седой открыл клёпаную дверь и пригласил Саню внутрь. Майи в автомобиле не оказалось, и Саня теперь был в полной уверенности, что здесь и состоится серьёзный мужской разговор.

В просторном салоне всё было на высоте, без роскоши и даже с долей аскетизма, но очень круто.
— А теперь к делу,— сказал Седой, как только занял место напротив Сани, доставая из кожаного свёртка некий предмет.
— Это хуорхал. Его передала вам Майя, — поспешил пояснить Седой.
По форме предмет напоминал кузнечика, довольно-таки большого, почти с человеческую ладонь. Александр оценил материал, из которого тот был сделан: что-то среднее между металлом и камнем. В его памяти нашлось несколько аналогий — так выглядели руда или самородок.

— Кузнечик, что ли? — переспросил Саня и потянулся, чтобы взять в руки странный предмет.
— Хуорхал — очень древняя реликвия, чтобы было понятно. И очень дорогая, чтобы было ещё ясней.Не имеет аналогов и вообще цены. Про египетские страсти помните? Ветхий Завет когда-нибудь читали? Это саранча.
— Угу... Моисей, фараон и всё такое... — кивнул Александр, но, по правде, он никогда не читал этого библейского сюжета, лишь где-то слышал и в общем понимал, о чём идёт речь. — Это всё чрезвычайно интересно, только причём здесь я?
— Да, да, и всё такое... — Седой строго посмотрел на Понедельникова.
— Интересная вещица, мастерская работа, она из музейных фондов, что ли?
— Это не работа. И не из музея. И не на показ.

Здесь Седой поднёс предмет к губам и слегка дунул, затем достал маленький фонарик и посветил. Саня пригляделся. В тонком луче холодного света на теле саранчи, на её крыльях и лапках он разглядел множество мелких деталей. Переливаясь перламутром, они остались не повреждёнными временем, в отличие от тех, что Сане доводилось видеть в музеях. Само же древнее насекомое выглядело очень натуральным, только окаменевшим, или, вернее сказать, превратившимся в металл. Можно было сделать вывод, что эта вещь не рукотворна, если бы только не эти изящные линии на её теле, напоминающие древние татуированные символы.
— Да, именно так я и представлял себе пожирателей фараоновых посевов. Но всё же причём здесь я? — снова повторился Саня.— Я художник, не археолог, не антиквар.
Снисходительный взгляд Седого вызвал в Понедельникове душевный протест.
— Хуорхал вам поможет, Александр. Так хочет Майя. Сделайте так: ночью положите его в какой-нибудь цветочный горшок и ложитесь спать.
— Что-то мне страшно, — ухмыльнулся новоявленный владелец реликвии.
— Спокойно засыпайте, а впрочем, дело ваше. Решать вам, Александр, — Седой потянулся, собираясь взять хуорхал обратно.
— Нет-нет, рассказывайте. Я, может быть, уже согласен,— поспешил объясниться Саня.
— Дело веры. Если сделаете, как я сказал, дальше будут сны.
— И что с того? — уставился Саня в ожидании разъяснений по поводу предстоящего.
— Они вам помогут, — как и прежде, Седой был воплощением спокойствия.
На этом Сане оставалось лишь сложить хуорхал в тот же кусок кожи, в котором изначально тот находился.
— Пока он побудет у меня,— неожиданно забрав вещь из рук Александра, прервал процесс Седой.— Вечером я позвоню вам, тогда и передам. Утром заберу обратно. И, чтобы было ясно, — на этих словах хозяин авто наклонил свою внушительную голову к Саниному лицу, — чтобы вернуть хуорхал, я не остановлюсь ни перед чем. Вы понимаете меня, Александр?
Саня кивнул.
— Поэтому не выносите его никуда из квартиры и не передавайте третьим лицам. Вам понятно?
Саня снова кивнул.
На этом они расстались.

В девятом часу вечера раздался телефонный звонок. Как и предполагалось, это был Седой, он ждал во дворе дома. Чтобы не беспокоить Зинаиду Васильевну, Саня прошмыгнул за дверь и быстро спустился вниз.
Усач протянул ему свёрток.
— Горшок с цветами есть в доме?
— Найдётся,— кивнул Саня.
— Во сколько вы уходите завтра из дома?
Саня чуть призадумался, выбирая время.
— В девять.
— Хорошо, завтра в девять утра я буду ждать вас здесь. Хуорхал должен быть при вас. Только помните мои слова: не выносите реликвию из квартиры и не передавайте никому.

Седой уехал, а Саня вернулся в свою комнату. Он долго разглядывал таинственный предмет, предоставленный ему на одну эту ночь.

До конца не понимая, на кой ляд сдалась ему эта саранча, Саня всё же решил довериться моменту, тем более что к этому, правда, со слов Седого, была причастна Майя. А если так, то эта девушка не могла ему навредить, а если нет?

Какое-то время он разглядывал древние символы на тельце насекомого, но они не поддались его пониманию. Он вспомнил всё, что знал про ветхозаветный мир. Затем растянул цепь событий, насколько удалось. Вспомнил уроки истории и представил Древний Египет. Саня собрал в своей голове воедино, что знал на заданную тему. Набралось немного, а дальше Саня, как археолог, разложил находки пред собой. Подобно выставочным экспонатам, здесь оказались фрески и гробницы, колесницы и загадочные пирамиды, сфинкс с разрушенной физиономией, смуглые почти нагие люди на тростниковых лодках, пересекающие Нил. Потом добавились жрецы, пара-тройка фараонов, голова Нефертити, туда же попала соблазнительная Клеопатра. Негусто, но Саня решил не отчаиваться и продолжил.
Воображение нарисовало ему карту Древнего мира. Непременно это был пергамент. Пожелтевший и потрескавшийся, он представлен Сане не иначе как эксперту. Саня нашёл на ней Фивы и дельту Нила. Затем прошёл взглядом по восточному берегу Средиземного моря и заглянул ещё чуть на восток. Где-то по этим пустыням Моисей и водил своих евреев сорок лет. Исследователь карты устремился ещё далее на восток и нашёл прожилки двух рек, а между ними большой участок плодородных земель. Здесь города, окружённые ровной геометрией башен, цветущие сады и водные каналы.
«Вот она, колыбель цивилизации — Месопотамия»,— подумал Саня. Да, именно здесь и жили народы Междуречья. Он окинул взглядом карту в целом и увидел ещё одну важную для его истории деталь. Полчища саранчи чёрными тучами закрывают небо над Египтом, а затем устремляются к земле и там пожирают всё, что растёт, благоухает и плодоносит. На смену изобилию приходят голод и смерть.
— Бр-р-р... — Сашку пробирала дрожь.
Разделавшись с Египтом, полчища насекомых устремились на восток.
Здесь Саня припомнил легенду о принцессе Шамирамат, а вернее, ту её часть, которую историки считали былью, и отметил описанные события, которые касались нашествия саранчи и последовавшим за ним голодом.
И тут Саня вспомнил. Горшок! Как же он забыл!
Решение нашлось почти мгновенно.

За окном совсем стемнело. Самое время действовать. То, что Саня замыслил, можно было бы назвать преступлением. Особенно если учесть, против кого оно было замышлено. Объектом преступления была Зинаида Васильевна, а ещё конкретнее — её любимая герань.

Дело было бы, как говорится, в шляпе, если бы этот цветок по-прежнему стоял на кухонном подоконнике. Саня дождался бы полуночи и, уверенный, что в это время квартирная хозяйка точно будет дрыхнуть в своей комнате, пробрался бы на кухню. А там уже дело техники. Без лишней суеты он взял бы горшок с её дорогим кустом и мирно переместил бы его себе в комнату. Даже если бы он был застукан за этим неблагородным занятием, то спокойно отделался бы объяснением, к примеру, что ему захотелось увековечить этот прекрасный куст в красках и непременно на холсте. Но вот оказия, не далее чем вчера Зинаида Васильевна сетовала, что кухонное окно недостаточно обласкано солнцем, и на его глазах унесла любимый горшок с геранью в свою комнату. Этот случай не имел бы никакого значения и тем более последствий в Саниной жизни, если бы не сегодняшние обстоятельства. Цветок нужен был Понедельникову позарез.

Саня прошмыгнул в коридор, затем тихонько открыл дверь и оказался в подъезде. Дальше нашёл распределительный щиток и выкрутил пробки. Все, что были. Лампочка, освещавшая площадку, подобно астрономическому «белому карлику», выдала последнюю яркую вспышку и погасла. Он попробовал пощелкать выключателем — бесполезно. Через приоткрытую дверь до его слуха дошёл недовольный бубнёж Зинаиды Васильевны. Выждав ещё минут двадцать, Саня подошёл к двери в комнату квартирной хозяйки и осторожно толкнул её рукой. Что-то глухо шмякнулось прямо ему под ноги. То была обыкновенная тряпка, которую тётка, каждый раз подкладывала между дверным косяком и дверью, обеспечивая её лучшее запирание. Сквозь старые занавески пробивался холодный свет ночного города. Обстановка в комнате была очень скромная — что-то среднее между монашеской кельей и одиночной камерой. Единственными предметами, не вписывающимся в общий интерьер, были часы-ходики, которые отстукивали время на тёмной стене, и настольная лампа с фривольным абажурчиком рядом с железной кроватью у тёткиного изголовья. Саня отметил, что он недурно придумал, когда выкрутил пробки:не хватало ещё быть застуканным. На цыпочках и как можно тише он прошёл мимо тёткиной кровати. Старый следователь лежала на спине с тем выражением лица, какие штампуют в американском кино, изображая русских шпионов. Сане даже показалось, что пенсионерка посматривает на него. Парню стало жутко, вдобавок прокукарекали ходики на противоположной стене (вероятно, отбивая полночь), и квартирант в два прыжка вылетел из комнаты. Оказавшись в коридоре, он затаился, как заяц, и прислушался. Тихо. Нужно было во что бы то ни стало завершить начатое. И вот, уже снова он стоял посередине чужой комнаты. Сделав ещё пару шагов, он оказался у цели. Его рука нырнула за занавеску и нащупала цветочный горшок. Выбираясь на цыпочках, он не мог отделаться от ощущения, что тётка смотрит ему вслед.

Хоть какое-то утешение он получил, когда раскрыл шторы в своей комнате и в окно заглянула унылая луна. Понедельников так накрутил себя, что ему на миг показалось, что у светила лицо квартирной хозяйки. Затем Саня взял саранчу и положил её в горшок. Стал наблюдать. Прошло время. Чуда не последовало, железка лежала, как и положено ей, неподвижно и бестолково. Саня достал фонарик и посветил им, как это проделал минувшим днём Седой. Освещенный древний предмет не выдавал ничего нового. И Александр, очевидно, переусердствовав с мыслительным процессом, принялся попросту дурачиться. Незадачливый исследователь то включал, то выключал свет, направлял его под разными углами на металл, но не добился ничего путного. И в завершение, доведя процесс до полной бессмысленности, Саня перевёл фонарь в режим подмигивания и незаметно провалился в сон.

Проснулся он, когда его тело, принявшее неправильное положение, запротестовало и потребовало покоя, какой могло получить только в положении лёжа и только на мягкой и удобной кровати. Дотошный фонарик продолжал мигать. Саня кое-как разобрался с ним, разделся, задернул шторы и завалился на кровать.
А дальше было так: он — зритель, прямо перед ним шёл снег, но не тот, что мы привыкли видеть зимой (из затейливых снежинок), а из песка. Песочные крупинки не знали законов физики и поэтому под влиянием каких-то других сил поступали как им вздумается. Они двигались от нижней плоскости к верхней, а не наоборот, как было привычно. Вырываясь из нижней границы, песок очень скоро стал набирать скорость, и вот уже вверх потекли стрелки песочных струй. Снизу стали обнажаться какие-то обломки: появилась колонна, другая, третья, барельефы с изображением людей, птиц и зверей. Огромные колесницы и кони, вставшие на дыбы, освобождались от некого бремени и рассыпались в пыль. А после всё это устремилось наверх следом за песочными струями.

Теперь он был на экскурсии в каком-то очень древнем мире. Перед ним город, окруженный песчаными стенами, за ними богатый сад на каменных арках, чуть поодаль, по всей видимости, храм, яркие орнаменты опоясали могучие колонны. Дальше раскрашенные лазурью деревянные ворота, в их тени укрылись стражи с тяжёлыми щитами и секирами. Черные бороды скрывают их лица. А вот искрящийся поток спадает вниз по рукотворным каскадам. «Какой красивый и необыкновенно реальный сон»,— подумал Саня. Каким-то образом его присутствие было во всех этих видах одновременно.

Но вот неожиданно небо потемнело, и мимо Сани, как некий воздушный флот, понеслись полчища саранчи. Миллионы крыльев чеканили свой такт. Саня наблюдал за этим беспристрастно, ведь он только зритель. Крылатая орда ринулась вниз и там кого-то атаковала. Перед его взором искаженные страхом бородатые лица в шлемах и ревущий скот, кони, потерявшие всадников и разбитые колесницы, повозки и возничие, забившиеся в ужасе под ними. А в небе девушка, парящая над всем. Она подобна птице. Вся армада из прожорливых жвал, цепких лапок, усиков и крыльев в подчинении у неё. Она, подобно пастуху, управляла ими по своему разумению. Среди других выделялся один кузнечик, он крупнее остальных, спина его покрыта узорами. Кузнечик усердно служит той, что подобна птице.

И вот, всё та же девушка, только внизу. Она в одиночестве,в нарядном одеянии. Играет с ягнёнком. Вьющиеся волосы переплетены золотой тесьмой и спадают чёрными волнами ей на грудь. Саня прекрасно видел белую шею и плечи. Несколько больших жемчужин выглядывали из пышных волос. Девичью спину укрывала ткань, раскинувшаяся шлейфом. Вещь была на загляденье. Тёмно-синяя, как глубина моря, расшитая золотыми и серебряными нитями, она казалась невесомой. Играя, девушка наступила на край своего покрывала, и оно легко соскользнуло с плеч и опустилось к её ногам. И вот его глазам открылись два крыла на девичьей спине. Нет, эти крылья не были похожи на те, что бывают у птиц,— им не было сравнения. Крылья расправились и в солнечном свете казались прозрачными. Он смотрел на них, не отрывая взгляда. Крылья были прекрасны, как сама девушка. В этот момент она повернула голову. Её взгляд был прямым и спокойным. Саня обнаружил присутствие одновременно двух женщин в одном облике. Одной из них была, без сомнения, Майя, другая ему была незнакома, у её лица очень красивые восточные черты. Два облика составляли одно целое. Саня понял: перед ним Шамирамат. И тут же новое открылось для него, и это новое его ошеломило. Он вдруг со всей отчётливостью осознал, что знает многих из живущих здесь. Как если бы все они были ему близкими родственниками, друзьями или соседями, с которыми он жил в одном подъезде. Про каждого из них он мог рассказать целую историю со всеми маленькими и большими человеческими трагедиями и радостями. Картина мира, в котором он присутствовал, была настолько полной и правдоподобной, что у него не было даже доли сомнения, что всё, что он сейчас видит,— реально существующий мир. Ещё мгновение — и на его глазах Шамирамат взметнулась ввысь и пропала.

Саня проснулся от дребезжания будильника и обнаружил себя лежащим на животе. Он поднялся и потянулся. Он чувствовал себя прекрасно выспавшимся и полным сил, и поймал себя на мысли, что ровным счётом ничего не забыл. В его голове осталось и то открытие, которое озарило его в невероятном сне. А главное, Саня был уверен, что никто в целом мире не знал про Шамирамат больше, чем знал теперь он.

Его довольный взгляд скользнул по зашторенному окну, и вдруг онкак ошпаренный рванул с места и резко раскрыл оконные шторы. На его лице отразился кататонический ступор. Понедельников уставился на цветочный горшок. Очевидное — невероятное! Он видел несколько обглоданных стеблей, и это всё, что осталось от хозяйского цветка. Внутри горшка было пусто.
— Ой-ё! Куда же ты делся? — процедил Саня сквозь зубы и, огорошенный, стал рыскать по комнате, ища реликвию, но древней саранчи нигде не было.
И в это же время до его ушей дошла отборная брань из тёткиной комнаты. Зинаида Васильевна, не стеснялась в выражениях, крыла по матери неведомого обидчика. Из её специфической лексики Саня услышал несколько ключевых слов: «цветок-деточка», «погубила», «гадость». Вне всяких сомнений, «гадостью» нарекалась именно та вещь, что так старательно он искал в своей комнате. Медлить было нельзя. Если артефакт сейчас там, то тётка могла пойти на самые крайние меры. В его голове во всех подробностях сложилась картина, как жилистая рука старой следовательши, не церемонясь, приводит приговор в исполнение. И вот уже в распахнутое окно летит окаменевшее насекомое.

«Я пропал!»— на этой мысли он решился на отчаянное: Саня постучался в тёткину дверь и, не дождавшись разрешения, вошёл.
Увидев Саню, Зинаида Васильевна быстро запахнула халат, наскоро приведя себя в порядок.
— Чего надо? — её обиженный голос прозвучал мелодией затихающей бури.
— Я подумал, может, случилось чего? — прикинулся Саня и уставился на измазанный землёй подоконник.
— Случилось!
Вероятно, в поисках эмоционального равновесия, тётка, наконец, взяла со стула зажигалку и папиросы и смачно закурила.
— Это всё Лёнька. Я знаю... одноклассничек, блин... — взяв неверный след, Зинаида Васильевна прошлась по какому-то Лёньке, очевидно, для этой женщины являвшемуся источником несчастий.
— Какой Лёнька? Кто такой? — вопрос Понедельникова был больше риторическим, нежели имеющим какой-либо смысл.
— Да Мячин. Он меня всю жизнь донимал. Жених беззубый. Закинул в окно какую-то гадость, она мне два цветка пожрала. Одного горшка вообще не вижу. Вон, погляди, что наделал.
— А где эта штука?
— Какая?
— Ну та, что вы гадостью назвали.
— Да в окно вышвырнула. Дрянь такую...
Услышав это, Саня тут же выбежал из комнаты и уже скоро стоял внизу. Прямо под тёткиным окном он развернул целую поисковую операцию, границы которой укладывались в территорию прилегающего к дому маленького дворика. Подтвердился его самый мрачный сценарий:древнего артефакта нигде не было. Саня отчаялся. Отряхивая грязные колени, он снова увидел Зинаиду Васильевну. Та выглядывала из окна третьего этажа и выглядела довольной.
— Нашёл?
— Нет.
— Поднимайся.
Саня вернулся в тёткину комнату. До приезда Седого оставалось пятнадцать минут.
— Рассказывай и не ври,— с ходу потребовала Зинаида Васильевна.
Саня сделал глубокий вздох, понимая, в какую историю вляпался. И, не имея представления, как ему теперь из всего этого выбираться, решился вновь открыться тётке. Он вкратце и очень лаконично рассказал ей всё, что случилось с ним в последние два дня, а главное, в эту ночь. И в конце лишь добавил:
— У меня осталось три минуты, чтобы вернуть эту вещь. Потом меня, возможно, убьют.
Зинаида Васильевна участливо посмотрела на несчастного, чуть выпятила вперёд губу, покачала головой. Выражение её лица стало каким-то пресным, а её эмоции неискренними, одним словом, формальными. Саня тут же пожалел, что открылся ей. Тем временем тётка, очевидно, решив, что с него достаточно, молча достала из-под половой тряпки окаменевшего кузнечика и брезгливо, словно тот был не саранчой, а дохлым гигантским тараканом, бросила этого губителя посевов в руки Александра.
— Это как же... Фу!— глубокий и резкий выдох означал только одно: с Саниной души скатился громадный камень.
— Вижу, вещь-то хоть и гадость, но старинная... Дура я, что ли, выбрасывать такое?
Саня обмяк, заулыбался и был готов продолжить разговор, но тётка указала на ходики, отстукивающие время,— часы показали девять,— и резко оборвала:
— Время.

Саня сбежал по ступенькам вниз, Седой был уже на месте.
— Ну и как всё прошло? — принимая кожаный свёрток из его рук, поинтересовался тот.
— Всё хорошо.
— Видел сны?
Саня покачал головой, а затем не выдержал:
— Не ожидал, что ваша вещица на такие фортели способна... В голове не укладывается, как такое вообще возможно!
— Что именно?
— Как вы мне и сказали, саранчу я положил на ночь в цветочный горшок, так она весь куст сожрала, а затем каким-то образом оказалась в соседней комнате и пожрала цветы и там.
— Ну вы, Александр, загнули... Вам только сказки писать,— Седой похлопал Понедельникова по плечу. — Вещь старинная, загадочная, не спорю, но чтобы такие фокусы камень выделывал... Это фантастика.
Либо Седой потерял интерес к продолжению разговора,либо просто спешил куда-то, но только, не попрощавшись, сел в свою машину и нажал на газ.

Все объяснения с Зинаидой Васильевной Саня решил оставить на потом, на вечер, а теперь спешил заняться своей работой над панно. И начал её с самого начала.
Так прошёл день. Уставший, но довольный, он вернулся в съёмное жильё. И первым делом отправился на кухню, где в это позднее время всё ещё хлопотала Зинаида Васильевна. По обыкновению, она была немногословной. И на Санин порыв объясниться за погубленные цветы и незаконное проникновение в её комнату последовала её привычная конкретика:
— Мой руки и приходи ужинать.
Разговор продолжился, когда перед Саней оказалась тарелка с супчиком.
— Так тебе и надо. Будешь знать, как воровать мою герань,— затем её голос приобрёл нотки трогательной мягкости, и Саня услышал вот это: — Ты хоть понимаешь, сколько я сил вложила в эти цветки? Заботилась. Водою их поила, протирала листик за листиком. То мошки заведутся, то солнца мало... Они же как деточки мои...
Саня не смел поднять глаз.
— Ты удивляешься, как могло статься, что эта вещица оказалась в моей комнате ночью... — продолжила размышлять бывшая следователь. — Так я тебе скажу: вернее всего, это твоих рук дело,— Саня поднял бесстыжие глаза, в полном несогласии с прозвучавшими в его адрес обвинениями. — Правда, я сомневаюсь, что ты в этом отдавал себе отчёт.
— Это как? — возмутился Саня.
— Да так. На этой старинной штуке, скорее всего, был какой-то порошок или ещё что... чем-то она была обработана. Человек берёт её в руки, затем засыпает, потом поднимается и, как лунатик, вытворяет что попало, и всё для того, чтобы он сам поверил в мистику, понимаешь?
— Нет, я точно спал, — возразил парень, — не может быть...
— Я хотела эту гадость показать бывшим коллегам-химикам, сразу смекнула, в чём дело. Да тебя пожалела.
Любые возражения в адрес сказанного этой закалённой временем женщине Понедельникову казались делом безнадёжным. Его карта была бита, поэтому Саня решил попросту молчать.
— Ну и что думаете предпринимать, Александр? — потревожила его задумчивость Зинаида Васильевна, не позволив ему окончательно замкнуться в себе.
— Прежде чем вы меня прогоните, я хотел бы иметь возможность всё поправить. Завтра иду покупать герань. Самую лучшую в самых красивых горшках.
— Вот это правильно. На центральном рынке бери, там есть хороший магазинчик. Я тебе на листик напишу, какие цветы купить, названия их укажу, что-то мне надоела герань. И купи в точности, как напишу, а то сунут что попало, знаю я их...
Тётка, явно довольная таким раскладом, посмотрела на него и, улыбнувшись, подмигнула:
— А в остальном всякое бывает. Рисуй, живи, я тебя не гоню.