8. Ямишкин Сережка

Глава повести "Под крылом Черного Ворона"

Под одеждой все мокро и противно пахнет кислым и вонючим потом. Сейчас бы расстегнуться и в озеро по самую шею залезть, и отмокать с полчаса. Как назло и ветерка нет. Михаил смотрит на вершины сосен, поделивших небо на маленькие прямоугольные фрагментики. А Чиж тоже нервничает, что-то суетится около рюкзаков, резко осматривается по сторонам, словно чего-то боится. Видно, все-таки черные археологи - это его выдумка, скорее всего, кто-то из егерей за нами шел, а я ему нужен, чтобы прикрыться моим положением. Что-то не о том думаю. Ну, какое у меня положение? Ну, собкор окружной газеты. Ну, хорошо знаком с губернатором, как и с некоторыми мэрами. Это для него и есть козырь? И зачем, спрашивается? Егерю даже лучше схватить такого, как я, за руку. Я Чижу об этом уже десятый раз говорил. Он понял или нет, вот, в чем вопрос.

«Чиж залез в мой рюкзак, что он там ищет? Перерыл в нем все. Ну, паря, ладно, буду делать вид, что за ним не слежу. Может, сейчас и разберемся, чего так разволновался Вовка. Ага, теперь  в своем рюкзаке роется. Что-то потерял. Что?»

- Володя, а где же Агириш, Югорск, Советский?

- Не понял? - оторвался тот от своего рюкзака.

- Ну, в какой стороне этот поселок, города находятся?

- А-а, - протянул Чиж и смущенно смотрит по сторонам. – Не знаю.

- Ты и не знаешь?

- Сам смотри! – и, достав из кармана компас, бросил его Михаилу.
Вот это да, стрелка, как белка в колесе, бегает по кругу циферблата. Что же получается, здесь нарушено магнитное поле?

- А ты хоть знаешь, куда идешь?

Чиж вопросительно смотрит на Михаила:

- Конечно.

- Куда?

- К шаману.

- К кому? К какому шаману?

- Оладь ему в душу, - взмахнул он рукой, словно отгоняя от себя какую-то надоедливую муху. – К Ямишкину.

- А зачем? Что там, вернее, кто там будет, Витька Воробьев?
У Чижа зачесались пальцы. Трет их о кусок старого дерева, остатки которого рассыпаются под его рукой.

- Миша, ты все поймешь и разъяснишь то, что мы здесь видим.

- Не понял, - удивился Михаил и приподнялся с земли.
Чиж приложил ладони к груди и улыбка, которая всегда живет на его лице, исчезла.

- Витьку бы ты не послушал, у нас не было другого способа тебя привести сюда. Ты журналист все-таки и экстрасенс.

- Да что ты говоришь? – вскрикнул Михаил.

- Поздно, мы в ворота этого мира уже вошли.

- Вот как? Это что же получается, мы сейчас с тобою видели одного и того же шамана?

Чиж успокоился и смотрит уже не вопросительно на Михаила, а с каким-то согласием, мол, да, мы с тобою видели одно и то же.

- Ручей там, - Чиж, словно прочитав мысли Михаила, до начала этого разговора бродившие в его голове, сказал, махнув рукой в сторону. – Там, яма заполненная водою, оладь…, омут там, она – вода, чистая…

Михаил привстал и прошел вперед за растущие ели. О-о, да за ними небольшой спуск. Остановился, прислушивается, ничего не слышно. Сделал еще несколько шагов вперед и чуть не кувыркнулся в темную воду с небольшого обрывчика, край которого плотно зарос травой багульника и голубики. Опустил в нее руку, а она и не холодная.
Скинув с себя куртку, футболку, встал на колени и, как мог пониже наклонился к ней, чтобы зачерпнуть ладонью воды. А она прозрачная, и на вкус не противная. Умылся, плеснул водой на шею, на спину.

Сел на землю и только сейчас понял, чего не хватает – это жужжания комаров и мелькания мошки перед глазами. Хотя на траве их много. Вон комар сидит на листике голубики и своим хоботком, проткнув его, пьет ее сок. Интересно получается. Стянув с себя кроссовки, штаны, опустил ногу в воду. Она прохладная, приятная по ощущению, словно зовет его к себе. А почему бы и нет. Опустил вторую ногу в воду, опершись на руки опустился ниже. Глубина в ручье по пояс.

- О-о-о, какой кайф! - неожиданно выкрикнул Михаил и всем телом погрузился в воду. Она обняла его прохладой и начала мягкими потоками смывать с кожи грязь, пот…

Единственное неудобство, дно ручья из мягкого ила, глубоко втягивающего в себя ноги, и вытаскивать их нелегко.

- Только будь осторожен, - окликнул Михаила Чиж, местами коряги торчат, могут и тело проткнуть.

- Спасибо, - Михаил поблагодарил своего проводника. – Можно я одежду постираю?

- Можно.

- Когда служил в Афганистане, в нашем модуле летом всегда было невыносимо жарко. Ночью встаешь весь в поту, подушку с простынею хоть выжимай. Бежишь к бачку с водой, а там уже очередь к нему, опускаешь в него простынь, выжимаешь и назад, укутываешься и тут же проваливаешься в сон. И так несколько раз за ночь.

- А там, где я служил, было всегда холодно. Это на Новой земле.

- Володя, а вчера мне снилось, что здесь зима и огромное стадо оленей люди ведут по лесной дороге. Это сон?

Чиж посмотрел на плавающего товарища, покачал головой и ушел куда-то.
Тяжелую выстиранную куртку не «хотела» держать на себе ни одна еловая ветка, только сгорбленная от болезней или старости березка, немножко накренившись, потрескивая от обиды, согласилась. От ткани пошел еле заметный пар, и то его видно только, когда смотришь на темные оконца от еловых мшистых веток. И хоть бы один комар на тебя сел. Интересный здесь мир, необычный.

Запах легкого дыма с запахом печенного мяса начал щекотать нос, вызывая слюнки под языком. Неужели Чиж дичь добыл? Выстрелов, вроде, не слышал. И точно, у костра лежат две очищенные птичьи тушки, размером с голубя. Это рябчики. Михаил сам разгадал эту загадку, увидев у рюкзака их серые перья с кожицей.

- Присаживайся, - Чиж показал на лежащее рядом с ним бревно. – Это ночью, когда шамана увидел, проснулся и боюсь снова уснуть. Прошелся, луна круглая, смотрю на нее, а там на ветке рябины два эти красавца спят. Петушки, ну и потихонечку взял их.

И Михаил верил каждому слову Володи. Человек удивительный, иногда думалось, что лес - это его мать и отец. С ним в лесу даже зимой с голоду не умрешь, всегда еду достанет, как и сейчас, без ружья.

Вода в котелке быстро закипела, к рябчику Володя добавил гречки, вместо картофеля нарубал морковину, принесенную Михаилом, и несколько грибов красноголовиков. Удивительно, сколько шли сюда, а Михаилу не один гриб – ни подосиновик, ни подберезовик, даже гнилая поганка на глаз не попались. А Чиж их нашел.

Кушали шулюм, обжигаясь, хотя никто никого не торопил. Как ни хотелось, но Михаил не торопил Владимира с расспросами, знал, что всему нужно свое время.
Что-то шумнуло за елками, приблизительно в том месте, где недавно купался Михаил. Чиж это тоже услышал и поднял вверх указательный палец, мол, замри. Отставил в сторону консервную банку, из которой кушал свой суп, и на носках пошел к елкам. Поднял ветку,  повернулся к Михаилу, подняв вверх большой палец.

- Что там?

- Заяц попался, с голоду не помрем, - и его широкая улыбка с желтыми с прорехами зубами была в данный момент очень красивой.
Да, что говорить, Чиж, дитя леса, из ничего может придумать капкан и поймать дичь.

А капкан был до неожиданности прост. Гибкая ветка ольхи, очищенная от листвы, была опущена к земле и придавлена небольшим гнилым бревном. Из ее конца была сделана удавка. Вот и все.  У капкана положил фольгу от сигарет или шоколада.

- Любопытный, что говорить, - снимая с ветки барахтающегося, подвешенного за ногу зайца, сказал Чиж. – Я его еще приметил, когда ты купался. Сидит в метрах двадцати от нас, ничего не боится. Ну, вот и попался.

- Мой отец также хитрил с ними, - вспомнилось Михаилу. – На поле подвесит на какую-нибудь колючку фольгу из-под сигарет. Минут через двадцать-тридцать обязательно к ней один-два русака подбегут. Терпение только было бы.

- Зайцы любопытные, - смеется Чиж.

Покушали, вроде, сытно, а через полтора – два часа снова почувствовался голод. И тянет – тянет, и глаза уже сами по себе отстают от пяток быстро идущего по лесу Чижа и начинают выискивать грибы. Но они же, где-то есть? Вовка же их нашел.
С разбегу Михаил налетел на него, а тот стоит, как вкопанный, даже не дернулся от его неожиданного тарана.
А впереди что? Михаил встал сбоку Чижа и всматривается. О-о, да здесь же огромная низина и края её не видно. А, может, его и вовсе нет. Ничего себе ямка, Михаил аж рот открыл от удивления.
- Мы туда пойдем, - указал пальцем влево Чиж. – Это ворота в то место.
- Не понял, Володя, о чем ты говоришь?
- Осталось совсем немного, Миша. Наберись терпения. Такое увидишь, не поверишь.

- А что я увижу? НЛО? Инопланетян? Или великанов?

- И это тоже, может, только давай перекусим сейчас, а то долго идти будем, ну не голодными же, виски начнет давить.

- Думаешь?

- Знаю! Твое повышенное давление здесь упадет до плинтуса.
Михаил смотрит на сотовый телефон и в очередной раз удивляется – прошли, вроде бы, с того места, где спали, часа два-три, не больше. А на часах уже половина третьего. Пять с половиной часов, выходит, шли. Бывает же?

- Чтобы мое давление упало, как ты говоришь, до плинтуса, мне нужно замерзнуть. И чтобы погода была не солнечная, и все время должен идти мелкий дождь. А после такой прогулки, Володя, у меня давление за сто шестьдесят зашкаливает, а температура тела – все сорок.

Аппетита не было, жевал бутерброд с нарезанными тонкими ломтиками заячьего мяса. Зайчатина была резиновой и без привкуса. Если бы не была горячей и не пропахла бы дымом, Михаил навряд ли бы согласился её есть. А вот у Вовки был аппетит, ел жадно.

- Не смотри на меня так, когда нервничаю, голоден, - проворчал Чиж.

- Бывает, - вздохнул Михаил. – А почему нервничаешь?

- В моем рюкзаке была шкура медвежонка.

- Не понял?

- А что тут понимать? Прямо в рюкзаке завернута шкура с головы медвежонка. С того самого, у которого мать медведица, о которой я тебе рассказывал. Мы её рев недалеко от лабаза слышали, помнишь?

- А как она могла у тебя в рюкзаке оказаться?

- Когда спали, скорее всего, или когда круг по тому болоту делали, если ты был внимательным, я шел без рюкзака, он был спрятан под лабазом. Так что мы у тех ребят здесь, как на тарелочке с желтой каемочкой, оладь им в душу. Сегодня ночью сон был вещим, приснился шаман, говорил, что у меня шкура медвежонка, его мама со мной рассчитается за малыша.

Рассказ Чижа никак не укладывался в сознании Михаила.

«Ну как такое могло быть, как? Врать ему про шкуру незачем, как и то, что он не трогал медвежью семью. Хотя, он же рассказывал, что хочет спугнуть медведей с того места, где Воробьев со своими археологами будет проводить раскопки. Нет уж, лучше помолчу, нужно время, пусть воду фильтрует, а то так намутил. Посмотрим».
А низина была вся в тумане.

«В тумане? Погоди, погоди, еще минуту назад воздух в ней словно промытым был, прозрачным, как прозрачное оконное стекло, с хорошей четкостью просматривались в низине все деревья, - Михаил протер глаза, всматриваясь в горизонт и ниже. - Деревья? Да, да, кажется деревья. Не болото, а деревья. Почему не болото? Значит, уровень воды здесь еще ниже».

Дымок, тянущийся от костра, уперся в потолок неба, как вчера, словно они с Чижом находятся в сосуде. А почему в сосуде? Ветра нет, дым поднимается ровно. А над низиной туман простыл. Зато воздух напоминает воду, чистую и прозрачную. Ее поверхность начинает качаться, как в ведре, когда его несешь. С севера на юг, с запада на восток. Знать бы еще, где восток, запад, юг.

- Красиво? – наблюдая за Михаилом, спросил Чиж. – Не бойся, это обычное природное явление, - широко улыбается, - это встретились холодный и теплый воздух.

- Никогда такого не видел.

- Я думаю, Миша, нам нужно просто идти туда, куда собрались, хватит петлять. От медведицы нам не уйти, если она решит расплатиться со мной, то это сделает. Без собаки я здесь, вот в чем беда, они меня там ждут, в вольере, так что нужно поторопиться. И ты будь готов на всякий случай, если что, пали в нее. Только не жди, когда  медведица приблизится, и на всякий случай еще два патрона в руке держи, как я.

- Да, да, хорошо…

Трава на спуске была сырой…

- 2 –

Михаилу повезло, ехал, как на салазках, быстро, пару раз удалось уклониться от деревьев, стоявших впереди, и то за счет того, что хватался за еловые ветви деревьев-исполинов, тормозил пятками, вскакивая на ноги, но песок не удерживал их. А как только пытался остановиться, упираясь ногами в землю, мох, немножко поднимаясь, то сразу же терял равновесие и заново падая на спину, катился вниз. И, пожалуй, если бы не речка впереди, то неизвестно, удалось бы ему остаться живым в этом полете и не израненным. На той стороне речки, в метрах пяти от берега, торчали огромные коряжины, которые и могли стать последним пристанищем катящегося с горы Михаила.

Речка была глубокой, Филиппов, падая в нее с большой скоростью, ногами до дна не достал. Вода тут же охладила его тело, а вместе с ним и испуг. Хватаясь за ветки ольхи, Михаил вылез на берег и, раскрыв рот, смотрел вверх, ожидая такого же ската Чижа. Прислушивался внимательнее и внимательнее к каждому звуку, но кроме пения птиц, отдаленного эха от стука по дереву дятла, другого ничего не слышал. Значит, Чиж был готов к такому спуску.

Повесив на сук ружье, Михаил с трудом стянув со спины рюкзак, снял кроссовки, штаны, а вот куртку не решился. Мошка только и ждала, когда человек разденется, облепила его ноги, начиная пожирать кожу. Удары мокрыми штанами по ногам, ничего не давали. Туман из мошки, поднятой с травы, тут же облеплял все открытую кожу на ногах. И, поняв свое бессилие перед ордой мелких букашек, Михаил, скинув куртку, прыгнул в воду.

Ноги от холодной воды начинали неметь, зубы - отбивать чечетку. И, поняв, что если сейчас не вылезти на берег, то можно от судороги, которая вот-вот начнется, утонуть, Михаил ухватился за корневище какого-то дерева, торчащего из земли, попытался залезть наверх, но его тут же остановил голос Чижа:

- Плыви к тому берегу, по корягам будет легче тебе вылезти.

- О, Боже, - простонал Михаил, и, оттолкнувшись руками от берега, поплыл к корягам и по их скользким корневищам вылез из воды.

 Чиж перебросил на ту сторону свой рюкзак, потом - его, взяв ружье Михаила, стал переходить по дереву-мостику через речку-ручей.

- Ну, ты даешь! – воскликнул он. – Не ушибся? Ну, ты даешь, думал все, тебя хоронить здесь буду…

Но Михаилу сейчас было не до шуток Чижа. Голые ноги заново начала облеплять мошка с комарами, и он только и делал, что сгонял ее со своего тела, раздавливая насекомых руками, и размазывая их по ногам. 

Чиж протянул ему пакет с другими штанами, и пока Михаил их доставал, смазал его ноги какой-то мазью, которая тут же начала печь кожу, попадая в места укусов комаров и мошки.

- Это мазь «Индовазин», потерпи, она быстро снимет боль и залечивает.

 И действительно, через несколько минут чесотка стала проходить.
Быстро переодевшись в другую одежду, Михаил стал нагонять Чижа. Что было удивительно, он шел по лесной тропке, вытоптанной в траве не до земли, а до мха – где зеленого, где белого.

- Это звериная тропа, - сказал Чиж. – Миша, дорога у нас ещё длинная, потерпи, если кроссовки будут ноги натирать, то лучше тогда остановимся сразу, понял? – и, не сбавляя ходу, полуобернулся к Михаилу.

- Да, да, - согласился Филиппов, - но я надел вместо кроссовок галоши.

- Точно? – удивился ту же остановившийся Владимир, и, осмотрев новую обувь Михаила, удивился. – А кроссовки?

- Сзади привязаны.

- Ну, даешь! Молодец, - и резко развернувшись, пошел дальше.
После какого-то времени на душе Михаила распогодилось, привычно болтающийся на спине Чижа рюкзак стал надоедать его глазам, как и каблуки сапог. К темпу, взятому Чижом, Михаил привык, и поэтому теперь у него появилось желание смотреть по сторонам, вверх.

Удивительно, когда он сверху смотрел в эту впадину, деревья, растущие в ней, казались маленькими, а когда оказался рядом с ними, они превратились в исполинов. К счастью, чем дальше они удалялись от ручья, воздух становился прохладнее и прохладнее, из-за чего мошка с комарами перестали на них нападать своими ордами и допекать.

Чиж резко остановился и поднял руку. Михаил замер, и тоже стал внимательно прислушиваться к звукам и всматриваться в лес. Деревья росли здесь не плотно, в радиусе двух-трех метров друг от друга,  поэтому дальше шагов сорока-пятидесяти ничего толком и не рассмотришь. Вовка, заметив напряжение Михаила, негромко щелкнул большим и средним пальцами, привлекая к себе его внимание, и ткнул указательным пальцем вверх. На вершине толстого кедра притаилась рысь. Она внимательно следила за каждым движением путников.

- Тс-с-с, идем, - прошептал Чиж, и, ускоряя ход, пошел дальше.
И опять начинается марш-бросок. После небольшого отдыха идти легко, и уже не обращаешь внимания на глубокий мох, который старается затянуть тебя в себя и «проглотить». Но ты не мышь и ни белка, вот они бы точно утопли в этом мягком ковре по самые макушки. Думая об этом, начинаешь улыбаться, забывая на минуту-другую об испытаниях, с которыми придется в скором  времени все чаще и чаще встречаться. И к ним ты уже готов, потому что их ждешь.

Именно так и будет, это чувствует Михаил с каждым шагом. А лес здесь действительно необычный, деревья в низине высотой не меньше двадцати метров, их стволы широкие, в два-три обхвата, и трава в открытых местах, на полянах, по два метра в высоту, в нее буквально, приходится врубаться, как шахтеру в скальную стену.

И вот, наконец, Чиж остановился. Видно нервничает, то по сторонам смотрит, то на часы поглядывает и матерится, наверное, про себя. Почему?

«О-о, да мы уже вышли из лесу! – ахнул про себя Михаил. - Впереди – низина. Низина? Как так, мы же и так уже находимся в низине», - и Филиппов с удивлением смотрит на Владимира.

- Что-то все не так, оладь ему в нос, - сел на бревно рядом с Михаилом Чиж. – Миша, кто-то меня за нос водит, путает, оладь ему…

- Как это понять? – удивился Михаил. – Леший, что ли?

- Шаман.

- (?)

- Шаман да, да, шаман, оладь ем-му, - и резко замолчал, словно, опасаясь, что тот, на кого он ругается, его сейчас слушает. - Я уже пять раз сюда ходил, с закрытыми глазами дорогу узнаю, а нет, там, в низине, где ты в реку скатился, обрыв оказался. А там должен быть пологий спуск.

- Володя…

- Не перебивай, - замахал руками Чиж, и, скинув с себя кепку, подставил солнцу свою лысину. – Правильно шел туда, пра-виль-но, понимаешь? Ну, ол-ла…,- и тут же резко прервал себя. - У меня метки всюду поставлены, которые только я знаю. И на спуске они были, и вдруг – обрыв. И сюда по трем меткам пришел, тут должен кедр стоять, тыща лет ему, не меньше. А нет его.

Михаил вышел поближе к спуску, и, обернувшись к нему спиной, стал внимательно осматривать деревья, растущие по краю обрыва. А каждая сосна – громадина, великанша, и ни одного кедра рядом.

- Так что же делать нам, а? – спросил у кого-то Чиж. – Давай так,  сейчас два часа дня, ты, Миша, туда пойдешь, а я в другую сторону. Если увидишь кедр, у него ствол расколотый пополам, вот такой вот, - и Володя, сложив две ладони, раскрыл их. – Тогда быстрее сюда, и жди меня. Да, пятнадцать минут иди туда, нет – двадцать, и – назад. Хорошо?

Михаил, раскрыв ружье, вытащил патроны и заглянул в стволы – чистые.

- Володя, что лучше зарядить?

- А? – остановился Чиж. – А-а, эти, нулевку на всякий случай. И, стой, стой, - Чиж скинул с себя куртку, вывернул ее, и заново надел на себя.

- Ты чё, в лешего что ли веришь? – прыснул Михаил.

- А-а, оладь ему… - и махнув рукой пошел дальше.
Михаил выворачивать одежду не стал, и, проводив глазами Чижа, сплюнув, развернулся и… замер.

- Эй, оладь, ты куда смотрел? - закричал он Чижу и никак не мог удержаться от смеха. А что и говорить, они-то и стояли под самым этим деревом и не видели его. Бывает же?

Чиж, упираясь о суки, залез к расщелине и вытащил из нее кулек. В нем – карта.

 Скопирована она была с цветного оригинала, это Михаил понял сразу, так как цвета различных рисунков были то очень контрастными, то – серыми или еле-еле видными.

- Вот здесь мы сейчас, - ткнул пальцем в середину листа Чиж. И, посмотрев на Михаила, цыкнул языком, - не-ет, это точно шаман меня за нос начал водить.

- Почему так решил?

- Ну, скажи, Миша, ну как это может двум разным людям присниться один и тот же сон. И, более того, - вытерев пот со своей лысины, продолжил Чиж, - он совпал с тем, что говорил шаман.

- Это шкура медвежонка, что ли?

- Вот и я об этом, - прикусив губу, закивал головой Чиж.

- А шамана-то ты этого видел, или откуда знаешь, что он здесь?

- А-а, - и Чиж, взглянув на Филиппова, за него, испуганно начал отползать.

- Что с тобой? – удивился Михаил, и, глянув за спину, тут же отскочил назад.

- 3 –

Медведь поднялся на задние лапы, начал громко принюхиваться. Уперся на кедр и начал своими огромными лапами царапать его кору, кроша её когтями на мелкие куски. Толчок сзади, сделанный Чижом, поторопил Михаила отступать назад. Громкий рёв слева был таким же неожиданным, как и шаг – в никуда.

…Филиппов пришел в себя от боли в левом плече, и при этом никак не мог понять, где находится. Вывернутая левая рука держалась вверху за что-то твердое, сидел на чем-то в очень неудобной позе, ладонь правой руки, дрожала, держась за какую-то ветку перед его лицом. А, когда потянулся и глянул под ноги, задрожал. Под кроной сосны, на которой сидел Михаил, была пропасть. Шишка, сорвавшаяся с ветки, улетела вниз и исчезла.

К счастью, ветка, на которой он сидел, была толстой, а вот вторая, на которую опирался локтем правой руки, раскачивалась. Испуг приходил постепенно, вместе с ощущением, что находится в очень опасном для своей жизни положении – на дереве, растущем над обрывом, скрываемом ветками деревьев. Ладно, была бы это береза с тягучими, резиновыми ветками, на которых можно раскачиваться, как на качелях. А вот сосна - это другой разговор: хрупкая. Треснет, и в то же мгновение полетишь вверх тормашками вниз.

Осознавая это Михаил еще раз внимательнее осмотрелся, и потихонечку попытался пролезть ближе к стволу дерева, но тут же почувствовал, что что-то его не пускало. А-а, это рюкзак, но чтобы снять его с себя, нужно, в первую очередь, снять ружье, которое висит на шее. Усевшись на ветке поудобнее, Филиппов попытался это сделать. Получилось, и ружье подвесил на соседнюю ветку, плотно упирающуюся ему в плечо.

Дрожь не отпускала руки, ноги стали затекать, и, пытаясь хоть как-то снять с них напряжение, Михаил передвинулся, заняв более удобное положение, и тут же раздался хруст сверху. Это был падающий Чиж, ломающий своим весом верхние ветки, хватаясь за нижние. Он повис напротив Филиппова.

- Здравствуй! – лицо Владимира было в крови.

- Только не шевелись! – прошептал Михаил, - я сейчас к стволу передвинусь и полезу вниз, а ты за мной, только не сейчас. – Но не удержался и, схватившись обеими руками за свое ружье, висящее рядом, почувствовал, что теряет равновесие, и… повис вниз головой. Ружье полетело куда-то вниз, а руки Михаила ухватившись за другую ветку, толстую, никак не могли удержаться на ней, мешал им тяжелый рюкзак. Пропустив сползающий по руке ремень рюкзака, освободился от него, потом – со второй руки и проследил за ним, прыгающим с ветки на ветку, как огромный спущенный мяч. К счастью, он не зацепился своими лямками ни за одну из веток и канул из его зрения.

Освободившись от ружья и рюкзака, Михаил тут же попытался подтянуться за счет своего пресса, и получилось. Потихонечку переполз к стволу дерева и, крепко обхватив его руками и ногами, стал спускаться. Сколько это длилось, трудно сказать, но – произошло. Лес вокруг был таким же беломошным сосновым бором, светлым. Михаил еле успел сделать шаг назад, пропуская быстро спускающегося вниз Чижа.

- Фу-у-у! – воскликнул тот, встав на ноги, но, тут же не удержавшись, упал на спину. – Фу-у-у, прав был Витька, оладь ему на завтрак, что ты счастливый мужик. Блин, второй раз сегодня можно было убиться, а – живы. Ну, оладь…!

- Ты посмотри на свое лицо, - буркнул в ответ Михаил.

- А царапина, мелочь, оладь ей в жилу. Если бы не самка, нас бы тот мишка порвал сразу на куски. Тебя бы оставил на ужин, а меня сразу глотнул. Ну, и здоровяка, же он, а! Еще ни разу такого не встречал, - пищал одухотворенный Чиж. – У них же сейчас гулянка, понимаешь?

- У медведей?

- Ха, а у кого ещё? Я ему о медведе, а он, оладь…

- Да ладно, - отмахнулся Михаил и лег на мох рядом с Владимиром.

- Я так и не понял, как оказался здесь.

- Тю ты, - усмехнулся Вовка, - посмотри наверх. Что видишь? Во-от, кроны сосновые, а там? – и махнул куда-то за себя.

Михаил развернулся и цокнул языком:

- Скала?

- Она самая. Метров на тридцать вверх идет.

- Каменная?

- Нет, соломенная, - усмехнулся Чиж. – Мы сейчас с тобой опустились на миллион лет вниз, представляешь? Это Витька так говорит. А он ученый, а я ему верю.

- А динозавры?

- Ха, нашел, чем меня пугать. Да это всего лишь трещина километра на три в ширину.

- Чё-чё.

- Через плечо! Всё, Миша, теперь бегом вперед, а то вдруг у нее течки нет, оладь ей…

- И спустится сюда?

- Здесь скальная порода, чего ей не спуститься. Понимаешь? Я не знаю, что у нее в мозгах, но то, что от нас вовсю идет дух от ее медвежонка, это точно. А какие у тебя другие могут быть предложения? А? – Владимир с какой-то жестокостью посмотрел на Филиппова. – Так что, дождаться ее и убить? Это ее мир, понимаешь? – и, резко развернувшись к нему спиной, пошел. – Догоняй!

- Так ты же…

Что-то сильно треснуло наверху, еще раз, и еще. Неужели медведица…? Михаил только и успел схватить ружье с рюкзаком, и набегу, натягивая всё это на себя, побежал за Чижом.

Три километра? За сколько же они их прошли? Этот вопрос, возникший как-то неожиданно, не вязался с теми, которые все больше и больше сейчас донимали Михаила. Во-первых, как могла оказаться часть шкуры убитого не ими медвежонка в рюкзаке Чижа? Как? Во-первых, нет, во-вторых, да, хоть в десятых, а как могла эта шкура…

У-ух. Хватаясь за корень-канат какого-то дерева, ползущий вверх по камням, поросшим мхом, Михаил еле-еле успевал за Чижом. Ему даже пятидесяти не дашь, а уж что там говорить тогда о его шестидесяти пяти годах. Как соболь или горностай, Вовка легок в движении, быстр, даже одышки не слышно.

- Скорее, скорее! – рычал тот.

И все. Михаил упал лицом на мох, сил двигаться дальше у него уже просто не было.

- Вова, все, дай мне минуту!

Сколько она шла, эта минута, трудно сказать. Михаил и сейчас не мог понять, как это он не заметил того, что продолжает идти за огромным рюкзаком Чижа. Хм, у него даже шнурок, стягивающий карман, такой же красный, как на рюкзаке у Михаила. Стой, стой… И только сейчас Филиппов понял, что Чиж несет его рюкзак на себе. А ружьё? Нет, вот же оно, висит на его шее, и он уперся руками в него. Ну и хорошо.

- Вова.

- Скоро уже, потерпи, - не сбавляя хода, ответил Чиж.
Под ногами тот же ягель, вокруг - сосны высоченные. А вот уже и травка пошла с багульником, папоротником, хвощом. Чаще стали встречаться лиственница с елью, береза.

Михаил так и бежит за Чижом, а тот неожиданно обо что-то споткнулся или оступился, остановился и что-то под ногами рассматривает.

- Что нашел? – увидев поднятый Чижом палец вверх, шепотом спросил Филиппов.

А тот тыкает во что-то в зеленой траве и шепчет:

- Здесь он.

- Кто?

А Чиж вместо ответа показывает на несколько сломанных мухоморов. Прошел немножко вперед и снова тыкает пальцем в растрескавшуюся ярко-красную шляпку, усыпанную мелкими белыми точками.

Михаил дернул за плечо Владимира:

- Объясни.

- Шаман здесь.

- Какой?

Но тот не ответил, а осматриваясь по сторонам, пошел дальше.

Ноги вязнут в сыром зеленом мху, проваливаются по щиколотку, хрустят, ветки скрытые травою от глаз. Чиж остановился и тыкает рукой себе под ноги. И только сейчас Михаил увидел глубокий отпечаток на мху человеческого следа, дальше – второй, еще дальше - третий.

- Только так, слушай внимательно. Здесь живет несколько хантыйских семей. Ямишкины, Нохращевы и шаман. Мы их гости, Миша, так что, оладь им, короче, водку нужно отдать им, пригласят обедать - не отказывайся. У них и переночуем, а завтра или послезавтра пойдем дальше. Ох, оладь, на душе что-то неспокойно.

- Я не против этого, но, Володя, у нас договор с тобой был: девять-десять дней и
– домой. Два дня уже…

- Успокойся, как договорились, так и будет. Витька тебе кое-что передаст, отнесешь его отцу, успокоится дед…

- А что?

Сзади треснула ветка. Михаил, обернувшись, ойкнул…      

- 4 –

- Ямишкин, человек умный, - стукая себя по груди и громко цокая, восклицал, широко улыбаясь, показывая свои несколько оставшихся кривых зубов, Сережка Ямишкин. – Мы здеся живем долго! Мы здеся выросли, - а зубы у него какие-то ненастоящие, как будто вместо них вставили гнилые палки или кору сосновую.
Михаил с замиранием сердца рассматривал покосившуюся на один бок избу, обрывки сети, развешанной на березе.

- Здяся никто не живет, нет больше Олюшки. Сюда ал мана не ходи, упадет, - мотает головой Ямишкин. – Совсем катра, совсем старый дом.

«Удивительный человек этот Ямишкин, - не сводит глаз с идущего впереди них ханта. Даже не заметно, что он инвалид - без ноги, идет спокойно, переваливаясь с одного бока на другой. – Может Чиж не про него говорил, что Ямишкин без ноги», - и тут же, как назло, Михаил зацепился ногой за сук и, потеряв равновесие, уперся коленом в мох.

Ямишкин развернулся к Михаилу, улыбается.

- Смотри, - и, задрав правую штанину, показывает ему с Чижом костыль вместо ноги.
– Будь осторожна. Ямишкин вот был неосторожна. А ты буть осторожна.

- Хорошо, хорошо, - сказал Филиппов, приложив руку к груди.

А дух все больше и больше стало захватывать у Михаила, и только сейчас обратил он внимание, что поднимается за Чижом и Ямишкиным вверх. Удивительно ещё, как только они вышли из лесу, перед его глазами была равнина, как и сзади, и слева, и справа, а тут возвышенность. Откуда ж она взялась?

Михаил оглядывается по сторонам и соглашается с тем, что он идет не по ровному пути, а поднимается вверх. Что-то знакомое об этом подсказало. Что? Ой, 10 июля 1985 год, его первый подъем в группе разведвзвода на Панджшере в Афганистане. Погоди, погоди, к чему это воспоминание? Усталость? Ха, и не только усталость, а и чувство, что он - это ничто, всего лишь частица из общего. Палец, ноготь, глаз, а плевать...

- А рыба нету, - что-то втемяшивал ему в сознание идущий впереди Ямишкин, - а только щука. А щука, брата, она зверь, вкусный зверь!  А во-та хозяина нета. Хотя мишка вчера ходила, значит-ца, будет. А у меня есть. Но! – остановился хант и уперся рукой Михаилу в грудь, - ты вредный!

- Нет, - по привычке, отгораживаясь от отрицательных высказываний, сказал Михаил.

- Вот и я о том-то! – разулыбался в ответ хант. – А ты-то кто? – и ткнул пальцем в верхнюю часть груди  Михаила.

- Дед Пихто, а посередине бантик, - улыбнулся Михаил.

- Турак ты, вот кто, - улыбнулся хант. – Та друг Витька, вот кто ты!

«Пронесло!» – тут же успокоился Михаил.

- Устал я! - теперь он сказал громко вслух.

- Нет, ты колдун!

И только теперь понял Михаил, что Ямишкин его ждал здесь, а не Чижа, который ему говорил об охоте на медведя, или…

- Колдун, говоришь? – удивился Михаил.

- Ты, нет? – продолжая свой торопливый ход без остановки, отмахнулся от Михаила Ямишкин. – Ты, этот, как он говорил, ты – Колдун!

«Ну, колдун, так колдун, - отмахнулся Михаил. – А дальше, что? Значит «он» - это Витька. Хм. Колдун. Ну а дальше что?»

…Двор Ямишкина был закрыт «изгородью» из плотно растущих кустарников шиповника. Это Михаил приметил сразу. И, что не менее удивило, только толстые ветки были аккуратно подстрижены, остальные завиты между собой, как косы.

- В конце июня у вас самый красивый забор, когда шиповник цветет, - на всякий случай пояснил свою мысль Михаил.

- О-о, та-та. Это мой дедка еще придумал, и отец-ка, и – я так делай-ка.
Оглянувшийся на Михаила Чиж сжал свои губы и шепнул, чтобы не приставал со своими глупыми расспросами к человеку.

Но Филиппов сделал вид, что не заметил этого предупреждения или предложения:

- Сергей, а как звали вашего папу?

- Ямишкин, так звали. И меня так зовут, Сережка Ямишкин.

Подумать только, мужику уже за пятьдесят, а зовут Сережка. Где-то на Урале, слышал Михаил, что в некоторых селениях так принято звать по именам с добавлением окончания «ка», независимо от возраста и положения, которое человек занимает в их обществе. Сережка, Мишка, Олька, Машка, Ванька, будь хоть ты профессором или мэром. Ну и ладно.

А Сережка идет не торопясь, раскачиваясь спиной во все стороны, как и ногами, ступая широко. Это видно, потому что палка у него вместо ноги, не сгибается и так, видно, ему легче передвигаться. А одет он в длинную выцветшую куртку цвета речного сухого песка. И чистую. Ноги в коротких сапогах, волосы русые, что тоже приметилось, но не сразу, как и седина в них.

- Проходи, - остановился Ямишкин у калитки из вязанных березовых веток.

«О-о, - снова удивился про себя Михаил, глянув на изгородь. С этой стороны она была сделана из вытянутых вдоль лиственных и березовых жердей, местами сосновых, привязанных тонкими ветками рябины или ольхи к вертикальным стойкам. – Хм, это ж подумать, какой вы, Ямишкин, трудяга».

Изба была небольшой, состояла из клетушки - прихожей, а комната прямоугольная, где-то четыре на пять метров. С одной стороны её стена состояла из трехъярусных нар. На третьих этажах хранились какие-то пожитки. Между окнами - два небольших сундука, плотно стоявших друг к другу. Стол из жердей стоит у печи, обмазанной растрескавшейся глиной.   

- Спать будет здеся, - постучал по ближним нарам к выходу из избы Ямишкин. – Жена на острове, так что холостяка я.

- А что такое остров? – шепотом спросил у Чижа Михаил.

- Оленье пастбище у них среди болота, так его и называют. Болото опасное, непроходимое, да? – сказал громче Володя, заметив, что и Ямишкин слушает его.

- Очень непроходимый. Мишка туда не ходит, волк не ходит, росомаха не ходит. Моя жена ходит, потом – я. Все саман сделал, нихто туда не ходит, а олень жирнай, сытай, вкуснай.

Сев на нижние нары, Михаил облокотился спиной на стену, а ноги угромоздил на рюкзак.

- Не спать, не спать, - запричитал испуганный Сережка Ямишкин. – Гость устала, кушать надо и к саману сабираться.

- Миша, здесь дело такое, нужна твоя помощь, - приблизившись к лицу Филиппова, прошептал Чиж. - Шаман стар уже, живет недалеко в соседнем дворе, болен. Помоги ему.

- Конечно, конечно, - резко встал с нар Михаил. – Пойдем, пойдем.

- Не-та, не-та, Мишка, не-та, самана не хочет видеть тебя, нось будет, тогда пойдем-ка, он с духами говорить будет. Саман не хочет тебя видеть, меня – видеть, Машку – мою видеть. А ты пошли кусать.

Чиж потянул за собой Михаила к двери. Стол, стоявший в метрах пяти от избы, только сейчас обратил на него внимание Михаил, был сложен из таких же, как и забор, сосновых или еловых жердей, местами очищенных от коры.

Сережка полез в землянку, которой Михаил тоже сразу и не приметил, подумаешь сухой куст посередине двора. А он не просто куст, а по-своему «ручка» от дверцы, сбитой из дерева. Второй и третий сухие кусты – воздушные трубы, так пояснил Чиж, чтобы в подвале, где Ямишкины хранят свои съестные припасы, воздух был и пища не задохнулась.

- Так, в том же музее хантыйском, что на Эсске, все это находится высоко над землей, в деревянных коробах. А здесь все не так.

- Ямишкин сказал, если он так сделает, то от мишки не удастся ничего не спасти. И от росомахи в том числе. А это самый хитрый зверь, сам знаешь.

- А воздухоотводы из подвала?

- На куст, посмотри – видишь на нем сухая трава, типа хвоща, папоротника, их медведь не трогает, вроде какой-то яд в них есть. Это тебе Ямишкин лучше объяснит, хотя, он знает, но хорошо объяснить все не может.

- Бывает же такое.

- А чего от него хочешь, живет летом в лесу, зимой – на пастбищах с оленями, на болотах обских.

- Молодчина!

- Ты давай это, водку доставай, о подарке не забывай, - напомнил Михаилу Чиж.

- А шаману что подарим тогда?

- Он не пьет. Там же тебе показывал, - Володя махнул рукой куда-то за изгородь, - что мухоморы кто-то собирал, и, главное, молодые не брал, только старые. Это и есть его зелье, поест и уходит в свой мир к духам, поет, что-то бубнит.

- И как?

- Вот вечером пойдем к шаману, и увидишь все сам своими глазами. Каждый свое видит.

Вылезший из землянки, Сережка подал Михаилу кусок мяса. Оно было очень холодным, ледяным.

- Холодильника хороший, - улыбается во все лицо Ямишкин.

- А рыба есть? – спросил Чиж. – Ловится?

- Та нет рыба, одна щука осталась, - сморщил лицо Сережка. – И то линят, зуба нет. Плохой щука, совсем слабый, а вот печень  ур калах.

- Лесной олень? – громко спросил у Сережки Чиж. – Это, значит, дикий олень!

- Да, да, - разулыбался Ямишкин. – Ур калах, так мой дед говорила. Он пришел к моим оленям, стал звать их к себе, а мой олень не хотел идти с ним, он ягель любит, а он живет далеко, где Пунга, его там охотник ловит. А когда я иду, охотник знает, что мой олень это идет, ухал мой видит, а ухал у меня большой, много…

- Это о нартах он говорит, - перевел Михаилу Чиж непонятное слово Ямишкина.

- … У хот калаха рога кривые, а у ур калаха большие, ветка.

- Хот, значит, домашний олень, - нашел миг, чтобы вставить свое слово Чиж.

- А у меня…
Интересно было наблюдать, как Ямишкин разводит костер под  кастрюлей, висящей над чурками, сложенными друг на друга. Загоревшуюся бересту он положил в маленький просвет между дровами, и, опираясь на руку Чижа, встал.
Михаил тут же присел, собирая мелкие веточки, чтобы подбросить в просыпающийся костер и поддержать его. Но, Ямишкин, увидев это, засмеялся и сказал:

- Он ям юх, не бося, Мишка.

- Дрова сухие, разгорятся быстро, - перевел слова Ямишкина Володя.
И точно. Огонь расползся, как смола, по внутренней части дров, пуская в воздух еле видный черный дымок.

- Я за водой, - перебил внимание Михаила Чиж. – А ты тесак свой доставай и порежь мясо мелко-мелко.

- А зачем? – невольно, не подумав, не сводя глаз с разрастающегося огня, спросил Михаил. Но, тут же замолчал, глянув на широко улыбающегося Ямишкина. «А потому, что у человека зубов нет, а мясо – это белок», - сам себе ответил Филиппов.

- Нравитса?

- Костер? – переспросил Михаил. – Очень. Даже не верилось, что дрова таким способом загорятся.

- Мой дедка так учила, мой папка так учила, я так учу.

- А собак у вас нет?

- Чего нет, - снова разулыбался Ямишкин, - есть. Их Машка забрал оленей держать. Их вот, - и хант раскрыл ладонь и к ней приложил еще три пальца с другой руки. – Восем. Медведя не боятся, росомаху не боятся.

Мясо, ссыпанное в чан, опустилось на дно. С него пошли наверх пузырьки, вода, расплескавшаяся по стенкам кастрюли, испаряясь, стала шипеть. Ямишкин положил на стол тряпичный мешок.

- Здеся горох, кусать будем.

- Понял, - улыбнулся в ответ Сережке Михаил, - будет у нас суп олений.

- Нет, каша, - поправил Михаила Чиж. – Если нужно, воды еще принесу. Сережка ест только кашу, часть ее шаману отнесем вон в той  маленькой кастрюльке, так что не жалей крупы. Мы ему с Витькой нынче ее десять мешков привезли.

- Привезли? – удивился Михаил.

- Привезли, привезли. Отсюда до Хора, озера, рукой подать.

- Не понял, - удивился Михаил. Так зачем же мы сюда от шоссейки шли-то, когда можно было по железке, там же дорога нормальная.

- А зачем нам хвост нужен? – оборвал Михаила Чиж, и зло посмотрел на него.