Рождение праздника

Мария Степановна, доцент финансово-экономического института, почти бежала, ей хотелось быстрее унять злость и раздражение, вернуть состояние умозрительного покоя, в котором всего-то полчаса назад она привычно для своих прогулок по набережной благодушествовала. И ведь случай, нарушивший хорошее настроение, не так уж и значителен, а как расстроил…
Она выбирала мандарины на выносном прилавке и вдруг услышала от продавца, молодого парня:
- Бабушка, чего ты роешься? Все мандарины свежие и сладкие.
«Бабушка» - для Марии Степановны как пощёчина. Она ещё так хорошо выглядит для своих лет. Даже комплименты получает. И вот это уничижительное, а главное  – слишком фамильярное «Бабушка», раньше, когда она была помоложе, огрызалась:
- Твоя бабушка на печке дома лежит, а я для тебя чужой человек.
При этом чуть не срывалось с языка – «дама». Вот рассмешила бы парня!
А правда, - задумалась Мария Степановна, – чем заменить эти грубые, унижающие нескладные обращения: девушка, бабушка, парень, мужик ? Чем?
В русском языке ещё кое в каких кругах бытуют устаревшие чужеродные «мадам», «мсье» или не почитые и тоже отжившие сухие «гражданин», «гражданка» - отрыжки революционной эпохи. И это всё?Нет у русских людей таких обращений, которые не умаляют общественного и социального значения личности?
А ведь были и есть прекрасные «сударь» и «сударыня». Они родные для русского языка и никого не покоробят, не унизят, будучи обращёнными как к учёному со степенями, так и к дворнику; как к очень пожилой женщине, так и к девушке. А потому демократичны, универсальны, и их надо внедрять в быт. А как?
И Мария Степановна оторвалась от размышлений и огляделась вокруг – кто поддержит, кто примет? И ещё более расстроилась.
- Всё только чтоб побыстрее, поудобнее и ничего для красоты, - скорбно констатировала она, взирая на намозолившие глаза грубые кеды на ногах, на натянутые вязаные шапчонки или капюшоны, из которых выглядывали почти одинаковые невыразительные лица, на болтающиеся на спинах рюкзаки и у женщин, и мужчин, тем чаще – у молодёжи, напоминающие древних странников с котомкой в далёком прошлом России. А главное – услышанные, не желая их слышать, пустые обыденные разговоры, щедро сдобренные нецензурщиной.
- Как же далеко мечты! Как много надо сделать, чтобы вернуть культуру быта и красивую русскую речь, завещанную нам Пушкиным, Гоголем, Тургеневым, - вздохнула Мария Степановна.
Пройдя несколько шагов вперёд, как угостила Вискасом несколько бездомных кошек, сидящих в позе нищих, и скоро увидела пожилого интеллигентного вида мужчину, который тоже кормил целую ватагу кошачьих попрошаек свежими бычками.
- А там, за углом, - обратилась она к мужчине, чувствуя в нём собрата и единомышленника, - вас с нетерпением ждёт целая компания бездомных.
Но вместо обмена тёплым приветствием как из ушата холодной водой:
- Шла бы ты своей дорогой! Какое тебе дело? - И даже: Пошла вон!
Она вздрогнула и готова была взорваться от негодования так, - билось и клокотало в ней всё. Как он смел так обратиться к ней, чей внешний вид вызывал обычно уважение.
К ней, которую студенты слушают раскрыв рты и ценят как интересную собеседницу многие умные и серьёзные люди? Могло бы такое произойти на улице  XIXвека?
И тут же жуткое: А такая дама, какой ты представляешь себя? Она могла бы бросить мужчине в ответ:
«Жизнь прожил – ума не нажил?»
Есть, есть, отчего покраснеть, лишиться покоя от стыда теперь уже за свою грубость, за своё неумение общаться, вести себя как подобает человеку вообще, тем более, интеллигентному. Настроение было испорчено и не на один день.
Через неделю-другую, гуляя по привычному маршруту, задержалась, опершись на перила набережной и любуясь привычной, но никогда не надоедающей картиной залива, мерным дыханием морской волны, который успокаивал, настраивал на отрешённость, на высокий, но всё-таки грустный лад. И вдруг за спиной раздалось негромкое, но чёткое: «Извините меня за грубость. Простите, пожалуйста». И он прошёл так быстро, что она едва успела ответить:
- И вы меня извините. Я тоже проявила бестактность!
И Мария Степановна долго глядела вслед человеку, победившему своё самолюбие и гордыню. Он уходил высокий и прямой, сбросивший этот груз. А на душе вдруг потеплело, празднично засияло всё вокруг. Мир посветлел. И родилась надежда.