Чашка кофе на столе

     Засохшая кофейная гуща на дне кружки напоминала мне о том, что утром там был ароматный кофе, в этой засохшей темно-коричневой массе было напоминание о другой форме жизни, в которой я жил совсем недавно. Моя кружка стояла на столе и пассивно ждала своей очереди быть вымытой и занять место где-то на полке редакционного шкафа, но сейчас меня это не интересовало. Она органично вписывался в рабочий бардак моёго стола, кроме неё там было много всего. Я решил, что вымою кружку позже, перед уходом домой и отодвинул её от края стола и продолжил смотреть на монитор ноутбука. В голове роились мысли, обрывки фраз, отдельные слова, весь этот словесный хаос не хотел принять осмысленных форму и превратиться в цепочку логически-связанных предложений. В этот день текст, мои мысли и слова не могли соединиться воедино, все они жили по отдельности, мои тщательные пытки привести свой мозг в рабочее состояние были бесплодны, но я не сдавался и продолжал борьбу пытаясь превращать компоненты этого словесного хауса в предложения и абзацы статьи.
Этот день с самого утра своей рутиной ничем не отличался всех предыдущих, всё шло по плану, в результате короткого разговора с шефом я понял, что мой предыдущий материал удачно прошёл редакторские ножницы и претензий к нему нет. Этот рабочий день в редакции я начал с критического изучения записей в моём ежедневнике на смартфоне, среди немногочисленных записей  ничего не было срочного и можно работать в штатном режиме. После недолгих размышлений я решил, что лучше всего будет приступить к следующему материалу (статье) и спокойно подготовиться к сдаче её в номер, и постараться избежать нервозности редакционной суеты и аврала вокруг горящих сроков. Мне нравилась мысль, что у меня есть достаточный задел времени до следующей сдачи материала в номер и можно было спокойно оттачивать формулировки и довести статью до совершенства. В моих планах была написать рецензию на одну из театральных премьер сезона.
Утром, с хорошим настроением я энергично приступил писать статью, я видел материал, и в моей голове была полная ясность, что и как должно быть написано. Мои мысли были выстроены в логическую цепочку, я собирался их упаковать по классической схеме газетной рецензии. В спокойной, рабочей обстановке её текст должен быть сформирован к концу дня и после этого можно было неторопливо можно полировать его и довести его до совершенства.
Я написал первые пять строк вступления, которые заполнили первый абзац, и можно было сосредоточиться на раскрытия главной темы. К ней я собирался приплюсовать немного аналитики, за тем изящно подвести всё к выводам, и завершить день в процессе редактирования текста до требуемого объема. Вопреки всей этой  ясности и моему искреннему желанию всё шло не так хотелось, и проверенная временем технология написания никак не хотела работать. Первые пять строк абзаца вступления, ужасали шаблонно-топорными фразами и оборотами, всё в нем было криво, косо, написано очень скудным языком, который я находил не приемлемым для рецензии на событие театрального сезона.
После нескольких неудачных попыток написать что-то вразумительное, я устало откинулся на спинку стула для короткого тайм аута. День подошел к концу, часы на смартфоне показывали 18.45, в редакции уже никого не было, я сидел пустой комнате. Я мог собраться и уйти, закончить текст дома, но брать домой работу желание не было. Я не любил застревать на работе вечером и оставался там только в случаях когда ситуация того требовала и в основном это были авральные моменты, которые были регулярными, но не частыми.
Больших планов на вечер у меня не было, но утром я решил, что после работы можно провести приятный вечер в театре у друзей и разузнать о проектах и грядущих премьерах и событиях. В театральном мире все новости сначала обсуждались за чашкой кофе, а потом они обретали форму реального события или проекта и финалом этой цепочки были анонсы. В крайнем случае, можно было забить на всё и провести ленивый вечер за просмотром нового сериала, который был в топе внимания. Времени для просмотра рейтинговые сериалов и фильмов у меня никогда не хватало, я пытался игнорировать эти тренды времени, но эти имена были в топе досужего обсуждения в постах в ФБ и ВК, мне нужно было наверстывать и попробовать следовать темам тусовочной болтовни.
Всё это было в моих мечтах или где-то в другой жизни, при благополучном расположении звёзд, но в этот день звезды сменили свою милость и отвернулись от меня и у них были другие планы на мой день. Мой рюкзачок лежал у стола и ждал момента, когда он окажется на моём плече, и мы с ним растворимся в разноликой толпе большого города. Сегодня всё было иначе, я сидел в безлюдной редакции, за рабочим ноутбуком и всматривался в пять унылых строчек абзаца.
Положение звёзд изменилось после моего возвращения с обеда, но понял я это не сразу. В этот день по обыкновению я вернулся с обеденного перерыва, вошел в редакцию и включил чайник, плюхнул ложку натурального кофе и пару кусочков сахару в чашку. В редакционной комнате всё напоминало об обеденном перерыве, в корзине лежала скомканная коробка от пиццы, в воздухе стоял запах той растворимой бурды, которой почему-то называют кофе и чувствовались отголоски сигаретного дыма.
Вся деловая активность после обеда всегда замедлялась, разговоры коллег соскальзывали с рабочих тем на обсуждение планов на вечер и этот день не был исключением из правил. Я кинул взгляд в ежедневник в смартфоне, там были многочисленные напоминания о разных событиях, которые требовали подтверждения и уточнения места и времени проведения. Коллеги за соседними столами после обмена короткими репликами по работе начали тихо обсуждать планы на вечер, рабочий настрой шел на угасание и редакционный день подходил к концу.
Я закрыл ежедневник и поднял глаза, перед моим столом стоял ответственный редактора Василий Дмитриевич, в реалиях редакционной жизни это был тревожный сигнал. В этом случае мне было понятно, что ситуация вытащила его из кабинета и оторвала от телефона и есть нечто срочное, то что его серьёзно обеспокоит. С первого взгляда мне было понятно, что это не вопрос моих редакционных косяков и огрех, так как для разгона за оные Дмитрич вызывал меня на ковёр, к себе в кабинет и там всё шло по установленной традиции. Тонкие, гипрочные стенки его кабинета отделяли его от других редакционных помещений, он вызывал тебя туда для беседы и там ты представал перед ним, перед захламленным бумагами столом Дмитрича и там он громогласно отчитывал тебя за всё содеянное. Его нервный, с трагическим надрывом голос не оставлял никаких шансов быть незамеченным и не услышанным за пределами его кабинета. Разгон Дмитрича был слышан во всех редакционных комнатах, эта трансляция была доступна всем в редакции и обрывки её вырывались наружу через открытую форточку на улицу.
Все знали, что этот моно - спектакль Дмитрича нужно внимать молча, с серьёзным видом, уткнувшись глазами в пол, терпеливо дожидаясь финала. Любая попытка оправдаться, возразить или сказать слово в свою защиту, каралась сразу, каждый осмеливавшийся сказать слово поперек Дмитрича получал разгромную тираду на бис, плюс в качестве бонуса получал шанс быть обвиненным во всех провалах его редакционной политики и в крушении СССР. После того как поток неформатированного сознания Дмитрича иссякал, он изнеможенный от воспитательной работы, доставал из глубин карманов своего пиджака замусоленную пачку сигарет. В этом редакционном аутодафе замызганная пачка сигарет в руке Дмитрича был верный сигнал, что разгром закончился и скоро можно будет вернуться к нормальной жизни.   
Сегодня на его изнеможенном лице читалась нервозность и возбуждение, он был явно, чем-то очень обеспокоен и появление перед моим столом означало, что моя очередь получать порцию его беспокойства. Работа ответственного редактора была всегда привязана со сроками сдачи номера в печать, в ней всегда были многочисленные накладки, недовольство высокого начальства, затыкание редакционных дыр и поиск виноватых на летучках. В этой форме жизни было всё построено по принципу, доставшемуся с советских времен: «Шумиха, неразбериха, наказание невиновных, награждение непричастных». В короткие моменты мирного времени и передышки между боями за высокохудожественное слово, в его кабинете было тихо, но эти моменты были редкими и непродолжительными.
Сегодня уровень его нервозности был явно высоким, в горячке возбуждения он материализовался у моего стола, и в реалиях редакционной жизни это было очевидной приметой грядущих перемен в моих планах. Всем было понятно, что Дмитричу нужно было переложить бремя своих тягот на кого-то другого и загрузить его работой с пометкой «Сделать вчера». Сегодня роль громоотвода и человеком обреченного принять долю тягот Дмитрича был я, уйти от этой кары господней было невозможно и грозило возможностью испытать на себе волны потока неформатированного сознания Дмитирича. Без долгих прелюдий и реверансов вежливости, он начал и его хрипение перешло в некое подобие осмысленной речи.
- У нас форс-мажор, заболел Сергеев, накрылся его и материал с обзором светской хроники для выпуска. Нужно заткнуть эту дыру. Что есть в загашнике?
- Была премьера в театре Х.
-Мне нужна рецензия.
-Когда и сколько знаков?
- Сейчас … завтра к 11.00, около 750-800 плюс фото.
- Принято.
Он безмолвно кивнул и его пожеванный временем лик растворился за дверью его кабинета, коллеги за соседними столами иронично переглянулись и посмотрели на меня с плохо скрываемой насмешкой. Я понял, что все мои желания спокойно поработать над рецензией ушли в прошлое, спешка и суета сразу стали основой моего дня и этот день будет длинным. Коллеги за соседними столами сидели некоторое время молча, а потом вернулись к разговору на полутонах. После ухода шефа я взглянул на часы и поймал на себе взгляд коллег, они смотрели на меня с плохо скрываемой усмешкой, иронично переглядывались между собой и причина этого мне была понятна,  они не пытались скрывать своё злорадство.
Этот случай был для них идеальной возможностью напомнить мне, кто есть кто в этом мире, и каково моё место в нём. Работа в редакции была определена собственной формой иерархии, в которой мне было отведено низшая позиция, так как я был человек не их круга. В корпоративных редакционных джунглях на меня был навешен ярлык чужака сразу после того как все узнали, что я не из журфака или филфака университета. В глазах коллег я был выскочкой-самоучкой и для них я был низшей формой жизни, они смотрели на меня свысока своего снобизма.
Работа в этой редакции в реалиях журналистского мира не была местом заоблачного статуса, так как издание было городского уровня и оно явно уступало в престиже федеральным и международным изданиям. Внутри редакции моё место не было образцом престижа, так как это был отдел культуры и руководство воспринимало это направление второстепенным, в сравнении с отделом экономики, спорта, светской хроники. До моего прихода в редакцию, коллеги тщательно протежировали своих друзей и знакомых на эту должность, но те долго не задерживались и уходили в другие редакции в поисках престижа и славы.
Культура была не популярным и не престижным разделом в редакции, но отсутствие статей на эту тему создавало большую дыру в редакторском портфеле, которые нужно было регулярно затыкать. Журналисты с университетскими дипломами приходили в редакцию, но они не хотели задерживаться в отделе культуры, в поисках престижа и респектабельности они уходили в другие редакции. Эта бесконечная текучка подпитывала нервозность Дмитрича и руководства над ним, он усиленно пытался затыкать эту дыру всяческими доступными способами, привлекал студентов, заставлял других писать статьи по культуре, но результаты от этого только омрачали жизнь Дмитрича.
Материалы, написанные на затыкание этой редакционной дыры, были ужасными, тексты недотягивали до желаемого уровня, руководство над Дмитричем было недовольным ими и никакие взмахи редакционного хлыста Дмитрича не могли решить эту проблему. В конечном этапе руководство мистическими путями пришло к пониманию, что нужен человек в отдел культуры и это понизило планку их амбиций и снобизма.
Моё резюме возникло на начальственном столе в момент, когда очередной протеже с университетским дипломом ушел, других претендентов в этот момент не было. Вся кутерьма с поиском «достойного» кандидата стала суровым источником нервозности Дмитрича.  В назначенное время я пришел в редакцию со стопкой дипломов, сертификатов и публикациями, меня попросили подождать минутку другую пока Дмитрич закончить встречу с кем-то из редакции. Моё ожидание было недолгим, но достаточным для того чтобы оглядеться и попытаться понять особенности этого места. Меня пригласили в кабинет, разговор начался на высокой ноте, со словами о серьезности и значимости этой работы, эта прелюдия была недолгой, тональность разговора неё не изменилась так как в корпоративном понимании я был человеком, пришедшим из глубин улиц и низов человеческого общества.
  Моё собеседование было долгим, изнурительным, но меня это не удивляло, морально я был готов к этой душегубке, у меня не было иллюзий и надежд получить работу. Моё не академическое прошлое было объектом недоверия у работодателей, но многочисленные публикации в международных СМИ были хорошими рекомендациями для них. Все мои статьи в международных СМИ были выстроены тематически в серию, а издания были очень респектабельными, это диссонировало с моим непородистым дипломом.
Руководство смотрело с большим подозрением на меня, эти публикации были объектом их непонимания, в их понимании, так как я с моим рабоче-крестьянским происхождением человек улицы, был не достоин публиковаться в статусных международных СМИ, которые были признаком профессионализма. Многие мои коллеги в тайне мечтали увидеть своё имя на полосах этих изданий, при этом никто из них не хотел сойти с их вершин апломба и дешевых пантов. Их желание высокого международного статуса было мечтой для воплощения которой никто из них не хотел ничего делать, в реалиях профессиональной жизни у них не было уверенного владения иностранным языком и желания работать двадцать четыре часа, перманентно отслеживать ленту новостей на разных языках.
После утомительного собеседования и длительного ожидания мне позвонили и пригласили в редакцию, где меня сразу определили в раздел культуры, повесив над моей шеей топор испытательного срока. В первый день работы я сразу почувствовал холод недоверия, но в этот момент меня это не беспокоило. Эта моя наивная мечта была быстро разрушена, и мне нужно было привыкать жить в редакционных реалиях, в которых я был человек не их круга. В редакции мой статус был чужой среди своих, я не хотел никому ничего доказывать, я приступил к работе, так как я видел в ней окно возможностей. Я строил свою жизнь и отношения за редакционными стенами, моя работа в отделе культуры позволяла бывать на разных событиях и работать в удобном для меня формате.
Руководство никогда не забывало мне напомнить о том, кто есть кто, о моём происхождении и то, что я должен быть благодарен им за их великую милость принять меня на работу в редакцию и для них моя работа была способом затыкание дыр в редакционном портфеле. В этот день на столе у Дмитрича уже был мой репортаж с открытия художественной выставке в галерее современного искусства, но на всякий случай в своём загашнике всегда было пару событий для подстраховки и сегодня у меня была возможная рецензия на театральную премьеру и анонс о грядущем фестивале японской культуры.
  В задумчивости над ненаписанной статьёй я почувствовал усталость и полностью погрузился в свои мысли, в них хаотично возникали сцены из спектакля, фрагменты диалогов, мизансцены и музыка. Всё это постепенно заполняло мои мысли и вытесняло поиск нужных слов и оборотов для статьи. Я понял, что бороться с этим выше моих сил и оставил все пытки вернуться к статье и погрузился полностью в размышления над сюжетом спектакля.
Это была суровая история жизни художника, в которой сливались образы многих известных художников, но наиболее отчётливо проступал образ Нико Пиросмани, чья жизнь для меня была символом трагедии человека искусства. Герой спектакля  жил и дышал творчеством и это было то, что определяло его жизнь. В спектакле я видел этот был образ аскетичного существования, человека чья жизнь и мысли полностью принадлежали искусству, весь мир за его пределам его маленькой квартирки на окраине города был для него вторичным. Он рисовал свои картины в мире, который не хотел видеть замечать его творчество, его работы были окружены глухой стеной молчания. В непродолжительные моменты появлений его работ в дальних уголках выставки, их игнорировали светила от мира искусства и меценаты.
В своём творческом гетто он рисовал и продолжал пытаться прокладывать путь к людям, его работы публиковались в иностранных изданиях, но это было далеко и вести о них в большинстве игнорировались и редко оказывались в фокусе внимания местного сообщества живописцев высшего общества. Эти эпизодичные сообщения и никто не воспринимал всерьёз, на эти его маленькие всплески успеха смотрели озлобленные взгляды местной гламурной арт – тусовки и все ждали, когда он сдастся и начнёт писать работы на рейтинговые темы. Его жизнь была в двух мирах, в одном его удел был суров, все ждали, когда его утлое судёнышко творчества пойдёт ко дну, а в другом его жизнь была творческим поиском, и это было источником его выживания. В финале его истории был двойственный, его работы получают признание и он обретает известность, вскоре после этого он умирает в своей квартире перед незаконченной работой.
В этой суровой истории было что-то удерживающее моё внимание и мысли, сопротивляться этому было невозможно. После этой премьеры в моём ежедневнике бы другие спектакли и можно было оставить этот сюжет в прошлом, но в нём было что-то притягивающее мои мысли, сцены из спектакля периодически возникали в моих мыслях. Выбор этого спектакля для рецензии было вопрос моего выбора, в потоке театральных премьер этот спектакль терялся и тонул в анонсах лидеров и супер - монстров заправлявших театральными подмостками. Театры города в желании привлечь зрителя выпускали пять-шесть премьер в сезон, к ним добавлялись различные театральные события, показы эскизов спектаклей, театральные читки и фестивали, новые проекты, эксперименты, дебюты и многое другое. Увидеть всё это, побывать на каждом событии было задачей непосильной для меня, но я продолжал стараться держать руку на театральном пульсе и следить за другими проявлениями культурной жизни города. В пустой редакции я сидел перед монитором погруженный в свои мысли, в которых смешались реальность, моё прошлое и сюжет спектакля.
Эта ситуация не была безвыходной, можно было слепить текст из штампов и клише и  забыть на долгое время и это всё можно было оправдать отсутствием времени и сжатыми сроками. В практике журналисткой работы один плохой материал (статья) не был показателем, так как жесткие редакционные сроки часто заставляют идти на жертвы. В моём случае это правило не работало, я был чужак, завтра мой текст на столе Дмитрича должен быть отполированный и самая малая оплошность будет обсуждена всеми в редакции как пример моего непрофессионализма. Подобная перспектива меня не беспокоила, за годы работы в редакции, все мои тексты были под редакционным микроскопом, в них всегда искали огрехи и казусы, так как это был повод для укола зонтиком или возможность кинуть камень в мой огород. Сейчас меня останавливало нечто другое, я чувствовал, что обязан написать нормальную рецензию и это нужно не только для меня и статья должна быть идеальной и никакой другой.
Смартфон рядом с ноутбуком ненадолго показал мне сообщение  о низком уровне зарядке, во всей череде событий и размышлений я окончательно забыл о нём. В ящике стола зарядка отсутствовала, я протянув руку и поднял с пола рюкзак, немного шарив, вытащил дежурное зарядное устройство. Вместе с ней из глубин рюкзака вывалился из глубин рюкзака и упал на пол мой старый блокнот, который таскал с собой по старой репортёрской привычке, сохранившейся у меня задолго до наступления эры интернета и власти социальных сетей.
Блокнот был порядком замусолен от пребывания в рюкзаке и очень потрёпан, лежал он там давно и я воспринимал его как неотъемлемую часть моего ежедневного скарба. Я поднял его с пола и отправил его обратно в рюкзак, но в этот момент из него выпал глянцевый, слегка помятый, продолговатый листок, который был похож на рекламный буклет, один из тех, которые составляют основу ежедневного наполнителя моего почтового ящика. Листок на полу был репертуаром театра, который я зацепил непреднамеренно на премьере, сохранять его дальше не имело смысл, так как все эти спектакли мне были хорошо знакомы. Мусорной корзины у стола не было, я положил его  рядом с кофейной кружкой, но листок соскользнул со стола, перевернулся и упал на пол рядом с ножкой стула.
На его обратной стороне репертуара был глянцевая картинка анонса спектакля, это был силуэтный портрет молодого человека у мольберта и его черты были мне очень знакомы. Этот художественный образ имел ничего общего с его сценическим воплощением его. Годы работы в журналистике сформировали у меня фотографическую память на лица, которая подсказывала мне, что в моём окружении таких людей нет. В его чертах было что-то узнаваемое, создавалось впечатление, что мы знакомы. Его глаза на глянцевой картинке пристально смотрели на меня, в этот момент я почувствовал какую-то необъяснимую легкость в мыслях, всё напряжение и беспокойство ушло. В эпизодах его жизни я увидел фрагменты своей собственной и в этот момент я почувствовал ясную картину и понимания что я хочу сказать и написать.
Я провел компьютерной мышкой по листу бумаги, чтобы вернуться в рабочий режим, на мониторе возник документ с одним абзацам текста и начал писать, из меня шел текст, который управлял моими руками на клавиатуре ноутбука. Всё написанное прежде оказалось пустым словесным мусором, в нём не было никакого смысла, мои руки быстро создали поток слов, который заполнял обезличенное пространство. Я не мог сказать, сколько прошло времени с момента начала, но под влиянием этого потока текст рецензии обрел реальное содержание и форму. Через непонятный промежуток времени ко мне пришло понимание, что текст готов и можно начинать редактировать и полировать его до готовности. В тишине безлюдной редакции я начал читать вслух, это был старый, проверенный способ найти огрехи и нестыковки, проверить логическую цепочку мысли и структуру. В мой трудовой порыв редактировать материал до победного конца нарушил вибрирование моего сматрфона, это был звонок от неё.
- Привет, ты где?
- Привет. Застрял в редакции, нужно материал доделать.
- Ты там надолго? Я тут иду в твоём направлении …
- Нет, совсем немного осталось.
-Давай у метро через полчаса?
- Может в Макдаке на углу?
- Хорошо, давай приходи скорей.
- ОК.
Я положил смартфон в карман куртки, он был заряжен на 70%, я посмотрел на редакционный принтер и нажал на позицию Print. Принтер вышел из задумчивости, заскрипел и выдал мне страницы текста. После короткой инспекции на предмет не выключенных приборов и света в помещениях редакции, я выключил ноутбук, аккуратно положил буклет в блокнот и вышел из редакции. На часах было 19.30 и город жил радостями вечерней жизни.
В кафе было много студентов и родителей с детьми, все оживлённо разговаривали, я окинул взором сидящих и пошел на второй этаж, там перед пустой кофейной чашкой сидела она.
- Ну чего ты так долго! Я уже собиралась звонить тебе.
Аромат её духов обвил меня благоуханием, за тем я почувствовал запах эспрессо и понял, что все беспокойства и переживания я оставил вместе с невымытой чашкой на столе. Я устроился рядом и её мелодичный голос заполнил мои мысли, она рассказала мне о своём дне, я внимательно слушал её историю, я молча слушал её не отводя глаз. Я понимал, что ждал этой встречи весь день и в сейчас мне ничего другого не нужно. Наш разговор постепенно перешел на тему планов, куда сходить и что посмотреть в выходные. Я вспомнил о буклете и выудил его из глубин моего рюкзачка, аккуратно я положил его на стол, рядом с чашкой кофе. Она окинув взором репертуар, перевернула его.
- Ты это видел? – спросила она меня, с анонсом.
- Да, но хочу еще посмотреть.
- Идём, он будет в начале сентября. Он вылитый ты, жил одной работой и ничего ему не нужно было.
Сказала она и укоризненно посмотрела на меня, в этот момент в мыслях мелькнула мысль об этом сходстве, но я  откинул эти мысли в сторону, отодвинул её пустую чашку и мы вышли из кафе.
Вечер был теплым, мы незаметно растворились в толпе гуляющих, оставив на дне кофейной чашки все свои заботы и беспокойства.
 
-  Дорогие мои читатели!
Я искренне благодарен Вам за внимание к моему творчеству, в этом году я расширяю свой творческий горизонт и собираюсь представить Вам много нового. Я разрабатываю новые темы и у меня новые проекты, я искренне верю, что они будут интересны вам. Вы можете внести свою лепту в этот творческий процесс, с этой целью я приглашаю Вас принять участие в нём и верю, что это посильно каждому.
Вы поддержите мои проекты и примите личное участие в творческом процессе при помощи небольшого доната на 5469 4009 8209 6278.