Слабые огни I

Иной раз стены последнего прибежища Тепла оставались во власти теней и мрака на долгие месяцы, по ощущениям, а порой и на годы, по скрупулезным, но редким подсчётам.
Вдоль каменной клади бродили зыбкие существа, и никто из них не был похож на себя прежних, тела их медленно деформировались, вслед за разумом. Изуродованные души сжимались и медленно гасли, жмурились, как любят тут говорить.
Встречая друг друга, они оставались неузнанными, потерянными в недрах собственного одиночества, среди блуждающих страхов и ужаса существования, сокрытыми в пучине холода и тьмы, без рода, племени и, конечно, глаз.
Во всём лабиринте, в который превратилась древняя цитадель, нельзя было найти ни одного зрячего существа. Те из них кто не лишились глаз насильственно, вследствие акта чистой ненависти, болезней, мутаций и вырождения, носили свои крохотные зеркала духа исключительно как часть внешности, вроде живого украшения, даже те, кто мог зреть изначально, полностью утратили здесь эту способность ввиду её полной бесполезности.
Мой добрый друг Билль однажды зажмурился, боги свидетели, не ведомо мне по сей день, как вышло, так что именно перед его скорой кончиной я натолкнулся на него бродящего у нижнего яруса. У дальней от спуска стены он тихо шаркал своими короткими ножками, а пустые буркалы были устремлены в пролом.
И без того низенькая фигура сделалась ещё короче, потеряв пару футов роста, за время проведённое порознь, и если раньше он походил на бочонок, то теперь бока его опали и вдоль туловища провисли полосы кожи. Радость переполнила меня, и я попытался окликнуть его.
Однако вместо приветствующего возгласа, под тёмными сводами раздался булькающий свист, еле-еле проносясь вдоль разбросанного повсюду хлама. Когда-то это место было складским помещением, повсюду валялись кучи из сгнившей древесины, ржавчины и редких остовов, ящики, скарб и трупы обитателей этого холодного мира разложились до такой степени, что превратились в мягкую, склизкую подложку, впитывающую звуки.
– Пииль… – вторая попытка далась лучше, голос, переполненный мягкой хрипотцой, тихо пророкотал, отталкиваясь от настила, и трижды вернулся обратно, шарканье прекратилось.
Слишком долгое молчание сказалось на способности говорить. Прочистив горло, я попробовал снова, вложив в этот оклик все остатки от прежней силы в лёгкие.
– Билль! – крик пронзил пространство вокруг, словно вспышка света, даже мгла дёрнулась от этого всплеска, на одну секунду, оглушённый собственным рёвом, я вновь стал глашатаем и передо мной раскинулись просторы родной академии. Лазуревое небо, охваченное сиянием голубого гиганта, было лишено облаков, слабый ветерок покачивал редкую и низкую растительность тундры.
Позади меня на сотни метров ввысь простирался храм Неназванного, обсидиан слегка поблескивал на свету, отчего громада отливала тёмной синевой. Монументальное строение кубической формы пестрело флажками и лентами. В строю расположившемся, под бьющимися на ветру полосами ткани, на невысоких деревянных подмостках пронёсся короткий вдох и начался гимн. 
Возле трибуны стоял мой старый профессор Каписент, хмуро из-под седых бровей оглядывая наши юные лица, на нём бордовый плащ, небрежно наброшенный на плечи скафандра, он специально вернулся с орбиты, чтобы проводить нас, это церемония выпуска. Глаза обводят толпу в последний раз, голосовые связки напряжены и вместе с облачёнными в изумрудные мундиры однокурсниками мы поём “Видение Эксплорации” о том, как люди стремятся к звёздам.
– Арса, брат мой, я здесь долго ждал тебя, ха! – шёпот вернул меня в настоящее. Он мямлил еле слышно, тогда-то я и понял, что с ним не всё в порядке.
Скукожившись, Билль неспешно сел у края пропасти, под которым начиналась крипта, плавно переходящая в катакомбы, оставленные Уставшим до третьего Миллениума, и Некрополь за ними простирался настолько, сколько мог услышать я во времена своей, далёкой ныне, молодости. Приземистое и исхудавшее существо, когда-то бывшее моим другом, устало опёрлось на край разбитой клади и, свесив в бездну ноги, облегченно выдохнуло.
– Нет, это я, Пенза. Помнишь меня?! – не слыша ответа, я продолжил – Что с тобой стало? После того как в твоей келье поселился какой-то молодой выскочка из новоприбывших, я думал, что ты погиб или тебя нашёл кто-то из Валрусиксов, а может и что-то похуже.
Пока велся этот незамысловатый разговор, я успел подойти к коротышке и положить ему на левое плечо ту конечность, которая когда-то была рукой. Билль дёрнулся, извернулся, чуть не сорвавшись с края, и укусил меня. Точнее попытался укусить, ведь зубов у него не было, однако острая на месте резцов, обточенная нижняя челюсть, с отвратительным чавкающим звуком вошла в кожу на правой ладони.
На секунду мне захотелось придушить этого злобного карлика, под горлом прошла короткая судорога и, заменяющая язык, немертина скрутилась в тугую пружину, готовясь к броску, гарпун и иглы мигом наполнились ядом, нутро заклокотало в ожидании битвы. Однако это кусающееся, злобное существо было моим другом, поэтому я решил сдержаться.
Отведя левую главную конечность и придаточные вместе с ней, далеко за спину, так чтобы когти коснулись потолка, я лишь хлестнул его по лицу в четверть силы. Удар пришёлся прямо по квадратному черепу и, хотя большая часть щупалец врезалось в край стены за ним, этого удара хватило, чтобы он отлетел на несколько метров в сторону и, обалдело мотнув головой, пришёл в себя.
Короткая потасовка закончилась. Кусок кладки у пролома, в том месте, куда пришёлся удар, с шорохом отвалился и полетел вниз, звука падения мы, простояв у края некоторое время в молчании, так и не услышали.
– Прости – сдавленно прохрипев, Билль принялся шерудить в ближайшей куче отходов. Не прошло и минуты, как он вернулся, раздобыв две горсти мха, одну из которых протянул мне.
– Держи это, Пензомаль, приложи к ране, тебе тоже поможет – его голос снова сквозил былой покровительственностью. Из остатков левого глаза у него начала струиться кровь, воздух наполнил едкий металлический запах, и он, поспешно перетерев свой пучок руками, оправил лекарство в глазницу.
Я же отделался глубокой колотой раной на правой ладони и несколькими сломанными конечностями на левой стороне тела, раны были пустяковыми и уже через минуту боль уляжется, а кости срастутся, однако забота была не лишней. Благодарственно хмыкнув, я быстро пережевал мох и, последовав примеру коротышки, заткнул получившимся комком прокус.
– Какими судьбами? Проблемы с зодчими? Что-то с башнями? – торопливо начал засыпать меня вопросами Билль. И словно не было долгой разлуки, будто продолжилась не завершённая когда-то беседа, подойдя к краю, я принялся неспешно отвечать, вспоминая давно минувшие события.
– Нет с ними всё в порядке, уже должно быть несколько веков прошло с тех пор, как им не требуется моя помощь. Если ты ещё когда-нибудь поднимешься на тринадцатый ярус, пройди прямо по площадке до дверей в канцелярию, а от них поверни налево и сделай двести шагов вдоль стены, в твоём случае шестьсот, хе-хе, до тех пор, пока не почувствуешь прохладный бриз.
Вновь прильнув к разбитой стене, коротышка напряжённо вслушивался в мои слова. По всей видимости, обломок всё же достиг дна и угодил по чему-то или кому-то, протяжный злобный вой поднялся из бездны, прервав меня.
Опять повисло молчание в этот раз уже не доброе, как затишье перед бурей. Массивное создание, побеспокоенное нами, пыталось вскарабкаться по отвесной стене, однако попытка была безуспешна и, пройдя всего четверть пути, оно сорвалось обратно. До нашего слуха донёсся отчётливый даже на таком расстоянии хруст и всё успокоилось.
– Вот же безмозглые черти – выдохнул Билль – Думаешь, нам предстоит стать такими же? – спросил он обеспокоенно и прижал руку ко рту, словно испугался своего вопроса.
Наверное, каждый в прибежище боялся этого, смерти тела и, в большей степени, смерти духа. Когда последние крупицы человечности или, если угодно, самосознания покинут наши одряхлевшие туши мы не познаем блаженства вечного покоя, но будем стёрты из этого мира. Унесённый ветрами эфира в Хель или его подобие, вроде высоких чертогов Фрактара, скитаться в чужих снах или же вечно гнить под тяжёлыми ударами горнила душ. Вне покрова перерождения нам не на что было надеяться.
Однако плоть не последует за разумом. Она будет рыскать в темноте, чтобы убивать, есть и расти. Некоторые туши раздуваются до невероятных размеров, они становятся настолько огромными, что еле-еле помещаются под сводами старой крепости и тогда их изгоняют, если не найдут раньше, вниз к катакомбам, где они будут охотиться друг на друга, на всякую мелкую живность вроде гранитных крыс или слепых сомов из подземных озёр.
Кошмарные видения преследуют унесённую потоком душу в посмертии до тех пор, пока крохи самости или эго страдальца не исчезнут. Или же до тех пор, пока хрупкая связь не будет разорвана истинной смертью тела.
– Просто Драуг, меньше раздумий, старый друг – мой голос предательски дрогнул.
– Ладно, это был риторический вопрос, однако ты так и не ответил на другие – с нажимом произнёс карлик –Что с зодчими и почему ты здесь?
Желал ли он в действительности узнать причину или же только отвлечься от мрачных мыслей, это не было важно. Я и сам хотел избежать этой темы, а потому следовало начать рассказ.
В куче обломков нашёлся более-менее ровный валун, пододвинув его к пролому и усевшись на него, я начал извлекать из памяти события далёких и недавних дней, силясь не упустить ни одной важной детали.
– В проходе, где дует бриз, по левую руку от тебя будет окно, если снять решётку, перелезть через подоконник и опустить с него ногу, то в футе от нижнего края начинается каменная тропа с высокими бортиками, мы переделали старый акведук и замаскировали вход.
– Умно – усмехнулся Билль – Никогда бы не догадался…
– Спасибо, так вот, пройдя десять лиг, ты обнаружишь, что подъём плавно превращается в спуск и в скором времени воздух станет обжигать тебя, значит, ты над капищем Застенников и осталось уже немного. Через сотню саженей, ты доберёшься до входа в сторожку, две резные мраморные двери под гладкой аркой, и у них тебя встретят. Если сочтут достойным, то пропустят внутрь, а там другая жизнь – замявшись, я замолчал, иногда мне хотелось вернуться туда, но пути обратно уже не было.
– Не для таких как мы, мда, взглянуть бы одним глазком – забывшись, он хлопнул в ладоши, на глухой стук сомкнувшихся кистей раздался тихий скрежет, из пещер под нами со всех сторон сползались мертвецы.
– Здесь не стоит больше находиться – заметил я, чудовища разных форм и размеров наполнили пропасть каскадом шорохов и скрежета, перекрученные тела и конечности бестрепетно касались гранита, грубая зарубцевавшаяся кожа обтирала поверхность пещеры подобно наждаку.
Клацали зубы, длинные острые когти вгрызались в породу, её неровности, и подтаскивали раздувшиеся тела к источнику звука. Прежде попробовавшая взобраться по отвесной стене тварь, дёрнулась и завизжала.
Пронзительный крик, смесь из рыка, свиста и стона боли. Существо агонизировало, и на эту муку сползались его сородичи по несчастью.
Наконец одно из них подобралось к распластавшемуся на спине созданию, издав прерывистый хриплый смешок, раззявило, саженый тремя рядами кривых зубов, рот и с вожделением погрузило свои клыки в шею упавшего драуга, перекусывая её. Кровь выходила толчками, омывая перекошенную морду. Отделённая от тела, голова укатилась по камню куда-то вниз, клацнув челюстью на прощание.
“Ацилут кадавров, конец и начало:
Он в пасти найдёт последний приют,
когда жатвой зубов, свершается круг.
Острия жерновов над плотью пройдут
  И один станет множеством пожранных душ.”
Декламируя строку за строкой, Билль выпрямился. С каждым мгновением его голос обретал всё больше уверенности, разносясь прочь над сырой кладью, ударяясь о стены пещеры, строфа кружила по проходам становясь то тише, то громче несмотря на то, что карлик уже замолчал.
Сами слова размывались, смешавшись в беспорядочный нестройный хор далёких и близких голосов. Где-то под крепостью безгубые рты растянулись в улыбки и медленно повторяли стих, сквозь твердь их шепотки достигли прибежища и поднялись выше, уносясь в чуть более холодную, чем здесь, темноту.
– Безумец, если ты надеешься извлечь выгоду из этого оккультного союза, то ты очередной потерявший страх идиот! – по венам потёк гнев, немертина скрутилась ещё туже, дрожь и мягкое оцепенение расползлось от пят и до горла, сердце пропустило удар.
– Как и многие до меня. Во всех вселенных не осталось никого, кроме культистов, каждый льнёт к идее, тянется к ней, прочие и вовсе не существуют. Но всё субъективно, пусть ты утратил ту веру, которая вела тебя когда-то - здесь без своего ордена ты лишь один из многих нерадивых еретиков недостойных света и жизни, как, впрочем, и смерти. Твой бог давно оставил тебя, всех нас! И именно страх ведёт меня сейчас, ибо больше следовать незачем.
Билль и сам вступил во владения гнева, его дыхание сделалось тяжёлым, грудная клетка ходила ходуном, а маленькие кулаки были крепко сжаты. Он буквально выстреливал из себя слова, с такой скоростью, что еле успевал дышать.
– Посмотри на себя, пропитанный мраком, кровью богов ты уже не тот прямой юноша, которым был когда-то. Ты стал выше, но перестал быть человеком, всё людское покинуло тебя, эти когти и лишние конечности, та тварь, что засела у тебя в горле – всё это сделало тебя, куда большим чудовищем, чем их – он простёр свою тонкую руку в пропасть, указывая на копошившихся внизу драугов.
– Именно твой покровитель виноват в том, как они выглядят, проклятье практически уничтожило их за грехи Гневноликого, почему страдают они и почему страдаем мы?! Но в своих свершениях виноват только ты сам! Так что не тебе судить меня, ведь мне страшно, и я просто не понимаю зачем меня отправили сюда. Я ведь ничего не сделал, понимаешь, ничего! – худые плечи задёргались и, прижав ладони к лицу, он разрыдался.
Злоба отступила, и я почувствовал раскаяние, он не заслужил моего гнева – Они поверили не тому богу, правителю или жрецу и потому они попали сюда. Ремис чуть не уничтожил бесконечный мир, разве можно было просто отпустить этих существ. Каждый из них должен был сделать выбор, а также приготовится к последствиям, ещё до того, как пошёл приступом на чертоги Усталого.
Однако, боги милостивы, и потому вас заключили до искупления. Люди, малые расы, все живущие вне Азтии получили право на прощение, если ты забыл, прочих ждала иная судьба. От гончих Вечной охоты, равно как и идеальных сынов Ремиса, ничего не осталось, а обрывки их душ испепелили без остатка “молодые слуги савана”, мои братья.
Его плечи все ещё дергались, но плакать он перестал. Шумно втянув воздух, коротышка сделал шаг назад и рухнул на прежнее место, с которого незадолго до этого вскочил. Пришло время извлечь мох из ран, пока его живительная сила не обернулась нам боком.
Края прокуса стянулись, растение почти полностью осталось внутри, лишь кончик свежей поросли выглядывал из-под складок зарубцевавшейся плоти. Ухватив его левой конечностью, всеми пальцами, я аккуратно потянул его прочь.
Распустившийся во все стороны мицелий пришёл в движение и уже секундой позже мох полностью покинул моё тело. Аккуратно прикрепив его к ближайшему камню, я обернулся к своему другу. К тому моменту он также извлёк свой компресс, комок в его руке иссох и начал осыпаться.
– Ты болен – на это заявление Билль лишь пожал плечами – Пылевая подагра?! – на догадку он ответил коротким кивком.
– Нам нужно уходить отсюда, Драугов внизу всё больше! – сказал я, и в действительности их число множилось с каждой минутой. Пещеры под нами были переполнены чудовищами, привлечённые криком, теперь они чуяли ещё и запах. Убитый до этого драуг исчезал в пастях сородичей с ужасающей скоростью.
Его разорвали и растащили во все стороны, за каждый кусок приходилось соревноваться и это действо продолжалось до тех пор, пока мясо попросту не закончилось. Подслеповатые тучные создания ворочали валуны в поисках остатков, счищали с окроплённых кровью камней каждую капельку и подтёк, пока ничего не осталось.
Распалённые трапезой, они хрипло рычали, кто-то перекидывался еле слышными шепотками. Ожидаемо, кровь пролилась снова, так и не насытившись, драуги накинулись друг на друга, ведомые голодом.
Твари покрупнее принялись жрать тех, что были поменьше и, наоборот, среди них, судя по всему, тут и там рождались стихийные союзы, молодые Абоминации облепляли своих более старых собратьев телами, глубоко погружая когти и зубы в распухшую плоть.
Такая тактика местами срабатывала и крупные монстры, дико вереща, разрывались на части молодняком. Однако не все гиганты проигрывали эту схватку. Некоторые, особо древние, легко стряхнули с себя наглецов и с упоеньем принялись за резню.
– Погоди, давай послушаем, мне интересно, чем всё это кончится – коротышка уткнулся лбом в стену и повернул голову, обратив левое ухо к кипящей на дне битве. Похоже, что победу всё-таки одерживали те мертвецы - чьё естество проделало более долгий путь к хтоничности.
Восхищение и омерзение обуяло мою истрёпанную душу. Сквозь кучу беснующихся тел, словно вброд, двигалось что-то действительно грандиозное. Стоя на двух ногах существо пробивало себе путь в самый центр сражения, взмахи огромных рук рассекали воздух, как хлысты, и со щелчком опускались на переплетённых в смертельной схватке отродий.
– ;tonviro – в благоговении произнёс мой низкорослый друг. Я не могу утверждать, но мне показалось, что в этот момент странная улыбка исказила его широкое под стать телу лицо.
– Почему каменный? – в эту же секунду последовал новый удар, пол под ногами дрогнул, всюду прошла резкая дрожь и с потолка посыпалась пыль. С чавкающим звуком конечность этого невероятного чудовища погрузилась в скопление тел, запах резко переменился, горячий воздух полный кисло-сладкого аромата поднимался под высокие своды, прямо к нам.
Кровь и гниль перемешались, от гиганта во все стороны летели куски плоти и брызги обжигающей, вязкой жидкости. Драуги замерли, и битва стала затихать. Наконец достигнув центра, раскинувшейся в нескольких лигах под проломом, скалистой площадки, на которой до этого было растерзано одно из чудовищ, Стонвир остановился и поднял голову, по всей видимости, заметив нас.
На мгновение я почувствовал его холодный взгляд, лёгкий озноб прошёл от головы до пят, мне захотелось убежать отсюда, скрыться в одном из узких проходов там, где такому грузному существу будет меня не достать. Секунда минула, создание перевело взгляд чуть правее, и страх покинул меня.
Теперь оно взирало на Билля, а тот, ощутив на себе это пристальное внимание, суетливо снял с пояса кожаный кошель, суму шириной в сажень, и, запустив в него руку по локоть, принялся что-то искать. Наверное, мне следовало задать мучившие меня вопросы, однако заворожённый той первобытной мощью, которую продемонстрировал гигант, я лишь ждал, что же последует за его появлением.
Наконец, ухватив объёмистую сумку двумя руками, он вытряхнул весь свой скарб на мягкий настил. По подложке покатились круглые камни, куски мела и угля. Чуть ли не все предметы обихода состояли из принадлежностей для письма, чем можно чертить или царапать, первые для ритуалов, а вторые для того, чтобы вести записи. Связка металлических шипов и два свёртка кожи, испещрённые отверстиями, древним языком слепых. Огниво, пучки, обращавшихся в прах при прикосновении, трав, круглый железный значок и великое множество других мелочей.
Бухнувшись рядом с этой кучей вещей на колени, коротышка ощупывал свои богатства, по всей видимости, продолжая поиски, и, добравшись до очередной порции пожитков, он вдруг радостно вскрикнул.
Взяв в свои исхудавшие руки одну из каменных табличек, карлик заботливо обтёр её со всех сторон, как и остальные его записи, она была сплошь покрыта зарубками и закорючками, но в отличие от прочих эта была не такой широкой.
Три локтя в длину и ладонь поперёк, табличка была чуть выше его макушки, тогда как другие из них не достигали и полутора ладоней протяжённости по направлению письма.
Едва закончив манипуляции, и, я так думаю, обнаружив наиболее крупную отметину, Билль схватил валявшийся рядом булыжник и, что есть мочи, ударил по ней, от чего по всей поверхности изделия пошли трещины, раздался хруст, табличка стала разваливаться.
– Отойди немного – предупредил или приказал он, стряхивая остатки породы. Из раскрошившейся поверхности показалось клеймо, угловатое навершие плавно переходило в вытянутую четырёхугольную рукоять, избавившись от тенёт, это приспособление стало слегка потрескивать и гудеть.
Закреплённая на стержне, печать выбрасывала снопы искр, обжигая и покусывая кожу, они взвились к низким сводам, образуя тонкие, подобно паутине, нити. Огневея, эти образования вначале двигались хаотично, кривые колеблющееся линии ощупывали всё вокруг жезла.
С каждым мгновение их становилось всё больше, некоторые из них сталкивались и переплетались в замысловатые цепи, иные сливались, становясь толще, длиннее и структурно сложнее, обращаясь в зигзагообразные лапки.
Каждое движение этого растущего клубка отпечатывалось в голове, каждое щипающее прикосновение прошивало всё тело насквозь, проходя сквозь связки и мышцы до самой кости, и там оставляло свои алые огоньки. И после этих касаний прошло понимание природы этого существа, суть его алчность.
В три прыжка я разорвал дистанцию между мной и источником, но огненные плети продолжали дотягиваться. Треск перешёл в громкое шипение, почти визг, что-то внутри этого скопления дёргалось и вопило.
Билль вытянул руку с жезлом над бездной, повернув рукоять в ладони, так чтобы печать была обращено к нему. Огненные языки принялись окутывать его тощую фигуру, а само скопление исступленно выло.
– Стой, что ты творишь?! Чья это жажда?! – мой собственный крик утонул в поднявшемся из бездны утробном рёве, Стонвир воздел свои чудовищные руки к пролому и одобрительно рычал. Тональность шипения повышалась, а вскоре и вовсе ушла из слышимого диапазона, лишь кости неприятно зудели. Вибрация внутри них сначала была еле заметной теперь перешла в ощутимый трепет. Коротышка обернулся и едва слышно сказал:
– Я ничего не сделал тогда – нити пучками погружались в тело Билля, гримаса боли промелькнула на обтянутом истончившейся кожей лице, мерцание наполнило его изнутри, теперь он, как и окружившее его сияние, был отчётливо виден. Мир преобразился, всюду, где проходили огненные плети, оставался чуть заметный след.
– Настал час это исправить! Прощай, Пенза, моё время пришло!
Едва эти слова слетели с его уст, как он притянул печать к себе и прижал к груди. И там, где раскалённые добела пучок живых нитей прикоснулся к его коже, появилось светлое пятно. Оно быстро увеличивалось в размерах и вскоре белизна залила всё вокруг, смыла тощую фигуру, пол под ней и низкие своды. Белая волна расползалась единым порывом, беспрепятственно проходя сквозь кладь, не прошло и секунды, как она достигла меня и всё погасло.
Кости прекратили дрожать, голодный свет исчез, его до этого яркий отпечаток растворился в, поднявшемся откуда-то снизу, вековом мраке, который наполнял твердь с начала времён. Не было слышно того пронзительного крика, ни драугов, рыка, стонов и молитв, и прочих шумов – окружение и всё в нём пропало в одно мгновение. Тьма становилась гуще, как в первые дни моей слепоты, только не было ложных пятен и еле ощутимых очертаний, силуэтов – на мир опустился тяжёлый занавес, сотканный из плотных полос чёрного сукна.
Два удара сердца не было абсолютно ничего, а потом - лёгкая боль в груди, холод поднимается по ступням, приближаясь к голени. Сокращение за сокращением уносит время, однако занавес остаётся, лишь приподнимается местами, собирается в складки и образует прорехи, а уже через них проступает, затекает то, что, казалось, всегда было за ним.
Неожиданно настил стал толще. Я лежу на чём-то мягком, лазуревое небо за моей спиной, его можно почувствовать затылком, оно бездонно, ведь над ним величайшая пропасть, но само оно безмятежно. Как спокойна вода в затоне, пусть бушует шторм, ничего кроме лёгкой ряби не потревожит гладь!
 Не единого облачка не засоряет его чистой, лишенной всякого сора, синевы - по воздуху скользят солнечные зайчики, пуская невидимые блики, бегать вдоль ветров, и с их приходом близится рассвет. Гладкие и яркие лучи скользят над ним, вызывая никому не заметные колебания.
Тихо, так тихо, что, подмятая моим телом, трава растёт чуть поскрипывая. Зелёные ножи счищают почерневшую плоть с ещё белых костей, вливая в остов свою молодость. И за этим следует падение утренней росы. Впервые за очень долгое время я могу дышать полной грудью. Кузнечные меха мерно перегоняют утреннюю свежесть, без сладковатого запаха гнили, без сырости, и даже малой нотки затхлости.
Холод почти не чувствуется, он поднялся уже выше колена и стал много мягче. Пуховое одеяло само наползает на плечи и баюкает. Всё молчит, закрыты безгубые рты, не единого шепотка, ни крика или рыка - кругом мир.
Над левым боком простёр свои ветки колючий куст. Покрывая мою уставшую голову тенью и, если бы не она, здесь можно было остаться совсем. Занавес почти скрылся из вида, утлый краешек зацепился за светлые лучи восходящего голубого гиганта, а остальной его широкий крой был утянут куда-то в безмерную высь к спрятанной там балке. Размохрившийся кусочек медленно втягивается в космическую черноту и с этим всё должно закончиться.
Только одно не даёт покоя, далёкий треск где-то за горизонтом. Должно быть кучи хвороста, целые леса, горят, подожженные, чьей-то охладевшей рукой. Огоньки пляшут в невидящих блюдцах глаз и, мало-помалу, пламя обращается в пожарище. Костёр поднимается выше, соперничая со светилом. Оплавленные фигуры обступают кострище, ловят его языки расплывшимися пальцами. Они поют песни, каждый свои и, в основном, про себя.
Вдруг куст вырост и стал ближе, угловатая ветка вытянулась надо мной и, не выдержав собственного веса, упала мне на плечо, вонзая длинные иглы в кожу. Острая боль встряхнула это царство безмятежности, скрытая балка жалобно скрипнула. Ветка изогнулась и с силой сжала ключицу, отрывая моё тело от травяного настила. Поднимая меня выше и выше, притягивая мой лик к своей кроне, пока занавес спешно разворачивался.
Ткань обрубила лучи, оцарапавшие её подол до этого, синева подёрнулась вкраплениями мути. Россыпь чернильных капель упала в быстро темнеющее небо. И тогда, на фоне вернувшегося мрака я увидел, как на длинных иглах, этого странного кустарника, медленно и мерно пляшут оплавленные тени, а в самом центре мерцают, багровыми пятнами, слабые огни…