Финальный монтаж

Я родился молчаливым и серьёзным ребёнком. Впервые увидев свет, я не плакал, а с удивлением и даже, наверное, некоторой грустью и подозрением смотрел на собравшихся вокруг меня людей. Уверен, эти первые минуты многое значат.

К тридцати годам я понял, что в жизни у человека два состояния – погоня за счастьем и его иллюзия, которая умирает так же быстро, как любая творческая идея, если на секунду не остановиться, не обдумать её и не придать ей физический облик.

Незадолго до того, как окончательно к этому прийти, я мог часами смотреть в потолок и ни о чём не думать. Иногда, конечно, думал – мои навыки медитации были далеки от совершенства, и назойливые мысли то и дело проникали в голову. Я мог найти точку, пятно или, скажем, ленивую муху и втихую рассуждать о её сложном пути.

Однажды я напился вина, лёг на полу и разглядывал муху, воображая, что сидит она на самом деле не на потолке, а на звёздном поле, уходящем далеко за горизонт, и в очередной раз забыл, что в квартире есть другой человек. Если б не провальная тактика Хомы Брута, я бы начертил круг, а лучше даже прямоугольник, и чувствовал бы себя в полнейшей безопасности. Но я научился смотреть в потолок не моргая, что, в целом, было даже лучше.

Когда-то мы были счастливы, но я успел позабыть, когда и почему так произошло.  Она то и дело переступала через меня, наматывала круги, сыпала оскорблениями и предлагала всякие вещи, которыми нормальные люди занимаются в свободное от несвободного время – сходить в кино, в ресторан, в парк – так обычно убивают время со смыслом.

Меня же беспокоила судьба очередной мухи, нормальная ли это муха или её так же, как и меня, кроют всеми возможными ругательствами, мол, пойдём посидим в дерьме, все мухи как мухи, одна ты как дура зависла на потолке и смотришь на этого лежачего, воображаешь себе тут всякую чушь. Человек хлопнула дверью, а мы с мухой так и остались смотреть друг на друга с разных концов квартирной вселенной.

Стоит ли говорить, что иллюзия рассыпалась в темноте октябрьской ночи и подбирать детали, чтобы соорудить из них ещё одну клетку внутри клетки, было как минимум не с руки, да и в принципе вредно для здоровья.

На какое-то время я поднялся с пола, по слабости душевной предался всевозможным утехам и тем самым едва не прожёг таблицей Менделеева дыру в душе и желудке. Стены смыкались и грозились убить, сердце – уйти подальше, но я всеми усилиями пытался удержать хотя бы его, тогда как слёзы сами собой выползали из глаз не то от страха, не то от обиды и злости.

Я выжил и сделал всё, чтобы жизнь эта имела смысл, не пытаясь при этом за чем-либо угнаться. И можно было бы сказать, что я был близок к счастью, которого, как ни парадоксально, я не искал, однако признаюсь: жизнь, полная неожиданности, свободы и приключений, в которой я – Индиана Джонс, ну или, на худой конец, Пол Кемп, порой требовала по-киношному безумной любви и душевных терзаний.

***

Впервые я увидел тебя на сцене с каким-то потным лысым мужиком – не припомню его имени, но изображал он отвратительного типа, и во мне уже тогда взыграла не то ревность, не то зависть. Как ни крути, умницы и красавицы почти всегда достаются потным лысым мужикам, несмотря на то, что выбрать из волосатых Ромео очень даже можно.

Само собой, спустя пять секунд я перестал смотреть на мужика и прочих действующих лиц. Передо мной был моноспектакль, где ты сияла, мастерски перевоплощаясь в столь разных и одновременно естественных персонажей – клянусь, я верил каждому из них и порой забывал, что она – это другая ты.

Твои тёмные кудри ниже плеч, пронзительный взгляд из глубины каре-зелёных глаз, искренняя улыбка и инопланетный талант посовещались и передали по телепатической связи, что мне непременно нужно лично подарить тебе цветы и пригласить на бокал вина. Удивительно, но связь оказалась не мнимой, а вполне себе настоящей – уже на следующий день мы делились безумными, в основном смешными историями за бутылкой мальбека.

Вино привело нас в центральный парк, а прогулка по осенним аллеям – в номер одного из лучших отелей, где ты остановилась на время спектаклей. Ты продолжала сиять, а я не мог оторвать от тебя взгляд и чувствовал себя ну совершеннейшим юнцом.

Я проснулся на рассвете и разглядывал тебя спящую, боясь каким-то образом упустить или забыть этот момент – твоё утреннее сияние было настолько тёплым и домашним, что мне хотелось раствориться в нём, стать его частью и больше никогда не принимать прежний облик. Как странно: я знаю, что ты рядом, я слышу твой голос и вижу твою сонную улыбку, мне кажется, что все изгибы твоего тела родны и знакомы, но я совершенно не знаю и не чувствую твой запах. Ты правда со мной или мне это снится?

Мы провели вместе несколько незабываемых недель. Я посетил все твои спектакли, мы отведали все возможные блюда от лучших шефов города, как школьники целовались часами напролёт в кино, смеялись на вечеринках твоих знакомых и упивались музыкой в джазовых клубах. Не успел я подумать, что вот оно – счастье, как мысли и чувства стали отступать под натиском грусти и подозрения.

Ты улетела домой, хотя я до сих пор не могу понять, как можно было называть домом пропитанный смогом наркоманский притон, пусть и с пальмами, солнцем и океанической водой. Я знал, что ты, как и я, скучала по белому бархату родных просторов, по зелени лесов и былым постановкам, где было куда меньше денег, зато больше дружбы, искренности и души. Помучившись неделю, не написав за это время ни строчки, я вызвал такси в аэропорт и отправился к тебе.

Ты, как и прежде, сияла, одаривала меня улыбкой, поцелуями и внезапными, полными любви и нежности объятиями. Ты менялась на глазах, каждый день примеряя всё новые и новые образы, всё больше удивляя меня, но при этом оставаясь просто собой. Твоей любимой домашней одеждой была футболка британской панк-группы, которой я заслушивался с самого детства, а любимой едой – оливки. Казалось бы, чего ещё мне, дурню, нужно? Я грустил. Я понимал, что твой путь пролегает по сценам от берега до берега, и далее, вполне вероятно – к звёздам. Мой же – чуть ближе к земле, и у этого пути нет очевидного плана или логического сценарного завершения. Я дописываю на ходу и ничего не могу с этим поделать.

Последний раз взглянув на тебя и попытавшись угадать, какие сказочные сны снятся тебе на сей раз и кем ты будешь завтра, я покинул твой дом и растворился в рыжей дымке ещё спящего города.

Я остановился и основательно всё обдумал. Но как бы то ни было я всё равно испугаюсь и уйду. Чем скорее – тем лучше. Если я останусь, между нами появится и словно опухоль будет расти пропасть. Чем дальше – тем сложнее и ненадёжнее операция по спасению. Со временем между нами не останется ничего, кроме воспоминаний. Лучше я останусь один. Если понадобится – навсегда. А между нашей встречей и неотправленным письмом пусть остаётся иллюзия счастья, зажатая в тисках слов и декораций.

Через несколько лет, оказавшись по ту сторону экрана и забыв про все сценарные предрешения, я вновь увижу тебя на сцене, подарю тебе цветы и приглашу на ужин. Мы поделимся безумными, в основном смешными историями за бутылкой вина, будем шуршать осенней листвой в центральном парке и встретим рассвет на балконе твоего номера. Мы забудем об идеалах и вернёмся к белому бархату родных просторов, на ходу дописывая нашу историю и уже не боясь услышать финальное «стоп, снято».