В качестве вступления
Как уже отмечалось в предисловии к первой части исследования, я не ставил задачу дать развернутую картину боевой и повседневной деятельности соединений и отдельных кораблей Черноморской эскадры, а только ограничился характеристиками офицеров и адмиралов на фоне событий и тех задач, что решались в послевоенные годы эскадрой и флотом.
В качестве базового материала при описании событий, происходивших на Черноморской эскадре в первом послевоенном пятилетии, я использовал воспоминания ветерана эскадры капитана 1 ранга Иосифа Чверткина. Теперь, при анализе основных событий, происходивших на эскадре в период с начала 50-х годов до момента ее расформирования в 1961 году, я взял за основу воспоминания ветерана Ильи Журавлева, служившего на кораблях эскадры с 1951 года и Александра Коротеева, служившего на эскадре с 1956 года до 1961 года. В отличие от воспоминаний Иосифа Чверткина, изданных в Хайфе, и разошедшихся по России в ограниченных рамках «самиздата», книга Коротеева была издана в Севастополе в 2002 году, а использованный мной томик воспоминаний Ильи Журавлева, был издан в Севастополе в 2001 году тиражом в 100 экземпляров.
В книге Коротеева дается описание жизни и деятельности вице-адмирала Василия Чалого. Нас в ней интересуют, прежде всего, те периоды, когда Василий Филиппович Чалый служил начальником штаба, а затем – командующим Черноморской эскадры. В отличие от воспоминаний Иосифа Чверткина, описание событий и характеристики сослуживцев даются Коротеевым в исключительно корректной манере, что позволит читателю, в конечном итоге, сформировать свое мнение и сделать свои, независимые от требований эпохи и конъюнктуры выводы. Воспоминания Ильи Петровича Журавлева, охватывают последнее десятилетие существование эскадры, и содержат более объективные и местами жесткие характеристики адмиралов и офицеров, служивших в те годы на эскадре Черноморского флота.
Черноморская эскадра во втором послевоенном пятилетии
Восстанавливая экономический потенциал страны после колоссальных военных потерь и подготавливая судостроительную базу к строительству кораблей новых проектов, было принято решение завершить строительство крупных и средних кораблей, заложенных накануне войны. Весь военный период и четыре послевоенных года Черноморская эскадра, практически, не пополнялась новыми кораблями. Эскадренный миноносец «Свободный», с величайшими трудностями достроенный в Поти, погиб в севастопольской бухте в июне 1942 года. За время ведения боевых действий флот лишился: двух старых легких крейсеров («Червона Украина» и «Коминтерн»); трех лидеров эскадренных миноносцев («Москва», «Ташкент», «Харьков»), семи эскадренных миноносцев («Смышленый», «Дзержинский», «Свободный», Безупречный», «Бдительный», «Беспощадный», «Способный»). Командный состав этих кораблей, если и не погиб вместе с кораблями, то продолжил воевать в морской пехоте, пополнив число безвозвратных потерь личного состава.
На николаевском судостроительном заводе была заложена серия из 18 эскадренных миноносцев проекта 30-бис, которые начали поступать на флот и вводиться в боевое ядро эскадры с 1949 года, а в 1952году от заводского причала в Севастополь вышел последний, - 18-й эсминец этого проекта. Ежегодно в состав Черноморской эскадры приходили пять-шесть новых эскадренных миноносцев проекта «30-бис» и один-два крейсера.
В 1949 году в Севастополь прибыл крейсер проекта 68-К «Куйбышев» под командованием капитана 2 ранга Домнина, в 1950 году флотом был принят крейсер «Фрунзе» под командованием капитана 2 ранга Соловьева. В этот же период на флот прибыли эсминцы 30-бис проекта: «Бдительный» под командой капитана 2 ранга Б. Пилипчука, «Безудержный» под командой капитана 3 ранга А. Анищенко, «Буйный» под командой капитана 3 ранга В. Сысоева, «Бесстрашный» под командой капитан-лейтенанта А. Гаркуши, «Быстрый» под командой капитан-лейтенанта А. Арзамасцева, «Боевой» под командой капитан-лейтенанта П. Захарова. Новые корабли отрабатывались в составе тактических групп, пополняли дивизионы и бригады. Штаб эскадры пополнялся специалистами, имевшими боевой опыт и большой плавательный стаж. Командование эскадрой со штабом отрабатывало оптимальные варианты управления тактическими соединениями.
Одновременно политическое руководство СССР планирует усиление флотов за счет ввода в строй кораблей, полученных по репарациям из состава флотов наших бывших противников – Германии, Италии и Румынии. В 1951 году линкор «Джулио Чезаре», получивший в нашем флоте название «Новороссийск», и легкий крейсер «Дюка Даоста», ставший в нашем флоте «Керчью», прошли профилактический ремонт с частичной модернизацией и готовились участвовать в очередной кампании флота. Были и проблемы- четыре стареньких румынских эскадренных миноносца, пришлось вернуть их прежним владельцам – румынским морякам.
При формировании экипажей кораблей, выходящих из завода, возникали серьезные кадровые проблемы с назначением командиров, старпомов и помощников командиров. В ноябре 1944 года на линкоре и пяти крейсерах служило более 250 офицеров, начинавших службу на этих кораблях с довоенных лет. По информации отдела кадров эскадры, из общего числа офицеров, служивших на линкоре и крейсерах, более 150, исполняя обязанности на первичных должностях более десятка лет, по стандартным флотским меркам, не имели шансов на успешное продолжение командной карьеры. Стоит принять во внимание и тот очевидный факт, что в течение всех военных лет более решительные и патриотически настроенные офицеры, с кораблей ремонта и резерва, направлялись в морскую пехоту и береговую артиллерию. Если, при формировании экипажей кораблей, строившихся на николаевских заводах, на первичные должности назначали выпускников военно-морских училищ, а командирами боевых частей, назначались офицеры, имевшие опыт службы по специальности на кораблях эскадры, то при назначении старших помощников и помощников командиров кораблей возникали проблемы, по названным мной причинам.
Из воспоминаний отставного капитана 1 ранга Ильи Журавлева:
«…Приказом командующего Черноморским флотом я был назначен на должность помощника командира эскадренного миноносца «Безудержный», которым командовал капитан 3 ранга Соколан Степан Степанович…
…Подошел к командиру корабля и представился:
– Товарищ капитан 3 ранга, старший лейтенант Журавлев, представляюсь по случаю назначения на должность помощника командира на вверенный вам корабль.
Он с любопытством посмотрел на меня. Спросил, откуда я прибыл? Ответил, что окончил параллельные классы при Каспийском Высшем военно-морском училище.
– А до этого чем командовали, где служили? – спрашивает.
– На торпедных катерах первой Севастопольской бригады торпедных катеров, командиром катера.
На лице командира вижу изумление, переходящее в возмущение и даже ярость.
– Не хватает мне еще с торпедного катера помощника к старпому с какого-то парохода, – сказал со злостью, глядя на меня.
Чувствую закипание возмущения столь хамской встречей, но сумел сдержаться. Через силу улыбаясь, отвечаю, что послужим, там видно будет.
– Вы готовы к выходу в море?
– Думаю, да. Найдется что-нибудь одеть? – говорю, оглядывая себя, одетого по форме «три» (черные брюки, китель и фуражка).
– Найдем что-нибудь, – бросил командир на ходу…
По ходу дальнейшего повествования мы будем обращаться к воспоминаниям Ильи Петровича Журавлева, служившего на кораблях Черноморской эскадры до момента ее расформирования. Пока лишь отмечу, что аналогичные проблемы с подбором командного состава были и на других эскадренных миноносцах, пополнявших эскадру. Уже через пару лет, в процессе отработки организации на эскадренных миноносцах, эта проблема была решена. Были подготовлены десятки офицеров, которые в дальнейшем с успехом выполняли обязанности помощников, старпомов и командиров эскадренных миноносцев и крейсеров. Кстати, должности помощников на вводимых в строй новых эскадренных миноносцах, правильно назывались – «помощниками старпомов», и служба в этом качестве рассматривалась как подготовка к назначению на должности старших помощников командиров кораблей.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«Пять офицеров-выпускников, окончивших училище с отличием, и имевших практику командования малыми кораблями, были направлены на Черноморский флот на должности помощников командиров эскадренных миноносцев. Такими счастливцами оказались: капитан 3 ранга Готовко Борис Борисович, до училища командовавший дивизионом катеров-тральщиков; капитан-лейтенант Солдатов Николай Данилович, занесенный на доску почета училища; старший лейтенант Журавлев Илья Петрович, командовавший ранее торпедным катером типа «Воспер»; старший лейтенант Исаев Александр Алексеевич, бывший командир торпедного катера; старший лейтенант Мищенко Анатолий Иванович, бывший военный лоцман Одесского пароходства… Николай Солдатов был назначен на эм «Бдительный», Борис Готовко – на эм «Бурный», Александр Исаев – на эм «Беспокойный», Анатолий Мищенко – на эм «Бессменный».
О порядках, бытовавших на «миноносной» бригаде, можно сделать определенные выводы, опять-таки, по воспоминаниям Ильи Петровича Журавлева.
«…Менее чем через месяц корабль должен был стать на планово-предупредительный ремонт. Флот готовился к большому общефлотскому учению. Старший помощник обратился к командиру с просьбой отпустить его в очередной отпуск, ссылаясь на тяжелое состояние родителей и необходимость его присутствия. Просил меня, если командир спросит у меня мнение, поддержать его. Я был не против, больше того, был рад. Смущало меня то, что я слабо знал устройство корабля, систем, да и в целом техническое состояние корабля… К тому времени я был всего недели две-три на корабле. Особенно важен был недостаток моей подготовки по вопросу борьбы за живучесть… И действительно, командир вызвал меня и старпома. После обсуждения состояния дел на корабле и постановки ближайших задач он спросил меня, могу ли я остаться за старпома на время его отпуска? Я ответил, что смогу, если командир немного больше будет уделять мне внимания и поможет в том, в чем я чувствую слабину. Старпом Хорев был отпущен, а я остался за него. Корабли флота готовились к большому зачетному осеннему учению. На корабле шла напряженная работа по завершению планово-предупредительного ремонта. Командира, как на грех, командующий отправил в Москву для участия в обсуждении проекта нового корабля (эскадренного миноносца проекта 56).
Остался я за командира. Перед убытием в командировку командир порекомендовал мне по всем вопросам обращаться к командиру эсминца «Бдительный» капитану 2 ранга Кулешову, или к командиру эсминца «Буйный» капитану 3 ранга В.С. Сысоеву…».
Обратите внимание, обязанности старшего помощника выполнял офицер, ранее служивший на торпедном катере, а в должности помощника, не прослуживший и месяца. В довершение всего, при отсутствии на корабле штатного старпома, командир оставляет «за себя» офицера, не только не имевшего допуска к управлению кораблем на якоре, и по малому сроку пребывания на корабле, – не имевшего допуска к самостоятельному несению ходовой вахты… Были грубейшим образом нарушены несколько статей корабельного устава, определявших порядок заместительства на корабле, и прежде всего, заместительства командира корабля. Пройдет немногим более трех лет, и на внутреннем рейде Севастополя произойдет трагедия с линейным кораблем «Новороссийск». После основательного анализа причин катастрофы, в очередной раз будут пересмотрены статьи Корабельного устава, прежде всего, касавшиеся организации борьбы за живучесть при повреждениях и аварийных ситуациях на кораблях, особое внимание будет уделено редакции статей о порядке «заместительства» на кораблях.
В Корабельном уставе 59-го года красной строкой будет прописана фраза: «…обязанности старшего помощника командира несовместимы с частым оставлением корабля…». Там же – и требование, в соответствии с которым, при отсутствии у старшего помощника допуска к управлению кораблем, при сходе с корабля командира, обязательно присутствие на корабле командира электромеханической боевой части, либо командира дивизиона живучести, допущенного к исполнению обязанностей командира БЧ-5. Также было требование: иметь, как минимум, трех заместителей командира, старпома и командиров основных боевых частей корабля. Речь шла об обязательной «трехсменке» в обычных условиях, и о «двухсменке» в условиях в особых условиях, связанных с изменениями погоды, либо с несением отдельных видов готовности…
Нужно ли мне напоминать о том, что отпускной билет старшему помощнику, выдавался только с разрешения командира бригады, с предъявлением комбригу копии приказа командира о временном исполнении обязанностей старпома одним из офицеров, сдавшим положенные зачеты, и имевшим соответствующий допуск. В противном случае, отправляя в отпуск старпома, командир мог сходить с корабля только в исключительных случаях, с разрешения командира или начальника штаба бригады. Выход был один – готовить себе и старпому достойную замену.
В нашем случае шла речь о том, что командир эскадренного миноносца капитан 3 ранга Степан Соколан по приказанию командующего флотом был отправлен в командировку. При оформлении командировочного предписания командиру корабля, последним предоставлялся рапорт, подписанный комбригом и командиром эскадры, с обязательным указанием офицера, принявшего командование кораблем на время отсутствия командира.
Командир эскадренного миноносца «Безудержный» капитан 3 ранга Соколан считался одним из лучших командиров кораблей бригады, в которой на тот момент было 6 «вымпелов». И конкуренция у командиров миноносцев на право лидерства была серьезная. Борт о борт с «Безудержным» стоял в ППР (планово-предупредительном ремонте. – Б.Н.) «Бдительный» под командованием капитана 2 ранга Кулешова, которому в ближайшее время доверят командование крейсером, а рядом стоял «Буйный» под командованием капитана 3 ранга Сысоева, которому в скором времени предстоит командовать Черноморским флотом. Но, при этом, на конференцию с руководством судостроительной промышленности в Главном штабе ВМФ направили ни Сысоева и Кулешова, а Степана Соколана. Это ли не подтверждение того, что Степан Степанович считался лучшим из лучших?
Должно быть, не менее жесткий отбор происходил, когда 188-я бригада эскадренных миноносцев Черноморской эскадры под командованием капитана 2 ранга Николая Никольского по результатам подведения итогов 1952 года была объявлена лучшей в Военно-морском флоте.
Зададимся вопросом, насколько Степан Соколан соответствовал званию лучшего командира корабля, лучшей бригады? Попутно мы выясним, насколько капитан 2 ранга Николай Никольский соответствовал требованиям, предъявляемым к командиру передового соединения флота. Чтобы не быть пристрастным в нашем поиске, обратимся к воспоминаниям Ильи Журавлева.
«…На завершающем этапе планового ремонта эсминца выяснилось, что срочно требуется замена насоса, обеспечивавшего работу главной силовой установки корабля. Насос можно было получить только на заводе-изготовителе в Ростове. Требовалось доложить командующему флотом, о возникшей проблеме, не позволявшей кораблю выйти в море. Сысоев предложил доложить о проблеме с насосом на совещании у командующего, при заслушивании им командиров кораблей о готовности к предстоящим учениям …Когда дошла очередь до командира «Безудержного», я встал и доложил: «За командира эсминца «Безудержный» старший лейтенант Журавлев».
– А где Соколан?
– По вашему приказанию в Москве на совещании по новому проекту корабля, - отвечаю.
– Да… А, вы давно на корабле?
– Три недели.
В конференц-зале – мертвая тишина. Я ощущаю ее всем телом, но смущения не чувствую…
– Можете доложить по кораблю?
– Могу! Корабль закончил ППР, проведена паровая проба. Материальная часть оружия и технических средств исправна, кроме насоса в 1-й машине. Нужна деталь, которая на складах технического управления отсутствует. Можно приобрести только на заводе-изготовителе в городе Ростове-на-Дону… Более полно о состоянии корабля может доложить капитан 3 ранга Сысоев….
Командующий тут же дает указания:
– Командующему авиацией – самолет к вылету в Ростов. Вам, Журавлев, опытного механика к 7 часам к штабу флота…
Так все и завершилось. Вечером из Ростова была доставлена деталь, неисправность была устранена. Накануне выхода эскадры в море командир корабля Степан Соколан прибыл на корабль. Доложил ему обстановку…»
По очередной выдержке из воспоминаний Журавлева, можно сделать предварительный вывод о том, что, приняв флот от адмирала Николая Басистого, адмирал Сергей Горшков к 1952 году не успел отработать требуемую уставом жесткую организацию и кадровую дисциплину, в соединениях кораблей и управлениях штаба флота.
К примеру, «…старший помощник командира «Безудержного» капитан-лейтенант Александр Хорев, в течение двух лет не имевший допуска к управлению кораблем, тем не менее, получил новое назначение на равноценную должность на берегу».
«…Внимательно приглядываясь к своему командиру, видел его положительные и отрицательные стороны. Мне очень не нравилось его неразборчивость и любвеобилие. Ради смазливой девицы он готов был на все. Он мог уйти с корабля даже тогда, когда корабль находился в боевом дежурстве. Это особенно меня коробило и возмущало. Очень не нравился его внешний аристократизм. Однажды я даже не выдержал, после очередной его выходки и высказал свое мнение относительно его человеческой сути, что он родился с опозданием на полтора-два века и в семье ранга князя, либо графа. По-моему, он это воспринял как должное.
В период ремонта корабля на николаевском судостроительном заводе имени 61-го коммунара с ноября 1952 года он показал себя в полном «блеске». С приходом в Николаев и постановкой корабля к причалу я его видел на корабле очень редко, где он и чем занимался, никто не знал. В конце декабря 1952 года он должен был обеспечить переход из Николаева в Севастополь эсминца «Пылкий», который после заводских испытаний прошел ревизию, и должен был перейти в главную базу флота. Командир на корабле был малоопытный и требовался «выездной командир». Командиром 181-й бригады новостроящихся кораблей контр-адмиралом Пилипчуком таким командиром был назначен наш Степан Соколан. В течение нескольких суток его не могли найти. В результате, обеспечивать переход вынужден был сам командир бригады.
Удивительно то, что за такие ляпсусы по службе я не помню, чтобы он был наказан. Ему, как никому другому, все сходило с рук…».
Даже завершить «по-людски» командование «Безудержным» Соколану не пришлось… Но это было уже не по его вине.
«…Командира на корабле не несколько дней, как обычно он сообщил о причине своего отсутствия. Надя сообщила по телефону о болезни детей. Случайно узнал, будучи у командира бригады, что мой командир Соколан отпущен им в отпуск по семейным обстоятельствам, о чем сам Степан Степанович не поставил меня в известность и был в отпуске около 10 дней. На 14-е сутки своего 10-суточного отпуска командир позвонил, поинтересовался делами на корабле… На следующий день командир прибыл на корабль, а я выехал в Севастополь. Дома застал «лазарет»: Надя и дети все в чирьях, у младшего – проблемы с легкими… Нужно было срочно искать благоустроенное жилье. С тяжелыми мыслями пришел на Минную стенку. Ко мне подошел дежурный по Минной стенке и передал приказ прибыть к командиру бригады капитану 2 ранга Никольскому. Меня это удивило и насторожило. Никольского нашел на флагманском корабле, где он размещался к каюте командира. Встретил он меня вопросом.
– Почему вы здесь, а не в Николаеве?
– Отпущен командиром. Мне нужна квартира. Живу на частной, сырой… Семья вся болеет…
– Немедленно убыть в Николаев, принять от Соколана корабль.
– В Николаев уеду через три дня, корабль принимать от командира не буду. Пусть принимает назначенный старпомом капитан 3 ранга Мамчиц Владимир Станиславович, или назначенный новый командир капитан 2 ранга Сысоев.
Об этих назначениях я узнал, посетив штабной домик на Минной пристани. Выпалил я и не задумался с кем я говорю и как положено было говорить со старшим начальником.
– Я вам приказываю, – говорит мне комбриг.
– Никто не может мне, помощнику командира эсминца приказать принять корабль при назначенных на должность старпоме и командире.
Наверное, комбриг понял мое возмущение и мое состояние…
– На Корабельной стороне вступает в эксплуатацию многоквартирный дом, построенный хозспособом на улице Розы Люксембург. Дадим вам там комнату. Надо ехать, – сказал комбриг и отвел глаза.
После минутного молчания спрашиваю:
– Когда нужно ехать?
– Как можно быстрее. Соколану передайте, чтобы немедленно прибыл в Севастополь. Это приказание командующего флотом.
В ночь я уехал принимать корабль…
Вечером того же дня я доложил комбригу о приемке эсминца «Безудержный». Соколан убыл с корабля. Когда он явился в Севастополь, я не знаю. Он был назначен помощником командира на линкор «Севастополь»….
Не станем анализировать всю ту бардачную систему, что царила на флоте, накануне назначения капитана 1 ранга Василия Чалого начальником штаба эскадры, ограничившись только нашими «передовиками» – Степаном Соколаном и Николаем Никольским.
Уважая авторское право Ильи Петровича Журавлева на допущенные им ошибки и описки, я привожу выдержки из его воспоминаний не только дословно, но и «добуквенно»… Из воспоминаний Журавлева:
«…Должен, справедливости ради, сказать, что служба на эскадренном миноносце «Безудержный» под командованием С.С. Соколана мне много дала. У этого командира было много хорошего, но еще больше было того, что я в нем не приемлел: как командир корабля, особенно в море, при совместном плавании и выполнении боевых упражнений уверенно командовал кораблем, быстро оценивал ситуацию и обстановку, действовал грамотно и уверенно. Но честность и порядочность при этом были весьма сомнительны, да и личным составом он не занимался. За все это время (1,5 года) я не помню, чтобы он лично проводил офицерскую учебу, общекорабельные учения. Мог взять денег у подчиненных и забыть их отдать. Больше всего меня возмущало его барство…»
Любопытный факт – Журавлев неоднократно утверждал, что в Соколане его «возмущало барство»… В чем-то понять «праведное» возмущение Ильи Петровича можно: в Степане Степановиче Соколане слишком откровенно чувствовалась непростая «порода», проявлялась она и во внешности, и в поведении, поступках…. Настораживает лишь то, что к возмущению и протесту Журавлева против Соколана, явно примешивается природная, ненависть простолюдина-люмпена к самодуру-барину. И «порода» эта в Соколане была во многом дикая, необузданная… В большей мере мне пришлось наблюдать примерно такое же явление в его сыне Владимире, с той только разницей, что в нем постоянно происходила борьба праведного с грешным, и в своей жизни и, особенно, в службе он не мог подавлять эти природные низменные инстинкты… В конечном итоге, они его и погубили…
В целом, соглашаясь с той оценкой, что давал Журавлев качествам Степана Степановича Соколана в должности командира эскадренного миноносца, от себя добавлю, что, будучи курсантом 1-го курса ЧВВМУ, я был свидетелем того, как контр-адмирал Соколан, в ту пору командовавший 150-й бригадой ракетных кораблей, а затем – 30-й дивизией противолодочных кораблей Черноморского флота, оказывал всевозможную помощь в вопросах бытового устройства Отдельному учебному батальону ЧВВМУ, располагавшемуся в военном городке при 7-м Учебном отряде флота. Основной причиной такой заботы было то, что в 12-й роте учился его сын Владимир. Володя являлся полной, даже немного улучшенной копией отца, что, несомненно, тревожило старшего Соколана, хорошо представлявшего возможные последствия такой «яркой» наследственности. Второй, не менее важной причиной «кураторства» нашего курса старшим Соколаном, должно быть, было чувство вины за то, что Володя и его младшая сестра росли без отца, оставившего семью.
Володя, в отличие от отца, обладал внешностью Аполлона: с правильным, римским профилем, дополнявшимся носом с горбинкой, вьющимися каштановыми волосами и фигурой культуриста, он производил неотразимое впечатление на девушек всех возрастов. Учась в училище, Володя продолжил заниматься в спортивном клубе флота, – два или три раза в неделю его отпускали на тренировки. Учился Володя средне, дисциплинарных нарушений не имел, всегда был приветлив и общителен. По выпуску из училища был назначен командиром зенитной ракетной батареи на РКР «Грозный». После трех лет службы был назначен командиром БЧ-2 на БПК «Скорый».
Пагубная страсть к алкоголю и к загулам у Володи проявилась уже во время службы на кораблях. Начал пить, часто оставлял корабль без разрешения командира. До определенных пор, помня о том, что отец Володи успешно командовал бригадой, а затем – дивизией, командир и комбриг эти «гастроли» поначалу скрывали, какое-то время терпели. Но загулы повторялись, и остановиться Володя, похоже, не мог, или не хотел? Даже, как-то не верилось, что Володя мог дойти до такой жизни.
В звании капитан-лейтенанта Владимир Соколан был уволен в запас, за участие в пьяной драке, получил тюремный срок, и погиб в заключении при не выясненных обстоятельствах. Да и выяснять обстоятельства гибели Володи, похоже, было некому. С женой, дочерью заведующего кафедрой математики ЧВВМУ Нерсесова, к тому времени он был в разводе, а отец, единственный из тех, кто мог его понять и, быть может, помочь, умер. Написал я о смерти Степана Степановича Соколана и появилось мысль: а не была ли его смерть следствием известия о трагической гибели сына…
Возвращаемся к карьере Степана Соколана после командования эскадренным миноносцем «Безудержный». С января 1953 года он служил в должности помощника командира линейного корабля «Севастополь», являвшимся флагманским кораблем Черноморской эскадры. В октябре 1954 года в звании капитана 3 ранга был назначен старшим помощником этого же корабля. Кстати, именно с этой должности начал резкое восхождение командовавший в ту пору эскадрой вице-адмирал Уваров.
После выведения в резерв линкора, с сентября 1956 года по сентябрь 1958, капитан 2 ранга Соколан командовал лёгким крейсером «Керчь» (бывшим итальянским легким крейсером «Дюка Даоста», входившим в 46-ю дивизию учебных крейсеров Одесской военно-морской базы Черноморского флота.
Последний пункт исторической справки напомнил мне о том, как осенью 1958 года наш 2-А класс Севастопольской школы № 1 побывал на борту крейсера «Керчь». Специально выделенные старшины провели нас по кораблю. Наши «экскурсоводы» не учли, что для восьмилетних шалопаев, отцы которых имели звания от капитанов 2 ранга и выше, авторитет корабельных старшин был не так уж и высок... Кстати, вдохновителем и организатором экскурсии был отец нашего одноклассника Андрея Ланчука, служивший начальником политического отдела дивизии крейсеров. Отклонившись от рекомендованного командованием крейсера маршрута, мы вынудили сопровождавшего нас старшину подвести к трапам, ведущим в машинно-котельные отделения, а затем – показать нам матросские кубрики.
Мы не ожидали, что кубрики, расположенные на нижних палубах и лишенные иллюминаторов, слабо освещенные, с запахом гнилого железа и грязных портянок, произведут на нас такое гнетущее впечатление. Нагнавший нашу группу молодой офицер-политработник, правильно оценил ситуацию и увел нас в кают-компанию, где на столах нас ждали шоколадные конфеты и пирожные. Незабываемое впечатление произвели круглые столики, инкрустированные редкими сортами дерева с перламутровыми вставками. У нас была реальная возможность сравнить условия обитания матросов с обстановкой в кают-компании для офицеров. Оставалось только уточнить, что крейсер «Керчь» в период своей службы в итальянском королевском флоте носил название «Дюка Д'аоста», а разница в условиях обитания матросов и офицеров – порождение и следствие «проклятого капитализма».
По всем признакам, Степан Соколан, командуя крейсером, следовал старым «миноносным» традициям. В выходные дни группы офицеров крейсера, в парадных (кабацких) тужурках с широкими лацканами, в брюках с широченными клешами, высаживались с катера и направлялись в один из припортовых ресторанов. Был еще вариант, когда с черной тужуркой одевались белые брюки с черными лакированными туфлями. По особо торжественным случаям одевались кортики и ордена. Конкуренцию крейсерскому «десанту» составляли офицеры отдельного дивизиона эскадренных миноносцев, входившего в дивизию учебных кораблей Одесской военно-морской базы,
Офицеры крейсеров и миноносцев дивизии учебных кораблей в плане проведения «досуга» были не одиноки… В те годы на Одессу базировалась бригада консервации подводных лодок-«малюток». На них служили офицеры, помнившие загулы одессита Александра Маринеско… Следуя все той же традиции, уходившей корнями в начало ХХ века, за застолье платили холостые офицеры, которых добровольно-принудительно привлекали к этим мероприятиям. В Одессе, видавшей виды, долгие годы вспоминали легендарную «гульбу» морских офицеров. Может показаться неожиданным тот факт, что на Одессу базировалась дивизия учебных кораблей. По существовавшим в те годы требованиям, курсанты высших и средних мореходных училищ проходили обязательную практику на военных кораблях. При выпуске им присваивались звания офицеров запаса. За мореходками Одессы, Херсона, Ростова, Новороссийска следовали годичные Морские школы- «шмоньки» тех же портовых городов, плюс Мариуполя и Измаила. Выпускники «шмонек» стажировались на кораблях в должностях матросов, с последующим присвоением им званий старшин запаса, средние мореходки стажировали своих выпускников на должностях старшин команд, с присвоением званий младших лейтенантов запаса, выпускники высших мореходных училищ стажировались на офицерских должностях в зависимости от специализации, и по выпуску им присваивались звания лейтенантов запаса. В каждом из училищ существовали военные факультеты с несколькими профильными военными кафедрами. Нередко эти кафедры возглавляли солидные адмиралы и седовласые капитаны 1 ранга.
Кто из одесситов, не говоря уже о севастопольцах, помнит на улицах наших городов курсантов 5-6-х курсов высших мореходных училищ с погончиками мичманов, в фуражках с офицерскими «крабами»? Ширина «курсовок» на их рукавах приближалась к ширине галуна на тужурках капитанов 1 ранга. Толщина канта на погончиках превышала все допустимые уставом нормы. Кованые «якоря» на рукавах форменок вызывали лютую зависть у мальчишек портовых городов. Этот приблатненный одесский «шик» проникал, «прививался» и долго сохранялся в Военно-морских училищах Севастополя и Ленинграда. У нас на курсе учились Михаил Власов и Владимир Петров, до поступления в ЧВВМУ успевшие отучиться на 1-м курсе Одесского Высшего Мореходного училища, и глотнуть одесской вольницы. Взятые за образец «курсовки» и погончики Володи Петрова копировались, и за умеренную плату продавались в нашем училищном ателье.
Это и были те самые стажеры, что на учебных крейсерах и стареньких эскадренных миноносцах за время преддипломной практики успевали побывать в портах Крыма и Кавказа. Многие из них, сознательно изменив «тюлькиному флоту» сделали солидную карьеру во флоте Военно-морском. Выпускник Одесского Высшего инженерного мореходного училища капитан 1 ранга Феликс Брыль – сын бывшего флагманского механика бригады эскадренных миноносцев, прослужив с десяток лет механиком на атомных подводных лодках, четверть века возглавлял учебный отдел Военно-Морской академии имени Ворошилова. В 1960-1970-е годы более сотни выпускников высших мореходных училищ служили на военных флотах и флотилиях.
Отвлеклись мы, однако…
C сентября 1958 года по июль 1959 капитан 2 ранга Степан Соколан прошел обучение на Академических курсах офицерского состава (АКОС) ВМОЛУА в Ленинграде, после чего был назначен начальником штаба бригады эскадренных миноносцев 2-й дивизии крейсеров Северного флота.
В августе 1961 года он стал командиром этой бригады. С июля 1962 года по декабрь 1965 гг. – командир 120-й бригады ракетных кораблей 6-й дивизии ракетных кораблей – предшественницы 7-й оперативной эскадры Северного флота.
В декабре 1965 года Степан Соколан был назначен командиром 150-й отдельной бригады ракетных кораблей Черноморского флота. В тот период в состав бригады – прямой наследницы Черноморской эскадры, входили 12 кораблей 1-го и 2-го ранга (ркр «Грозный», «Адмирал Головко», крейсер «Дзержинский», ракетные корабли «Бойкий», «Прозорливый», «Бедовый», «Неуловимый», эм «Бравый», «Находчивый», «Напористый», «Отзывчивый», «Озаренный»). Это все были эскадренные миноносцы 56-го проекта, на которых в процессе модернизации были установлены ракетные комплексы. Корабли бригады неоднократно выходили в Средиземное море для несения боевой службы во главе со штабом бригады.
В феврале 1967 года Степану Соколану было присвоено звание контр-адмирала. Тогда же бригада стала «Краснознамённой».
В 1968 году контр-адмирал Соколан прошел курс обучения руководящего состава ВМФ при ВМОЛУА по командно-штабной специальности. В апреле 1969 года он был назначен первым командиром вновь сформированной 30-й дивизии противолодочных кораблей Черноморского флота.
С 1971 по 1981 года контр-адмирал Степан Степанович Соколан командовал Черноморским Высшим военно-морским училищем. В 1975 году ему было присвоено звание вице-адмирала.
Умер Степан Степанович Соколан в 1982 году.
Будем считать, что в процессе своего командирского возмужания, Степан Соколан преодолел те негативные черты характера, что были ему присущи в период командования эскадренным миноносцем «Безудержный». Кстати, название миноносца исключительно подходило той натуре, черты которой так не нравились в Соколане Илье Петровичу Журавлеву.
Должно быть, мы слегка увлеклись личностью Степана Соколана, не уделив должного внимания еще одному ветерану эскадры – Николаю Никольскому. Илья Журавлев в своих воспоминаниях, Никольского, можно сказать, пощадил. Знакомство старшего лейтенанта Журавлева с капитаном 2 ранга Никольским произошло при несколько необычных обстоятельствах.
Из воспоминаний Журавлева о первом дне службы в качестве помощника командира корабля:
«…Снялись с якоря и швартовых, вышли в море. Погода была пасмурной, накрапывал дождь. Одел резиновый плащ, поднялся на ходовой мостик, спросил разрешения у командира корабля быть на мостике, не зная, что на мостике есть старшее должностное лицо – командир бригады, который был одет в реглан без погон. Вместо командира ко мне лицом развернулась фигура, одетая в реглан без погон, но с фуражкой старшего офицера, с лицом властным, с торчащими усами. Уставившись на меня, спросил: «А кто вы такой?»
Ответил ему, что я помощник командира старший лейтенант Журавлев. Скривив брезгливо физиономию, пошевелил усами и со злостью выпалил: «Вы – московский дворник, а не помощник командира». Меня это возмутило до глубины души. Я ему в тон: «Не знал, что старший офицер на корабле не отличает корабельного офицера от московского дворника».
При молчании командира корабля повернулся и сошел с мостика к себе в каюту. Такого хамства со стороны начальников за время своей службы, в том числе матросом в бригаде торпедных катеров, я не встречал, и не испытывал такой горечи и обиды, какую испытывал. Над многим тогда я подумал, но основная мысль была – никогда не допускать, чтобы тебя оскорблял начальник любого ранга…».
С таким обостренным чувством собственного достоинства, Илье Журавлеву очень повезло, что после окончания училища он начал службу на эскадренных миноносцах, а не новых крейсерах или линкорах. Там бы его быстро «пообломали»: для начала наказали бы за пререкания со старшим по званию и должности, и тут же посоветовали бы засунуть свои «амбиции» в известное место…
«…Время подходило к завтраку. Вестовой командира передал мне, что командир приглашает меня к себе в каюту. Доложил командиру о своем прибытии. Командир немного замешкался у своего рабочего стола. За обеденным столом, накрытым скатертью и уставленном приборами на три персоны, сидит комбриг и внимательно рассматривает меня, стоящего у двери каюты.
Слышу его голос: «Заходите, помощник, садитесь третьим, позавтракаем вместе». Комбриг, примиренчески улыбаясь, неожиданно для меня спрашивает: «Кажется, старший лейтенант обиделся на меня?»
Глядя ему в глаза, говорю: «А разве вы, будучи на моем месте, приняли бы с удовольствием оскорбление?»
«Если я оскорбил вас, приношу извинения, надеюсь, дело не дойдет до дуэли?». Я промолчал. «Лучше расскажите о себе…»
Дополнением к этому эпизоду, характеризующему Николая Никольского, может служить фрагмент воспоминаний Журавлева по сдаче им командиру бригады зачета по швартовке миноносца.
«…В начале августа несколько кораблей бригады совершали плавание вдоль кавказских берегов с заходом в порты Туапсе, Поти и Батуми. Я попросил у командира корабля доложить комбригу мою просьбу принять у меня последний экзамен – швартовку корабля при заходе в Батуми. К счастью, комбриг был у нас на борту. Как всегда, капитан 2 ранга Никольский был в своем амплуа. На ходовом мостике перед заходом в порт Батуми спрашивает меня:
– Командир доложил мне вашу просьбу принять у вас швартовку. Вы полагаете, что серьезно готовы к этому? У вас же нет практики, а это сложная и опасная операция, старший лейтенант. Я вам не советую.
– Я готов к швартовке и настаиваю принять у меня выполнение этой операции.
– Этот порт сложный для швартовки, он тесен, вы можете разбить корабль. Вы это понимаете?
– Я все же настаиваю разрешить мне швартовку, – ответил я.
После долгого раздумья, когда подошли к порту Батуми, комбриг, как бы, выдавливая каждое слово, сказал:
– Хорошо, командир, дайте ему швартовку. Если не справится, я ему никогда не разрешу самостоятельную швартовку и сколько будет он у меня в подчинении, не получит самостоятельного управления.
– Вам швартоваться к причалу в глубине ковша порта с отдачей левого якоря, правым бортом. Иметь ввиду, что на причале некому будет принять швартовные концы. Вступайте в командование кораблем, – сказал командир бригады, обращаясь ко мне.
Командир по громкоговорящей связи объявил, что в командование кораблем вступил помощник командира корабля, который будет выполнять операцию по швартовке корабля к причалу порта Батуми.
…По средствам внутренней корабельной связи предупредил вахту на маневренных клапанах и на руле быть внимательными. Приказал играть «Аврал» и дать команду: «По местам стоять, на якорь и швартовы становиться».
Комбриг и командир отошли к надстройке командно-дальномерного поста, чтобы не мешать мне и не смущать при отдаче распоряжений на руль и офицеру, расписанному на машинном телеграфе, не мешать мне перемещаться при необходимости скрыла на крыло ходового мостика.
Порт я знал хорошо, знал и этот причал, но не думал, что он так разрушен, как оказалось. Швартовка оказалась сложной. Мешал плавкран и большой танкер, ошвартованный бортом к причалу. Его носовая часть почти лежала на причале, куда мне надо было поставить корабль. Все это стесняло маневр и требовало точного глазомера, аккуратности и точности в командах на руль, на работу машин и мастерской работы матросов и старшин (швартовных команд. – Б.Н.) от их внимательности и точности исполнения команд.
До сих пор помню в деталях эту свою первую самостоятельную швартовку. Прошла она успешно и без суеты и шума на мостике, и так как было приказано.
Окончив швартовку, обратился к комбригу:
– Прошу дать ваши замечания и оценку.
– Вы не умеете управлять кораблем и не беритесь, пока не научитесь, – буркнул комбриг и ушел с мостика к себе в каюту.
Я был поражен и растерян. Меня поздравляли офицеры старшины и матросы с отличной швартовкой, те, кто был на ходовом мостике, да я и сам понимал, что швартовка прошла очень хорошо.
Немного успокоившись, я зашел к командиру, где оказался и комбриг. Я попросил сказать, что я делал не так, как надо, мои недостатки в управлении кораблем при швартовке. Как всегда, комбриг был в своем амплуа: грубовато-резкий, непредсказуемый. Оба начальника о чем-то оживленно вели разговор. Увидев меня, разговор прекратился. Комбриг, обращаясь к командиру, как мне показалось, с возмущением проговорил:
– Смотри, твой неугомонный сюда пришел в поисках правды, приглашай его на обед.
Я поблагодарил комбрига за приглашение, повторив свою просьбу:
– Возьмите у командира своего. Я в вашем листе свою оценку дал.
Командир передал мне экзаменационный лист. Смотрю в графу, где должна быть оценка, стоит: «Отлично».
– И все же прошу ваши замечания, если они есть, – продолжаю я настаивать.
– Когда я ставлю «Отлично», у меня бывают только рекомендации и советы. Рекомендации такие: всегда оставайтесь таким же спокойным при швартовке, каким я видел вас в этот раз. Принятое решение всегда доводите до конца, даже, если оно не самое лучшее. Но, прежде чем принять решение, что само по себе самое ответственное в деятельности командира, очень и очень хорошо подумайте. Никогда не допускайте ситуации, выход из которой вы бы «с гордостью» вспоминали, или, хуже того, рассказывали своим коллегам – командирам, как вы «успешно» вывели корабль из тяжелого положения, куда вы его загнали по своему головотяпству. Вот вам мои советы и рекомендации…»
В этих эпизодах, несмотря на элементы игры в строгого командира и самодура, Никольский предстает в таком образе, что хоть икону с него пиши…
К сожалению, этот образ значительно потускнел, когда в звании контр-адмирала и в должности начальника штаба эскадры он предстает перед нами на фоне трагедии с линейным кораблем «Новороссийск».
На фоне этих бытовых эпизодов, взятых нами из воспоминаний Ильи Петровича Журавлева, хотя бы отдельными мазками напомним об учениях Черноморской эскадры в 1952 и 1953 годах.
«…Учение длилось более десяти дней. Нам предстояло выполнить артиллерийскую стрельбу по морской цели, которую имитировал Щит. Стрельба была выполнена с оценкой «Успешно». Много внимания уделялось отработке маневрирования при совместном плавании в составе эскадры. Впечатляющее зрелище в море представляет собой ордер боевых кораблей в составе 15 «вымпелов». Среди них: два линкора, четыре крейсера, более десятка эскадренных миноносцев. За время учения наш корабль не получил ни одного замечания, выполняя маневрирование по сигналам флагмана….
…Зима и весна прошли в суете учебы по плану боевой подготовки…».
Пытаясь из отдельных фрагментов воспоминаний ветеранов эскадры создать хоть и зыбкую, но историческую летопись этого героического объединения кораблей Черноморского флота, мне приходится мириться с тем негативом, что всплывает в памяти ветеранов. По себе знаю, служебные и бытовые неурядицы, скандалы и обиды чаще откладываются в памяти, чем светлые, счастливые воспоминания.
В марте 1953 года капитан-лейтенант Илья Журавлев был назначен старшим помощником командира эскадренного миноносца «Безукоризненный». Командовал кораблем выпускник ВМОЛА 1950 года капитан 3 ранга Иван Паршин. Корабль входил в 150-ю бригаду эскадренных миноносцев, которой командовал капитан 2 ранга Георгий Бондаренко, заместителем командира бригады был капитан 3 ранга Сергей Чернышев.
Из воспоминаний Журавлева:
«Меня удивляла откровенная бездеятельность командира корабля капитана 3 ранга Паршина. Тактической подготовкой офицеров корабля он не занимался. Не разработал ни одного группового учения. Командир этим даже не интересовался… Высокое самомнение, отсутствие практики командования большими кораблями и неспособность объективно оценить свою неподготовленность, делали его опасным для корабля…»
При выходе корабля в море для выполнения боевых упражнений по сдаче задачи К-4, с использованием артиллерийского оружия всех калибров при стрельбе по атакующему торпедному катеру, командир не добился получения на корабль таблицы условных сигналов (ТУС) без которой выполнение подобного упражнения превращалось в опасную авантюру.
«Командиру доложили очередной цифровой сигнал. Слышу команду командира корабля: «Левый борт, курсовой 45, командиру БЧ-2, по торпедному катеру открыть огонь!». Понимая всю ситуацию, смотрю с ужасом на катера в бинокль. Через 20 секунд после получения с катеров очередного сигнала, не разобранного командиром, раздался оглушительный залп из двух орудий главного калибра, за ним еще два залпа хвостовых из очереди. Вижу падение первого залпа. Полное накрытие головной цели, и тут же истошный вопль в выносном динамике на ГКП: «Прекратить «малину» (с отборной флотской матерщиной), люди не сняты с цели!»…
«Малина»… В своде боевых эволюционных сигналов (БЭС), флаг «наш» – означал и означает стрельбу артиллерией, а позже ракетами по морской цели, представляет собой полотнище красно-малинового цвета. По радио подается сигналом, к примеру, «Наш» исполнить…», означающий – открыть стрельбу. В случае, описанном Журавлевым, должно было прозвучать: «Дробь, «наш» – исполнить», означавший «прекратить стрельбу», без всякой «малины» и матерщины…
«Я бросился к приборному щиту БЧ-2, перевел указатель команд на «Дробь, орудия на ноль».
Головной катер с руководителем обеспечения подошел к трапу. На борт поднялся возмущенный Герой Советского Союза капитан 2 ранга Першин и бросился на меня с кулаками… Я его кое-как успокоил. На требование Першина объяснить, почему открыли огонь без доклада ему, что заняли исходную позицию, начали маневрировать для отражения атаки, командир ничего не мог ответить. Стоял как нашкодивший мальчишка. Першин в сердцах бросил с презрением в лицо командиру корабля: «И такие – командуют кораблем!».
Выполнение задачи было сорвано, последовал разбор и соответствующие выводы… На следующий день командир лег в госпиталь, решив там отлежаться. Командующий флотом своим приказом строго наказал его…».
«…В октябре 1953 года командир Паршин ушел в отпуск. Корабли эскадры готовились к большому учению, в том числе для нужд дальней авиации.
Время выхода в море было назначено в день окончания планово-предупредительного ремонта (ППР). За несколько часов до выхода, командир БЧ-5 доложил, что для ввода в строй второй машины требуется 5-7 часов. Командир бригады со штабом был вынужден перейти на другой корабль. Корабли бригады в назначенное время вышли в море, наш корабль остался у Троицкого причала устранять неисправность. В пятом часу утра командир БЧ-5 доложил об устранении неисправности и готовности выйти в море.
…На вопрос оперативного дежурного штаба о том, допущен ли я к самостоятельному управлению кораблем и могу ли я выйти самостоятельно в море, я ответил, что допущен и могу выйти в море, но разрешение на самостоятельный выход должен дать начальник штаба флота, или другой ответственный начальник. Около 8 часов утра меня вызвал к телефону начальник штаба, в ту пору – вице-адмирал Пархоменко. Обругал меня крепкими словами и потребовал немедленно выходить в море без всяких обеспечивавших «дядек». Получив от ОД флота общую обстановку в районе перехода, получил разрешение идти прибрежным фарватером. Надо сказать, до этого я не помню и не знаю случая, чтобы старший помощник командира корабля 2-го или 1-го ранга выходил в море без обеспечивающего командира…».
Радость и гордость Журавлева за доверие, оказанное ему начальником штаба флота, можно понять, обратив внимание и на то, что Виктор Пархоменко, не зная личных качеств старшего помощника одного из двадцати эскадренных миноносцев, превысил свои полномочия, не запросив командующего флотом, как лица, подписавшего допуск старпома к самостоятельному управлению кораблем.
«…На переходе были проведены занятия с офицерами по изучению берега и системы навигационного ограждения, важных ориентиров для навигационного определения места корабля. Проведены радиотехнические учения по отработке стрельбы по береговой, морской и воздушной целям, а при подходе к Феодосийскому заливу, где стояли на якорях корабли дивизии, запросил выделить цель для отработки торпедных атак по надводной цели. Корабль был выделен. Им стал эсминец «Бессменный» с начальником штаба нашей бригады на борту. Последний перешел ко мне на корабль для руководства торпедными атаками.
Я провел три атаки по выделенному в качестве цели эсминцу. Они получились успешными. Через некоторое время получил семафор – «Командиру прибыть на КРЛ «Дзержинский», катер выслан». Быстро собрался, но волновал вопрос, причина вызова. Вроде бы переход совершен успешно, никаких претензий к личному составу я не имел и сам никаких нарушений не совершил. Ясно было, что вызывает командующий флотом. Но зачем? На подошедшем к борту корабля катере я увидел своего комбрига, капитана 2 ранга Бондаренко. Доложил комбригу кратко обстановку при выходе корабля и при переходе в Феодосию, какие задачи отрабатывал. Он сообщил, что всех командиров кораблей вызывает командующий флотом для подведения итогов дня.
Командиры двух крейсеров и десяти эсминцев со своими командирами бригад были собраны в салоне флагмана. Среди собравшихся командиров я был самым младшим по воинскому званию – капитан-лейтенант. Командующий флотом, адмирал Горшков, всегда сосредоточенный и собранный, вошел в салон и, не теряя времени, объявил цель сбора и потребовал от всех командиров кратко доложить, что надо было сделать на переходе, и что было выполнено. Особенно его интересовало, что сделано в интересах боевой подготовки в условиях выполнения основной задачи – обеспечения авиации флота.
Я уже знал его требование – докладывать кратко, и «по существу». С первых минут встречи с командирами кораблей установилась атмосфера доброжелательности и уважения. Это для меня стало эликсиром, снявшим напряжение и волнение. Кое-кто из командиров смотрел на меня с любопытством и удивлением. Так мне показалось. При докладах командиры делали акцент на действия по выполнению задачи по обеспечения авиации. Редко кто доложил, что же сделано за сутки в интересах совершенствования боевой подготовки на своих кораблях.
Особенно комфлота интересовали крейсера. Их командиров он дотошно «пытал». Чем ближе шло совещание к концу, тем больше ощущалось беспокойство комфлота за упущения на кораблях в организации мероприятий, направленных на отработку задач в интересах повышения уровня боевой готовности кораблей. Очередь дошла до меня.
– Ну, как, Журавлев, сам пришел, или с обеспечением?
– Сам, – отвечаю.
– Никого не зацепил при выходе из базы?
– Нет, вышел и пришел на рейд благополучно.
– Каким фарватером выходил из базы?
– Прибрежным, ФВК-22.
– Почему, кто разрешил? – с некоторой тревогой в голосе спросил меня командующий (тревога командующего была вызвана минной опасностью, сохранявшейся в те годы на участках бывших оборонительных минных заграждений. – Б.Н.).
– По моей просьбе разрешил оперативный дежурный флота. Планировал и провел занятие с офицерским составом по изучению берега, навигационных и приметных мест для навигационных определений.
– Какую скорость имел на переходе?
– Экономичную – 18 узлов.
– Что отработали на переходе?
– Проведены радиотехнические учения по отработке организации стрельбы по берегу главным калибром с использованием Херсонесского маяка, как вспомогательной точки наводки. РТУ по случайной цели – торпедному катеру в районе бухты Ласпи, РТУ по случайной морской (транспорту) и самолету в районе Ялты – мыс Меганом. На подходе к Феодосийскому заливу провел три торпедных атаки в условиях большой и малой видимости по кораблю-цели – эсминцу «Бессменному», выделенному по моей заявке бригадой. Замечаний по работе материальной части оружия и технических средств нет. Корабль готов к выполнению поставленных задач.
Все это я доложил командующему на одном дыхании.
Командующий смотрит на меня и, вижу, о чем-то напряженно размышляет. И вдруг спрашивает меня:
– Дать вам, Журавлев, эскадренный миноносец?
От неожиданности я потерял дар речи, ничего не могу сказать. Все командиры уставились на меня. В этом коротком гробовом молчании я, как во сне, слышу голос командующего:
– Сколько времени вы уже старпомите?
Судорожно глотая воздух, отвечаю.
– Шесть месяцев.
– Да… – тянет он, – маловато. Постарпомишь еще.
В заключение совещания он привел меня в пример всем командирам кораблей, отметив, что старпом, командуя кораблем, который точно так же, как и все, обеспечивал переход в назначенный район встречи – рейд Феодосии, провел столько полезных мероприятий в интересах совершенствования боевого мастерства личного состава, сколько не провели все корабли, стоящие на рейде. «Это всем должно стать примером», – заключил он, заканчивая совещание.
…Выйдя из салона, попросил командира бригады капитана 2 ранга Бондаренко доложить командующему мою просьбу направить меня в 1954 году на ВОЛСОК…
Корабли готовились к большому флотскому учению, где кораблю предстояло выполнить несколько серьезных боевых упражнений с использованием артиллерийского и торпедного оружия.
Перед выходом корабля в море, как и на все, готовящиеся к выходу корабли соединения, прибывали представители вышестоящих штабов и специалисты отделов флота и политуправления. Обойдя корабль, проверив его готовность к выходу, поднялся на ходовой мостик, где находились командир и командир бригады капитан 2 ранга Бондаренко… Обратил внимание на оживленный разговор между командиром корабля и командиром бригады.
Заслушав мой доклад, командир корабля Лысаков, будучи возбужденным какими-то событиями, произошедшими на мостике перед моим прибытием, обращаясь ко мне, сказал:
– Старпом, а мы с комбригом только что выгнали старшего лейтенанта с ходового мостика. Я ему приказал покинуть корабль. Нечего ему здесь делать, этому хлыщу из политуправления.
– А он представился вам, кто и зачем он был направлен на корабль?
– Он доложил, что направлен политуправления флота на вход к нам.
Я быстро спустился с мостика, отыскал старшего лейтенанта, попросил его вернуться на корабль. Вначале он отказался, но мы вместе с заместителем командира по политчасти капитан-лейтенантом Николаем Гаценко, убедили старшего лейтенанта идти на нашем корабле, так как он был направлен Политуправлением флота для изучения обстановки и обобщения опыта работы на нашем корабле, и надеялись, что инцидент исчерпан. В целом, все задачи экипажем были выполнены успешно, а действия командира не раз отмечались на подведении итогов командованием дивизии… С проходом бонового заграждения Севастопольской бухты с Константиновского сигнального поста на имя командира бригады был получен семафор: «Командиру 150-й БРК, после швартовки корабля вместе с командиром эм «Безукоризненный» прибыть в штаб флота. ОД ЧФ».
Командир торопливо стал давать мне указания по кораблю. Приказал с постановкой корабля на швартовые, не задерживаясь, поставить трап и подать к нему командирский катер. Предупредил меня, что после штаба он будет дома.
Оба командира, не дождавшись окончания швартовки, отбыли в штаб флота. Около 22.00 оба возвратились на корабль, неожиданно, на каком-то попутном плавсредстве. Оба «чернее тучи», лица осунувшиеся, словно после длительного тяжелого труда или болевого приступа, с каким-то испуганным, отрешенным взглядом разоблаченных преступников…».
Возможно, это не совсем уместное сравнение, но очень похоже, что комбриг и командир выглядели примерно так, как на своей последней фотографии смотрелся однофамилец командира бригады – Бондаренко Петр Тихонович, бывший до ареста в 1949 году начальником Политуправления Черноморского флота и имевший звание контр-адмирала.
«…У меня мелькнула мысль – а не по делу ли со старшим лейтенантом был связан их вызов? Случай изгнания с корабля старшего лейтенанта перед выходом на учения в море не уходил у меня из головы.
Командир, как всегда, зашел ко мне в каюту, сел на приставной стул у письменного стола, заложил ногу за ногу, и спичкой стал ковырять в зубах. Это он всегда делал, когда был в большом расстройстве.
Молчу, жду, пока сам заговорит.
– Негодяй, – говорит сквозь зубы командир, – этот старший лейтенант. Все же доложил начальнику Политуправления флота. Мы были с комбригом у начальника Политуправления флота «на ковре». Он заявил нам после выматывающей душу многочасовой проработки, что комбрига направят командовать самым захудалым водолеем, а меня обещал снять с должности и уволить в запас.
На следующий день их вновь вызывали в политуправление и практически поодиночке допрашивали по обстоятельствам этого дела. Только вмешательство командующего флотом адмирала Горшкова остановило «экзекуцию», учиненную командиру и комбригу...».
Истоки разразившегося скандала Журавлев усматривал, не столько в том, что строевые корабельные офицеры, хорошо представляя истинную цену политической и служебной деятельности отдельных функционеров партии на кораблях и частях флота, демонстративно унизили политработника, посланного на выход в море с заданием от политуправления, но и проявили при этом высокомерие и чванство, не свойственное воспитанным людям. Начальник политического управления, не способный оценить жестких флотских «приколов», усмотрел в таком поведении командира корабля и поддержавшего его командира бригады, не только действия по подрыву авторитета партии на флоте, но и открытый протест, чуть ли не заговор против партийно-политического руководства Вооруженных сил…
Учитывая обстановку начала 50-х годов у Григория Бондаренко могли возникнуть серьезные проблемы, и угроза снятия с должности была бы не самая страшная из того арсенала средств, что имелся в распоряжении партийно-политического аппарата той поры.
Стоит только напомнить о том, что в октябре 1950 года был казнен бывший начальник политуправления Черноморского флота контр-адмирал Петр Бондаренко. Петр Тихонович был арестован в октябре 1949 года за ведение «контрреволюционных» разговоров, а затем ему предъявили обвинения во «вредительско-подрывной деятельности в партии и государственном аппарате».
Если партийного функционера такого уровня, с такими служебными и боевыми заслугами (Петр Тихонович с начала войны возглавлял Политуправление Черноморского флота, являясь Членом Военного совета) постигла такая участь, то что же можно было ожидать тому же командиру бригады в звании капитана 2 ранга, не говоря уже о командире одного из десятка эскадренных миноносцев той же бригады.
В наши планы не входит анализ репрессий на Черноморском флоте и, тем более, оценка деятельности политработников флота, но, нелишне заметить, что если бы капитан 2 ранга Григорий Бондаренко знал о печальной судьбе своего однофамильца – Петра Тихоновича Бондаренко, то, едва ли бы стал изгаляться перед «представителем ЦК» в звании старшего лейтенанта, посланного на корабль руководством политуправления. Для опытного, грамотного моряка, умного, решительного офицера, прошедшего фронт, это был очень легкомысленный поступок, заведомо опасный по своим последствиям. Можно не сомневаться в том, что, начав воевать командиром взвода в бригаде морской пехоты под Севастополем в ноябре 1941 года, Григорий Бондаренко знал истинную цену и сволочную сущность многих политработников той поры, изрядно попортивших крови офицерам и бойцам. Знал он и то, что шкурническая, подлая и мстительная их натура в послевоенные годы нисколько не изменилась.
Следует учесть, что, оценивая служебную деятельность и стиль поведения того же Григория Бондаренко, Илья Журавлев в своем отчаянном стремлении пробиться на командирский мостик, слишком строго судил своих ровесников, успевших добиться значительно больших чем он успехов по службе. Об этом можно судить по тому разговору, что произошел между ним и командиром бригады через некоторое время после подведения итогов, на котором командующий флотом дал высокую оценку его действиям на переходе из Севастополя на рейд Феодосии.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«…В 1954 году я подал рапорт с просьбой включить меня кандидатом на учебу на ВОЛСОК (Высшие ордена Ленина специальные офицерские классы). Мне отказали на том условии, что я перерос… Туда направляли офицеров с должностей старших помощников командиров эсминцев в возрасте не старше 32 лет. Мне в ту пору было уже 34 года… Мысль, что меня ограничивает возрастной ценз, мучила меня. В разговоре с командиром на эту тему он пытался убедить меня в том, что меня осенью и без учебы назначат командиром корабля… Но я понимал, что назначение командиром корабля без окончания командирских курсов, может состояться, но мне дадут эсминец в ремонте, либо в «новострое». В разговоре с комбригом, он тоже сказал, что мне не надо рваться на учебу, так как меня осенью планируют назначить командиром, тем более, что по возрасту я «устарел».
Глядя на меня с удивлением, не скрывая раздражения, комбриг заявил:
– Не понимаю вас, Журавлев, вам предлагают кушать белый хлеб, а вы не можете оторваться от своего черного хлеба….
Не найдя убедительного аргумента урезонить меня, комбриг бросил с раздражением:
– Вы шкурник! Во имя личной цели готовы на все!
…Не контролируя себя, забыв, где я и с кем говорю, с возмущением отрубил:
– Допускаю, вы правы. Но, тогда как понять – кто вы?
У него брови поднялись вверх, лицо вытянулось в изумлении, он произнес, нажимая на каждый слог:
– То есть?
Большим усилием сдерживая себя, я медленно и внятно объяснил ему:
– Вы 1922 года рождения, я – 1920. Вы прошли дорогу Великой Отечественной войны, я тоже, от звонка до звонка. Вы ухитрились окончить Высшее Военно-морское училище, ВОЛСОК, Военно-Морскую академию, а я, снятый с 4-го курса мореходки в 1940 году, прошусь на законном основании в свои 35 лет на ВОЛСОК, и я – «шкурник»? Кто же тогда вы?
Он долго молчал. Наконец, словно в раздумье, тихо и спокойно сказал:
– Я не вижу здесь своей вины.
– Но ведь и я не вижу здесь своей вины и, тем более, оскорбления от вас».
Я хорошо запомнил Илью Петровича Журавлева в должности начальника Противолодочного факультета, при том, что я в ту тору был курсантом 3-4 курсов Корабельного факультета. Журавлев, даже покидая свой служебный кабинет постоянно с кем-то громко спорил, размахивая руками, похоже, что он не представлял своего существования, вне конфликтов, и вне бесконечной борьбы… Такие офицеры во все времена вызывали удивление у своих подчиненных, и раздражение у своих начальников.
Григорий Бондаренко был волевым, решительным офицером, в то же время он был умным, высокообразованным и интеллигентным человеком. Журавлева он был младше всего на один год. С третьего курса Черноморского ВМУ в звании младшего лейтенанта Бондаренко был направлен командиром взвода разведки в 8-ю бригаду морской пехоты полковника Вильшанского. В ноябрьских боях командовал ротой разведки в 1-м батальоне той же бригады. Участвуя в жесточайших боях под Севастополем, получил тяжелое ранение ноги и был эвакуирован на Кавказ, что спасло его от неминуемой гибели, потому как к концу декабря 1941 года от бригады оставался батальон неполного состава. Из его однокашников, начавших воевать командирами взводов морской пехоты, живыми и не покалеченными осталось два из десяти. Из тех, кто пошел с первого курса командирами отделений в морскую пехоту в живых остался один из десяти.
В феврале 1942 года после выписки из госпиталя, Бондаренко был назначен помощником командира сторожевого катера «СКА-025». 8 сентября 1942 года был ранен в левое плечо, но остался в строю. С декабря 1942 до апреля 1944 г. – командир сторожевого катера «СКА-035», в апреле-сентябре 1944 г. – командир звена 5-го дивизиона сторожевых катеров Черноморского флота. Участвовал в снабжении и эвакуации защитников осаждённого Севастополя, обороне Новороссийска, Южно-Озерейской, Новороссийской и Керченско-Эльтигенской десантных операциях, в операции по освобождению Крыма. И это притом, что значительной части выпускников ЧВМУ 1941 года, в тот период в лучшем случае доверили командование сторожевыми катерами. Причем, многие из них, командуя этими катерами, отличились в ходе боевых действий, были отмечены внеочередными званиями, многими наградами и отличиями.
Так, капитан 2 ранга Павел Сивенко, командуя «СКА-065», вывел его и в гвардейские и в краснознаменные… А сам командир за особые отличия был награжден не только советскими орденами, но и американским орденом «За выдающиеся заслуги». И при таких-то заслугах, бывший командир «0-65»-го, Павел Сивенко, не возмущался, что в свое время его не направили на ВОЛСОК, и не один год «динамили» с направлением в Академию… Безусловно, обо всем этом Павлу Павловичу Сивенко вскоре пришлось пожалеть, когда его сорокалетнего «кавторанга», признав неперспективным офицером, уволили в запас в декабре 1960 года, а прущего «буром» Илью Журавлева, успевшего к тому сроку закончить не только ВОЛСОК, но и отучиться на командном факультете ВМОЛА, назначили начальником штаба той же 150-й бригады, ставшей к тому времени – Бригадой ракетных кораблей… Невольно вспоминается, что «нахальство – второе счастье...».
Между тем, в июне 1945 года капитан-лейтенант Бондаренко окончил Высшие специальные курсы офицерского состава ВМФ и был направлен на Тихоокеанский флот командиром тральщика «Т-332». Участвовал в Южно-Сахалинской десантной операции и послевоенном тралении в акваториях корейских портов.
До ноября 1947 года продолжал службу командиром базовых тральщиков на Тихоокеанском флоте. В 1950 году окончил Военно-морскую академию, получил очередное звание капитана 3 ранга.
Знал ли Илья Журавлев – наш борец за социальную справедливость, о том, что, окончив с отличием в 1950 году Военно-морскую академию, капитан 3 ранга Бондаренко, безропотно, два года командовал эскадренным миноносцем «Беззаботный»? И только в 1952 году Григорий Алексеевич был назначен помощником командира 187-й бригады эскадренных миноносцев. В 1953 году капитан 2 ранга Бондаренко стал командиром 150-й бригады эскадренных миноносцев Черноморской эскадры. По всем признакам, к категории карьеристов и, тем более, «шкурников», Григория Алексеевича никак нельзя отнести.
Другой комбриг, на месте Бондаренко, отправил бы под арест не в меру зарвавшегося командира миноносца в звании капитан-лейтенанта, каковым в ту пору был Илья Журавлев, не привыкший сдерживать своих эмоций.
Чтобы не возвращаться к личности адмирала Бондаренко, завершим ознакомление с его послужным списком.
В 1956-1958 гг. – командир 19-й дивизии охраны водного района Восточно-Балтийской флотилии Балтийского флота.
О встрече с Бондаренко на рейде Таллина вспоминал Илья Журавлев, описывая поход черноморских кораблей на Балтику в 1957 году.
В 1958-1960 гг. – начальник Управления боевой подготовки штаба Балтийского флота. В 1962 году окончил Военную академию Генштаба.
В июле 1962 – сентябре 1965 гг. – начальник штаба Балтийского флота, в сентябре 1965 – мае 1973 гг. – начальник штаба Тихоокеанского флота. В 1971 году окончил Высшие Академические курсы при Военно-морской академии. С мая 1973 г. – заместитель Главнокомандующего Военно-Морским Флотом по боевой подготовке – начальник Боевой подготовки Военно-Морского Флота.
За выдающиеся заслуги в создании и производстве новой специальной техники Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 февраля 1985 года адмиралу Бондаренко Григорию Алексеевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Жил в Москве. Умер 5 сентября 1988 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Я надеюсь, что фрагменты воспоминаний Ильи Журавлева позволили нам на фоне общефлотских мероприятий 1951-1953 годов, оценивая облик наиболее заметных его сослуживцев, полнее представить обстановку, в которой Василию Филипповичу Чалому предстояло вступить в должность начальника штаба Черноморской эскадры.
Василий Филиппович Чалый в должности
начальника штаба Черноморской эскадры
Что нам известно об адмирале Василии Чалом?
Родился 6 апреля 1911 года на руднике Щербиновка, теперь – Торецкий городской совет Донецкой области. По национальности – украинец, в ВМФ с 1930 года, член КПСС с 1937 года. Окончил Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе (апрель 1930 – июнь 1934), штурманский отдел СККС ВМФ РККА (ноябрь 1937 – август 1938), курсы командиров миноносцев Тихоокеанского флота (январь – апрель 1939), основной факультет Военно-морской академии имени К.Е. Ворошилова (декабрь 1946 – декабрь 1949).
С июня 1934 по январь 1935 года – корабельный курсант, затем в течение трёх месяцев – командир штурманской группы минного заградителя «Эривань». Командир штурманского сектора минного заградителя «Астрахань» (март 1935 – октябрь 1936).
С октября 1936 по ноябрь 1937 года помощник командира сторожевого корабля «Зарница», в августе–ноябре 1938 года – штурман гидрографического судна (ГИСУ) «Партизан». Участвовал в межтеатровом переходе через Панамский канал (27 июня 1938) во Владивосток в составе отряда ГИСУ из Кронштадта. С ноября 1938 года по апрель 1939 года – помощник флагманского штурмана штаба Тихоокеанского флота, позднее до сентября дивизионный штурман отдельного дивизиона тральщиков. В июне – августе этого же года был штурманом отряда базовых тральщиков на время его перехода из Кронштадта во Владивосток.
Командир эсминца «Резкий» (апрель 1939 – ноябрь 1940), затем командир эсминца «Резвый» (до июля 1942). Начиная с июля 1942 года, командовал 1-м дивизионом бригады эсминцев. В августе 1943 года принял должность начальника 1-го (оперативно-планового) отделения оперативного отдела штаба Тихоокеанского флота, которую исполнял до декабря 1946 года. Одновременно с мая 1944 года являлся заместителем начальника оперативного отдела штаба Тихоокеанского флота. Участник Советско-японской войны.
Командир 1-го дивизиона эсминцев 4-го ВМФ (с декабря 1949 по сентябрь 1950). С сентября 1950 по январь 1954 года – начальник штаба эскадры Черноморского флота. 27 января 1951 года присвоено звание «контр-адмирал».
С января 1954 по ноябрь 1956 года – старший военный советник командующего ВМФ Румынской Народной Республики, затем, до июля 1961 года, – командующий эскадрой Черноморского флота, а после – начальник тыла флота (до июля 1962 года) и первый заместитель командующего Черноморским флотом (до августа 1965 года). С 1965 по январь 1971 года был помощником представителя Главнокомандующего Объединёнными Вооружёнными Силами Варшавского Договора по ВМФ в Национальной народной армии ГДР.
В январе–мае 1971 года – в распоряжении Главнокомандующего ВМФ.
В мае 1971 года уволен в отставку по болезни. Скончался 2 марта 1979 года. Похоронен на кладбище Коммунаров в Севастополе.
Возвращаемся к тому, что капитан 1 ранга Чалый был назначен начальником штаба Черноморской эскадры в очень непростой для эскадры и флота период. Накануне назначения, Василий Филиппович окончил Военно-морскую академию и имел большой опыт командования соединениями на Тихоокеанском флоте и Балтике. С приходом Василия Филипповича на эскадру участились внезапные выходы кораблей и соединений в море, практиковались рейдовые сборы в удаленных районах. В процессе выходов проверялась паспортная автономность плавания и мореходные качества кораблей.
Боевое ядро эскадры проверялось в море в условиях максимально приближенных к боевым: отражались воздушные атаки условного воздушного противника, проводились «набеговые» операции на береговые объекты, отрабатывалось уклонение от атак подводных лодок и торпедных катеров.
В 1952 году в состав эскадры был принят крейсер «Дзержинский» под командованием капитана 2 ранга Юрия Максюты. В феврале 1953 года в состав эскадры вошел крейсер проекта 68-бис – «Адмирал Нахимов» под командованием капитана 2 ранга Леонида Чулкова. Этот крейсер стал стартовой площадкой для нескольких известных на флоте и в Севастополе военачальников. Командиром БЧ-2 крейсера служил капитан-лейтенант К. Беспальчев, командиром БЧ-5 – инженер-капитан 2 ранга С. Бабенко.
Учитывая роль начальника штаба эскадры в повышении боеспособности кораблей и соединений, Василию Филипповичу Чалому в феврале 1951 года было присвоено звание контр-адмирала.
По итогам боевой подготовки в 1952-1953 гг. эскадра Черноморского флота получила высокие оценки при проверке инспекцией Главного командования ВМФ.
В боевой состав эскадры в то время входила 50-я дивизия крейсеров, включавшая крейсера новой постройки, 187-я и 188-я бригады эскадренных миноносцев. Дивизией командовал контр-адмирал Петрищев, бригадой эсминцев пр. 30-бис – контр-адмирал Николай Никольский, а бригадой эсминцев пр. 56 – и контр-адмирал Борис Ламм.
Начальником штаба у Петрищева был капитан 1 ранга Николай Загольский, начальником политотдела – капитан 1 ранга Александр Морозов, крейсером «Дзержинский» командовал капитан 1 ранга Петр Старшинов, крейсером «Адмирал Нахимов» – капитан 2 ранга Василий Виргинский (принявший корабль от капитана 1 ранга Леонида Чулкова), «Михаилом Кутузовым» – капитан 2 ранга Григорий Голота, «Керчью» – капитан 1 ранга Григорий Михальченко.
Вскоре командиром 188-й бригады эсминцев пр. 30-бис стал командовать капитан 1 ранга Николай Иванов, 150-й бригадой эсминцев 56-го проекта – капитан 2 ранга Бондаренко (начальник штаба – капитан 2 ранга Проничкин). К 50-й дивизии крейсеров добавилась 44-я дивизия крейсеров под командованием капитана 1 ранга Валентина Соловьева (начальник штаба – капитан 1 ранга Гавриил Громов; начальник политотдела – капитан 1 ранга Иван Ланчук). С Валентином Соловьевым нам ещё предстоит поподробнее познакомиться, о Ланчуке мы уже упоминали…
В октябре 1953 года корабли Черноморской эскадры нанесли первые официальные визиты в румынские и болгарские порты. Порты Констанца и Варна посетили крейсера «Куйбышев», «Фрунзе», четыре эсминца проекта 30-бис. Возглавлял визит начальник штаба флота вице-адмирал Виктор Пархоменко. Во время пребывания на кораблях эскадры в октябре 1953 года Председателя Совета Министров СССР Григория Маленкова и Главкома ВМФ адмирала флота Николая Кузнецова состоялся обмен мнениями по поводу необходимости визитов наших кораблей в иностранные порты.
Влияние политики советского руководства
на решение флотских проблем
C 1954-го по 1964 годы Советским Союзом «правила» партийная группировка, возглавляемая Никитой Сергеевичем Хрущевым.
В этот период в СССР сформировался механизм продвижения во все партийные и высшие государственные структуры малообразованных, наглых, напористых, но при этом лояльных к верховной власти карьеристов. В историографии подобное явление принято называть «отрицательный отбор». Особенно рельефно это явление прослеживалось в сравнении с жестко критикуемым Хрущевым сталинским стилем подборки руководящих кадров.
Инициированный и возглавленный Хрущевым фаворитизм и протекционизм в политической, экономической и военной сферах государства влиял на все стороны жизни страны до самого конца существования советской системы, пережив Брежнева, слегка пошатнувшись при Андропове и зашкалив все разумные пределы при Горбачеве. Адекватной смены правящих элит попросту не было, что не могло не привести к, так называемому, «застою».
После смерти И.В. Сталина основой внешнеполитической доктрины советского руководства стала навязчивая идея о мирном сосуществовании капиталистической и социалистической систем.
Противоречивость внешнеполитической доктрины предопределяла двойственность советской внешней политики, в которой боролись две тенденции – соперничество и сотрудничество со странами Запада.
Соперничество проявлялась, прежде всего, в традиционном противостоянии двух лагерей, оформившимся к середине 1950-х гг. и утвердившимся в противостояние двух военных блоков. Это противоборство за сферы влияния в мире привело к крупнейшим внешнеполитическим кризисам: Берлинскому, в 1961 году, и Карибскому, в 1962 году, особую остроту которым придавало наличие у сверхдержав ядерного оружия. Противостояние систем и потенциальная угроза нападения со стороны Запада заставляли Советский Союз реформировать Вооруженные силы, якобы, для совершенствования и поддержания их в постоянной боеготовности.
Второй тенденцией советской внешней политики являлось сотрудничество Советского Союза со странами Запада. Угроза ядерной войны и осознание возможности гибели в ней человечества привели советскую партийную элиту к пониманию неизбежности сотрудничества. В целях налаживания отношений между двумя блоками Советский Союз выступил с рядом мирных инициатив, главным образом, волюнтаристского, пропагандистского характера.
К субъективным факторам, оказавшим пагубное влияние на реформирование вооруженных сил в 1950–1960-х гг. следует отнести личность руководителя государства – Н.С. Хрущева, и его отношение к военно-политическим проблемам так и непосредственно к реформе Вооруженных сил.
Являясь фактически приемником И.В. Сталина, который вдумчиво, последовательно и решительно решал важнейшие вопросы обороны страны, Н.С. Хрущев продолжил установившуюся традицию по единоличному принятию решений, но к величайшему сожалению, действуя исключительно троцкистскими методами, предпочитал не только рубить «с плеча», но и резать «по-живому»… Подобная «методика» решения важнейших государственных и оборонных проблем в полной мере соответствовала деятельной натуре и темпераменту главы государства, являвшегося классическим образцом воинствующей «образованщины» образца 20-х годов прошлого века. Недорезанная Сталиным вечно ноющая и привычно гадящая интеллигенция троцкистской ориентации, недолго радовалась долгожданной «оттепели». «Бульдозерный» финал выставки работ художников-модернистов быстро отрезвил и надолго загнал в «культурно-кухонное» подполье всех этих поборников свободы еврейско-европейского образца, ведущих представителей которого тот же Хрущев на удивление прозорливо обозвал «пидерастами». «Пидерастия» была у них не только в штанах, но и в головах. Если сами «шестидесятники» еще скрывали свои деструктивные, антигосударственные цели и нестандартные склонности, то их детишки-вырожденцы, со своими вывихами и отклонениями от традиционных православных норм, уже в полной мере оправдали смелый прогноз генсека.
Никита Сергеевич Хрущев в силу своего достигнутого интригами положения и дутого, вымученного авторитета в партийной иерархии, не только инициировал изменения в военной области, но и приводил их в жизнь в соответствии с собственными дилетантскими представлениями о месте и роли армии в государственной структуре той поры.
Посетив США и объективно оценив обстановку, Никита Сергеевич убедился в том, что в возможной войне «американцы не будут устилать трупами своих солдат нашу землю, а будут пользоваться, главным образом, дистанционными, стратегическими средствами ведения войны.
По воспоминаниям советского дипломата О.А. Гриневского, Н.С. Хрущев часто повторял: «Времена изменились. Не числом солдат с ружьями, а огневой мощью и средствами доставки боевых зарядов определяется теперь обороноспособность. Необходимо поэтому укреплять и совершенствовать ракетно-ядерный щит страны, а военная авиация и флот утратили прежнее значение. Их нужно сокращать и заменять ракетами».
Совокупность объективных факторов делали военную реформу в 1955-1960-е гг. неизбежной, а субъективный фактор (личность и взгляды Н.С. Хрущева) придавали ей своеобразие и предопределили ее ущербность и незавершенность.
Следует признать, что по ряду ключевых вопросов позиция Хрущева по вопросам реформирования армии получила поддержку у руководства Министерства обороны, прежде всего Маршала Советского Союза Г.К. Жукова. И опять-таки, здесь сыграл большую роль личностный фактор – открытая неприязнь Жукова к Военно-морскому флоту и личная неприязнь к адмиралу Николаю Кузнецову была широко известна в военных кругах, что не добавляло авторитета «маршалу Победы». Процесс реформирования – развала Вооруженных сил был запущен.
10 мая 1955 года СССР представил на рассмотрение ООН проект о частичном разоружении. Вооруженные силы СССР, США, КНР, Англии, Франции и других государств, сохранявших армии и флоты на уровне военного времени, планировалось существенно сократить. Сокращение намечалось провести в два этапа: на первом – уменьшить численность обычных видов вооруженных сил и прекратить испытания атомного оружия; на втором -осуществить программу полного запрещения атомного оружия.
Новый подход к сокращению гонки вооружений был предложен СССР 18 сентября 1959 года на заседании Генеральной ассамблеи ООН. Н.С. Хрущёв от имени советского правительства сделал заявление о всеобщем и полном разоружении в четыре этапа, представив программу, рассчитанную на четыре года. Предполагалось распустить сухопутные армии, военно-морские флоты и военно-воздушные силы; упразднить генеральные штабы, военные министерства, военные базы; закрыть военные учебные заведения и уничтожить или утилизировать уже созданное оружие. Военные ракеты всех радиусов действий предлагалось ликвидировать, оставив ракетную технику лишь как средство транспорта и освоения космического пространства. Должны были сохраниться только минимальные контингенты внутренней охраны (милиции, полиции), вооруженные легким стрелковым оружием и предназначенные для поддержания внутреннего порядка и защиты личной безопасности граждан.
В своем докладе Н.С. Хрущев отмечал: «...Гонка вооружений уже сейчас тяжелым бременем ложится на плечи народов. Она влечет за собой рост цен на предметы народного потребления, сокращение реальной заработной платы, пагубно влияет на экономику многих государств...от мирного труда оторвано более ста миллионов человек, причем наиболее энергичных и работоспособных людей труда, людей науки и техники. Огромное количество человеческой энергии, знаний, изобретательности, мастерства падает, как в бездонную бочку, поглощается растущими вооружениями».
Руководитель страны выступал за сокращение финансирования вооруженных сил, намереваясь «срезать лишний жирок» у военных, освободившиеся деньги направить на сокращение или полную отмену налогов с населения, повышения его жизненного уровня, увеличение жилищного строительства, сокращение рабочего дня, а также субсидирование национальной экономики и широкую помощь слаборазвитым странам».
Несмотря на явно пропагандистский характер советских мирных инициатив 1950-х гг. во внешней политике СССР, очевидна, тем не менее, готовность советского партийного руководства к компромиссу и сотрудничеству с Западными странами. Кроме того, предложения СССР о сокращении Вооруженных сил подкреплялись в середине 50-х гг. выводом советских войск и ликвидацией военных баз в Финляндской республике, Австрии, Китае и Румынии. Не напоминают ли вам эти действия, внешнеполитическую политику Горбачева, для начала направленную на разрушение структур Варшавского блока?
Таким образом, политика мирного сосуществования, наивно предполагавшая снижение прямой угрозы третьей мировой войны, позволяла советской партийной элите приступить к одностороннему сокращению Вооруженных сил СССР и резкому сокращению расходов на оборону страны.
К объективным причинам реформы Вооруженных сил можно отнести явное несоответствие штатной структуры вооруженных сил от новых реалий развития военной техники и способов ведения боевых действий.
Сокращая Вооруженные силы, партийно-государственное руководство СССР вынуждено было заботиться и о материальном обеспечении демобилизованных. Остро встал вопрос трудоустройства, обеспечения жильем и социальной адаптации увольняемый военнослужащих. На протяжении 1953-1958 гг. Советом министров СССР и ЦК КПСС были приняты постановления, определявшие размеры пенсий, материальное обеспечение и порядок переквалификации и трудоустройства бывших военнослужащих. Прежде всего, это касалось кадрового состава армии, авиации и флота. Вместе с тем необходимо отметить, что льготы и привилегии в полном объеме распространялись, в основном, на военнослужащих, прослуживших в вооруженных силах 25 и более лет. Лица с выслугой менее 20 лет лишались значительной доли привилегий, а также прав на получение пенсии.
12 августа 1957 года Министерством обороны была издана директива «О трудоустройстве и включении в активную общественно-политическую жизнь демобилизованных из армии и флота воинов», в которой рекомендовалось обращать особое внимание на поддержку патриотичных стремлений демобилизованных поехать работать на новостройки восточных и северных районов, шахты и целинные земли, а также разъяснять молодежи из сельскохозяйственных районов, чтобы они возвращались в свои районы, а не собирались ехать в крупные города.
Н.С. Хрущев наиболее удачным примером трудоустройства выбрал некоего бывшего майора Чижа, ставшего свинарем в колхозе. На декабрьском Пленуме ЦК КПСС в 1959 году, обращаясь к воинам Советской армии, глава государства рассказал о другом, на его взгляд, поучительном примере: во время визита в США Н.С. Хрущёв на ферме у Президента США Д. Эйзенхауэра познакомился с бывшим генералом, ставшим управляющим президентским имением. «А наши генералы, – продолжил Первый секретарь, – скажут: ты что, что я тебе плохого сделал, я же за Родину воевал?». Небезынтересен факт, что впоследствии, при правке этого выступления по указанию главы партии последняя фраза была отредактирована: «А возьмите-ка наших отставных генералов. Разве найдешь среди них такого, который бы согласился пойти, скажем, директором совхоза. Он, вероятно, посчитал бы это делом ниже своего достоинства».
Несмотря на то, что на вооружение Советской Армии в первой половине 1950-х гг. стали поступать ядерное оружие, реактивная авиация и ракетная техника, в ее составе все еще оставались части и подразделения, эффективное применение которых в возможных военных конфликтах было маловероятным.
Так, например, только к 1956 году были переформированы кавалерийские дивизии и пересмотрены планы по снабжению армии лошадьми и гужевыми повозками. В 1956 году были расформированы зенитные артиллерийские дивизионы и зенитно-прожекторные части «как не имеющие особой боевой ценности в современных условиях» и «как средства, не обеспечивающие надежного прикрытия аэродромов».
Г.К. Жуков выдвинул и ряд собственных инициатив. В частности, им было предложено сократить должности заместителей по политической части командиров рот и батарей и вместо них создать партийно-политический аппарат в батальонах. Кстати, эта попытка реформировать партийные структуры в Вооруженных силах стала одной из причин отставки маршала Жукова с поста министра обороны.
Одновременно с уменьшением численности Советской Армии происходило и сокращение военного бюджета.
Для уменьшения расходов на армию изыскивались все возможные средства. В 1957 году по инициативе Г.К. Жукова началась работа по изменению военной формы одежды, направленная, в том числе и на ликвидацию «излишеств» в нормах снабжения военнослужащих Советской Армии и Военно-Морского Флота. Именно этой Директивой начальника тыла ВС были отменены шитые золоченой канителью «крабы» на фуражках офицеров и мичманов флота, введены кремовые рубашки вместо летних кителей и суконные куртки вместо рабочих кителей на флоте и в специальных частях армии. На рабочей и повседневной форме были отменены погоны с золоченой нитью.
Значительно снизить расходы на оборону был призван и новый порядок начисления пенсий военнослужащим и их семьям, принятый постановлением Совета Министров СССР № 876 от 27 июля 1959 года «О пенсиях генералам, адмиралам, офицерам, военнослужащим рядового, сержантского и старшинского состава сверхсрочной службы Советской Армии и Военно-Морского Флота, Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР и войск Министерства внутренних дел СССР, а также их семьям».
Принятым постановлением был значительно снижен максимальный размер пенсии для военнослужащих и изменен порядок ее назначения. В результате этих решений расходы на выплату пенсий по Министерству обороны сокращались примерно на 820 млн. рублей в год. Указанным постановлением было предусмотрено, что «…средства, высвободившиеся в связи с упорядочением пенсионного обеспечения военнослужащих и их семей, будут обращены на строительство детских садов и яслей, школ, школ-интернатов и больниц».
Новый порядок назначения пенсий и их размер, естественно, вызвал негодование в офицерской среде, и открытые протесты в ряде воинских частей, подлежавших расформированию и военных гарнизонов, спланированных на упразднение. В сентябре 1959 года в записке, адресованной Н.С. Хрущеву, Председатель КГБ А.Н. Шелепин представил сведения о фактах «…нездорового реагирования на изменения в пенсионном обеспечении». А.Н. Шелепин также проинформировал Н.С. Хрущева о «…нездоровом политически вредном разговоре о постановлении Совета Министров СССР от 27 июля 1959 г. «О пенсиях военнослужащим и их семьям» между Маршалом Советского союза Жуковым Г.К. и генерал-майором запаса Ревякиным B.А.». Разговор двух отставных военных в дальнейшем стал предметом разбирательств Комитета партийного Контроля при ЦК КПСС.
Таким образом, приходится констатировать, что военная реформа в 1950-1960-х гг. не была достаточно продумана и подготовлена, имела ряд существенных изъянов, негативно повлиявших на развития Вооруженных Сил СССР, и имела много негативных последствий в плане социальном, для кадровых военнослужащих, подлежавших увольнению в запас, и членов их семей.
Решение проблем увольняемых военнослужащих было фактически отдано на откуп местных властей, которые решить их были не способны. Тысячи офицеров оказались фактически брошенными на произвол судьбы, не имея ни жилья, ни средств, ни гражданской специальности.
Шаги, предпринимаемые руководством страны по решению проблем уволенных военнослужащих, прежде всего офицеров, или не приносили должного эффекта, или еще больше усугубляли ситуацию, как это вышло с постановлением Совета Министров СССР № 876 от 27 июля 1959 года «О пенсиях генералам, адмиралам, офицерам, военнослужащим рядового, сержантского и старшинского состава сверхсрочной службы Советской Армии и Военно-Морского Флота, Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР и войск Министерства внутренних дел СССР, а также их семьям».
На долгие годы многие из уволенных офицеров сохранили обиду на партийные и государственные структуры и завещали частицу той обиды и ненависти к властям своим сыновьям. В частности, генерал Г.Н. Трошев, вспоминая своего отца, говорил:
«В 1958 году отец попал под так называемое хрущевское сокращение и был уволен из Вооруженных Сил. Эта участь постигла в те годы многих капитанов, майоров – молодых, здоровых, полных сил и энергии мужиков. Отец крайне болезненно переживал случившееся. Дошло до того, что как-то, с присущей ему прямотой, рубанул мне: «Чтобы ноги твоей не было в армии!».
Я никогда не забуду, как моего сорокалетнего отца, награжденного четырьмя боевыми орденами, с должности капитана 1 ранга уволили в запас с пенсией в 150 рублей… Такая пенсия до 1959 года начислялась мичманам, имевшим выслугу более 25 лет. В обносках отцовской военной формы я ходил до окончания школы, а негативное отношение к партийно-политическому аппарату Вооруженных сил я пронес через 30 лет последующей службы на флоте. Заявление о вступлении в партию, я подал только за полгода до окончания ЧВВМУ, и, только потому, что это способствовало моей дальнейшей карьере.
Понимали необходимость реформирования армии и другие военачальники. К примеру, о необходимости реформ адмирал Платонов говорил следующее: «Уже давно в нашей стране провели испытания атомной и водородной бомб, части береговой обороны были вооружены крылатыми ракетами, подводные лодки готовились к испытаниям баллистических ракет. А судостроительные заводы все еще продолжали строить крейсера и эсминцы, вооруженные только артиллерийскими системами. Флоты проводили учения без учета возможного применения и воздействия на них ядерного оружия. Хотя ни один наш крейсер не сделал ни единого выстрела по кораблям своего класса, большие надводные корабли по-прежнему считались главной силой флота. Все ждали новейших теоретических разработок от Главного штаба ВМФ и его научной лаборатории – военно-морской академии, но тщетно.
Несмотря на то, что началу реформ предшествовали многочисленные совещания и обсуждения, проходившие в высших эшелонах власти, единая концепция реформы так и не была выработана. Это привело к тому, что планы преобразований корректировались уже в ходе реформы, а отдельные военные учебные заведения и воинские части переформировались по нескольку раз…».
Согласно сведениям, приведенным в докладной записке министра обороны Г.К. Жукова и начальника Генерального штаба В.Д. Соколовского, направленной в ЦК КПСС в 1956 году, на 1 марта 1953 года численность Вооруженных сил СССР составляла 5 396 038 чел. За период с 1 марта 1953 г. по 1 января 1956 г. было сокращено 989 822 военнослужащих, таким образом, численность Советской Армии к 1 января 1956 года, составила 4 406 216 человек. На 1 декабря 1959 г. число военнослужащих Советской армии достигло 3 623 000 человек.
В результате всех мероприятий численность Вооруженных Сил к 1962 году должна была составить 2 423 000 человек. Вот и проявилась цифра в 1 миллион 200 тысяч, печально отметившаяся на судьбе сотен тысяч наших офицеров, принесенных в жертву хрущевскими реформаторами.
Впоследствии, в аналитических отчетах ОРГМОБ управления ВС СССР неоднократно отмечалось, что на последнем этапе «…сокращение так и не было произведено в полном, запланированном объеме». По западным оценкам, Советская Армия достигла минимальной численности (3 000 000 человек) к июлю 1961 года. С августа начался рост армии, достигшей к концу года 3 800 000 человек.
Первыми под пресс реформ Никита Сергеевич запустил ВМФ, где приоритет в развитии Военно-морского флота был отдан ракетоносным подводным лодкам. В итоге многие крейсеры и линкоры, в их числе только что построенные или еще строившиеся, пришлось утилизировать. По постановлению Совета министров СССР от 25 марта 1958 года данную участь разделили находившиеся в разной степени достройки линкоры проекта 24, тяжелые крейсера проекта 82 и, находившиеся в строю, 240 кораблей и судов, в их числе, 6 эсминцев, 12 подводных лодок, 7 десантных кораблей, 30 тральщиков, 89 торпедных катеров. Команды всех этих боевых кораблей были демобилизованы и отправлены «…трудиться в народном хозяйстве».
В фаворе у Никиты Сергеевича, помимо ядерных подводных сил, были и сухопутные ракетчики; именно при нем были созданы ракетные комплексы наземного базирования: тактические, оперативно-тактические, средней дальности и, наконец, стратегические (межконтинентальные). Два последних типа позже вошли в состав Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), созданных по решению Совета министров СССР в декабре 1959 года на базе ракетных частей и соединений Сухопутных войск и Военно-воздушных сил. РВСН стали видом Вооруженных сил постоянной готовности, оснащенным современными системами боевого управления.
На реформирование советских Вооруженных сил в 1950-1960-х гг. оказал влияние ряд объективных и субъективных факторов. Военная реформа в период хрущевской «оттепели» должна была стать одним из основных процессов либерализации советского общества. Однако, на практике все было далеко не так радужно. Большинство демобилизованных военнослужащих столкнулось с многочисленными трудностями при поиске работы и получении жилплощади.
Так, например, среди 50 137 демобилизованных военнослужащих во второй половине 1955-го – августе 1956 гг., прибывших в Армянскую, Белорусскую, Казахскую, Киргизскую, Таджикскую, Туркменскую, Узбекскую и Украинскую республики, только около 75,4% нашли работу и 4,6% пошли на курсы, а 3,3% остро нуждающихся в работе, ее так и не получили.
Из всех анализируемых категорий только 78,4% от общего числа всех демобилизованных кадровых военнослужащих были обеспечены жилплощадью. В 1958 году, по данным Министерства обороны, должно было быть уволено 63504 офицера, из них только 64,3% было обеспечено пенсиями. На 1 октября 1958 года 6,2% от общего числа уволенных офицеров в течение 1958 года не было трудоустроено, а 18,4% – не обеспечены жилплощадью.
С учетом общего числа офицеров, уволенных по всем оргмероприятиям в 1953-1958 гг., 4736 офицеров от общего числа демобилизованных офицеров за эти годы не было трудоустроено и 47674 не было обеспечено жилплощадью. Руководство Министерства обороны признавало, что положение дел с трудовым устройством и особенно с жилищным обеспечением уволенных в запас офицеров все еще остается неудовлетворительным.
Наличие недостатков в трудоустройстве и жилищном обеспечении порождает большое количество жалоб от офицеров, уволенных в запас. Через министерство обороны таких жалоб прошло около 5000. Особенно в резкой форме высказываются офицеры, уволенные в запас без пенсии, имеющие трудности с устройством на работу и не имеющие жилья.
В марте 1958 года Председатель КГБ И.А. Серов информировал ЦК КПСС, что «в процессе выборочного контроля почтовой корреспонденции военнослужащих Забайкальского военного округа за период с 12 по 17 февраля 1958 г. выявлено более ста писем, в которых офицеры Советской Армии высказывают недовольство оргмероприятиями, связанными с сокращением численности Вооруженных сил СССР, и выражают тревогу по поводу своей дальнейшей судьбы».
Поскольку в результате сокращения 1960 года одновременно должно было быть демобилизовано большое число военнослужащих, Н.С. Хрущёв, предвосхищая беспокойство людей, в своей речи в январе 1960 года на сессии Верховного Совета СССР отметил, что необходимо, в первую очередь, позаботиться о нуждах кадровых военных (офицеров и политработников), которым предстоит переквалифицироваться.
В январе 1960 года начальник Главного политического управления Министерства обороны генерал Ф.И. Голиков, выступая на сессии Верховного Совета СССР, подчеркнул, что военнослужащие, демобилизованные из рядов Вооруженных Сил, нашли себя в рабочих специальностях. По имеющейся у генерала Ф.И. Голикова информации, солдаты, матросы, сержанты и офицеры, уволенные в запас с 1957 по 1959 гг., устроились на работу в Приморский, Сахалинский и Магаданский совнархозы, приняли участие в работе на дальневосточных и сибирских стройках, стройках Министерства тракторного строительства; в сооружении Братской ГЭС, Западно-Сибирского металлургического комбината; а также трудоустроились в различных городах и селах СССР.
23 марта 1960 года была издана директива Министерства обороны, которой создавалась специальная система профтехобучения для военнослужащих.
В тоже время, учитывая опыт предыдущих сокращений и сложности новой демобилизации, была несколько изменена нормативная база рассматриваемого процесса. В докладной записке В. Дутова и А. Белобородова, направленной 2 марта 1960 г., сообщалось о ходатайстве Главного управления кадров и Центрального финансового управления Министерства обороны об изменении положении, при котором из вооруженных сил увольнялся офицерский состав в пожилом возрасте без права на пенсию. На основании этой записки было вынесено решение о внесении дополнения в постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 20 января 1960 года № 74 о выделении этой категории военнослужащих минимального размера пенсий. Речь шла о пенсии в 30%, от полагавшейся по должностям и соответствующим званиям от капитана и выше. Для майоров и подполковников эта сумма не превышала 100 рублей после денежной реформы 1961 года. Для молодых офицеров, поступавших на дневные отделения вузов, предполагалась до конца обучения стипендия примерно такого же уровня.
Не смотря на принимаемые руководством страны меры, окончательно решить проблемы увольняемых военнослужащих так и не удалось. Мы, сыновья тех офицеров флота, что служа верой и правдой своему Отечеству, попали под Приказ Министра обороны от 1960 года о сокращении Вооруженных Сил на 1200 тысяч человек, надеялись, что кадровая вакханалия той поры больше никогда не повторится! Но как показали события середины 1990-х годов, наши надежды не оправдались. В процессе развала армии и флота демобилизации подлежали сотни тысяч кадровых офицеров и сверхсрочников. Для многих из них, уволенных без пенсий и жилья, «хрущевская реформа» по сокращению Вооруженных сил могла бы показаться подарком судьбы. Значительная часть семейных офицеров, уволенных «при Хрущеве», и прибывшая в места их призыва на воинскую службу, в кратчайшие сроки была обеспечена, если и не квартирами, то комнатами в «коммуналках», с перспективой улучшения жилья в процессе массового строительства «хрущевок». Как уже говорилось, демобилизованные офицеры, поступившие на дневные отделения вузов, были обеспечены достойными стипендиями, в зависимости от последних должностных окладов на службе. Эта льгота сохранялась до конца обучения.
Особым образом государство позаботилось о высшем руководящем составе Вооруженных сил. В 1958 году была образованна Группа генеральных инспекторов Министерства обороны, куда зачислялись подлежащие увольнению генералы армии и маршалы, а также им равные по воинскому званию адмиралы. Формально работа группы включала выезды в войска на маневры, учения, разработку важнейших вопросов строительства вооруженных сил, теории военного искусства, руководство государственными комиссиями в военных академиях и училищах. На деле генералы, маршалы и адмиралы получили право на пожизненную «службу» в рядах Советской Армии с сохранением всех положенных льгот и привилегий.
Абсурдность ряда решений по одностороннему сокращению вооруженных сил была слишком очевидна, на что обращали внимание генерального секретаря наиболее адекватные и решительные члены политбюро и военачальники, входившие в ЦК, такие как Шелепин, Тимошенко. По их инициативе разрабатываются очередные Директивы... Директивой Министерства обороны «О трудоустройстве офицеров запаса» от 1 сентября 1960 года запрещалось увольнять из армии молодых перспективных офицеров, а директивой Министерства обороны «О направлении в 1963 г. на ударные стройки и предприятия военнослужащих, уволенных в запас» от 9 июля 1963 года, не рекомендовалось досрочное увольнение военнослужащих, которым осталось прослужить незначительное время до выслуги лет, дающей право на пенсию.
Казалось бы, самое время привести поговорку – «лучше поздно, чем никогда». Но к этому сроку и поговорка уже «припоздала», так как, разбирая уроки Карибского кризиса, срочно принимались меры по восстановлению боеготовности оставшейся в строю части военно-морского флота, возобновлялся прием в военно-морские училища и реанимировалась система учебных центров ВМФ. Пройдет совсем немного времени и военкоматы в срочном порядке начтут массовую кампанию по призыву на действительную службу офицеров запаса до 35 лет, уволенных по оргштатным мероприятиям в период с 1955 по 1960 год.
Кстати, далеко не все офицеры, подходившие под эту категорию, были в восторге от перспективы вернуться на службу в ту Систему, которая совсем недавно выбросила их на «улицу» как нашкодивших котов. Немало партийных и комсомольских билетов было брошено на столы слишком ретивых военкомов и секретарей местных райкомов, грозившим «отказникам» различными административными или партийными карами. С 1970 года на ведущей кафедре ЧВВМУ преподавал капитан 2 ранга доцент Максимов, который не один год перехаживал в звании из-за нежелания вступать в КПСС, после того как в 1959 году его, выпускника-лейтенанта, выставили за ворота родного училища с рекомендацией отправиться на стройки народного хозяйства.
Следом выйдут директивы Министра обороны СССР и Главкома ВМФ СССР о призыве на службу выпускников гражданских вузов, имевших военные кафедры, а для молодых специалистов, не имевших вузовской военной подготовки, по всем флотам будут созданы краткосрочные курсы по переподготовке или по подготовке офицеров, с перспективой замещения вакантных первичных должностей в частях и на кораблях! Как обычно, первыми и здесь подсуетились политорганы Вооруженных Сил. На базе тех же окружных и флотских учебных центров создавались учебные группы или «потоки», в которых, по опыту военного времени, на одиннадцатимесячных «пулеметных курсах» из комсомольских активистов, имевших хоть какой-то опыт срочной службы, готовились политработники для замещения должностей освобожденных секретарей комсомольских организаций и политработников ротного звена.
А затем еще выйдет Директива о призыве на действительную военную службу... девушек, имевших среднетехническое образование, годных по состоянию здоровья, и желавших служить на должностях младших специалистов в специальных частях армии и флота. Этому дикому по всем меркам явлению было дано наивное объяснение – не хватает юношей призывного возраста, чье рождение пришлось на 1941-1943 годы. Причем, заметьте: часть этих оргмероприятий пришлась на 1963-1964 годы, когда у власти оставался все тот же горе-реформатор Никита Хрущев. Так и хочется от имени офицеров флота той поры и их сыновей, которым вскоре пришлось служить на флотах, сказать: «Будьте вы трижды прокляты в своей загробной жизни, Никита Сергеевич!».
Теперь, когда вы в должной мере осознали порочную суть хрущевских реформ, и прониклись праведным гневом, оценим тот уровень, что в достигла в этих непростых условиях Черноморская эскадра под командованием Василия Филипповича Чалого.
Март 1956 года: вице-адмирал Василий Чалый – командующий Черноморской эскадрой
Мы уже упоминали о том, что с декабря 1953 года Василий Филиппович Чалый возглавлял группу военно-морских советников на румынском флоте. Группа советников из офицеров Черноморского флота провели большую организационную работу. Среди матросов и старшин румынского флота были отобраны кандидаты для учебы в советских военно-морских училищах, а из числа офицеров – в военно-морской академии. В короткие сроки были отремонтированы и доведены до первой линии готовности несколько малых кораблей. Находясь в Румынии, Василий Чалый руководил подготовкой трех общефлотских учений, на которых присутствовали наблюдатели из Главного штаба ВМФ СССР. Результаты учений были оценены положительно. Наступил день визита в Севастополь румынских боевых кораблей. На пирсе, где швартовались корабли, играл оркестр, присутствовали жители Севастополя. Представителей румынского командования принимал начальник штаба эскадры контр-адмирал Николай Никольский, заступивший на эту должность после контр-адмирала Чалого.
В связи с катастрофой, постигшей линкор «Новороссийск», на Черноморском флоте произошли серьезные кадровые замены. Были сняты с должностей и понижены в звании: командир дивизии охраны водного района контр-адмирал Галицкий, и.о. командующий эскадрой Никольский и член Военного совета Кулаков. Командующий флотом вице-адмирал Виктор Пархоменко декабря 1955 года он был снят с должности, понижен в звании до контр-адмирала и назначен первым заместителем Командующего Тихоокеанским флотом.
Вице-адмирал Петр Уваров командовал эскадрой Черноморского флота с сентября 1951-го по сентябрь 1956 года; а на момент катастрофы «Новороссийска» был в отпуске. Тем не менее, он был освобожден от должности комэска и назначен заместителем командующего Тихоокеанским флотом по вооружению и судоремонту.
Вице-адмирал Борис Петров с мая 1953-го по март 1955 года был начальником штаба эскадры, а с марта 1955 года по сентябрь 1956 года – командующим эскадрой. Освобождён от занимаемой должности «за серьёзные упущения по службе» (после гибели линкора «Новороссийск») и назначен командиром 15-й дивизии крейсеров Тихоокеанского флота.
Контр-адмирал Николай Никольский с января 1954-го по декабрь 1955 года – начальник штаба эскадры, на момент катастрофы – врид (временно исполняющий должность) командующего эскадрой. После завершения следствия по катастрофе с «Новороссийском» был назначен командиром бригады эскадренных миноносцев, затем – начальником штаба Каспийской флотилии.
Обратите внимание, Петр Уваров официально командовал эскадрой с сентября 1951 года по сентябрь 1956 года; Борис Петров – с марта 1955 года по сентябрь 1956 года. Кто из них кого подменял? На какой срок? И вообще, кто тогда фактически командовал эскадрой с марта 1955 года по сентябрь 1956 года, совершенно непонятно. А на момент катастрофы, вообще, Уварова, находившегося в отпуске, замещал Никольский, за что и получил по полной…
Но и с Никольским не все понятно! На должность начальника штаба эскадры он был назначен в январе 1954 года, но, если верить официальным документам, то до марта 1955 года обязанности начальника штаба эскадры исполнял Борис Петров!
Можно себе представить степень озверения генерал-полковника Малышева, когда он, как председатель комиссии по расследованию гибели «Новороссийска», разбирался со всеми этими кадровыми накладками. В результате, все трое были сняты с должностей, причем, Никольский (вместе с Пархоменко) еще и находился под следствием.
В довершение всего, в марте 1956 года был снят с должности Главнокомандующий ВМФ СССР адмирал Николай Герасимович Кузнецов…
Как уже отмечалось, в феврале 1956 года контр-адмирала Чалого отозвали из Бухареста в Севастополь, а в марте он был назначен командующим Черноморской эскадрой.
После катастрофы с линкором на кораблях эскадры царила гнетущая атмосфера, чем-то напоминавшая предвоенную. Особенно тяжело переживали трагедию офицеры кораблей. На этом фоне на флот постоянно прибывали комиссии и инспекции из Главного штаба и его управлений, Министерства обороны и даже из ЦК партии. Не проходило дня, чтобы по вводным проверяющих на кораблях не звучали боевые тревоги. Как правило, происходило это в ночное время, и заканчивались они учениями по борьбе за живучесть, борьбе с поступлением забортной воды через «крупные» пробоины в корпусе.
Начав служить на крейсере «Дзержинский» в 1972 году, я наследовал толстенную подшивку таких учений на все случаи жизни. Удивляться не приходилось, командиром зенитного ракетного дивизиона до 1968 года был капитан 3 ранга Гудзикевич, ранее не только служивший, но и тонувший на «Новороссийске» в ту памятную для флота и города ночь 29-го октября 1955 года.
На кораблях эскадры участились собрания командного состава, всевозможные активы, семинары, с поразительным рвением выискивались недостатки, безжалостно критиковались и тут же наказывались и виновные, и сопричастные… Продолжались кадровые перестановки, любое нарушение или проступок мог завершиться партийным или комсомольским взысканием, с перспективой увольнения в запас «по несоответствию» занимаемой должности. Не унывали только политработники и особисты, имитируя кипучую деятельность, они нагнетали обстановку и выискивали очередные жертвы. Возобновилась практика доносительства, от которой с трудом избавлялись в военные годы.
На эскадре складывалась обстановка, не способствующая командирской самостоятельности в повседневных условиях, и тем более – решительности при принятии решений в экстремальных ситуациях. Вся эта «кампанейщина» формировала у командиров боязнь брать на себя ответственность в условиях аварий и катастроф.
Василию Чалому, вступившему в командование эскадрой, приходилось регулярно докладывать новому командующему флотом адмиралу Касатонову об обстановке на кораблях эскадры; речь шла о необходимости вырабатывать у командиров кораблей решительность, способность грамотно реагировать на изменения обстановки и принимать решения в экстремальных ситуациях. Особо стоял вопрос о тематике командирской подготовки. Поднимался вопрос о персональной подготовке каждого командира с учетом его индивидуальных качеств. Ровные и деловые отношения между Касатоновым и Чалым сложились много раньше, в период их совместной службы на Тихоокеанском флоте.
В процессе переформирования, в 44-ю дивизия из состава 50-й передали крейсера предвоенных проектов: «Куйбышев» – командир капитан 2 ранга Владимир Михайлин, «Фрунзе» – командир капитан 2 ранга Григорий Шепетовский, «Ворошилов» – командир капитан 2 ранга Алексей Каденко; 187-ю бригаду эсминцев пр. «30-бис» – командир капитан 1 ранга Николай Проничкин.
В тот период в эскадру входили 8 крейсеров и 21 эсминец. Прорабатывался вариант, по которому эскадру планировалось использовать в Средиземном море.
В ходе весеннего периода обучения соединения крейсеров и эскадренных миноносцев продемонстрировали хорошую сплаванность и способность маневрировать в противоатомных ордерах. В июне 1956 года отряд кораблей под флагом командующего флотом адмирала В. Касатонова провел дружеский визит в югославский порт Сплит.
В отряд вошли крейсер «Михаил Кутузов», эсминцы «Безукоризненный» и «Бессменный». Возвратившись из Сплита в Черное море, корабли сразу же включились в очередное общефлотское учение, в ходе которого отрабатывались артиллерийские удары по корабельным соединениям вероятного противника, отражались налеты авиации, атаки подводных лодок и торпедных катеров. При подходе к берегу, корабли уклонялись от условного огня береговых батарей. В том же году из заводов Николаева на флот пришли эскадренные миноносцы 56-го проекта «Бесследный» – командир капитан-лейтенант Николай Солдатов и «Бурливый» – командир капитан 3 ранга Александр Мамшиц. Эти эсминцы предназначались для Тихоокеанского флота, и потому по приходу в Севастополь, их стали готовить к межфлотскому, трансокеанскому переходу.
В начале года политические лидеры СССР обсудили ряд вопросов по строительству военно-морского флота. В Центральном Комитете прошло специальное совещание на тему «О состоянии дел в Военно-Морском флоте». В заключительном документе секретари ЦК отметили, что командование Военно-Морским флотом, Главный штаб ВМФ и командующие флотами не имеют единого взгляда на развитие надводных и подводных сил ВМФ, а также не выработали единого решения на действия в случае широкомасштабной ядерной войны. В ходе дискуссий была раскритикована идея Николая Герасимовича Кузнецова о сбалансированном развитии надводных и подводных сил флотов. Упор в перспективном строительстве флота был сделан на «подводную» составляющую и морскую авиацию. Было отмечено, что до последних пор по разработанным проектам строились единичные корабли, создавались опытные ракеты морского базирования, но не сформировалась единая морская оборонная система.
Главным идеологом и толкачом последних флотских программ был главком ВМФ Сергей Георгиевич Горшков, но и его «установки» на перспективное развитие флота тоже менялись. Следует признать, что с середины 50-х годов Сергей Горшков поддержал Никиту Хрущёва в том, что крупные артиллерийские корабли и авианосцы не оправдают себя в ракетно-ядерной войне, превращаясь в мишени для современных ракет. И, тем не менее, объективно оценив обстановку в мире и на морских театрах военных действий, Сергей Георгиевич в середине 60-х годов вернулся к идее создания авианосного флота, перед этим «сгоряча» сгубив полтора десятка новых крейсеров и до полутора сотен эскадренных миноносцев. Я не позволю себе дальнейшей критики покойного Главкома ВМФ, примерно из тех же соображений, что движут нашим президентом, не позволяющим критиковать покойного Собчака, и критически оценивать диссидентскую деятельность его неуправляемой доченьки. В 1984 году, по личному указанию Сергея Георгиевича Горшкова меня, в ту пору капитана 2 ранга, вырвали из цепких лап североморских кадровиков и дали возможность продолжить службу преподавателем Военно-Морской кафедры Нижегородского училища тыла.
Высказываемые в высших эшелонах ВМФ, а также в «военном» отделе ЦК противоречивые взгляды на назначение и стратегическое использование флотов, отсутствие жестко обоснованных научных расчетов, привело к бессистемному строительству флота. Ситуация усугублялась тем, что недостаточные усилия предпринимались по созданию сбалансированной, береговой, обеспечивающей структуры соединений и флотов. Как следствие, слабость ремонтно-восстановительной базы флотов, слабое развитие систем тылового обеспечения, прежде всего, казарменного и жилого фондов морских гарнизонов. Складывалась диспропорция между количеством кораблей и возможностями восстановления их боеготовности и условий базирования в процессе длительной эксплуатации. Эта проблема была «решена» волевым решением Генерального секретаря ЦК Никиты Хрущева. В 1956 году в соответствии с прямым указом Никиты Сергеевича Хрущева семь крейсеров, находившихся на завершающих этапах строительства, были «списаны в металлолом». Это при том, что каждый из строившихся крейсеров оснащался электронными боевыми информационными постами (БИП), новейшей радиолокацией и гидроакустикой… Стоимость каждого из них по ценам середины 50-х годов была баснословно высока…
Не смотря на явные признаки грядущих перемен, Черноморский флот продолжал жить полнокровной жизнью. Благодаря грамотно организованной боевой подготовке, корабли эскадры добивались заметных результатов на состязательных артиллерийских стрельбах. Заметно улучшим работу штаб эскадры, возглавляемый капитаном 1 ранга Виктором Сергеевичем Сысоевым. Особой заботой штаба стала подготовка к переходу на Северный и Тихоокеанский флоты построенных на николаевских верфях кораблей.
Океанские походы отрядов кораблей
Черноморской эскадры
В 1957 году отряд черноморских кораблей совершил переход вокруг Европы по маршруту: Севастополь–Ленинград. Возглавил поход командующий эскадрой контр-адмирал Василий Чалый. В походе участвовало два отряда кораблей. В состав первого входили крейсер «Михаил Кутузов» под командованием капитана 2 ранга Голота, эскадренный миноносец и два сторожевых корабля 50-го проекта, на флоте их любовно называли «зверьками» – по названиям первых в линии кораблей: «Лев», «Куница» и т.п. Последние вышли в море раньше крейсера и эсминца. Второй отряд состоял из трех эскадренных миноносцев, – два из которых направлялись на ТОФ.
Второй отряд кораблей под командование командира 50-й дивизии крейсеров капитана 1 ранга Тюняева вышел из Севастополя двумя днями позже флагмана. Отряд состоял из эсминцев – «Бесследного» под командованием Н. Солдатова, «Бурливого» под командой А. Мамшица и «Безукоризненного» под командой капитана 3 ранга И. Журавлева. Отряд эсминцев 56-го проекта, следовавших во Владивосток, прошел проливную зону вместе с эсминцем «Безукоризненный».
В очередном проливе кораблям предстояло расстаться. «Безукоризненный» прошел Тунисский пролив в районе мыса Кап-Блан встретился с крейсером «Михаил Кутузов» и двумя сторожевиками. Корабли пополнили запасы топлива и воды с танкера «Фиолент» и продолжили путь в западном направлении. Отряд кораблей обогнул справа остров Альборан, где корабли, входившие в Средиземное море, или выходившие в Атлантический океан, традиционно позволяли кратковременную стоянку. В конкретном случае, корабли отряда, не задерживаясь, взяли курс на Гибралтар. За Гибралтаром флагман перестроил отряд в противолодочный ордер.
В один из дней Чалый вызвал по УКВ командира «Безукоризненного» и приказал выполнить стрельбу главным калибром практическими снарядами. Согласно заданию, залпы должными были ложиться по курсу цели, не ближе двух кабельтовых. Это была одна из сложный стрельб, с так называемым, «выносом по целику». После того, как корабль занял исходную позицию, флагман дал «добро» открыть огонь. Пристрелочный залп лег точно по курсу крейсера в двух кабельтовых. Наблюдения с крейсера подтвердили хорошую оценку последовавших залпов эсминца. Не успел закончить стрельбу эсминец, как по его курсу поднялись султаны всплесков падения 152-мм снарядов орудий крейсера «Михаил Кутузов». Скорость кораблей при стрельбе была 28 узлов.
В Северном море в заданной точке произошла заправка кораблей от танкера Балтийского флота. Заправившись «под завязку» «Михаил Кутузов» и «Безукоризненный» продолжили движение на Ленинград, а сторожевые корабли – на Северный флот. Наши корабли прибыли в Ленинград накануне Дня Военно-Морского флота. Там уже находились крейсер «Александр Невский» и эсминец «Оживленный», прибывшие с Северного флота. В праздничном строю в одной линии стояли крейсера и эскадренные миноносцы Северного, Балтийского и Черноморского флотов. Принимал парад Министр обороны Маршал Жуков. После праздника корабли трех флотов участвовали в совместном учении, которым руководил командующий Черноморской эскадрой В. Чалый.
На черноморских кораблях побывали народный художник СССР Петр Мальцев, поэт Александр Жаров и корреспондент журнала «Советский Моряк» Аркадий Первенцев. Все они участвовали в переходе кораблей из Ленинграда в Севастополь. После прохода пролива Скагеррак и выхода в Северное море корабли попали в 8-балльный шторм. Началась сильная качка, на кораблях была объявлена штормовая тревога. Василий Чалый, сутками не покидал мостика крейсера; по завершению вторых суток похода, Василий Филиппович, обращаясь к начальнику штаба перехода капитану 2 ранга Борису Философову, задумчиво изрек: «Я это состояние ни на что не променяю. От такой великолепной погоды жизнь лишь прибавляется. Не могу понять, как это люди на суше могут жить, не видя и не ощущая такое великолепие игривого моря!».
Ночью корабли вошли в район особо сильного волнения, крейсер тряхнуло так, будто он налетел на скалу. Со столов полетели книги и документы, со стеллажей в «гарсонке» кают-компании полетела на палубу посуда, в нескольких кубриках моряков посбрасывало с коек… В устье Темзы крейсер и эсминец пополнили запасы топлива и воды от танкера «Яхрома». При прохождении «нулевого», гринвичского, меридиана штурмана доложили, что кораблями пройдено с момента выхода из Ленинграда 1250 миль.
Уйдя в сторону от «большой судоходной дороги», корабли изготовились к выполнению боевых упражнений. Командно-дальномерный пост (КДП) крейсера находится на высоте 12-этажного дома. Подняться в него сложно даже в спокойную погоду. Трап-лестница в КДП, по своей «винтовой» конструкции, словно гигантский штопор вертит сознание моряка. Оказавшись в КДП, офицеры и дальномерщики в условиях качки должны поймать и удерживать в перекрестьях визиров цели наведения и управлять огнем 152-мм орудий крейсера.
За неполный год службы на крейсере «Дзержинский», находящимся в заводском ремонте, в процессе подготовки к зачетам на самостоятельное управление заведованием, я несколько раз поднимался на КДП, и всякий раз испытывал непередаваемые ощущения, в чем-то сравнимые с выходом на смотровую площадку Исаакиевского собора, либо с катанием на «чертовом колесе».
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«…В боевой рубке крейсера детали учения обсудили – командир крейсера, старший помощник и командир артиллерийской боевой части. В орудийных стволах сожгли смазку, громыхнули орудия главного калибра, пристрелочным залпом, быстро вводится корректура и 152-мм снаряды понеслись к цели. Не успели эсминец и крейсер занять в ордере прежние места, как последовала вводная: «Цель воздушная, Дистанция… Пеленг… Высота…» К этому времени, воздушный шар, запущенный боцманами с юта, уже достиг высоты полторы тысячи метров… Грохочут орудия универсального калибра и отрывисто трещат 37-ми автоматы. Трассы снарядов тянутся к шару, сжимая вокруг него кольцо пушистых разрывов. Лохмотья шара плавно опускаются в море.
В центральный артиллерийский пост (ЦАП) заходит старпом капитан 2 ранга Владимир Иванов, картинно как в голливудском фильме раскуривает толстую «сигару», и морщась отбрасывает ее в центр поста. «Сигара»- взрывпакет с треском разгорается, обволакивая пост удушливым дымом. Так имитируется попадание снаряда в ЦАП. Расчет поста приступает к тушению условного пожара, докладывая об обстановке на КП боевой части.
В конце второго месяца похода корабли прошли Гибралтарский пролив. После прохода Мессинского залива Василий Чалый озвучил по трансляции план посещения Албании. В 10.00 25 августа наши корабли прибыли на рейд Дурреса…».
«Кутузов» и «Безукоризненный» были открыты для посещения албанцев с утра и после обеда. После выхода из Дурреса взяли курс на Севастополь.
С момента входа в Черное море началось очередное общефлотское учение. Отряд кораблей изображал группировку ракетных кораблей противника. По замыслу Чалого наш отряд с проходом Босфора разделился. Эсминец «Безукоризненный», направился к мысу Керемпе, с тем, чтобы потом кратчайшим путем следовать в Севастополь. Крейсер повернул к Болгарскому берегу. В ходе маневров штаб флота «потерял» эсминец «Безукоризненный», что позволило ему нанести по группировке условно оборонявшегося противника ракетный удар. За выполнение учебно-боевой задачи командующий эскадрой восклицанием «Браво!» выразил экипажам кораблей благодарность.
Переход отряда кораблей на Дальний Восток
Как уже отмечалось, от отряда кораблей, направлявшегося на Балтику, два эскадренных миноносца «Бурливый» и «Бесследный» начали движение к Порт-Саиду, направляясь на Дальний Восток. В Порт-Саиде, пополнив свои запасы, корабли проследовали по Суэцкому каналу. Походный штаб отряда эсминцев возглавлял капитан 1 ранга А.Н. Мотрахов, до этого, выполняя функции флагманского штурмана, он неоднократно участвовал в дальних походах.
На этот переход флагманским штурманом пошел капитан 2 ранга П.П. Серков, флагманским связистом – капитан 3 ранга М.Н. Гришин. Флагманским механиком перехода был инженер-капитан 1 ранга С.Г. Бабенко, имевший большой опыт эксплуатации паросиловых турбин. В межфлотском переходе участвовали представители научно-исследовательского института кораблестроения, старшие специалисты управления эксплуатации и технического управления Черноморского флота. Эти специалисты наблюдали за работой механизмов и систем, впервые установленных на эскадренных миноносцах 56-го проекта, изучали мореходные качества кораблей. В штормовых условиях Индийского океана фиксировались расходы топлива и воды.
На всем пути следования отряд эсминцев сопровождал танкер «Алатырь», который пять раз заправлял корабли топливом и водой. В Красном море корабли попали в песчаную бурю. На рейде Коломбо пришлось в штормовую погоду заправляться топливом. В районе действовали пираты, нападавшие на одиночно следовавшие суда.
После инцидента с танкером «Туапсе» (захват танкера пиратами 23 июня 1954 года. – Б.Н.), советским судам рекомендовалось избегать этого ранее рекомендованного маршрута. Танкер следовал с эсминцами, выдерживая их режим хода. «Бурливый» и «Бесследный» прибыли во Владивосток на 34 сутки похода. Напряженный переход показал высокий уровень морской и боевой подготовки, хорошее состояние материальной части новых кораблей, поэтому они были приняты в состав Тихоокеанского флота без особых замечаний.
После трех суток профилактического ремонта во Владивостоке, корабле перешли в Петропавловск-Камчатский к постоянному месту базирования. Через месяц нахождения на Камчатке, эсминцы были проверены инспекцией МО СССР, проверявшей корабли флотилии. В ходе учебно-боевого выхода «Бурливый» и «Бесследный» успешно выполнили поиск и условную атаку подводной лодки. На обратном пути в базу, по вводной главного инспектора, эсминцы выполнили артиллерийскую стрельбу главным калибром, добившись пяти попаданий в артиллерийский щит. Стрельба выполнялась при максимальной скорости – 34 узла. Инспекция оценила стрельбу на отлично.
Впоследствии все корабли, построенные на черноморских заводах для Северного и Тихоокеанского флотов и прошедшие предпоходовую подготовку в эскадре Черноморского флота, совершали трансокеанские переходы к местам постоянного базирования без происшествий и серьезных поломок.
Поход в Югославию с маршалом Жуковым на борту
В конце 1957 года министр обороны СССР маршал Георгий Константинович Жуков, направляясь с визитом в Югославию, решил прибыть туда на черноморском крейсере. Для ответственного похода был выделен крейсер «Куйбышев». Отряд кораблей, сопровождавший министра обороны, возглавил первый заместитель командующего Черноморским флотом вице-адмирал Е. С. Чурсин. Кроме крейсера, в отряд вошли два эсминца проекта 56: «Блестящий», под командованием капитана 3 ранга Ю. Терещенко, и «Бывалый», под командованием капитана 3 ранга В. Саакяна.
Ни для кого из офицеров не было секрета в том, что маршала Жукова еще с военной поры раздражало даже само упоминание о флоте. Особенно это обострилось, когда главкому ВМФ Николаю Кузнецову был присвоен статус Морского министра, который сравнял его полномочия с полномочиями министра обороны. В процессе последнего инспектирования Северного и Балтийского флотов, Жуковым, только с Балтики, было уволено более 300 офицеров... Подготовку кораблей к визиту возглавлял первый заместитель Главнокомандующего ВМФ адмирал Арсений Головко.
Процесс подготовки кораблей к походу и предстоящему визиту начался с 12-го сентября. Частые визиты адмирала Головко на крейсер «Куйбышев» стали привычными для экипажа крейсера. На верхней палубе крейсера заменили все изношенное оборудование, поменяли швартовные устройства и леерные ограждения, на «смотровых» участках обновили деревянный настил палубы. В каютах офицеров и кают-компании заменили все оборудование. Особое внимание уделили салону флагмана. В число «гостевых» кают были включены каюты командиров БЧ-2, БЧ-5 и командира дивизиона живучести.
Для меня, офицера, прослужившего на авианесущем крейсере десять лет, последняя информация вызвала удивление, потому как в две последние каюты выведены средства связи с постом энергетики и живучести, а в каюту командира артиллерийской боевой части выходили датчики температурной сигнализации погребов, что во все времена защищало их хозяев от «гостей» любого ранга и звания. Однако, вопреки соблюдению мер безопасности, эти каюты были предоставлены членам свиты грозного министра обороны.
На одном из заседаний в кают-компании офицеров крейсера, после постановки задач и распределения ролей в «гостевой» и «визитной» составляющих предстоящего похода, адмирал Головко закрепил свою официальную речь неофициальной просьбой Главкома ВМФ: «Товарищи офицеры! Передаю вам слова Главнокомандующего ВМФ адмирала Сергея Георгиевича Горшкова: «Судьба Военно-морского флота во многом зависит от вас». Офицеры восприняли просьбу Главкома с должным пониманием, усвоив, что поход с министром обороны на борту важен не только для престижа флота, но и для формирования впечатления маршала Жукова о состоянии флота и уровне его боевой готовности, что может повлиять не только на дальнейшую судьбу флота в целом, но и на судьбы самих офицеров. Моряки Черноморского флота должны были продемонстрировать перед министром обороны высокую организацию службы на переходе морем, а в Югославии – при обеспечении официально-дипломатических процедур.
3 октября на борт «Куйбышева» прибыла большая группа офицеров походного штаба. В основном, это были политработники, офицеры особых отделов и специальная группа связистов, обязанная обеспечить министра устойчивой связью с Генеральным штабом. На крейсер маршал Жуков прибыл в сопровождении адмирала Арсения Головко, командующего флотом адмирала Владимира Касатонова, первого секретаря Крымского обкома В. Хомякова, генерал-лейтенанта П. Стенченко и вице-адмирала С. Чурсина.
Два офицера из состава охраны министра обороны внесли на крейсер сундук, опломбированный печатями, и попросили командира крейсера разместить его в «надежном месте». Сундук этот был помещен в помещение артиллерийского дозора, где ему была обеспечена надежная охрана. Как выяснилось в последствии, в секретном сундуке находились подарки, предназначенные для награждения моряков и старшин, отличившихся при выполнении заданий в ходе похода и предстоявшего визита.
Спустя много лет адмирал Михайлин, в то время командовавший крейсером, признался, что при встрече у трапа маршала Жукова «…от его холодно-свинцового взгляда у меня чуть ноги не подкосились». Наверняка, в том взгляде маршала была сконцентрировано то чувство неприязни к Военно-морскому флоту, которое он сохранил до конца жизни. Корабельные штурмана изготовили для Жукова красочно иллюстрированный альбом с описанием путевых достопримечательностей на всем маршруте перехода в Югославию, и приложили к альбому карту с предварительно проложенным курсом отряда кораблей.
Жукова разместили в каюте флагмана, выделив для его обслуживания трех наиболее подготовленных и расторопных старшин из артиллерийской боевой части. В первый же день похода, стоя на мостике, Жуков обратил внимание на слишком широкие брюки адмиралов и офицеров. Видимо, зоркий глаз маршала определил ширину флотских клешей больше, установленной приказом ширины. Срочно был «поднят» Приказ МО, согласно которому ширина брюк не должна была превышать 30 сантиметров. Получив замечание министра обороны, командир крейсера, срочно собрал офицеров в кают-компании и приказал на утреннем построении быть в брюках, соответствовавших приказу. На следующее утро адмиралы походного штаба и офицеры корабля вышли в зауженных и тщательно отглаженных брюках. Вечером второго дня похода командир получил от маршала очередную вводную: «Шумно на корабле. Мне трудно работать».
При движении корабля средним ходом, были задействованы оба эшелона котлов со всеми вспомогательными механизмами. Морские офицеры к подобному шумовому фону относились спокойно, не видя в нем помех для службы и отдыха. Но тогда случай был особый. По приказанию командира котлы носового эшелона были остановлены, и крейсер продолжил движение только на котлах кормового эшелона, с этого момента. работавшего с большей нагрузкой. Все объявления по линиям трансляции и подача сигналов «колоколами громкого боя» были запрещены. На трапы, ведущие на ходовой мостик, были уложены новые маты, обеспечивавшие требуемое шумопоглощение, чтобы при смене вахт моряки не гремели подковами своих «прогаров» – рабочих ботинок.
Все последующие дни похода выполнение распорядка дня и передача приказаний обеспечивались телефонной связью, с помощью специально выделенных посыльных и особым режимом действий дежурно-вахтенной службы. Меры, принятые экипажем, были с удовлетворением отмечены маршалом Жуковым при очередном общении с командиром крейсера.
Всякий раз этот эпизод приводился в качестве иллюстрации маршальских капризов, для утверждения в массовом сознании образа Жукова как редкостного самодура. По этому поводу приведу один пример, из личного опыта…
В марте 1989 года я возглавлял корабельную практику 1-го курса морского факультета Горьковского училища тыла. Возникли проблемы с распределением 150 курсантов на кораблях 150-й бригады Черноморского флота. Условия для размещения на кораблях 2-го ранга не позволяли включать в группы более 15-20 курсантов. Возникла необходимость направить группу из 80 курсантов на крейсер «Жданов». В соответствии с руководящими документами и с учетом специфики крейсерской организации для руководства этой группой я направил двух курсовых офицеров капитан-лейтенанта Герасимова и старшего лейтенанта Асланова.
На первом этапе практики курсантам требовалось освоиться на кораблях, выполняя корабельный распорядок дня. Не прошло и суток с момента начала корабельной практики, как по линии оперативной связи, мне было приказано срочно прибыть на борт крейсера «Жданов». На трапе меня встретил разъяренный старший помощник командира, и в доходчивых флотских выражениях, выразил свое крайнее возмущение поведением моих курсантов, отказывавшихся выполнять корабельный распорядок дня. Каково же было мое удивление, когда к строю курсантов, построенных мной на правом шкафуте крейсера, не вышли офицеры, назначенные мной для командования и руководства группой практики. Более того, выяснилось, что оба офицера отсутствуют на корабле.
Объективно оценив ситуацию, я принял решение о срочном переводе всей группы с крейсера, стоявшего на рейде, на корабли, ошвартованные на 12-14-м причалах. При выяснении причин, по которым оба «флотских» офицера, бросив на произвол судьбы своих подчиненных в непривычных для них корабельных условиях, «съехали» в гарнизонную гостиницу, я узнал о том, что условия, в которых они оказались на корабле, превзошли их самые страшные представления об условиях выживании в экстремальных условиях. И это при том, что Герасимов к тому времени носил форму морского офицера пятый год, а Асланов – третий. Оказалось, что причиной тому был «невыносимый шум корабельных механизмов и запахи свалки бытовых отходов» в отведенной им для проживания каюте! И, самое интересное, что в условиях стоянки крейсера на рейде, на нем были задействованы только самые необходимые механизмы, из которых самыми шумными были… всего-то корабельная вентиляция и внутрикорабельная трансляция!
Можете представить мое впечатление от перечисления тех «тягот и лишений», что пришлось испытать моим подопечным офицерам на корабле, при том, что на аналогичном по проекту корабле мне пришлось служить более года, а на авианесущем крейсере, где условия были несравнимо сложнее, – более десяти лет. Смех-смехом, но в этом сравнении становятся понятными возмущения 63-летнего маршала шумом корабельных механизмов на ходу крейсера.
При проходе пролива Босфор требовалось выполнить требования церемониала – на траверзе Олеандровой башни произвести салют наций из 21-го залпа. Салют был проведен батареей орудий универсального калибра, которой командовал старший лейтенант Юрий Стадниченко. Через 20 лет Стадниченко в звании контр-адмирала будет командовать 30-й дивизией кораблей – наследницей Черноморской эскадры.
В 1982 году, будучи командиром БЧ-2 на БПК «Адмирал Исаков» в период визита в республику Куба, я застал контр-адмирала Стадниченко в Гаване в должности старшего военно-морского советника командующего Кубинским флотом…
В 10.00 над бухтой Золотой Рог раздался первый залп, оповещая одновременно берега Европы и Азии о проходе крейсера, на борту которого находился прославленный на весь мир маршал Жуков. Георгий Константинович, стоявший на мостике рядом с командиром крейсера, при первом залпе глянул на часы и удовлетворенно хмыкнул. Стрелки показывали 10.00 по московскому времени.
Сотрудники советского посольства, следуя традиции, стояли на плоской крыше и приветствовали проходившие корабли, размахивая красными флагами. После полуночи вице-адмирал Чурсин вызвал на мостик командира БЧ-2 Гранта Апресова и довел до него пожелание маршала: «По приходу в Югославию, произвести еще более мощный салют». При этом, Чурсин решительно отверг предложение Апресова стрелять согревательными (правильнее – смазкосжигающими) выстрелами главного калибра.
Чурсин был прав: от мощной воздушной волны при выстрелах 152-мм орудий в домах на набережной могли повылетать стекла. Решили использовать универсальный калибр, увеличив при этом темп стрельбы. До утра, дипломатичный и в меру осторожный адмирал Чурсин, не принимал окончательного решения по производству салюта. В 6 утра было принято решение: салют – универсальными орудиями, с темпом стрельбы – 6 секунд.
При обходе корабля перед визитом маршал Жуков посетил несколько кубриков и боевых постов. Направляясь по левому борту в сторону кормы, Жуков остановился у второй башни главного калибра и спросил у сопровождавшего его командира крейсера: «Командир, а сколько у вас на корабле калужан?» Узнав о том, что Михайлин земляк, Жуков пригласил его на открытие Дома культуры в своем родном селе, намеченное на 7-е ноября. Поскольку, каждое слово маршала тут же фиксировалось и передавалось по ЗАС Главкому ВМФ, то на 7 ноября была тут же спланирована командировка капитана 1 ранга Михайлина на родину Жукова.
Особое впечатление произвело на маршала посещение котельного отделения. Пройдя «шлюзование» и ощутив перепад давления с навалившейся жарой, Георгий Константинович спросил: «Сколько часов здесь длится вахта?»
– «Два часа!» – тут же сориентировался Чурсин, хотя все посвященные в специфику корабельной службы знали, что вахта в машинно-котельных отделениях неслась четыре часа! Важно было то, что маршал на себе ощутил тяжелые условия, в которых несли вахту котельные машинисты. Покидая котельное отделение, Жуков заявил, что матросам, работающих в таких тяжелых условиях, необходимо усиленное питание.
Могло показаться, что мимолетом брошенные маршалом реплики и замечания, так, дальше крейсера, и не уйдут. Но оказалось, что, в самом скором времени, последовали серьезные изменения, связанные со знакомством Жукова с корабельным бытом. На смену рабочим кителям офицеров были введены синие куртки. Кремовые рубашки заменили белые кителя. Были введены пилотки для офицеров и для моряков. По походным замечаниям и рекомендациям маршала представители тыловых органов подготовили пакет документов по улучшению питания корабельного состава флота, особенно – моряков электромеханических боевых частей.
К сожалению, после снятия Жукова с должности министра обороны, часть этих предложений так и не была реализована...
На последнем участке перехода эсминцы шли на носовых курсовых углах в 50 градусов. Входя в югославский порт Сплит, крейсер «Куйбышев» произвел салют наций 21 залпом бортом батареи универсального калибра с «повышенным эффектом, по сравнению с тем салютом, что был произведен при прохождении Босфора» за счет темпа стрельбы. Жукову пальба «универсалок» понравилась. По всему чувствовалось, что Министр обороны был доволен действиями экипажа и их отношением к нему лично. В беседе с адмиралом Чурсиным и капитаном 1 ранга Михайлиным, Георгий Константинович сказал, что он изменил свое мнение о флоте и моряках, а по возвращении в Москву, предпримет в отношении флота позитивные шаги. За хорошую подготовку похода и проявленные в период похода высокие морские и организационные качества, отличившихся офицеров, старшин и матросов, Жуков наградил ценными, памятными подарками, а всему личному составу походного штаба объявил благодарность.
Несмотря на суровость и высокую требовательность Г.К. Жукова, армия и флот неизменно видели в нем талантливого военачальника и авторитетного вождя. И за те же качества, Хрущев, со своим партийным окружением, недолюбливал, а за популярность и резкий характер «Маршала Победы» откровенно его побаивался. Воспользовавшись отсутствием Жукова в Москве, на срочно созванном Пленуме ЦК КПСС, группа приспешников Хрущева приняла постановление об отстранения Георгия Константиновича от должности министра обороны. Основанием тому послужило наспех сфабрикованное партийными чиновниками «дело об ошибках на посту министра обороны, а главное, ошибки «в принижении роли партии в руководстве Вооруженными силами». Из тех же соображений, многие детали югославского похода «Ворошилова» не были проанализированы и обобщены, а диалоги и злободневные реплики маршала не оценил широкий круг читателей.
После запомнившегося своей вымученной помпезностью октябрьского пленума ЦК КПСС 1957 года, еще долго продолжались инспирированные политорганами, бурные партийные активы, собрания и конференции. На таких сборищах более всего усердствовали конъюнктурщики из числа политработников. Они всячески превозносили «историческое» значение пленума для наведения порядка в Вооруженных силах. По заранее отработанной схеме, согласованной с политуправлением флота, усиленно критиковались «ошибки и мягкотелость ряда командиров, в должной мере не опиравшихся в воспитательной работе на партийных и комсомольских активистов». Как правило, следом за этими партактивами следовали партийные, дисциплинарные и организационные выводы по «нарушителям». На деле вся эта кампании быстро забылась, более того, когда инициируемые пленумом оргмероприятия, проводимые в вооруженных силах, коснулись флотских политработников, то те же горлопаны «от партии», начали вопить о «неправильных действиях военно-партийного руководства, об опрометчивых кадровых перестановках и сокращениях…».
Псевдопартийная кампанейщина могла только помешать, но была не способна нарушить ход боевой учебы на кораблях эскадры. Василий Филиппович Чалый действовал мудро: критиканов не поддерживал, а конъюнктурщиков, порочащих честь настоящих моряков, либо обрывал, либо просто их сторонился. За первые два года командования эскадрой контр-адмирал Чалый значительно поднял боевую мощь соединений, отработал организацию управления дивизиями и бригадами, провел на ключевые должности решительных и способных к морской службе офицеров. Авторитет Василия Филипповича как крупного флотского руководителя был очень высок. За большой труд по повышению боевой готовности эскадры, 18 февраля 1958 года В.Ф. Чалому было присвоено звание вице-адмирала. Тогда же он был награжден третьим орденом Боевого Красного Знамени.
Конец 1950-х годов был особенно напряженным для эскадры и в целом для флота. На флотах осваивалось ракетное вооружение, новые образцы корабельной техники.
Из воспоминаний А.Н. Коротеева:
«В те годы престиж морской службы был очень высок. Молодежь стремилась к службе на флоте, и, начав служить на кораблях, служила на совесть, напряженной учебой и службой добывая славу своим кораблям. Корабли поддерживались в хорошем состоянии, шло негласное соревнование за образцовое состояние заведований, особенно на верхней палубе, надстройках и корабельных плавсредств; вырабатывались особые способы ухода за стальными палубами, и участками палуб с деревянными настилами. В те годы не было проблем с обеспечением кораблей топливом средствами ГСМ, запасными принадлежностями и инструментом для обслуживания материальной части. Без натяжки можно утверждать, что корабли Черноморской эскадра тех лет олицетворяли высокую боевую готовность на фоне образцового порядка, чистоты и аккуратности. Никто в ту пору из моряков не мог пожаловаться на скудность корабельного рациона, офицерам и мичманам вполне хватало денежного содержания…»
До тех пор, пока Вооруженные силы возглавлял маршал Жуков, офицерам выплачивались, так называемые, «наградные суммы» – за полученные боевые награды, выплаты за особые условия службы, в том числе, боевое траление, надбавки на поднаем жилья, на приобретение дров и угля на отопление жилищ. Старшим офицерам и адмиралам компенсировали расходы на труд домработниц. Кто сейчас помнит об этом? Офицерам, выходящим в запас и в отставку, выплачивались пристойные их званиям и заслугам пенсии. Капитанам 1 ранга – от 2 тысяч рублей, контр-адмиралам – от 2,5 тысячи «дореформенных» рублей. Старшим офицерам, комиссованным по состоянию здоровья до декабря 1957 года с выслугой более 25 лет, пенсия начислялась от 250 рублей.
Возвращение отряда кораблей, успешно обеспечивших визит маршала Жукова в Югославию, с нетерпением ожидали в Севастополе.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«Меня вызвал к себе командующий эскадрой вице-адмирал Чалый. В салоне флагмана крейсера «Михаил Кутузов», куда я был приглашен, собралось несколько офицеров штаба эскадры и начальник штаба эскадры контр-адмирал В. Сысоев. После меня в салон вошел командующий эскадрой.
Разговор шел о том, что несколько дней тому назад Министр обороны СССР Г.К Жуков на крейсере «Куйбышев» убыл с визитом в Югославию.
– Стало известно, что Жуков остался в Югославии, а крейсер «Куйбышев» возвращается в Севастополь. Стоит задача – провести учение на тему «Отражение корабельной ракетной группировки «противника», которую представляет «Куйбышев» и сопровождающие его миноносцы, не допустив ракетного удара по главной базе флота».
С нашей стороны участвуют: крейсер «Кутузов» – артиллерийская группировка и эсминец «Безукоризненный» – ударная ракетоносная группировка, – глядя на меня, заключил командующий эскадрой В. Чалый.
– Что вам нужно, Журавлев, чтобы вы своим маневрированием связали Михайлина боем и разрядили его на себя, и чтобы КРЛ «Кутузов» артиллерийским огнем завершил бы разгром группировки «противника»?
После минутного размышления я попросил выделить мне три катера с радиолокационными отражателями, это даст мне возможность обозначить группировку в составе одной крупной цели в охранении двух средних целей. Предложение мое было принято.
Со входом КРЛ «Куйбышев» в Черное море учение началось. Мы вышли из базы раздельно. Первыми – мы с катерами. Обнаружив на пределе радиолокационной видимости КРЛ «Куйбышев», своим ордером и маневрированием убедили Михайлина, что наша группировка – основные ракетоносные силы, вынудили его маневрировать, изображая использование своего ракетного оружия. Проще говоря, бой ракетных группировок состоялся, а появившийся внезапно для «противника» КРЛ «Кутузов» завершил разгром вошедшей в Черное море группировки «противника».
Существенным событием этих «боевых» действий было отсутствие связи КРЛ «Кутузов» с нами в течение 40 минут, в самый критический момент учебного боя. Проверив все действия связистов своего корабля и записи в журнале связи, пришел к выводу, что нашей вины в потери связи нет. Но на душе было тревожно. Вопрос серьезный и потребовал разбирательства со стороны флагмана… С заходом в базу получил семафор за подписью начальника штаба эскадры контр-адмирала В. Сысоева, по натуре крутого офицера при таких ляпсусах в море. Беру с собой связиста и журнал записей всех переговоров с КРЛ «Кутузов». И, не мешкая, являюсь к начальнику штаба эскадры.
Виктора Сергеевича Сысоева я знал с 1951 года. Тогда он командовал эсминцем «Буйный» и заочно учился в Военно-Морской Академии слушателем командного отделения. Окончил учебу с отличием, командовал крейсером «Куйбышев». Это был грамотный, работоспособный, требовательный к себе и подчиненным командир. Я знал его неплохо и очень уважал. Однако, его грубость, которую он допускал к офицерам, в том числе и к командирам кораблей, подчас зачеркивала все его хорошие качества.
На этот раз его грубость я ощутил на себе. Войдя в его каюту, я увидел его, опершимся задом на письменный стол, смотревшим на меня невидящими, остекленевшими глазами и злым лицом… Таким я его не видел никогда. Медленно поднимая правую руку, кистью изображая пистолет, тыкая в меня пальцем, каждый раз произнося, как бы цедя сквозь зубы:
– На «Безукоризненном» порядка нет, связи нет, командира БЧ-4 нет, командира нет!
Настолько горько и обидно было слушать эти слова, сказанные с такой злобой, как мне показалось, и с ненавистью ко мне, что я, потеряв чувство меры, забыв, где я и кто со мной разговаривает, с таким же злом в голосе, такими же жестами правой руки, словно копируя его, ответил, бросив из подмышки ему на стол журнал своих связистов:
– На «Безукоризненном» порядок есть, связь есть, командир БЧ-4 старший лейтенант Сурсов, а командир корабля – я, – при этом ударил себя в грудь правой рукой.
Смотрю на него и молчу. Лицо его обмякло, глаза потеплели и совершенно неожиданно для меня, мягким, почти ласковым голосом говорит:
– Илья Петрович, возьмите ваш журнал, идите на корабль.
Я повернулся и вышел из каюты, где меня ждали мой связист и флагманский связист капитан 2 ранга Фадин, а вслед мне раздался резкий голос Сысоева:
– Фадина ко мне!
Так закончилась моя одна из примечательных встреч со своеобразным, но уважаемым адмиралом…».
К этому эпизоду из воспоминаний Ильи Журавлева, дополню свое мимолетное общение с адмиралом Сысоевым. 25 июня 1972 года состоялся выпуск офицеров в ЧВВМУ им. П.С. Нахимова. Среди почетных гостей на выпуске был адмирал Сысоев. Как только закончилась торжественная часть, флотские и городские вожди сошли с трибуны, прямо на училищный плац, с которого еще не ушли счастливые лейтенанты и гости, громко сигналя, въехала служебная черная «Волга», и в нее с торжествующим видом сел адмирал Сысоев. С таким же звуковым «оформлением» машина выехала с плаца.
Стоявшая рядом преподавательница математики Гаркуша, обращаясь к нам, новоиспеченным лейтенантам, сказала: «Запомните этот торжественный адмиральский «выезд», и какие бы должности вы не занимали, – никогда не опускайтесь до подобного хамства!»…
Кратко об адмирале Викторе Сысоеве. Родился 8 февраля 1915 года в деревне Бараково, Рязанской губернии. Русский, в ВМФ с 1937 года, член ВКП(б) с 1942 года.
Окончил два курса Московского энергетического института имени В.М. Молотова (1935–1937), Высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе 1937–1939). Исполнял должность командира группы управления БЧ-2 лидера эсминцев «Харьков» (сентябрь 1939 – ноябрь 1943). С ноября 1943 по май 1944 года – командир БЧ-3 эсминца «Железняков». Чудом спасся после гибели лидера «Харьков». После завершения боевых действий на Черном море, изъявил желание участвовать в боевых действиях на Северном флоте. С мая по сентябрь 1944 года командовал БЧ-2 эсминца «Осмотрительный». После этого был направлен на ВОЛСОК «по артиллерийской специальности».
После учебы на классах в июле-октябре 1945 года продолжил службу в должности командира БЧ-2 эсминца «Бодрый».
Обратите внимание, Виктор Сергеевич Сысоев в течение четырех лет (из них три года войны) командовал группой управления артиллерийским огнем лидера эскадренных миноносцев «Харьков», то есть, служил на первичной должности, в то время, как офицеры, младшие его по выпуску из училища командовали боевыми частями эскадренных миноносцев, сторожевыми катерами. Для сравнения, тот же Григорий Бондаренко к 1943 году командовал отрядом морских охотников и был награжден тремя боевыми орденами, при том, что он был младше Сысоева на шесть лет. Как следствие, заряд «службистской» злости и показушной жесткости, присущей Виктору Сергеевичу на всех последующих этапах службы вполне объясним.
С ноября 1945 по ноябрь 1946 года Сысоев – помощник командира старенького румынского эсминца «Летучий», с ноября 1946 по март 1948 года – еще более старого (из дореволюционных «новиков») эскадренного миноносца «Железняков», с марта 1948 по март 1949 года – эсминца «Лихой». Выбор у потенциальных командиров миноносцев был не велик. И это при том, что четыре румынских корабля пополнили 2-й дивизион, состоявший их старых миноносцев…
В марте 1949 года Виктор Сысоев передал командование «Лихим» Михаилу Садовникову. Сохранилась фотография офицеров миноносца с матросами и старшинами, увольнявшимися с этого корабля в запас осенью 1950 года. Это была одна из последних очередей увольнения моряков – участников боевых действий. Обратите внимание на достойную, солидную внешность этих моряков, прослуживших на флоте по семь лет, два из которых пришлись на войну.
До этого момента на блестящую карьеру будущий командующий флотом явно не тянул. И только с приходом на флот эскадренных миноносцев пр. 30-бис, капитан-лейтенанту Сысоеву доверили эсминец «Буйный», которым он командовал с марта 1949 по январь 1953 года. Не имея диплома Высших офицерских классов, Виктор Сергеевич не стал испытывать судьбу, и поступил на заочное отделение Военно-Морской академии, а по ее окончании был назначен командиром крейсера «Куйбышев», которым командовал с января 1953-го по декабрь 1955 года. 20 декабря 1953 года он досрочно получил звание капитана 1 ранга (кстати, основной причиной столь резкого «наезда» на Журавлева с обвинениями в потери связи «Безукоризненного» с «Ворошиловым», была уверенность Сысоева в том, что связисты крейсера, которым он недавно командовал, не могли так оплошать со связью…).
Редкий случай, когда без практики командования бригадой кораблей, с должности командира крейсера капитан 1 ранга Сысоев в декабре 1955 года был назначен начальником штаба эскадры, а командир 150-й бригады, капитан 2 ранга Григорий Бондаренко, который мог бы претендовать на эту должность, был отправлен на учебу в Академию Генерального штаба. И это был выбор командующего эскадрой вице-адмирала Василий Чалого.
С декабря 1955-го по апрель 1960 года Сысоев – начальник штаба эскадры Черноморского флота. 18 февраля 1958 года ему присвоено звание «контр-адмирал». До расформирования эскадры, с апреля 1960-го по ноябрь 1965 года контр-адмирал Сысоев – начальник кафедры тактики надводных кораблей факультета Военно-морской академии. Выступал с теоретическими трудами на страницах периодической флотской печати. 30 октября 1962 года успешно защитил кандидатскую диссертацию и получил учёную степень кандидата военно-морских наук.
С ноября 1965-го по декабрь 1968 года – первый заместитель командующего Черноморским флотом – член Военного Совета флота. В период с декабря 1968-го по март 1974 года – командующий Черноморским флотом. С 19 февраля 1968 года – вице-адмирал, 6 ноября 1970 года ему присвоено звание «адмирал».
В 1974-1981 годах – начальник Военно-морской академии. В 1981–1987 годах – военный инспектор-советник Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С сентября по ноябрь 1987 года находился в распоряжении начальника Генерального штаба Вооружённых Сил. С 1987 года – в отставке.
Но вернемся к эскадре... Практика послевоенных дальних походов показала их значение для повышения морской культуры и опыта экипажей. По плану подготовки к празднованию 250-летия Ленинграда предполагалось послать на Балтику отряд черноморских кораблей. Флот должен был послать свои лучшие корабли – крейсер и два эскадренных миноносца проекта 30-бис. Выполнить задачу поручили командованию 44-й дивизии крейсеров. Командиром перехода был назначен командир дивизии капитан 1 ранга Валентин Васильевич Соловьев. В состав походного штаба включили: начальник штаба – заместитель начальника штаба дивизии капитан 1 ранга И. Меняйленко, флагманский штурман – капитан 2 ранга А. Апрелев, флагманский артиллерист – капитан 2 ранга Е. Евсиков, связист – капитан 2 ранга А. Тюкаев, инженер-механик – капитан 1 ранга Н. Москвин. В качестве флагмана отряда выделили лучший крейсер проекта 68-К «Фрунзе» – командир капитан 1 ранга В. Серов. Вторым командиром на крейсере должен был идти командир крейсера «Ворошилов» 2 ранга А. Коротеев. Незадолго до того Коротеев принимал дела старпома у Серова, назначенного командиром «Фрунзе».
Я жил в Серовыми в доме № 1 по ул. Садовой. Частенько видел, как за командиром крейсера «Фрунзе» приезжал служебный «газик». Сын Василия Ивановича, Вячеслав, был моложе меня на три года, его дочь – старше на четыре года. После вывода в резерв крейсера «Фрунзе» Василий Иванович Серов не стал выпрашивать береговую должностишку, а, уволившись в запас, стал капитаном-директором рыбоконсервного завода-супертраулера «Анатолий Халин», а позже – капитаном РС «Хронометр». Умер он на мостике судна от инсульта, не дожив до 60 лет.
В охранение крейсера выделялись два эсминца проекта 30-бис. Эти корабли уже участвовали в дальних походах, и особой подготовки не требовали. Во время предпоходового инструктажа, вице-адмирал Чалый обратил внимание командиров и старпомов кораблей на особенности прохода Черноморских и Балтийских проливов и, особенно, Английского канала. Василий Филиппович привел поучительные примеры из своей богатой морской практики.
28 мая 1959 года отряд кораблей вышел из Севастополя. На кораблях, стоящих на рейде, по бортам были выстроены команды, на мачтах были подняты флажные сигналы: «Желаю счастливого плавания». Стоит обратить внимание, что в период командования эскадрой Василия Чалого, все элементы морского ритуала выполнялись неукоснительно, что нельзя сказать о периоде командования эскадрой и флотом Николаем Басистым.
Двигаясь в зоне проливов, крейсер и эсминцы выдерживали дистанцию в пределах визуальной видимости. На траверзе Бизерты с кораблей наблюдали огромное число больших морских черепах, деловито направлявшихся к какой-то только им ведомой цели. Чтобы не нарушить это этот необычный заплыв, корабли снизили скорость, пропуская вперед черепашье стадо. На «Фрунзе» приспустили трап и подцепили бросательными концами одну из черепах. Весила она не менее центнера. Поместили ее в стоведерную бочку и усердно кормили рыбой. По возвращению в Севастополь, передали черепаху в Институт биологии южных морей.
Бискайский залив пошли 22-узловым ходом, воспользовавшись спокойной погодой. Затем без помех прошли через Северное и Балтийское моря. В Кронштадте уже стояли крейсер «Железняков» и два эсминца проекта 30-бис Северного флота. На следующий день в Кронштадте на Якорной площади состоялся грандиозный митинг представителей трех флотов – Балтийского, Черноморского и Северного. На обратном пути корабли без особых проблем пробились через привычно штормовой Бискай. Шестибалльные волны достигали второй башни главного калибр, обдавая брызгами и пеной мостик крейсера. Эсминцы «зарывались» в набегавшие волны по мачты. Отряд кораблей в условленное время возвратился в Севастополь. Всего кораблями отряда было пройдено 10 210 миль.
Ноябрь и декабрь 1957 года были насыщены мероприятиями, закрепляющими итоги завершавшегося года. Февраль 1958 года начался со сбора кораблей на внешнем рейде Севастополя. Отрабатывалась рейдовая организация службы, практиковались выходы отдельных кораблей на отработку боевых упражнений и выполнение подготовительных боевых упражнений с использованием оружия. Во время рейдового сбора разыгрался крепкий шторм.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«После двухдневной стоянки при высокой штормовой волне командующий эскадрой Василий Чалый дал семафор по эскадре: «Командирам кораблей. Доложить, кто готов к выполнению стрельбы главным калибром?». Я вызвал командира БЧ-2 и спросил, каково его мнение? Он в смущении ответил, что нежелательно. Через десять минут я дал семафор командующему, что эсминец «Безукоризненный» готов. Глубоко убежден был, что стрельбы не будет по погоде.
Прошло еще минут 20, по эскадре идет семафор: «Из всех кораблей эскадры доложил о готовности к стрельбе только командир эсминца «Безукоризненный». Благодарю личный состав, командира за высокую боеготовность корабля. Командующий эскадрой». Выход на выполнение стрельбы был отменен из-за невозможности буксировать щит…
С улучшением погоды корабли эскадры перешли на рейд Урет поблизости от Евпатории. Волнение моря оставалось значительным. Представилась возможность выполнить стрельбу на качке, и «Безукоризненный» выполнил ее с оценкой «отлично». Это была первая стрельба на эскадре в новом, 1958 году.
С приходом к рейду стоянки кораблей эскадры, командующий эскадрой, зная результаты выполненного боевого упражнения, дал семафор по эскадре с объявлением благодарности личному составу и командиру «Безукоризненного» за успешно выполненную стрельбу в сложных погодных условиях». С постановкой на якорь во второй половине дня я разрешил личному составу отдых после более чем недельного плавания в штормовых условиях, планируя сутра следующего дня сделать хорошую приборку и привести в должный порядок корабль после многодневного шторма. Этот вопрос я согласовал с командиром бригады капитаном 2 ранга Игорем Молодцовым, который одобрил мое решение. Часа через-полтора на борт прибыл командир нашей дивизии капитан 1 ранга Валентин Соловьев. Встретил его у трапа. Идем по палубе.
– Чем занимается личный состав? – спрашивает.
– Отдыхает, – отвечаю.
– У вас же весь корабль ржавый, а личный состав отдыхает!
– Сами знаете и видели, что был шторм, корабль почти все время был на ходу. По палубе ходила вода полуметровой толщины. Не до приборки было, а главное, не потерять людей, все обошлось благополучно, к тому же готовились к выполнению артстрельбы в сложных условиях, заливало палубу и надстройки. Отдохнут люди – за полдня наведут порядок на корабле, – отвечаю.
– Безобразие, не желаю смотреть такой корабль.
– Действительно, это неверно, и не ко времени, – согласился я с ним. А на душе кошки скребут от удивления, от эдакого чванства и неразумности в отношении к людям со стороны начальника.
На этом наш разговор с командиром дивизии закончился. Он сел в катер и ушел на свой флагманский корабль.
Буквально через два часа тот же катер подошел к нашему кораблю, с него передали секретчику корабля приказ о моем наказании, и нешуточном: мне объявлялось в нем трое суток ареста. Штабной катер развез такой приказ по всем кораблям нашей дивизии. Не прошло и часа, как тот же катер обходил корабли дивизии, собирая этот приказ. Мне об этом доложил корабельный секретчик. Я приказал этот приказ не отдавать, решил его оставить себе на память. Проходит еще не более часа, как получаю семафор за подписью комдива: «Командиру эсминца «Безукоризненный» прибыть на КРЛ, катер за вами выслан»… Иду на катере, а сам думаю, чем же это все кончится? Поднимаюсь на борт флагманского крейсера, меня встречают начальник штаба дивизии капитан 1 ранга Громов и заместитель начальника политотдела дивизии. К моему крайнему удивлению, оба они так тепло и радушно встретили меня, что я прямо скажу, опешил.
Идем втроем к комдиву, на ходу они мне рассказывают, что комдив не прав, так строго наказывать командира корабля нельзя. Что они его убедили отозвать приказ и изменить меру наказания. Зашли в каюту флагмана. Мне показалось, что комдив имел озабоченный вид. Признал, что он переборщил, но наказать меня надо, поэтому он заменил арест на выговор. Я выразил ему признательность, но извинившись, сказал, что после отдыха обязательно поблагодарю личный состав за службу. За обеспечение надежной работы оружия и технических средств в штормовых условиях и выполненную сходу отличную стрельбу на качке… К сожалению, это взыскание комдива было не последним.
По эпизоду, описанному в воспоминаниях Журавлева, можно догадаться, что из себя представлял командир дивизии крейсеров Валентин Соловьев.
Родился 6 июня 1911 года, в городе Енакиево, ныне – Донецкой области. После окончания в 1933 году Донецкого металлургического техникума, прошел годичный курс обучения на Курсах командного состава Черноморского флота.
Его, не имевшего базового Военно-морского образования, все последующие краткосрочные курсы (артотдел СККС ВМФ (11.1937-8.1938), курсы командиров кораблей ВСККС ВМФ (1-7)1943), АКОС ВМФ (12.1954-11.1955) не могли сформировать в квалифицированного морского офицера и грамотного воспитателя подчиненных. В этом несложно убедиться по дальнейшему анализу его послужного списка:
Командир минно-артиллерийского сектора скр «Молния» (2.1936–11.1937), в распоряжении команд. ТОФ (8-9.1938). Участник боевых действий в районе озера Хасан (1938).
Командиp БЧ-2 эм «Разящий» (9.1938-2.1939), пом. начальника 3-го отд-я 3-го отдела (2.1939-8.1940), начальник 2-й части 3-го отделения 3-го (ВОСО) отдела штаба ТОФ (8-11.1940). Пом. командира эм «Войков» (11.1940–3.1942), «Расторопный» (3.1942–1.1943), в распоряжении команд, флотом (6–7.1943), пом. командира кр «Лазарь Каганович» (7.1943-3.1944). Это крейсер, находился в стадии постройки на Дальзаводе в течение всего военного времени.
Командиp эм «Ретивый» (3.1944-12.1946) ТОФ. Участник советско-японской войны. Командиp строящегося эм пр. 30 (12.1946-11.1947). Опять-таки, командовал экипажем миноносца, не принятым от промышленности.
Ст. пом. командира кр «Ворошилов» (11.1947-11.1949), ком-р кр «Фрунзе» (11.1949–12.1954), начальник штаба (12.1955-4.1956), ком-р 46-й дивизии Учебных Кораблей Одесской ВМБ (4-10.1956). Об уровне повседневной и боевой организации на этой дивизии мы уже вели речь, перечисляя «гастроли» Степана Соколана.
Обратите внимание, перед назначением практически на каждую из должностей, Валентина Соловьева выдерживали «в распоряжении Управления кадров» или, по-флотски, «мариновали». Так и в последнем случае – «…в распоряжении Управления кадров ВМФ (11-12.1955). Это практиковалась исключительно с офицерами, которых предстояло «куда-нибудь назначить». Так, в случае, приведенном в воспоминаниях Журавлева, когда с октября 1956-го по февраль 1960 года, капитан 1 ранга Валентин Соловьев командовал 44-й дивизией легких крейсеров Черноморского флота.
Из аттестации на момент расформирования эскадры, и вывода в резерв из боевого состава 44-й дивизии крейсеров): «…С октября 1956 состоит в должности командира дивизии крейсеров. За этот период значительно вырос, как в тактическом отношении и как организатор боевой подготовки. Оперативно-тактическая и техническая подготовка удовлетворительная. В кампанию 1959 корабли 44-й ДиКРЛ под руководством контр-адмирала Соловьева В.В. проводили напряженную и результативную боевую подготовку в удаленных местах рассредоточенного базирования, а также дальний поход крейсера и одного эсминца по маршруту Севастополь–Кронштадт–Севастополь... Уверенно управляет кораблями и соединениями в море…».
В процессе службы на Балтийском флоте: командиp 22-й дивизии Ленинградского Военно-морского района (2-12.1960), командир 13-й бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей Ленинградской ВМБ (12.1960-2.1963), пом. командира той же ВМБ по строевой части и учебным заведениям (2.1963-1.1971). В распоряжении ГК ВМФ (1-4.1971). Нужно ли мне уточнять, что для начала 1960-х годов, последние должности для адмирала с солидным служебным стажем следовало охарактеризовать одним емким словом – «отстой». Более чем логичное завершение карьеры! С апреля 1971 в запасе по болезни.
Все боевые ордена были получены Соловьевым в мирное время: два ордена Красного Знамени; Отечественной войны I ст., Красной Звезды, «Знак Почета».
В том же эпизоде, описанном Ильей Журавлевым, упоминался начальник штаба 44-й дивизии крейсеров, капитан 1 ранга Громов. Период его службы на Черноморской эскадре заслуживает особого внимания, а он сам – доброй памяти.
Получив от секретчика дивизии сообщение о том, что командир «Безукоризненного» капитан-лейтенант Журавлев не вернул тот экземпляр приказа о своем наказании, что был доставлен ему на корабль, мудрый начальник штаба, понял, что редкостная глупость командира дивизии, проявившаяся в издании этого приказа, станет известна командиру эскадры, и за незаслуженную обиду своего любимчика Василий Чалый, спросит не с командира дивизии Валентина Соловьева (что взять с этого «образованца», так и не постигшего методику грамотного командования соединением кораблей), а с начальника штаба, не удержавшего своего начальника от необдуманных действий…
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«Планом боевой подготовки эскадры нашей бригаде было запланировано обеспечение артиллерийских стрельб кораблей другой бригады. Стрельба сложная, ночная. Стрельба по большому корабельному щиту, буксируемому эсминцем, и торпедная стрельба по второму эсминцу, идущему в кильватер за щитом, в расстоянии 3-5 кабельтовых от него.
Руководитель стрельб – командир бригады стреляющих кораблей. Обеспечивать стрельбу выделили два эсминца нашей бригады. Щит буксировать должны мы, второй эсминец был целью для торпедной стрельбы. Старшим группы обеспечения был командир «Безукоризненного». За ночь должны были отстреляться шесть кораблей. Погода была отличная. Дал приказание штурману рассчитать маневрирование так, чтобы было минимум непроизводительного времени, ибо только при таком условии могли выполнить стрельбу все шесть кораблей.
Пять кораблей отстрелялись успешно. Начали движение для обеспечения стрельбы шестого корабля. Пристрелочный залп лег хорошо. Залпы на поражение второй очереди легли отлично. Осталась последняя очередь на поражение из трех залпов. Наблюдаю падение первого залпа. Вижу падение: одно впереди по носу корабля в расстоянии 40-50 метров; два других – перелетом в 15-20 метрах от корабля. Те, кто был на ходовом мостике, попадали на палубу. Я считал все залпы и знал, что это был последний, поэтому передал по УКВ: «У нас все нормально, исполняйте «Рцы», что означало разрешение на торпедную атаку…
Илья Петрович Журавлев, видимо, предполагал, что его воспоминания заинтересуют, прежде всего, офицеров, имевших опыт корабельной службы, поэтому, он не уточнял элементы специфики стрельбы корабельной артиллерии по морскому щиту. Сделаю это за него.
1. Обязательно уточняется длина буксирного конца при буксировке морского щита, она должна быть не менее 200 метров.
Электронная отметка от корабельного щита, практически не отличается от отметки корабля – буксировщика щита. При наличии резерва времени, управляющий огнем позволяет операторам брать на сопровождение и щит и корабль-буксировщик, чтобы ощутить разницу в электронной отметке от щита и корабля-буксировщика.
2. Руководитель стрельбы, получает доклад, о том, что цель –корабельный щит, опознан и сопровождается операторами стрельбовых станций. Операторам дается команда – «ручной режим сопровождения», и очередной раз управляющий огнем убеждается в том, что операторами сопровождается именно – «цель». Особенно это важно при стрельбе в условиях помех, когда противник создает несколько ложных целей, более мощных, способных «сорвать» сопровождение выбранной для поражения цели. В этих условиях сопровождение цели и стрельба возможна исключительно в ручном режиме.
Операторы обязаны сопровождать цель-щит в ручном режиме, потому как, при сопровождении цели в автоматическом режиме, при длине буксирного конца менее 200 метров существует опасность переброса автомата сопровождения со щита на корабль-буксировщик щита – эсминец, «перезахвата» автоматикой большей цели.
Судя по всему, в случае, описанном Журавлевым, операторы, сопровождавшие цель, нарушили инструкцию и перед последним залпом «взяли цель на автомат», в результате произошел автоматический захват корабля-буксировщика, и пущенная очередь обеспечила классическую артиллерийскую «вилку». Можно не сомневаться в том, что очередная очередь, если бы таковая последовала, с большой вероятностью нанесла бы поражение кораблю-буксировщику щита!
В аналогичной ситуации при ночной стрельбе по большому морскому щиту, буксируемого морским буксиром, командир артиллерийской батареи 76-мм орудий такр «Киев», выполняя стрельбу по морской цели, «положил» третью очередь между щитом и буксиром. Командир буксира, не желая испытывать судьбу, сбросил в воду буксирный конец, и с максимальной скоростью начал удаляться из полигона. Командиру такр Ю.Г. Соколову пришлось уговаривать капитана вернуться и забрать щит, обещая, что стрельба не повторится… Из соображений корпоративной солидарности, я не называю фамилию командира батареи, ныне живущего и, слава Богу, здравствующего…
«…После торпедной стрельбы, прошедшей на отлично, к нам подошел стрелявший корабль – эм «Блестящий» с комбригом на борту. Я сообщил ему, что последняя очередь прошла по кораблю, а не по щиту. Падения были в непосредственной близости от корабля. Спросил, кто будет докладывать о происшествии. Комбриг ответил, что он будет раньше меня в базе, он и доложит, а с моря, сказал он, докладывать нет смысла, поскольку все прошло благополучно. Я согласился с ним. Придя на рейд Севастополя со щитом, долго не мог его предать на буксир из-за их занятости работами в порту и только к вечеру смог освободиться от щита.
Был субботний день, вечером нашего начальства не было, на следующий воскресный день тоже никого не было. В понедельник утром доложил о происшествии начальнику штаба дивизии. В это время по эскадре прошел семафор командующего эскадрой: «За отличное выполнение «задачи обеспечения стрельбы объявляю благодарность командиру эсминца Безукоризненный» и всему личному составу».
А через день командир дивизии наказывает меня за то, что я не доложил ему с моря. Может быть, и прав был командир дивизии, но он должен был разобраться в обстановке. Оперативные службы эскадры, дивизии и бригады знали о результатах выхода и должны были доложить своим начальникам, но крайним оказался я.
Вот такие чудеса и бывали, что неоднократно командир дивизии наказывал, а командующий эскадрой за те же действия поощрял…».
Печальные рассуждения о флоте,
который мы потеряли на рубеже 1950-1960-х годов
Анализируя события на флотах в период массового сокращения вооруженных сил второй половины 50-х годов, всякий раз возникает вопрос: насколько боевой состав флотов того периода соответствовал плану военного судостроения, что принимался на первое послевоенное десятилетие 1945-1955 годов.
Для начала следует принять во внимание, что в оперативно-тактическом отношении утвержденный план выглядел значительно слабее его первоначального проекта. Десятилетний план, принятый в 1945 году, предусматривал постепенное наращивание темпов кораблестроения, с перспективой достижения максимума к 1955 году. К завершению этого года предусматривалось ввести в строй 2 тяжелых, 5 легких крейсеров, 36 эсминцев, 39 сторожевых кораблей, 6 больших, 42 средние подводные лодки и десятки других кораблей и катеров. Наркомсудпрому, Наркомстрою, Главвоенпромстрою, Наркомтрансмашу и НКВД предстояло до 1950 года восстановить и реконструировать 27 судостроительных заводов, в том числе завершить строительство заводов № 402 в Молотовске (Северодвинске) и № 199 в Комсомольске-на-Амуре. Кроме этого, предполагалось построить восемь новых специализированных судостроительных заводов в Ленинграде, Таллине, Николаеве, Херсоне, Осипенко, Комсомольске-на-Амуре и Благовещенске.
Строительство тяжелых крейсеров возлагалось на завод № 402 и николаевский завод № 444 (им. А. Марти), каждый из которых должен был построить по два корабля. Легкие крейсеры предполагалось строить на ленинградских заводах № 189 (Балтийский, 13 единиц) и № 194 (им. А. Марти, 10 единиц), а также на николаевском заводе № 444 (7 единиц), эсминцы – на ленинградском заводе № 190 (им. А.А. Жданова, 58 единиц), николаевском заводе № 445 (им. 61 коммунара, 49 единиц), заводах № 199 (52 единицы) и № 402 (29 единиц). Все большие подводные лодки предстояло построить заводу № 196 в Ленинграде, а средние – заводам Ленинграда, Николаева и Горького (№ 112 «Красное Сормово»). Специализация заводов предусматривалась и при создании кораблей других классов, катеров и вспомогательных судов.
На предприятия, обеспечивающие судостроительные заводы вооружением, броней, механизмами, также возлагались конкретные задачи. К 1956 году предстояло выпустить пятнадцать 220-мм, сто одиннадцать 152-мм и четыреста семь 130-мм башен, 193 тыс. тонн корабельной брони.
В постановлении не назывались номера конкретных проектов кораблей, но на практике НКСП в 1945–1946 годах добился утверждения крупносерийной постройки легких крейсеров проекта 68-бис, эсминцев проекта 30-бис и малых подводных лодок типа «М» XV серии, которые, к сожалению, на тот момент были морально устаревшими. При доработке проектов больших и средних подводных лодок учитывался германский опыт судостроения. Спешно переводилась документация и осваивалась технология строительства германских подводных лодок последних серий. Начались и работы по проектированию новых тяжелых крейсеров, сторожевых кораблей, тральщиков, торпедных катеров и других боевых единиц.
25 февраля 1946 года самостоятельный Наркомат ВМФ был упразднен и нарком стал именоваться Главнокомандующим Военно-Морскими Силами–заместителем министра Вооруженных Сил СССР, который объединил под единым руководством сухопутные войска, ВВС, ВМС, а позднее – и войска ПВО страны. Правильное по сути, объединение двух военных наркоматов в одно министерство на практике понизило статус Главкома ВМС в сравнении с министром судостроительной промышленности. При согласовании и утверждении проектов кораблей, добавилась еще одна инстанция согласования – министр вооруженных сил, а фактически две, так как начальник Генштаба получил заместителя по ВМС – в звании адмирала.
Разногласия по поводу Десятилетнего плана, а также попытка отстоять свои взгляды у И.В. Сталина о нецелесообразности разделения Балтийского флота на два дорого обошлись Н.Г. Кузнецову. В феврале 1947 года, после проверки ГМШ комиссией Министерства Вооруженных Сил, Н.Г. Кузнецова сняли с должности и направили в Ленинград начальником Управления военно-морских учебных заведений. Главнокомандующим ВМС назначили адмирала И.С. Юмашева. К этому времени были отстранены от дел наиболее квалифицированные помощники Н.Г. Кузнецова – адмиралы В.А. Алафузов и Л.М. Галлер. В начале 1948 года они вместе с вице-адмиралом Г.А. Степановым, как известно, стали жертвами оговора и неправого суда.
Новое руководство ВМС, в силу ряда обстоятельств, оказалось не в состоянии устранить недостатки Десятилетнего плана. Наоборот, были свернуты работы по проектированию тяжелого крейсера с 220-мм орудиями и нового легкого крейсера (проект 65) в пользу серийной постройки крейсеров проекта 68-бис. В середине 1949 года под нажимом И.В. Сталина был утвержден эскизный проект тяжелого крейсера с 305-мм орудиями – крупного корабля, который по опыту войны представлялся специалистам тактически нецелесообразным. На этапе эскизного проектирования этому кораблю был присвоен № 82.
В феврале 1950 года, когда выполнение Десятилетнего плана судостроения набрало высокие темпы, И.В. Сталин восстановил Военно-морское министерство. Адмирал И.С. Юмашев стал министром, но вскоре полностью лишился доверия вождя из-за запойного пьянства, и в июле 1951 года был заменен возвращенным из опалы вице-адмиралом Н.Г. Кузнецовым. Поводом для обсуждения деятельности и затем отстранения от должностей министра и начальника Морского генерального штаба адмирала А.Г. Головко стало адресованное И.В. Сталину письмо главного инспектора ВМС адмирала Г.И. Левченко. По воспоминаниям адмирала В.И. Платонова: «Г.И. Левченко ставил два вопроса: об отставании развития ВМС от флотов передовых морских держав и о неудовлетворительном руководстве флотами со стороны Военно-морского министерства и Морского генерального штаба».
При обсуждении положения в Военно-Морских силах на заседании Политбюро и Главного военного совета ВМС И.В. Сталин признал, что мы отстаем от крупных морских держав на 7-8 лет, и потребовал наверстать упущенное. «Наверстывать» предстояло новому министру Н.Г. Кузнецову и приглашенному им на должность начальника МГШ вице-адмиралу В.А. Фокину.
Между тем, николаевские корабелы готовились к закладке головного крейсера проекта 82, разработка которого завершилась в ЦКБ-16. Балтийский завод достраивал головной крейсер проекта 68-бис «Свердлов» – первенец большой серии. Несколько заводов строили эскадренные миноносцы типа «Смелый» проекта 30-бис. Серийное строительство этих кораблей было запущено по настоятельному требованию министра Носенко, предполагавшего за счет этого заказа восстановить предприятия судостроительной промышленности. Сменить этот тип миноносцев в большой серии (110 единиц) ВМС планировали новым большим эсминцем проекта 41, головной корабль «Неустрашимый» уже строился. Построенный в единственном экземпляре эскадренный миноносец «Неустрашимый» получил у флотских острословов прозвище «Нюрка».
Одновременно, по инициативе Министерства судостроительной промышленности, проектировался его конкурент – уменьшенный эсминец проекта 56, для которого наметили серию в 100 единиц (вместо проекта 41). Наряду с постройкой подводных лодок новых проектов 613 (средней) и 611 (большой), строилась и значительная серия устаревших малых лодок XV серии. Кроме того, создавались подводные лодки с единым двигателем проекта 615 (дизель) и 617 (парогазовые турбины Вальтера). Велось также массовое строительство кораблей других классов, в том числе, новых типов тральщиков и торпедных катеров.
Вскоре после своего возвращения в Москву, разобравшись в обстановке, Н.Г. Кузнецов 1 сентября 1951 года направил Председателю Совета Министров И.В. Сталину доклад о корректировках Десятилетнего плана. Однако, вождь в то время постепенно отходил от непосредственного руководства военным строительством, и этот доклад остался без последствий… Аналогичная участь постигла и доклад министра ВМС от 31 июля 1952 года о недостатках в судостроении, хотя он и рассматривался на заседании Президиума Совета Министров 7 августа того же года. Более того, новый министр судостроительной промышленности (одновременно, заместитель Председателя Совмина) В.А. Малышев ответил Н.Г. Кузнецову обвинением в искажении истины и преувеличении недостатков в
промышленности.
Интригуя с командованием ВМС, глава министерства судостроительной промышленности единолично выступил с инициативой о создании атомной подводной лодки. Работы по ее проектированию были начаты 9 сентября 1952 года, а флотских специалистов привлекли к этим работам спустя почти два года!
В свою очередь, Н.Г. Кузнецов возобновил, с конца 1951 года, процесс проектирования тяжелого (по терминологии тех лет – среднего) крейсера проекта 66 с 220-мм артиллерией. В серийной постройке эсминцы проекта 30-бис, с 1953 года были заменены кораблями проекта 56, а подводные лодки XV серии – лодками проекта А615.
Серьезные изменения в Десятилетний план были внесены сразу после смерти И.В. Сталина. Так, в апреле 1953 года, сразу после смерти генсека, прекратилось строительство крейсеров проекта 82. Самостоятельное Военно-морское министерство прекратило существование, и флот вошел в «единое» Министерство обороны, возглавляемое Маршалом Советского Союза Н.А. Булганиным. Личность министра, очевидно, предопределила и судьбу очередного доклада, вновь ставшего Главнокомандующим ВМС, Н.Г. Кузнецова. 6 августа 1953 года последний представил Н.А. Булганину письменное изложение взглядов на задачи флота. В этом докладе, в частности, обосновывалась необходимость создания авианосцев противовоздушной обороны для обеспечения истребительного прикрытия эскадр в открытом море. Однако конкретного решения по докладу министр обороны не принял, за исключением приказания Главкому ВМС представить план судостроения...
Такой план был представлен высшему военному руководству страны 31 марта 1954 года и обсуждался с участием маршалов А.М. Василевского, Г.К. Жукова и начальника Генштаба В.Д. Соколовского. Руководство Министерства обороны потребовало от Н.Г. Кузнецова значительной переработки проекта. Сказалось влияние нового политического курса: правительство Н.С. Хрущева искало пути сокращения Вооруженных Сил и военных расходов. При этом армейские начальники, недостаточно знакомые со спецификой морской войны и упрощавшие значение флота для государства, рассчитывали сэкономить средства за счет сворачивания дорогостоящего военно-морского строительства.
Обсуждение новой программы затянулось, а взаимоотношения Главкома ВМС с высшим руководством страны и Вооруженных Сил (в 1955 году министром обороны был назначен маршал Г.К. Жуков) приняли острый характер. В 1953–1955 годах кораблестроительная программа претерпела лишь частные изменения. Среди них наиболее важными являлись следующие: прекращение с 1954 года проектирования новых тяжелых (средних) крейсеров (проект 66), начало разработки эскизного проекта авианосца ПВО (на 40 самолетов), а также проектирования и строительства подводных лодок с баллистическими и крылатыми ракетами, проектирование и закладка первого подводного атомохода (проект 627).
В июле 1955 года первым заместителем Главкома ВМФ был назначен адмирал С.Г. Горшков, который вскоре стал исполнять обязанности тяжело заболевшего Н.Г. Кузнецова. Болезнь главнокомандующего являлась прямым следствием проблем с обсуждением перспектив развития ВМФ. Летом 1955 года, Н.С. Хрущев и Г.К. Жуков, не считаясь с мнением моряков, высказались за ограничение задач флота, что неизбежно вело к общему сокращению корабельного состава и уменьшению объема нового кораблестроения.
Обстоятельства сложились так, что в процессе обсуждения перспектив развития флота приняли участие представители Черноморской эскадры. В октябре 1955 года в Севастополе проводилось совещание членов Политбюро с руководящим составом Вооруженных сил. Официально – решались организационные вопросы по реформированию вооруженных сил, в частности, обсуждались перспективы развития боевых крупных кораблей в составе нашего ВМФ.
При обсуждении этой проблемы «хозяином» положения ощущал себя недавний командующий Черноморским флотом, а на тот момент первый заместитель Главкома ВМФ вице-адмирал С.Г. Горшков. На этом совещании был заслушан командир легкого крейсера «Адмирал Нахимов» капитан 1 ранга Леонид Дмитриевич Чулков. Дело в том, что на этом крейсере впервые в истории советского ВМФ был установлен и испытан комплекс крылатых ракет «Стрела», и уже тогда было ясно, что у этого направления в развитии корабельного вооружения большие перспективы. По реальным перспективам, для развития направления морских крылатых ракет, требовалось принять решение на государственном уровне…
Из воспоминаний вице-адмирала Чулкова Л.Д.: «В 1955 году «Адмирал Нахимов» стал первым ракетным крейсером Военно-морского флота. Перед первой башней главного калибра установили опытную ракетную установку для противокорабельных ракет КСС. 2-4 ноября 1955 года с борта «Адмирала Нахимова» были осуществлены первые пробные пуски ракет….»
Итак, в октябре 1955 года во время визита правительственной делегации на Черноморский флот капитан 1 ранга Чулков сделал обстоятельный доклад первым лицам государства об эффективности ракетного вооружения кораблей. Его доклад слушали Н. Хрущёв, А. Микоян, Г. Жуков, Н. Кузнецов, С. Горшков, другие руководящие лица партии, правительства и вооруженных сил. После доклада Хрущёв резко спросил Чулкова: «Какие, по вашему мнению, корабли нужны флоту?» На это Леонид Дмитриевич ответил спокойно и уверенно: «В том числе, авианосцы…». Это заявление Никите Сергеевичу очень не понравилось. Известно, что он был сторонником ракет и противником крупных кораблей. Но бывалый моряк имел своё мнение на этот счёт...
С исключением из программы авианосцев ПВО район активных операций эскадр надводных кораблей на каждом флоте ограничивался радиусом действия истребительной авиации берегового базирования. Подводные лодки лишались поддержки своего надводного флота в отдаленных районах. Большое количество малых подводных лодок, сторожевых кораблей, тральщиков, малых охотников, торпедных катеров явно обозначало оборонительные тенденции плана, рассчитанного на удержание господства в прибрежных водах (согласно документу – «обеспечение благоприятного оперативного режима»).
Подводные лодки советского ВМФ, направленные на океанские коммуникации, ожидала совершенная система противолодочной обороны, доказавшая во время Второй мировой войны свое превосходство над многочисленным германским подводным флотом. Несмотря на впечатляющий количественный рост ВМФ СССР, к контрольному 1956 году не был достигнут тот уровень сил, который бы позволил утверждать о военном паритете на океанских театрах с ударной мощью флотов вероятного противника...
Тем не менее, обращает на себя внимание небывалый ранее в СССР (и в России) объем нового кораблестроения. За десять лет (1948–1957 годы) были спущены на воду 124 крейсера и эсминца общим полным водоизмещением 710 960 т и 315 подводных лодок общим надводным водоизмещением свыше 300 000 т, что в сумме дает более 1 млн т или 100 тыс. т в год. Этот результат следует признать выдающимся достижением отечественной судостроительной промышленности, которая в ходе реализации Десятилетнего плана добилась полной самостоятельности и независимости в проектировании и массовом строительстве боевых кораблей. Флот СССР не только обновился, но и обогнал по тоннажу ВМС Великобритании, выйдя на второе место в мире, и вновь занял первое место по количеству подводных лодок.
16 сентября 1955 года с борта советской подводной лодки впервые в истории стартовала баллистическая ракета. Спустя восемь дней в Молотовске (Северодвинске) заложили первую атомную подводную лодку – будущую К-3 (впоследствии, «Ленинский комсомол»). Казалось, что руководители ВМФ и промышленности находятся на верном пути в корректировке Десятилетнего плана. Было немало соблазнов – быстрое развитие техники в 50-х годах объективно затрудняло выбор многолетней перспективы. Планируя сокращение Вооруженных Сил в целом и ВМФ, в частности, Н.С. Хрущев и Г.К. Жуков решили заменить «неудобного» и независимого главнокомандующего ВМФ. И подходящим поводом для этого как раз и стала катастрофа линкора «Новороссийск».
В декабре 1955 года Адмирала Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецова сняли с должности, а в феврале следующего года снизили в звании до вице-адмирала и уволили из рядов Вооруженных Сил...
А построенные в СССР корабли, по своему техническому уровню соответствовали мировым достижениям… середины 40-х годов. К концу 50-х годов уже наблюдалось моральное устаревание веще только ступающих в строй новых боевых единиц, что отмечалось тогда в приемных актах. Требовались модернизация вооружения и проектирование новых типов боевых кораблей для реализации очередной долговременной программы.
В январе 1956 года Главнокомандующим ВМФ был назначен С.Г. Горшков, с именем которого связан уже новый этап развития флота. В том же году постановлением Совета Министров СССР постройку крейсеров типа «Свердлов» приостановили. Вскоре прекратились и новые закладки эсминцев. Своеобразная черта под Десятилетним планом была подведена в 1959 году, когда многие крупные корабли, в том числе и недостроенные крейсеры, находившиеся в высокой степени готовности, решили сдать на металлолом.
Анализ выполнения Десятилетнего плана по кораблям основных классов показывает, что его основные задания были выполнены не полностью, и с опозданием, примерно на три года.
Только по средним подводным лодкам программа завершилась с фактическим перевыполнением плана. Больших океанских лодок построили значительно меньше, чем было предусмотрено планом. Что же касается надводных кораблей, крейсеров и эсминцев, то при сохранении достигнутых заводами к 1953 году высоких темпов работы программа их строительства к 1959 году была бы выполнена полностью.
Вызывает сожаление, что вместо обоснованной корректировки планов военного судостроения в 1953-1959 годах, «волевыми решениями» высшего политического и военного руководства страны многие достижения Десятилетнего плана были сведены на нет. Тяжелые крейсеры типа «Сталинград» (проект 82) можно было переоборудовать в авианосцы, что предлагалось еще в середине 40-х годов для крейсеров типа «Кронштадт» (проект 69). Специалисты промышленности предложили и вариант достройки легких крейсеров проекта 68-бис в качестве крейсеров-вертолетоносцев. Но и его отклонили, и почти готовые корабли со многими, уже бывшими в строю, пошли на слом. Между тем стоимость головного крейсера проекта 82 составляла около 1,5 млрд руб., а корабля проекта 68-бис – около 500 млн руб. Поспешное свертывание программы привело к значительной потере вложенных средств.
Многочисленный Военно-Морской Флот, созданный в соответствии с Десятилетним планом, при всех его недостатках, значительно усилил оборону морских границ СССР и позволял достойно встретить нападение противника на важнейших для страны морях: Баренцевом, Балтийском, Черном и Японском. Эффективность такого флота на внешних морях и особенно на океанских театрах была, конечно, недостаточной, что отчасти показал Карибский кризис 1962 года. В то же время для СССР Военно-Морской Флот имел огромное политическое значение. Успехи внешней политики правительства Н.С. Хрущева были во многом обеспечены визитами в иностранные государства новейших боевых кораблей. Эти визиты показали миру возросшие возможности промышленности нашей страны, вызывали уважение союзников и государств «третьего мира» и зависть командования ВМС некогда сильных европейских морских держав.
В очередной раз стоит обратить внимание на уровень подготовки и степень боевой готовности, что были достигнуты кораблями Черноморской эскадры в период командования вице-адмиралом Василием Чалым. Во все времена существовали документы, в которых приводились требования, позволявшие проверить уровень повседневной организации и определить фактическую боевую готовность кораблей различных классов, от торпедных катеров до крейсеров, от ракетных катеров, до авианесущих крейсеров, дизельных и атомных подводных лодок.
Под понятием уровня боевой готовности отдельного корабля, или соединения кораблей понимается, готовность выйти в море и выполнить поставленные командованием боевые задачи: нанесение артиллерийских или ракетных ударов, поиска и уничтожения подводных лодок, организация всех видов обороны на переходе морем и в районах выполнения боевых задач. Для отработки каждого из этих элементов предусмотрен целый перечень задач и упражнений, которые отрабатываются сначала отдельным кораблем, а затем, в составе группы кораблей со средствами обеспечения. Я не стану слишком глубоко внедряться в эту проблему, кому-то до боли знакомую, а кому-то совершенно неинтересную. Это к тому, что при современных видах вооружения, к примеру, для подготовки корабля к нанесению ракетного удара по морской или береговой цели, иногда требуются часы… А, с учетом предварительной подготовки, иногда и сутки. И еще не факт, что такая стрельба будет выполнена успешно.
Еще более сложные схемы подготовки к нанесению совместных ударов ударными ракетами и корабельной штурмовой авиацией. С учетом этой специфики подготовки и ведения боевых действий в современных условиях, откровенное восхищение вызывает тот уровень боевой готовности, высокой мобильности и эффективности боевого применения артиллерийского и торпедного вооружения, что достигался в процессе боевой подготовки эскадренными миноносцами и крейсерами Черноморской эскадры в конце 50-х годов.
Так, в конце лета 1958 года Черноморский флот был проверен инспекторами Министерства обороны во главе с Маршалом Рокоссовским. На эскадре инспекторской проверке подверглись крейсер «Ворошилов», эсминцы «Безукоризненный», «Бесстрашный» и «Безотказный». Им была предоставлена честь представлять корабельные ударные силы флота. Проверялась организация службы на кораблях: тактическая подготовка и знание своей специальности офицерским составом, организация специальной подготовки личного состава, действия личного состава по распорядку дня, а также по сигналам тревог. Выполнялась совместная минная постановка группой из трех миноносцев, организация обороны при стоянке кораблей на рейде мыса Урет, в бухте Ласпи и другие задачи. В довершение планировалась инспекторская артиллерийская стрельба по морской цели главным калибром «Безукоризненного».
Задачу на выполнение минной постановки командирам кораблей ставил начальник штаба 44-й дивизии кораблей капитан 1 ранга Загольский, сменивший капитана 1 ранга Громова. По воспоминаниям Журавлева, слова-паразиты, сопровождавшие его речь, не позволяли понять смысл того, что он хотел сказать. Приходилось задавать ему дополнительные вопросы. В результате многочисленных вопросов со стороны командиров кораблей, время инструктажа затянулось, четкость постановки задачи смазалась, впечатление у инструктируемых и у проверяющего осталось неприятное и тягостное.
По временному графику приняли на борт мины, вышли на внешний рейд. На каждом из кораблей по 2-3 представителя инспекции. По установленному порядку перед съемкой с якоря и выходом на минную постановку командиры собрали офицеров в кают-компаниях и в присутствии инспекторов в течение 5-7 минут изложили суть поставленной задачи и обратили внимание на требования к офицерам и личному составу по успешному выполнению задачи.
Задача совместной минной постановки была выполнена успешно. Претензий к личному составу и командирам кораблей у представителей инспекции не было. При разборе выполнения этого боевого упражнения старшим инспектором на кораблях дивизии было отмечено: по организации приготовления, приема и постановки мин особых замечаний у инспекции не было. Дана оценка – «хорошо». Оценивая постановку задачи командирам кораблей, старший инспектор отметил, что постановка задачи начальником штаба капитаном 1 ранга Загольским оценена как многословная, цель сформулирована нечетко, варианты действий в случае противодействия противника не рассмотрены. Инспектор отметил постановку боевой задачи командиром эсминца «Безукоризненный», как четкую, всесторонне обоснованную.
Особое внимание инспекция уделила вопросам обороны соединений в условиях рейдовых стоянок и переходов в море. В завершение проверки эсминцу «Безукоризненный» планировалась инспекторская стрельба по морской цели главным калибром в присутствии на борту руководителя инспекторской группы маршала Рокоссовского.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«…Погода резко ухудшилась. Северо-западный ветер усиливался, волна при таком ветре возникала довольно большая. При такой волне возникало сомнение в возможности буксировки щита. Стало известно, что эсминец «Бесстрашный» с большим корабельным щитом вышел в море и следует в район боевой подготовки. Ждали доклада от командира эсминца «Бесстрашный» капитана 2 ранга Сергея Купченко о погоде в районе мыс Херсонес. Обстановка была напряженной. Ждем прибытия Маршала. Начали готовить корабль к бою и походу, а также к стрельбе главным калибром: в каютах снимались зеркала, в кубриках и коридорах – плафоны, крепить все, что могло упасть при качке и при стрельбе главным калибром.
В это время получили сообщение командира эсминца «Бесстрашный» о том, что ветер – 20 метров в секунду, море – 5-6 баллов, буксирный конец оборван и принимаются меры для того, чтобы взять щит на буксир. Оперативный флота дал отбой нашему выходу. В помощь «Бесстрашному» было послано два буксира. Так закончилась для эскадры и флота инспекция Министерства обороны. Общая оценка была дана «хорошо».
1958 год был напряженным в боевой подготовке. Участие корабля в учениях составом дивизии кораблей по отработке совместного плавания, эскадры – составом двух дивизий с отработкой совместных артиллерийских и торпедных стрельб группами в 2-3 корабля. Проводились двухсторонние учения составом двух дивизий по уничтожению группировки надводных кораблей условного противника обычным оружием и отработки тактики использования ракетно-ядерного оружия, при том, что такое оружие только испытывалось на полигонах.
На последнем учении в конце года практиковалось создание помех в радиосетях управления. «Безукоризненный», выполнив функции корабля-разведчика, получил приказание к своему соединению по закрытой аппаратуре связи (ЗАС), но по УКВ получил приказание продолжить функции разведчика. Учитывая то, что первое приказание было получено по ЗАС, и то, что условный противник был обнаружен, после анализа сложившейся обстановки, командир корабля принял решение следовать на соединение с основным боевым ядром дивизии, о чем через некоторое время получил подтверждение по ЗАС от командира дивизии.
«Время было ночное. Обменявшись опознавательными сигналами с флагманом, получили приказание вступить в состав ордера с указанием места в нем. По ходу учения планировалось провести совместную торпедную атаку «конвоя противника» группой из трех эсминцев с условным пуском торпед.
Самым сложным оказалось выполнить совместную атаку в условиях радиопротиводействия в сетях управления. С первых минут совместной атаки крейсера, который выполнял роль цели, в сети управления на фоне усилившихся помех стали поступать сигналы по отмене приказаний на атаку. Командиры миноносцев условились лично работать на пультах связи, признавая друг друга по голосу, и атака прошла с хорошим результатом. В ту же ночь командир бригады перешел на «Безукоризненный». Предстояло тремя эсминцами выполнить совместную стрельбу главным калибром по береговой цели. Все три корабля имели стрельбовые радиолокационные станции «Залп». После успешного выполнения этой стрельбы, считавшейся самой сложной в перечне по перечню ПАС (правил артиллерийских стрельб), командир бригады несколько минут ходил непривычным для него быстрым шагом по ходовому мостику. Неожиданно сорвал с головы фуражку, бросив ее на палубу мостика, пустился в пляс, повторяя слова: «Вот бригада, так бригада».
Этим учением был завершен годовой план боевой подготовки. Настало время определять лучшие корабли – те, кто получит право по общим итогам выполнения плановых боевых упражнений, состоянию воинской дисциплины, организации службы претендовать на это звание, а в дальнейшем – участвовать в выполнении боевых упражнений на призы командующего флотом, Главнокомандующего ВМФ. «Безукоризненному» предстояло подтвердить право называться отличным кораблем. Предстояли состязательные стрельбы. Особенно сложной была стрельба АС-21 – «Артиллерийский бой с морским противником с одновременным использованием торпедного оружия в малую видимость, что предполагало проведения боевого упражнения в ночное время. Илья Журавлев попросил у командира бригады Молодцова разрешения выполнять стрельбу последним.
Для выполнения этой артиллерийско-торпедной стрельбы были допущены 4 корабля, 2 эсминца пр. 30-бис и 2 эсминца пр.56. У двух, кораблей, стрелявших первыми, стрельба была неудачной. Третьим стрелял эсминец «Благородный» пр.56, командир капитан 3 ранга Исаев, однокашник Журавлева по училищу и классам. Стрельбу он выполнил отлично.
После тщательного разбора его стрельбы Журавлев, посоветовавшись с командирами БЧ-2, БЧ-3 и штурманом, решил сократить время нахождения на боевом курсе за счет более острого угла атаки «противника». При торпедной стрельбе с использованием прибора «Орби», устанавливаемого на торпеде, предполагалось уменьшить угол атаки цели на 30 градусов, тем самым уменьшить время атаки на 3-4 минуты. Стрельбу выполнили отлично. По большому корабельному щиту имели на одно попадание больше, а торпеда прошла под целью в районе ходового мостика, с временем атаки на 2 минуты меньше чем при отличной атаке «Благородного».
В тот год «Безукоризненный» завоевал пять призов: приз по минной постановке; артиллерийской стрельбе с одновременным использованием торпедного оружия; приз командующего флотом и приз Главкома ВМФ по совместной артиллерийской стрельбе. Электромеханическая часть корабля была призвана лучшей боевой частью на флоте.
Призы вручал командующий эскадрой Черноморского флота контр-адмирал Василий Чалый. В день вручения призов, в назначенное время личный состав был построен по большому сбору. Командующий эскадрой обошел строй, вглядываясь в лица матросов, старшин и офицеров, спрашивая у некоторых, откуда родом, сколько лет на службе, имеет ли взыскания и поощрения и какие.
Обойдя строй, он вышел на середину, обвел всех взглядом, шевеля при этом своими моржовыми усами, вроде бы что-то шепча себе под нос. Посмотрев на меня с напускной серьезностью, заявил, обращаясь ко всем:
– И не стыдно вам, товарищи, с эскадренного миноносца «Безукоризненный», – сделал длинную паузу, подчеркивая важность момента, продолжил: – Мало того, что вы добились подтверждения звания отличного корабля, вы… лишили корабли эскадры пяти призов!
Он дал знак сопровождавшим его мичманам поставить призы на вынесенный столик, а сам, тем временем, продолжал «стыдить» экипаж, обвиняя его в «жадности».
Все пять призов красовались на столике перед строем экипажа.
– Ничего не поделаешь, законно любуйтесь результатами вашего труда, воли и упорства, – показывая рукой на призы, громким властным голосом, чеканя каждое слово сказал: – Товарищи матросы, старшины и офицеры поздравляю вас с большим и заслуженным успехом!
Приняв положение «Смирно», подняв правую руку к козырьку фуражки, он торжественно и душевно произнес заветные, радостные для каждого слова:
– Благодарю за службу!
Строй слаженно и четко ответил:
– Служим Советскому Союзу!
Провожаю командующего эскадрой к трапу на катер:
– Офицеры у тебя скромные, тактичные, хорошие начальники, коль подчиненные жизнерадостные, находчивые и раскованные. Это очень хорошо. Береги этот настрой.
Адмирал крепко пожал мне руку на прощание и, глядя мне в глаза, с отеческой теплотой и сердечностью сказал:
– Спасибо, Илья Петрович!
Сошел с корабля на катер. Почему он так необычно попрощался, не знаю. Это было не похоже на него, всегда в таких случаях, официального, сдержанного и суховатого. Это осталось для меня тайной.
Подготовка к походу в Индийский океан
Взявшись за краткое описание последних лет существования Черноморской эскадры, я сомневался: стоит ли обращать внимание читателей на события, казалось бы, не имевшие прямого отношения к эскадре – подготовку к передаче Индонезии отряда кораблей и переход на Тихоокеанский флот отряда кораблей, ранее входивших в состав Черноморской эскадры. Тем более, что поход кораблей Северным морским путем подробно описан одним из участников перехода – адмиралом Игорем Касатоновым… И, все-таки, следуя здравой логике, эти два события требуют, если и не подробного описания, то, по крайней мере – краткого освещения в памяти.
Особенно это касается первого эпизода по подготовке к передаче Индонезийской республике крейсера, эскадренных миноносцев, подводных лодок, боевых самолетов…
Даже, если не заморачиваться исключительно на «эскадренной» теме, все севастопольцы, сознательный возраст которых захватил конец 1050-х – начало 1960-х годов, отлично помнят, как по центральной части города сначала группами, а потом и одиночным порядком, бродили индонезийские моряки. Сначала это были, в основном офицеры, затем, по степени готовности кораблей к переходу, все больше стало появляться матросов. Пристрастный взгляд юных «интернационалистов» выделял среди морских офицеров летчиков морской авиации. Внешность индонезийских офицеров резко отличалась от тех же индонезийцев в матросской форме. Наиболее характерным отличием был рост и черты лица, хоть и отдаленно, но напоминавшие камбоджийцев, вьетнамцев, реже – европейцев. Видимо в этом прослеживались следы колониальной зависимости Индонезии от Нидерландов и более поздних экономических связей с Китаем и Японией.
Севастополь тех лет не мог похвастаться каким-то особым разнообразием жизни, должно быть, поэтому период нахождения в гарнизоне и собственно- в городе больших групп индонезийских военнослужащих, в некотором роде запечатлелся в памяти особо впечатлительных его жителей. В качестве напоминаний о том периоде коллекции филокартистов пополнились марками с изображениями диковинных растений или зверей, а чаще марками с изображением президента Индонезийской республики с непривычной для русского глаза феской на голове. В овощных магазинах города долго и успешно торговали сладкими финиками, сформированными блоками, примерно такими, как продавалась в советские времена мороженая килька. Судя по некоторым признакам, финики поставлялись Индонезией как часть «бартера» в счет платы за обучение индонезийских моряков и летчиков и как знак реального доказательства перспектив сотрудничества СССР с Индонезией.
Очень долго в вольере Приморского бульвара издавали гортанные крики, вечно линявшие в местном климате павлины, в качестве жеста доброй воли, доставленные в Севастополь из Индонезии. Одна из этих «птичек», олицетворявших сказочных жар-птиц русских сказок, успешно дебютировала в съемках фильма о царе Салтане, значительная часть съемок которого проходила в Херсонесе, где на берегу Солдатского пляжа были возведены декорации сказочного царского дворца.
«Птичка» эта сподобилась в некотором роде стать «коллегой» по съемкам Ларисы Голубкиной, игравшей в том фильме-сказке роль царевны… Более «долгоиграющим» воспоминаниям, а скорее, напоминанием, послужили резкая вспышка венерических заболеваний и рождение у жительниц окраин города с низкой социальной ответственностью детей внешностью островитян центральной части Индийского океана…
Для обучения индонезийцев, которым предстояло составить экипажи, передаваемых их стране кораблей, на обширной территории 7-го учебного отряда был выделен « военный городок», основу которого составило южное крыло громадного казарменно-штабного корпуса. «Городок» был оборудован своим КПП, небольшой спортивной площадкой, совмещенным пищеблоком, размещенном в подвальном ярусе здания. Кстати, как само здание было продолжением солидного казарменно-штабного корпуса, так и пищеблок, занимал отсек подвала, условно отгороженный от громадного пищеблока учебного отряда. После убытия индонезийцев, этот военный городок пустовал недолго, с сентября 1967 года в нем размещался Отдельный Учебный батальон ЧВВМУ, предназначавшийся для проживания и обучения курсантов 1-го курса наборов 1967 и 1968 годов. До начала 90-х годов в том же «городке» была Школа мичманов и прапорщиков Черноморского флота. С начала 90-х годов там разместили штаб и основные службы, обеспечившие бригаду ОВРа главной базы флота.
Отдельный учебный центр для подготовки летчиков индонезийских ВВС существовал на базе Качинского авиационного гарнизона. Кстати, примерно такая же схема подготовки действовала для подготовки моряков и летчиков для Арабской объединенной республики. Но это была уже другая «история», хотя, и она имеет некоторое отношение к нашему расследованию, потому как арабам, как до них индонезийцам передавались ракетные катера 183-го проекта, сторожевые корабли 50-го проекта и знакомые нам по предыдущему этапу исследования эскадренные миноносцы проекта 30-бис, ранее входившие в одну из бригад, к тому времени расформированной Черноморской эскадры.
Особо жителям Севастополя запомнился крейсер «Орджоникидзе», в процессе ремонта и подготовки к переходу в Индонезию несколько месяцев стоявший лагом у стенки одноименного с ним судоремонтного завода в Севастополе. Передача этого крейсера Индонезии стала вершиной позорного и печального фарса по разорению и разбазариванию кораблей, с таким трудом и колоссальными затратами созданных за пятнадцать послевоенных лет. Кстати, именно этот крейсер представлял Черноморский флот на параде, посвященном дню ВМФ в Ленинграде в 1960 году.
Даже нам, в ту пору двенадцатилетним шалопаям, не в полной мере проникшимся чувствами сострадания к народам, освобождавшимся от колониальной зависимости, и избравшим путь к «светлым» вершинам коммунизма, казалось, что руководитель нашей державы уподобился Иванушке-дурачку, решившему обменять боевые корабли на десяток тонн подгнивших фиников и дюжину заморских фазанов с облезлыми хвостами, мотавшихся по вонючему вольеру и издававших противные звуки.
Наши сорокалетние отцы, попавшие под глобальное сокращение Вооруженных сил, и сменившие офицерские мундиры на спецовки матросов портовых буксиров, озлобленно и печально смотрели на корабли, покидавшие Севастополь, для того, чтобы стать основой флота, туземцам, чьи отцы не знали другого транспорта кроме рикши, а деды охотились на варанов с каменными топорами…
Печально, но факт: передача кораблей индонезийцам и арабам «спасла» эти корабли от консервации и утилизации, что грозила многим, остававшимся на тот момент в составе советского ВМФ. Не пройдет и года, как разразившийся Карибский кризис, заставит наших вождей резко вздрогнуть и осмотреться по сторонам: не сохранились ли где пара-тройка крейсеров и десяток миноносцев, чтобы прикрыть проливную зону, на случай если заклятые друзья пожалуют к нам в гости…
Тогда же, на флотах, под видом учений, прошли сборы старших офицеров, за год до этого выдавленных в запас. В качестве отдельного элемента учений «проверялись»? нормативы по выводу из консервации дизельных подводных лодок и эскадренных миноносцев. Из кораблей, выведенных из консервации, на флотах будут сформированы отряды кораблей «огневой поддержки десанта», которые с переменным успехом будут выполнять задачи боевой подготовки до конца 1980-х годов. Обидно, досадно… да, ладно…
Все это говорится к тому, что у нас имеются достаточные основания, восстановить в памяти тот период, когда по просьбе президента Сукарто, поклявшегося в преданности идеям марксизма-ленинизма, нашими партийными вождями было принято решение не столько продать, сколько передать молодому индонезийскому флоту ряд наших боевых кораблей, предварительно обучив их экипажи. Процесс этот шел на Черноморском и Балтийском флотах. И, поскольку в отряд, передаваемых индонезийцам, были включены корабли, ранее входившие в состав Черноморской эскадры, мы вправе межфлотский переход из Севастополя в Джакарту рассматривать как образец морской и боевой выучки моряков этого объединения флота.
Зимнее время на флоте – традиционный период ремонта кораблей после их активной эксплуатации в течение года. В обычном варианте плановый ремонт завершался к началу очередного летнего периода боевой подготовки на флоте.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«В начале мая 1959 года меня вызвал к себе командующий эскадрой вице-адмирал Василий Чалый. Свой флаг он держал на крейсере «Михаил Кутузов». Войдя в каюту и доложив о своем прибытии, обратил внимание: адмирал был чем-то озабочен. В это же время в каюту командующего вошел начальник штаба эскадры контр-адмирал Виктор Сысоев. И его озабоченный вид свидетельствовал о том, что адмиралы глубоко переживают ЧП, случившееся на эскадре. Никто из нас не помнил случая, чтобы командующий флотом одним приказом отстранил от должности сразу трех командиров миноносцев. Эти офицеры, находясь в подпитии, стали виновниками тяжелого дорожно-транспортного происшествия. Один из них был командиром эсминца «Беспокойный». Этот корабль вместе с эсминцем «Беззаветный» готовили для передачи Индонезийской республике.
– Мы пригласили вас, – медленно начал вице-адмирал Чалый, – для того, чтобы объявить о вашем назначении на должность командира эсминца «Беспокойный». Вопрос с командующим флотом согласован. Корабль находится на выходе из ремонта. Готовность к выходу в Индонезию – десятого июня.
…Мы с начальником штаба рекомендовали командующему флотом назначить вас командиром «Беспокойного, исходя из того, что вы имеете опыт длительных плаваний. Мы с Виктором Сергеевичем хотим спокойно служить ,когда наши корабли будут плавать в океане. Да и не мешает вам познакомиться с Индийским и Тихим океаном, –глядя на Сысоева, улыбаясь, закончил он.
Трудно описать, какая буря ощущений разыгралась в моей душе. Нежелание расставаться с «Безукоризненным» и его экипажем, радость и большое счастье участвовать в дальнем плавании, возможность побывать в Южном полушарии, увидеть созвездие Южного Креста. У моряков торгового флота бытовало мнение: кто не видел созвездие Южного Креста – тот еще не моряк…».
Напомню, что до призыва на военную службу Илья Журавлев учился на 4-м курсе Херсонского мореходного училища, и психология несостоявшегося «морехода» периодически проявлялась не только в хороших морских навыках, но и в необузданном нраве. Нет ничего удивительного в том, что сама атмосфера, царившая в «мореходках», той поры формировала из юношей, мотивированных на судоводительскую и капитанскую карьеру, хороших моряков. Основу преподавания составляли судоводительские дисциплины, на фоне освоения студентами основ морской практики.
В течение пяти лет обучения в ЧВВМУ, я поддерживал дружеские отношения с Михаилом Власовым, успевшим до поступления в училище отучиться год в высшем мореходном училище. На протяжении всего курса обучения Миша лидировал по всем мореходным дисциплинам, отличался каллиграфическим «штурманским» почерком. Как следствие, не прослужив и двух лет в должности командира БЧ-2 МРК, он был назначен помощником командира корабля, а через год был направлен на Высшие офицерские классы. Навыки, приобретенные в том же мореходном училище моим одноклассником Владимиром Петровым, позволили ему, после двадцати лет службы в арсеналах флота, в кратчайший срок восстановить мореходные навыки и получить допуск на выполнение обязанностей штурмана малого плавания. И таких примеров, более чем достаточно. Еще один мой однокашник по училищу, Евгений Чепур, до поступления в училище посещавший занятия в морском клубе заштатного городка Черновцы, не имел равных в классе по спортивному морскому многоборью, а по сигналопроизводству выполнял требования, предъявляемые к сигнальщикам и радистам 1-го класса.
Из воспоминаний Журавлева:
«…Укоротив свое душевное смятение, вспомнив, что я – военный человек, спрашиваю:
– Когда доложить о приемке корабля и кому сдать свой?
Командующий, глядя в иллюминатор, тихо сказал:
– Свой передать капитану 3 ранга Арустамову, он уже об этом знает. «Беспокойный» принять как можно быстрее. На нем заканчиваются работы по приданию кораблю товарного вида, и через две-три недели «Беззаветный» и «Беспокойный» должны выйти из Севастополя в Сурабато – главную базу Индонезийского флота…
…В тот же день я побывал на Троицком причале, где стоял «Безукоризненный», предупредил старшего помощника капитан-лейтенанта Михаила Барсукова, о том, чтобы каждый офицер корабля подготовил рапорт о состоянии своего подразделения на мое имя… Попросил собрать офицеров в кают-компании в 16.00 и убыл на эсминец «Безукоризненный», стоявший у стенки завода № 13. Собрав своих офицеров, объявил им о решении командующего флотом и попросил подать рапорта на мое имя о состоянии их заведований.
На следующий день доложили с Арустамовым командиру бригады о приеме и сдаче эсминца «Безукоризненный». Доложил, как было приказано, командующему эскадрой о сдаче своего корабля и о том, что приступил к приемке эсминца «Беспокойный».
Вместе со старпомом, замполитом и ведущим ремонтные работы старшим строителем обошли корабль, заглянув в самые «уязвимые» места и закоулки. Оценив состояние корабля в целом, собрал офицерский состав, предварительно ознакомившись с предоставленными рапортами командиров боевых частей и служб о состоянии материальной части и укомплектованности личным составом, заслушав их доклады по существу дела.
Нужно было по их докладам определить глубину мышления, степень организованности и способности излагать суть вопроса, давать устно свою оценку и представлять информацию, достаточную для выяснения фактического положения дел в подразделениях, способность их к самокритике…».
Что касается старшего помощника, то Илья Журавлев, знавший Михаила Барсукова по совместной службе на «Безукоризненном», был невысокого мнения о его организаторских и личных, офицерских качествах. По вине Барсукова своевременно не закрывались наряды на выполненные работы, что вело к задержке выплаты заработной платы рабочим. По требованию старпома, без должных оснований, особый отдел эскадры требовал списания с корабля не угодных командованию корабля матросов и старшин.
Основная проблема была в том, что осенью 1958 года на учебу в академию убыл бывший командир корабля капитан 3 ранга Храмцов Виктор Иванович. Готовясь к поступлению в академию, он ослабил контроль за личным составом, передоверив свои обязанности старшему помощнику.
Информация о том, что Виктор Иванович Храмцов учился с 1958 года в Военно-Морской академии, меня несколько озадачила. Дело в том, что до 1962 года наша семья проживала в одном доме с Храмцовыми, и по моим наблюдениям, глава семейства – Виктор Иванович с 1961 года находился в запасе. До получения квартиры в доме № 5 по Советской, Храмцовы проживали в коммунальной квартире в доме № 1 по Садовой. В соседней, трехкомнатной квартире с ними жила семь капитана 1 ранга Серова, командовавшего в те годы крейсером «Фрунзе».
«…С приходом на «Беспокойный» нового командира капитана 3 ранга Копытникова дела на корабле еще более ухудшились, так как командир чувствовал себя временщиком, опять-таки, доверив все дела на корабле старшему помощнику – человеку высокомерному и ленивому к службе…».
За несколько дней Журавлевым были закрыты наряды на ранее выполненные работы. Ежедневно проводились утренние и вечерние планерки, в которых участвовали руководители работ и офицеры корабля. В кратчайшие сроки были установлены доброжелательные, рабочие отношения между офицерами эсминца и рабочими, выполнявшими основные ремонтные работы. Через 10 дней основные работы на корабле были закончены. Предполагалось пробный выход совместить с замерами на контрольно-измерительном полигоне (КИМС). При маневрировании на полигоне КИМС из трубы пошел густой белый дым, означавший нарушение работы одного из действующих котлов. Молодой матрос, оставленный на контроле уровня воды, просмотрел резкое понижение ее уровня. Теперь требовалась замена большого числа прогоревших трубок.
Прибывшие на корабль офицеры технического управления капитан 1 ранга Ипатов и капитан 2 ранга Белов определились с аварией, для устранения которой требовалась постановка корабля в завод. Возникла реальная угроза задержки выхода корабля из Севастополя. В тот же день корабль был поставлен в завод.
Были организованы круглосуточные работы по замене котельных трубок. Через неделю корабль был введен в строй. Командир БЧ-5 капитан-лейтенант Аркадий Факторович был снят с должности и перееден на другой эсминец командиром машинно-котельной группы. Вместо него был назначен капитан-лейтенант Шкарин.
Как у нас на флоте все связано и завязано… В середине 80-х годов сын бывшего командира «Беспокойного», Виктора Ивановича Храмцова – Владимир служил в должности ФРО 7-й ОПЭСК, а я командовал БЧ-2 БПК «Адмирал Исаков», который входил в 170-ю бригаду 7-й Оперативной эскадры Северного флота. Бывшие соседи по дому, однако…
С 1969 года капитан 2 ранга Аркадий Факторович командовал электромеханической боевой частью на крейсере «Дзержинский». Осенью 1972 года я сдавал ему зачеты по устройству корабля, при допуске к несению ходовой вахты на крейсере.
Утром, в день выхода в море на причал прибыл член Военного совета флота генерал-майор Торик. Капитан 3 ранга Журавлев встретил его на юте.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«Раньше я его видел редко, да и то на официальных сборах, издалека. Встретились с ним в этот раз как старые знакомые. Его внимание ко мне было подчеркнуто его озабоченностью о моем здоровье, семье, настроении и состоянии дел на корабле. Слушая и отвечая на его вопросы, я чувствовал, что он не для этого посетил мой корабль. И действительно, после этой легкой разговорной разминки он вдруг меня спрашивает:
– Вы знаете о тяжелом происшествии на Балтийском море?
– Нет, не знаю, – отвечаю.
– На Балтийском флоте командир такого же эсминца как ваш, выполняя задачу подготовки индонезийских экипажей, которые будут принимать от вас корабли, на катере, с «дамой сердца» – полькой, сбежал в Швецию. Самое неприятное в этом то, что он – зять высокопоставленного лица нашего Военно-Морского флота.
И тут же Торик озабочено спросил меня, хорошо ли я знаю командира «Беззаветного» капитана 3 ранга Александра Гавриловича Вергопуло.
– Знаю его по Каспийскому училищу. Учились вместе в одной группе на подготовительных классах, знаю хорошо его семью, восьмой год дружим семьями. Офицер толковый, верный товарищ, надежный товарищ.
– А вы знаете, что с вами на кораблях пойдут индонезийские офицеры, – будущие командиры, старпомы и механики. От вас они будут принимать корабли…
Через несколько минут на корабль прибыл командующий эскадрой вице-адмирал Чалый Василий Филиппович. Разговор у нас всегда был коротким:
– Готов?
– Так точно!
– Настроение?
– Боевое, – отвечаю.
– Желаю тебе счастливого плавания, такого как было у нас при переходе Севастополь–Ленинград– Севастополь…».
Переход отряда кораблей к берегам Индонезии
На кораблях эскадры поднимаются флаги с пожеланиями счастливого плавания, на уходящих кораблях поднимаются ответные флаги. Эскадренные миноносцы «Беззаветный» и «Беспокойный» покидали свою родную базу, страну, где они были созданы трудом николаевских судостроителей. Уходили навсегда в чужие моря, в чужие земли, чужие бухты. Корабли эскадры и их личный состав провожали своих железных коллег… Грустные мысли. Офицеры, стоявшие на палубах кораблей эскадры, не могли исключать, что через год-другой корабли на которых они служат, и с которыми связаны их жизни, так же могут оказаться в числе «призов» очередным алжирцам, тунисцам, или диким пигмеям, вожди которых рискнут «развести» на идее интернациональной солидарности, выживавших из ума цековских «мудрецов», сохранявших верность троцкистскому бреду о мировой революции.
На мостик поднялся и перешел на крыло мостика, чтобы не мешать командиру, начальник походного штаба капитан 2 ранга Борис Готовко.
Черное море прошли в штилевых условиях. Средиземное море встретило корабли как добрых друзей – солнечной погодой и безветрием. С офицерским составом был проведен разбор и подведены итоги первых дней памяти. В один из дней была проведена проверка знаний вахтенными офицерами маршрута перехода. Организованно прошел разбор несения вахты вахтенными офицерами.
При подходе к Порт-Саиду приняли на борт лоцмана. Было согласовано время входа в канал и место в караване судов, назначенных к переходу.
По условиям контракта корабли, идущие по каналу, контрольные посты должны были проходить точно в установленное время.
При прохождении по каналу «Беспокойный» шел в расстоянии 250-300 метров за «Беззаветным».
По Красному морю корабли шли пять суток. Температура в машинно-котельных отделениях достигала 58-60 градусов. Ветер с Нубийской пустыни нес красную пыль. По согласованию с начальником походного штаба несение вахт было сокращено до 2-х часов. На корабле нашлись ослушники, которые окатывались забортной водой. По причине высокой солености воды, их тела покрылись кровоточащими струпьями, и ими пришлось заняться корабельному врачу. За время перехода часть личного состава потеряло в весе 4-5 кг, а некоторые до 8-9 кг.
Впереди было прохождение Баб-эль-Мандебским проливом и окраинным морем Индийского океана – Аравийским.
Из воспоминаний Журавлева: «Баб-эль-Мандебский пролив! Он в мои школьные годы вызывал чувство какой-то таинственности. Проход этим проливом открывал для меня неограниченную фантазию морского царства, морских чудес, связанных с югом Африки, Индо-Китаем, Индией, Индонезией…»
Само название пролива – Баб-эль-Мандебский, такие восторженные чувства вызывал не только у юношей. Такую-же реакцию я наблюдал в поведении капитана 1 ранга Торопова, преподававшего курсантам училища тыла разделы Военно-морской географии. Валерий Яковлевич, ознакомившись с описанием Баб-эль-Мандебского пролива, пришел в неописуемый восторг, и это состояние эйфории приступами повторялось у него в течение долгого времени. Такое неадекватное поведение солидного 45-летнего офицера, я объяснял исключительно тем, что не следовало бывшему механику подводного атомохода доверять преподавание Военно-морской географии…
Из воспоминаний Ильи Журавлева: «…При подходе к проливу резко ухудшилась видимость. На «Беззаветном», шедшим в строю головным, вышла из строя РЛС надводного наблюдения, и командир отряда Игорь Молодцов приказал «Беспокойному» выйти в голову и обеспечить безопасность плавания….Радиометристы обнаружили три средних цели, со скоростью 20 узлов, курсом параллельно нашему, следуют в строю кильватера. «Предполагаем три эсминца, дистанция 90-100 кабельтовых», – доложил командиру отряда.
По маневрированию было очевидно, что эти эсминцы выполняли учебные артиллерийские и торпедные стрельбы по нашим кораблям.
Так и прошли Баб-эль-Мандебский пролив в густом тумане. Вошли в Аравийское море, впереди – Индийский океан. У острова Сокорта заправились топливом и водой от танкера «Коканд». После заправки направились в сторону острова Цейлон. Вошли в полосу муссонов. Сильные ветры разводили волну до 6-7 баллов. Крен достигал 37 градусов. Индийский океан устроил проверку на прочность нашим кораблям. Волна была такой, что забортная вода метровым слоем гуляла по палубе. Надо было выбирать момент, чтобы проскочить от надстройки к надстройке, когда вал воды сходил с палубы. В этот период выход на верхнюю палубу был категорически запрещен.
Резко повысилась соленость котельной воды, питающей котлы. Ускорился процесс осаждения соли на водогрейных трубках котлов, что стало мешать режиму их охлаждения. Трубки не успевали отдать тепло очередной порции поступавшей котельной воды, имевшей меньшую соленость. Нарушение температурного режима вело к перегреву трубок, способствуя появлению трещин, свищей и в конечном итоге их разрушению… Существовала реальная угроза выхода котлов из строя. Срочно нужно было выявить и устранить причину усиления солености котельной воды. Сначала этот тревожный процесс проявил себя на «Беззаветном» а затем и на «Беспокойном». Командир БЧ-5 капитан-лейтенант Шкарин и представитель технического управления флота капитан 3 ранга Красников К.М., узнав о запросе командира отряда, обеспокоенного проблемой нарастания солености, в один голос требовали возвращения кораблей на рейд в район мыса Гвардофуй. Индонезийские офицеры с тревогой и любопытством наблюдали за развитием ситуации. Возвращение на рейд Гвардофуй означало бы признание проблемы с эксплуатацией ходовой части кораблей.
Оставив начальника походного штаба на ходовом мостике, Илья Журавлев, выбрав момент, пробежал от трапа на мостик, к трапу на среднюю надстройку. На свободной от забортной воды части палубы он увидал, что на палубной горловине для приема котельной воды сорвана 150 мм бронзовая пробка. Такое же явление было обнаружено на приемнике котельной воды левого борта. Вернувшись на ходовой пост, Журавлев по УКВ вышел на связь с командиром «Беззаветного»: «Проверьте наличие пробок на горловинах приемников котельной воды и сообщите мне». Через пять минут с флагмана сообщили» «Пробок нет, спасибо, друг». 150-мм пробки, имевшие глубокую резьбу, вылетали из гнезд по причине вибрации корпуса корабля, вызывавшего на океанской волне огромные усилия на скручивание и излом… Забортная вода, захлестывавшая горловины, поступала в цистерны, питавшие корабельные котлы. Механики, соблюдая меры предосторожности, чопами из аварийного комплекта заглушили отверстия приема котельной воды.
На «Беззаветном» ударом волны разбило парадный трап. На «Беспокойном» заклинило руль и пришлось перевести управление рулем на запасной командный пункт. Туда же перешел весь расчет ходового поста с командиром во главе. Корабль в дрейфе бросало как щепку, во внутренних помещениях было невозможно устоять на ногах. Неисправность с рулевым устройством, благодаря грамотным действиям механиков, была устранена за 25 минут, но понервничать пришлось… Дали ход, легли на курс к остову Цейлон.
На рейде Коломбо пополнили запасы с танкера «Коканд», поджидавшего там корабли отряда. Слева на линии горизонта открылись индийские острова, на которых, судя по сообщению лоций, размещались лагеря с больными проказой. На рейде Коломбо подвели итоги перехода Гвардофуй–Коломбо.
Праздник Нептуна произвел необычайное впечатление не только на членов экипажей кораблей, но и на индонезийских друзей.
Корабли отряда продолжили путь к Суробаю, который расположен между островами Мадура и Ява. Не теряя времени, с учетом предстоявшей передаче кораблей Индонезии, личный состав кораблей приступил к подготовке материальной части.
Прошли Зондский пролив. Слева – остров Суматра, справа – остров Ява. Вошли в Яванское море.
На подходе к проливу Мадура (отделяющий остров Мадура от острова Ява) на кораблях был поднят польский государственный флаг, наш военно-морской флаг был спущен. Это было сделано по предварительной договоренности между Польшей и СССР, так как продажа кораблей осуществлялась через Польшу. Наши команды официально числились перегонными, якобы нанятыми польской стороной. Будущий командир эскадренного миноносца «Беспокойный» майор Судомо стал лоцманом при входе в базу Суробая. В проливе встретили эскадренный миноносец пр. 30-бис под индонезийским военно-морским флагом. Эсминец шел малым ходом, нещадно дымя трубами. Это бывший наш «тихоокеанец», недавно переданный индонезийцам, вышел нас встречать. Тяжко было смотреть на него- маневрировал он тяжело и неуклюже. Видно было, что экипаж корабля был слабо подготовлен. Наши два эсминца входили в базу уверенно. Ошвартовались быстро и организованно, без суеты и шума. За 24 дня перехода было пройдено 7 200 миль.
Главнокомандующий флота Индонезии обратился с просьбой помочь в обеспечении безопасности и живучести кораблей, пока наши команды не перейдут на транспорт для возвращения на Родину. Решили организовать сдвоенную службу по 9 человек с каждой стороны. Старшим назначался наш старшина. Первая же проверка, проведенная командирами миноносцев Журавлевым и Вергопуло, дала неожиданные результаты. Зайдя в ПЭЖ, где должен был находиться только старший смены со своим дублером, обнаружили десять человек ночной смены с бутылками пива. Как заявили индонезийские моряки, – это нормальное несение службы с маленькими «удовольствиями». По требованию нашей стороны индонезийским командованием были приняты меры и подобных явлений больше не наблюдалось.
По программе приема кораблей предусматривалось:
1. Развитие максимального хода – 30 минут
2. Циркуляция корабля на различных скоростях.
3. Выполнение реверсов – перехода с переднего хода на задний и обратно.
4. Выполнение артиллерийской стрельбы по морской цели (щиту), в том числе – залпами на предельной дистанции стрельбы.
5. Торпедная стрельба с фактическим пуском учебной торпеды.
6. Проверка по использованию радиотехнических средств, на соответствие их паспортным требованиям. Работа БИП в различных режимах.
В числе приемщиков от индонезийской стороны были офицеры-специалисты, прошедшие подготовку в Польше на кораблях проекта 30-бис. Демонстрация возможностей и надежности техники и вооружения кораблей прошла отлично. Наши матросы, старшины и офицеры показали отличную выучку, организованность и техническую грамотность. Майор Галаган, принимавший под свое командование эм «Беззаветный, пригласил в гости командование нашего отряда кораблей.
Из воспоминаний Ильи Журавлева: «Поехали к нему вчетвером: командир отряда Игорь Николаевич Молодцов, Александр Гаврилович Вергопуло, я и переводчик капитан 3 ранга Шайдак… Душой компании была супруга майора Галаган, хозяина дома. Эта симпатичная, милая женщина 30-35 лет, хорошо образованная, успела окончить университеты в Джакарте, в Японии, в Англии и в Голландии. Владела, кроме своего родного языка, английским, голландским, японским и китайским. …Мы обязаны изучать чужие языки, в силу того, что носители индонезийского языка не создали шедевров ни в чем, и не вписали себя в культуру какого-нибудь другого языка…».
В кабинете хозяина квартиры гости обратили внимание на подборку книг. Среди них – полные собрания сочинений Ленина, Маркса, Энгельса, Бакунина, Сталина, Плеханова. На вопрос Журавлева, – зачем ему, среднему «капиталисту» нужны труды классиков коммунистического движения, он ответил:
– Без знания этих работ сегодня нельзя вести хозяйство и правильно строить взаимоотношения с рабочим классом…
7-го августа 1959года экипажи наших кораблей на сухогрузе «Витебск» начали переход из Суробая во Владивосток. Позади осталось Желтое море, вошли в Японское… Транспорт «Витебск» ошвартовался у причала Владивостокского порта. Каюты офицеров таможенники не досматривали. Досмотру подвергался штатный экипаж и кубрики с нашими экипажами. Попугаев и пальмы провозить разрешалось, при условии, что попугаям предстоял 24-х суточный карантин, а земля из-под пальм удалялась и подвергалась термической обработке. Среди экипажа судна были те, кто утаил от таможенников обезьян-мартышек. После нескольких дней пребывания экипажей в ВВМУ им. Макарова, предстояло товарной скоростью пересечь всю Россию от Владивостока до Москвы и дальше – в Севастополь.
Из воспоминаний Журавлева:
«Ранним пасмурным утром мы прибыли в Севастополь. Позади остались 10 тысяч километров изнурительного пути в эшелоне. И все без единого замечания личному составу экипажей общей численностью более 400 человек.
Дежурный по эшелону дал команду приготовиться к построению по форме одежды № 2. Начальник походного штаба с командирами кораблей пошли с докладом о прибытии к представителю командования эскадры. Готовы были уточнить ритуал передачи корабельных флагов и знамен. Контр-адмирал Соловьев, как будто бы, не слыша вопросов и предложений командиров экипажей, с возмущением заявил:
– Ускорить выгрузку личного состава и имущества. Имущество и вещи личного состава сложить на перроне в общую кучу, а личный состав, товарищ Журавлев, построить и отвести во флотский экипаж. Вещи привезут машиной. Оставьте людей на погрузку вещей.
Повторив во второй раз: «Ускорить выгрузку», добавил:
– Хватит бездельничать! Разложились за период отрыва от соединения!
Мы еще не отошли от него, как он повторил это же, обращаясь к личному составу, начавшему выгружать свои вещи.
Я не выдержал и заявил, что так делать нельзя, потом не разберешься с вещами и сувенирами, приобретенными личным составом…
Контр-адмирал Соловьев оборвал мою речь, приказал строить и уводить личный состав. Моему возмущению не было предела. Только требования воинской дисциплины не позволяло мне поступить по-другому, как построить личный экипаж двух кораблей и вести их в экипаж.
Никогда не забуду, как тяжело было у меня на душе. За короткую дорогу от вокзала до флотского экипажа, думалось и до крайности удивляло, почему у таких начальников, достигших высоких должностей и званий, действия и поступки не соответствуют элементарному понятию здравого смысла…
…К нашему прибытию в экипаж, наши вещи были туда доставлены и выгружены на плацу. Дождь, как назло пошел густо и залил наши вещи, которые мы только начали разбирать. Наши офицерские вещи тоже были залиты дождем. Надо было видеть лица матросов и старшин, что чемоданы, сделанные из дешевого дерматина, на глазах начали расползаться, а их содержимое, намокшее на дожде, с укором смотрело на своих хозяев…
…Единственное, что я успел сделать, это собрать основной состав своего экипажа, поблагодарить их за службу и извиниться перед ними за то безобразие, с которым нам пришлось встретиться по прибытии в Севастополь.
За долгую службу на флоте от ученика матроса до капитана 1 ранга я видел много разных начальников и подчиненных, но таких как контр-адмирал Валентин Соловьев видел не часто и всякий раз удивлялся, неужели те, кто его растил и воспитывал, не видели, что по своему характеру, понятиям и принципам такие люди не украшают флот и дискредитируют корпус адмиралов и генералов…»
Послужной список этого, с позволения сказать, «служаки» я привел несколько раньше. Полностью разделяя возмущение Ильи Петровича, должен заметить, что, любой адекватно мыслящий кадровик, не говоря уже о старших начальниках, принимавших решения о «проталкивании» по службе этого неуча и воинствующего недоумка, должны были давать себе отчет в том, что они совершали должностное преступление. Но, что было взять, с тех же адмиралов Виктора Пархоменко и Николая Басистого, которые являлись еще более яркими представителями той же «образованщины», позорящей флот, к которой относился и Валентин Соловьев и многие из тех, о ком писал в своих воспоминаниях Иосиф Абрамович Чверткин.
Между тем, процесс сокращения Вооруженных Сил СССР набирал обороты. В соответствии с этим планом предполагалось ликвидировать ряд военно-морских баз, флотилий, расформировать эскадры на флотах, в том числе и Черноморскую эскадру.
Если переход наших кораблей в Индонезию без всякой натяжки можно было связать с деятельностью командования Черноморской эскадры, то переход на Дальний Восток ракетного корабля «Упорный» c эсминцами 30-бис проекта, переоборудованными в противолодочные корабли, спланированный на лето 1961 года, совпал с последними месяцами существования Черноморской эскадры. Как уже отмечалось, в соответствии с решениями 4 сессии пятого созыва Верховного Совета СССР 14-15 января 1960 и последующими Директивами Министра обороны и Главкома ВМФ, в соответствии с планом по сокращению корабельного состава флотов, последовал процесс расформирования Черноморской эскадры.
Для того, чтобы сам факт расформирования эскадры не воспринимался читателями как катастрофа вселенского масштаба, несколько смягчим этот без преувеличения печальный для флота и катастрофический для многих моряков эпизод информацией о том, какого технического и организационного уровня достигли судостроительные заводы Николаева, по сути, построившие значительную часть кораблей, к концу 50-х годов прошлого века, составивших основное боевое ядро Черноморской эскадры.
В этом нам помогут воспоминания Ильи Журавлева, назначенного командиром ракетного корабля «Упорный», достраивавшегося на заводе им. 61-го Коммунара в Николаеве.
По прибытии Ильи Журавлева в Николаев, он представился командиру 181-й бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей контр-адмиралу Пилипчуку. В тот же день заместитель командира бригады капитан 2 ранга Макрозуб представил Журавлева личному экипажу корабля, размещенному в 3-м Военном городке. К тому времени корпус корабля был спущен на воду с готовностью 70-74 процента. Корабль стоял лагом у достроечного причала и на нем активно шел монтаж оборудования. Личный состав прибывал небольшими группами по 2-3 человека. Офицерским составом корабль был укомплектован на сто процентов. Первое совещание командир посвятил знакомству с офицерами. Кратко доложив о себе, он попросил каждого из офицеров доложить о себе.
Не стану перечислять всех офицеров с кем проводил беседу Журавлев, отмечу лишь тех, с кем я сам пересекался по службе.
Старший помощник командира – капитан 3 ранга Мурзаев Алексей Максимович. Редкий случай, когда офицер в таком звании согласился продолжить службу в должности старшего помощника на корабле 2-го ранга, тем более – на новостройке. На флотах все в большей степени ощущался процесс сворачивания кораблестроительных программ, начатых в конце 40-х годов, и выбор у корабельных офицеров, достойных повышения в должности, был небольшой. Тем не менее, Мурзаев, своей внешностью и характером, напоминавший своих предков – татарских мурз, был из тех, что буквально «вгрызался» в службу и требовал того же от своих подчиненных. Верно уловив ветер перемен, прослужив в должности помощника командира на крейсере, он согласился на должность старшего помощника командира ракетного корабля, и у него не повода жалеть об этом. Через несколько лет он стал командиром большого противолодочного корабля «Отважный», и после успешного окончания Военно-морской академии он будет назначен начальником штаба, к тому времени образованной 121-й бригады противолодочных кораблей. На этой должности я его застал, начав в 1972 году служить инженером БЧ-2 на крейсере «Дзержинский», являвшимся флагманским кораблем бригады.
…Командир БЧ-2 капитан-лейтенант Коваленко Александр Иванович. К моменту назначения на «Упорный», окончил ВОЛСОК по артиллерийской специальности, и как мы увидим позже, не собирался ни задерживаться на этой должности, ни продвигаться по командной линии, к которой по многим признакам, он имел все данные. Коваленко был уверен, что продвижению по карьерной лестнице ему обеспечит отец- генерал-лейтенант, в ту пору возглавлявший Береговую оборону Черноморского флота. И, потому был решительно настроен на учебу в академию по артиллерийской специальности.
С его сыном я общался в начале 80-х годов, когда он, так же как и отец, не заморачиваясь службой на кораблях, прошел курс обучения в Военно-морской академии и возглавил 13-й цех ракетно-технической базы Северного флота, обслуживавший ракетные комплексы кораблей 7-й Оперативной эскадры и 2-й Дивизии противолодочных кораблей Северного флота.
Командир БЧ-5 инженер–капитан-лейтенант Факторович Аркадий Яковлевич. На всех кораблях, на которых ему пришлось служить, пользовался заслуженным авторитетом и неизменным уважением, сохраняя кличку «Фактор». После выхода из строя котла на «Беспокойном», был снят с должности и продолжил службу командиром машинно-котельной группы. Но, несмотря на это, Илья Журавлев добился назначения Факторовича командиром БЧ-5 на «Упорный». В 1972 году Аркадий Яковлевич командовал БЧ-5 на крейсере «Дзержинский», имея стаж службы механиком 18 лет. Под стать ему были командиры дивизионов, достигшие на этих должностях, фактически, пенсионного возраста. Командир электротехнической группы капитан-лейтенант Валерий Гаевой, служил на первичных должностях двенадцатый год, что было характерно для корабельных офицеров-электриков.
Сложно объяснить мотивы назначения на должность начальника медицинской службы «Упорного» майора м/с Анатолия Петровича Винокурова. Должно быть причиной тому были проблемы, связанные с его предыдущей службой на линкоре «Новороссийск». Как известно, начальник медицинской службы линкора до последнего момента оказывал помощь пострадавшим при взрыве, и погиб, не покидая операционной.
Знакомясь с офицерами, назначенными на «Упорный», Журавлев отметил уверенность каждого из них в правильности своего выбора.
Особую роль в формировании и сплочении экипажа корабля сыграли 37 моряков, ранее служивших на «Беспокойном», перевода которых на «Упорный» после возвращения из Индонезии, добился Журавлев.
Илья Петрович собрал их отдельно, выразив надежду и уверенность в том, что они станут организующим костяком экипажа «Упорного». Еще в период достройки корабля в каждой боевой части были сформированы шлюпочные команды и по графику проводились тренировки гребцов. Передвижение экипажа строем обязательно проводилось со строевой песней, регулярно проводились строевые занятия и смотры. Все это способствовало сплочению экипажа.
В летнее и осеннее время по выходным дням выделялись группы матросов в помощь коллективам ближайших совхозов. Были организованы поставки овощей и фруктов для улучшения питания экипажа.
Знакомая картина: зная примерные сроки достройки корабля, кадровики флота и эскадры, тем не менее, направляли на формирование экипажа матросов и старшин, служивших по последнему году. По этой причине к декабрю 1959 года более половины личного состава ушло в запас… К началу 1960 года комплектование экипажа «Упорного» было закончено. К этому времени на корабль был принят личный состав с более чем 75 кораблей и частей, что очень мешало процессу сколачивания экипажа.
Такое явление могло показаться только «цветочками» на фоне тех «ягодок» что пришлось вкусить офицерам первого авианесущего крейсера «Киев», спущенного на воду в декабре 1972 года, а поднявшего флаг только в апреле 1975 года. Эта порочная практика формирования экипажей оказалась очень живучей, из экипажа такр «Киев», при справочной численности в 1350 человек личного состава, в течение 1974-1975 годов по причине неоднократных задержек в достройке корабля, матросы и старшины трех возрастов увольнялись в запас, не дождавшись окончания строительства корабля.
«…Часть офицеров к началу 1960 года прошла месячную стажировку на головном корабле проекта – «Гневном» в Севастополе, и на полигоне рейда Феодосии, где отрабатывался этот корабль.
Очередная группа офицеров направлена на стажировку в части по специальности, ракетчики – на ракетно-техническую базу флота в Каракобу.
С администрацией завода был решен вопрос о допуске личного состава на боевые посты после окончания рабочего дня…».
Журавлев вспоминает: «С каждым днем укреплялась любовь к своему кораблю. Это выражалось в большом количестве толковых предложений матросов и офицеров, особенно командиров постов, по более рациональному и удобному размещению приборов, одним словом – оборудования. Почти каждое утро старпом или кто-то из офицеров участвовал в планерках строителей, доводил наши очередные предложения, или знакомил с обнаруженными фактами некачественно проведенных работ…
…Организовали специальную подготовку, сочетая теоретические занятия с практикой под руководством офицеров и специалистов монтажных предприятий…».
Журавлев, видимо, запамятовал о том, что после установки аппаратуры все боевые посты брались под охрану заводом и личный состав допускался в них только по разовым пропускам, подписанным представителями 1-го отдела завода. Я очень сомневаюсь в том, что обстановка в этом отношении в начале 60-х годов так резко отличалась от требований по соблюдению режима секретности, которые предъявлялись к экипажам кораблей, строившихся на тех же заводах Николаева в начале 70-х годов … И так продолжалось до тех пор, пока аппаратура постов не была принята военпредами, с последующей передачей личному составу. При приемке аппаратуры военпредами в состав приемной комиссии от команды корабля по требованию командования могли быть включены командиры подразделений, в чье заведование переходило оборудование этих боевых постов. Когда же помещения боевых постов месяцами пустовали в ожидании установки аппаратуры, то какой был смысл в их посещении, тем более в проведении там каких-то занятий? Я готов поверить в то, что в начале 60-х годов, когда требования приказа МО № 010 о соблюдении всякого рода тайн не достигли пика своего грядущего маразма, и сохранялась возможность организовать изучение корабля и материальной части по той схеме, что описывал Илья Журавлев, но уже в начале 70-х годов многие вопросы, связанные с пребыванием личного состава на режимных объектах, упирались в строжайший и жесточайший контроль со стороны 1-го отдела судостроительного завода.
При достройке такр «Киев» на Черноморском судостроительном заводе Николаева за час до окончания рабочего дня десятки сотрудников заводской ВОХР усаживались у входов в посты с режимной аппаратурой, прекращая допуск в них не только моряков из состава экипажа, но и заводских рабочих, за несколько минут до того, покинувших эти помещения. Вступать в конфликт с вооруженной охраной, в которую подбирались звероватые мужики и такие же мужеподобные тетки, естественно, никто не решался. Между тем, для ориентировки на корабле в период его достройки представителями старшего строителя были установлены специальные указатели, позволявшие ориентироваться не только морякам, изучавшим устройство корабля, но и представителям промышленности, прибывавшим на корабль для монтажа и настройки различного оборудования. В этой обстановке оставалась возможность прохода по коридорам, переходом с палубы на палубу, то есть, сохранялась какая-то возможность изучения устройства корабля. Но в силу вышеперечисленных ограничений, проще это было делать в рабочее время и в одиночном порядке. В это время не составляло большого труда проскочить за спинами рабочих практически в любое из помещений, в том числе в боевые посты и командные пункты. Но, естественно, в этих условиях не о каких организованных занятиях и речи не было.
Что же касается рекомендаций от офицеров экипажа относительно размещения приборов или устройств на боевых постах и командных пунктах, то в наше время, не допускалось ни малейшего отступления от проектов и схем, созданных разработчиками и утвержденных соответствующими институтами или проектными организациями. Более того, при выявлении личным составом явных нарушений, или конструктивных недостатков, могущих снизить эффективность применения оружия в различных ситуациях, они не только не принимались к исправлению, но и повторялись на очередных кораблях того же проекта, вызывая многомесячную административную возню и обоюдные претензии строителей, заказчиков и военных. Я подробно перечислил подобные явления, выявленные при приемке от промышленности ракетных комплексов на первом авианесущем крейсере «Киев». Желающие могут прочитать об этом в книге «В морях оставили мы след», посвященной первому экипажу крейсера и выпущенной в Севастополе в 2012 году издателем Леонидом Кручининым.
Не удивительно, что, узнав об организации командиром «Упорного» ежедневных занятий по изучению своего будущего заведования для всего экипажа корабля, командир бригады контр-адмирал Пилипчук попытался… прекратить это нововведение, ранее не практиковавшееся в заводе. Если же при достройке ракетного корабля «Упорный», его командиру Илье Журавлеву удалось переломить подобную порочную практику, то я готов в очередной раз помянуть его добрым словом и подивиться его поразительной настойчивости, достойной названия корабля, которым ему предстояло командовать.
С созданием и корректурой книжек «Боевой номер» у офицеров «Упорного» не должно было возникнуть проблем, потому как эти документы, как и эксплуатационные инструкции, уже создавались для экипажа первого в серии корабля – «Безудержного».
Очень поучительный пример в организации малярных работ приводит в своих воспоминаниях Илья Журавлев. Офицерами корабля были отмечены случаи, когда малярные работы производились по неподготовленной для этого поверхности во внутренних помещениях и на надстройках. Особенно важно было подготовить и произвести покраску в труднодоступных местах, куда после установки оборудования будет очень трудно добраться.
«…Руководство завода обратилось к нам с просьбой помочь в покрасочных работах на весьма выгодных для нас условиях. Мы красим трюм и корпус, завод нам дает за это более двух норм краски для будущих нужд. Кроме того, завод оплачивал стоимость набора музыкальных инструментов для художественной самодеятельности порядка 30-40 тысяч рублей, из расчета до денежной реформы 1961 года. Трюм и корпус готовили к покраске рабочие завода… Личный состав покрасочные работы выполнял добросовестно и любовно, причем, все трюма свинцовым суриком прокрасили дважды. При этом, расход краски был немного больше, чем по заводским нормам отпускалось на одну покраску…».
Вот здесь стоило бы напомнить о том, что работы со свинцовым суриком в трюмах корабля, во все времена считались крайне вредными для здоровья, рабочих назначали по особому наряду, и оплачивались работы по двойной таксе.
«…Со временем стала резко бросаться в глаза чистота и порядок на корабле. Еще задолго до заселения личного состава на корабль, директор завода Маланченко, в сопровождении главного инженера и старшего строителя корабля, проходя по причалу, обратил внимание на наш корабль и с удивлением спросил:
– Что «Упорный» швартовые испытания у нас еще не проводит?
– Нет, – отвечает главный строитель Фатолевич. – Будет «крутить» через месяц с гаком»...
Когда я выписывал с книги воспоминаний Ильи Петровича Журавлева эти строки, разные, в том числе и крамольные мысли посещали меня.
Когда в течение 1973-1975 годов несколько раз переносились сроки строительства, и соответственно неоднократно передвигались сроки ввода в строй авианесущего крейсера «Киев», очень похоже, что окажись на месте нашего командира не Юрий Соколов, а Илья Журавлев, быть может, была бы сломлена та рутина в организации строительства кораблей на Черноморском заводе, когда по 600 человек экипажа ежедневно направлялись на работы в цеха, производство в которых не было напрямую связано с установкой оборудования на нашем корабле. Когда вся караульная и гарнизонная службы этого гребаного николаевского гарнизона, была «завязана» на нещадной эксплуатации личного состава нашего экипажа, регулярно выделявшего караулы, патрули и рабочие команды на ведомые только командованию бригады объекты: детские сады, пионерские лагеря, уход за могилами ветеранов города и бригады…
Кстати, в те годы капитану 1 ранга Журавлеву, командовавшему Противолодочным факультетом нашего ЧВВМУ, было 53-54 года, что по меркам начала ХХ века вполне соответствовало возрасту командира линкора, боевая и повседневная организация на котором немногим отличалась от нашего «долгостроя» под названием «Киев». Была бы на то воля командования флотом, то Илья Петрович мог бы в полной мере проявить свой талант организатора и борца с рутиной в администрации завода и в системе военного судостроения. Заряда энергии и инициативы в нем хватило бы еще на десяток лет службы на ответственных должностях. Сказано это не ради красного словца – с 1973 по 1975 годы в период достройки и приема флотом такр «Киев» 181-й бригадой строящихся и ремонтирующихся кораблей командовал капитан 1 ранга Савицкий – ровесник и сослуживец Ильи Петровича по Черноморской эскадре; он же был старшим на переходе «Киева» из Николаева в Севастополь.
Возвращаемся к нашей теме… Швартовные испытания ракетного эсминца «Упорный» прошли быстро и успешно. Корабль был готов к выходу в море. Немаловажный факт: Илье Журавлеву дали право выполнять роль сдаточного капитана. Обычно эту функцию выполняет гражданский капитан, назначаемый заводской администрацией. Перед выходом корабля из завода на заводские испытания было проведено совместное собрание сдаточной команды от завода и экипажа корабля. Поскольку Журавлев совмещал обязанности командира корабля и сдаточного капитана он поставил жёсткие условия сдаточной команде, напомнив заводчанам требования корабельной организации, правил поведения на военном корабле; довел рекомендации по взаимоотношениям между экипажем и сдаточной командой. Обратил внимание на недопустимость карточной игры и пьянства на корабле, дал рекомендации по внешнему виду и поведению в местах приема пищи, особенно для тех, кто планирует питаться в кают-компании.
От услуг буксиров при выходе из завода Журавлев отказался. От достроечной стенки завода им. 61-го Коммунара до Николаевского торгового порта корабль дошел успешно. Испытывая некоторое волнение, но также успешно Журавлев ошвартовал корабль к причалу кормой. Утром следующего дня корабль снялся с якоря и швартовов, и вышел в море. На переходе в Севастополь проводили проверки работы механизмов на разных режимах по программе испытаний.
В Севастопольскую бухту вошли самостоятельно, не задействовав высланных для страховки буксиров. Швартовка кормой к причалу № 13 прошла успешно. На причале продолжались строительные работы. Провели разбор перехода с офицерским составом и руководством сдаточной команды. На следующий день действовали по распорядку стояночного дня, с увольнением в город экипажа и сдаточной команды. Уволенный в город личный состав прибыл на корабль без замечаний, двое рабочих вернулись пьяными с несколькими бутылками водки. Утром нарушители корабельных правил были отправлены в Николаев, с соответствующей их проступку сопроводительной запиской к заводскому руководству. Такие действия командира отрезвляюще подействовали на рабочих сдаточной команды, и стало хорошим предупреждением для экипажа. Заводские испытания выполнялись по графику, но закончили их раньше срока.
Из воспоминаний Журавлева:
«На время проведения государственных испытаний на корабль прибыл командир бригады строящихся ремонтирующихся кораблей контр-адмирал Пилипчук. Обычно он прибывал в Севастополь с несколькими чемоданами и ящиками, в которых были тушки кур, гусей, десятки бутылок со спиртными напитками. Кому они предназначались, никто не знал, но к вечеру первого же дня его за содержимым ящиков прибывали гонцы в званиях мичманов. На первом же выходе в море после короткого обхода корабля вместе со старпомом, Пилипчук поднялся на ходовой мостик. Поговорив о всяких пустяках, он стал крутить ручки настройки пультов ходового поста. Разрегулировал все датчики, включал и выключал ревун, создавая на ГКП нервную обстановку. Журавлев ходил за ним следом и возвращал регуляторы в исходное положение. Пилипчук, загадочно улыбаясь, повторял вновь свои «шалости»…
Чтобы прекратить эту канитель, Журавлев приказал вахтенному офицеру сделать запись в вахтенном журнале о том, что в управление кораблем вступил командир бригады, а сам демонстративно начал спускаться по трапу с ходового мостика. Пилипчук стал возмущаться, требуя, чтобы Журавлев продолжил управление кораблем, а запись в вахтенном журнале приказал уничтожить. Более Пилипчук не вмешивался в управление кораблем. На следующий день по приходу в базу, он, не попрощавшись с командиром, сошел с корабля.
Накануне Дня флота, шла подготовка к шлюпочным соревнованиям. Линкор и крейсера выставляли по десять шлюпок, а бригады эсминцев по 10 шлюпок от бригады. По плану подготовки шлюпочных команд, «Упорный» предполагалось включить в одну из трех бригад эскадренных миноносцев, но экипаж сам готов был выставить десять команд. Организаторы шлюпочных соревнований сомневались в том, что экипаж корабля 2-го ранга, только завершившего государственные испытания, сможет выставить 10 команд, и претендовать на лидерство в соревновании с командами линкора «Севастополь», крейсеров «Михаил Кутузов», «Дзержинский», «Фрунзе», «Куйбышев», «Молотов», «Ворошилов» и тремя бригадами миноносцев, в каждой из которых, как минимум, по 5 кораблей.
Во время шлюпочных гонок, посвященных дню ВМФ шлюпка, выставленная «Упорным» к великому удивлению всей эскадры пришла к финишу второй, пропустив вперед только шлюпку линкора, гребцы которой подбирались из дивизиона артиллерии главного калибра. Эти ребята брали с собой по запасному комплекту весел, которые в их могучих руках, ломались как гнилые спички. В довершение всего, на причале, к которому был ошвартован «Упорный», был дан концерт корабельной самодеятельности. Эти два события давали реальную заявку не только о формирования экипажа, но и создании коллектива, способного решать серьезные задачи боевой подготовки.
После выполнения программы государственных испытаний кораблю предстоял переход в Николаев для проверок и работ по плану ревизии.
В день выхода из Севастополя погода резко ухудшилась. Сильный восточный ветер в порывах достигал 8-9 баллов. Корабль стоял кормой к стенке с отдачей левого якоря, на причале, впоследствии получившим № 14. С подветренной стороны стоял «Гневный», головной корабль пр. 57-бис. На «Упорном» находился председатель государственной приемки строящихся на николаевских заводах кораблей контр-адмирал Борис Ламм. Обстановка для съемки со швартовых и якоря была очень сложной, требовала быстрых, очень четких и слаженных действий всего экипажа, особенно тех моряков, кто стоял на маневровых клапанах в машинных отделениях и швартовных команд на баке, работавших со шпилем по выборке якоря, и ютовой команды, отдающей и выбирающей кормовые концы.
Командир на мостике оценил обстановку. Контр-адмирал Ламм осмотрелся, спрашивает:
– Как оцениваете обстановку?
– Очень сложная, прижимной ветер. Корабль может сдрейфовать на рк «Гневный». Нельзя этого допустить…
– Да, трудная будет съемка, но надо выходить. Тем более, что погода штормовая, а мы ни разу не ощутили ее за время испытаний корабля.
Из воспоминаний Журавлева: «Съемка была очень сложная. Она мне запомнилась на всю жизнь. Даже адмирал, хладнокровный и флегматичный, бегал с крыла на крыло мостика единственное, что мог вымолвить тогда: «Командир, командир»
Работать машинами приходилось большими оборотами. От возможной крупной аварии отделяли секунды. В критический момент я почувствовал, что якорь чист и дал нужный в эти секунды ход, и в это время долгожданный доклад: «Якорь чист». Развернув корабль средним ходом машин враздрай, корабль пошел из базы. Только тогда я почувствовал свою окаменелость. Корабль средним ходом проходя боновое заграждение, выходил в море.
До самого Николаева контр-адмирал Ламм не проронил ни слова. Не знаю, о чем он думал, а мне не хотелось его тревожить. Только после того, как мы ошвартовались, он зашел ко мне в каюту и спросил, есть ли у меня спирт. Я поставил на стол бутылку, вытащил из холодильника кое-что закусить. Он молча следил за мной.
– Наливай на половину с водой по полному стакану. После минутного молчания он взял стакан, я тоже. Подошел почти вплотную ко мне, смотрит мне в глаза, а из его глаз исходит, я бы сказал, отцовское тепло и необъяснимая доброта.
– Командир, в Севастополе я видел рождение боевого корабля с отличным экипажем. Я принимаю у вас задачи курса боевой подготовки К-один, К-два, К-три, К-4 с оценкой отлично. А тебе, командир, самая высокая оценка за хладнокровие, собранность и умение управлять кораблем в сложнейших условиях.
Выпил стакан залпом. Я тоже. Обнялись мы с ним.
– Я это запомню, – говорит, – на всю жизнь.
Многие рабочие подходили ко мне на переходе в Николаев, и все говорили, что наш экипаж отличный и прочили ему хорошее будущее.
«Я рад за вас, – сказал председатель госприемки. Тепло с ним попрощались. Он торопился к себе на службу. У него на выходе был очередной корабль, выходящий на заводские испытания…».
Для справки: Ламм Борис Николаевич родился 30 ноября 1913 года в городе Никольск, ныне г. Уссурийск Приморского края, в ВМФ с 1930; член компартии с 1940. Окончил училище связи ВМС РККА (6.1932-11.1936), ВСККС (12.1941-7.1942), в группе командиров миноносцев, АКОС при ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1950-10.1951), военно-морской факультет ВВА им. К.Е. Ворошилова (12.1954-10.1956).
Связист дивизиона СКР (11.1936- 12.1938), помощник командира эм «Войков» (12.1938-11.1940), эм «Решительный» (11.1940-12.1941), в распоряжении ВС флота (7-9.1942), командир эм «Решительный» (9.1942-12.1945). Участник Советско-японской войны.
Старший инспектор Боевой подготовки по эскадренным кораблям Отдела Боевой Подготовки штаба флота (12.1945-2.1947) ТОФ. Заместитель начальника ОБП – начальник Инспекции БП штаба флота (2-12.1947) 5-го ВМФ, командир эм «Отважный» (12.1947-12.1948) 8-го ВМФ, 3-го Дивизиона эскадренных миноносцев Отряда легких сил (12.1948 – 1.1949), 1-го ДЭМ (1.1949-12.1950) 5-го ВМФ. Командиp 188-й Бригады эскадренных миноносцев эскадры ЧФ (11.1951-12.1954). Контр-адмирал (3.11.1951);
Заместитель начальника Управления–начальник отдела тактической подготовки соединений ВМФ УБП ВМФ (10.1956-8.1957). Командир 14-й дивизии крейсеров ТОФ (8.1957-12.1959).
Заместитель начальника управления Государственной приемки (12.1959-1.1961), начальник Центральной группы Государственной приемки (1.1961-4.1973), зам. пред, постоянной комиссии (3.1965-4.1973) Государственной приемки кораблей ВМФ.
С июня 1973 г. в отставке по болезни. Умер 10 января 1979 года в Москве.
Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I ст., Красной Звезды, «Знак Почета», именным оружием.
Завод приступил к ревизии состояния систем, устройств, оружия и технических средств. Корабль стоял кормой к стенке и был хорошо виден издали…
Примечательным было и то, что, как и раньше, с переходом личного состава из береговой казармы на борт ремонтирующихся кораблях стояла вахта завода до их ухода с акватории завода. А на нашем корабле заводской вахты не было. Потому что у нас не было случая, чтобы кто-то из членов экипажа или заводских рабочих приносил, или уносил что-либо без разрешения ведущего строителя, или старпома и командира БЧ-5….
Да, действительно, факт неординарный… Перед заводскими сходнями, устанавливаемыми на кораблях при постановке их на ревизию, устанавливались обязательные «будки» с военизированной охраной, с засаленными списками рабочих бригад, с неизменным штырем, для накалывания использованных разовых пропусков. Ни одну «железяку» невозможно было снести или внести без так называемого «материального» пропуска, в крайнем случае – записки, подписанной командиром БЧ-5. В случаях сноса с корабля какого-то имущества или аппаратуры, по служебной необходимости других боевых частей, командиры этих боевых частей сопровождали до сходни матросов или рабочих, выносящих оборудование, и лично подтверждали свое разрешение на его вынос. Примерно по такой же схеме происходил занос на корабль имущества с территории завода, или оформлялось прибытие на корабль представителей промышленности, не внесенных в ранее поданные на сходню списки.
…Служба на корабле неслась отлично. Завод, его администрация верили экипажу и командованию….
8 ноября 1960 года стал днем рождения «Упорного». В этот день торжественно, в присутствии руководства завода, командованием бригады вручалось знамя корабля – Военно-морской флаг. Был праздничный обед и концерт корабельной художественной самодеятельности.
Ритуал был торжественным и трогательным, стол – богатым для гостей и экипажа. Было приготовлено около двухсот кур, не считая других блюд. Куры были подарком колхозов, где по воскресным дням по собственному желанию матросы помогали труженикам села.
Начальник службы снабжения старший лейтенант Евгений Харицкий, старпом Алексей Мурзаев и все офицеры много усилий приложили к тому, чтобы этот день был памятным для всех, кто присутствовал на дне рождения корабля.
24 декабря 1960 года, успешно пройдя ревизию завода. С приходом «Упорного» в Севастополь, Илья Журавлев доложил командующему эскадрой вице-адмиралу Чалому о прибытии корабля, и о его состоянии. Чалый, внимательно выслушав, спросил:
– Когда вам планировать смотр?
– В любое время, – ответил Журавлев.
– Я вас не понимаю, командир. Сколько времени вам нужно для подготовки корабля к смотру штабом эскадры? Вы же из новостроя. Вам надо отработать организацию службы, повседневную организацию, очиститься от строительного хлама. Обычно на это требуется при хорошей организации работ пятнадцать-двадцать дней.
– Товарищ адмирал, корабль к смотру готов, назначьте время.
Чалый посмотрел на Журавлева с удивлением, пошевелил усами и сказал:
– Вы либо самоуверенный и безответственный командир, либо не понимаете всей ответственности за итоги смотра. Будет приказ по эскадре по итогам смотра. А мне не хочется вас наказывать за безответственность и легкомыслие.
– Я повторяю, назначьте время, удобное для штаба. Корабль к смотру готов.
Чалый с возмущением в голосе:
– Смотр назначаю на двадцать седьмое декабря. Буду лично со штабом проверять ваш корабль. Жаль, что придется наказывать вас. Идите, готовьтесь.
Журавлев ушел на корабль, собрал офицеров. Объявил, что смотр штабом эскадры назначен на 27 декабря.
В назначенный командующим эскадрой день с побудкой на корабль прибыли два офицера ОУС (Отдела устройства службы) флота, которые проверили выполнение утреннего распорядка дня. В 9.00 на корабль прибыл командующий эскадрой с группой офицеров своего штаба. В ту пору в штабе эскадры служили грамотные, прошедшие войну офицеры, дотошные и принципиальные, преданные своей специальности и знающие все тонкости корабельной службы.
По приказанию командующего по кораблю был дан сигнал: «Корабль к смотру». Командиры боевых частей с соответствующими специальности офицерами штаба начали обход и осмотр заведований. Адмирал прошел с командиром в его каюту. Осматривая каюту, Василий Филиппович обратил внимание на содержимое книжного шкафа. Удивился подборке книг. Там были книги с приказами Ушакова, Нахимова, которые вызвали у него особый интерес. Показывая на книжный шкаф, спрашивает у Журавлева:
– Где вы откопали эти книги?
– Это работа замполита, – добыл их при ликвидации библиотеки Одесской военно-морской базы.
В это время старпом доложил: «Корабль к осмотру готов». Командующий походил по каюте с заложенными за спину руками, шевеля своими моржовыми усами, что-то бормоча себе под нос. Остановился, строго посмотрел на капитана 3 ранга Журавлева и процедил сквозь зубы:
– Ну, пошли…
Журавлев проследовал за адмиралом на ют, где они спустились в румпельное отделение. За час по внутренним помещениям они прошли корабль от кормы до носового отсека – шкиперской кладовой и цепного ящика. За время обхода адмирал не проронил ни слова. Поднявшись на верхнюю палубу, Василий Филиппович в сопровождении командира корабля прошел в командирскую каюту. Так же молча стал просматривать книги в шкафу.
Минут через 15 адмирал приказал построить личный состав для опроса жалоб и заявлений. Личный состав под командованием старшего помощника был построен по боевым частям на юте. Старшины отдельно от матросов, офицеры в кают-компании. Адмирал в это время вызвал своего адъютанта-мичмана и удалился с ним в каюту флагмана. Закончив разговор с адъютантом в сопровождении командира командующий эскадрой вышел к строю личного состава. После опроса жалоб и заявлений всех категорий личного состава по трансляции был дан отбой смотра.
Офицеры штаба, участвовавшие в проверке и офицеры корабля были собраны в кают-компании. У проверяющих существенных замечаний практически не было. После краткого разбора командующий приказал командиру корабля построить экипаж по Большому сбору. Хитро поглядывая на Журавлева, адмирал сказал:
– Командир, назови мне лучшего матроса, старшину и офицера.
Не задумываясь, Журавлев назвал матроса из группы управления ракетным оружием, старшину – командира отделения рулевых, а из офицеров – старшего помощника командира. Адмирал был удивлен, что была названа фамилия старпома, спросил, согласована ли эта кандидатура с замполитом. Приглашенный в каюту замполит, назвал те же фамилии, что ранее были озвучены командиром Журавлевым.
– Да-а-а, – протянул адмирал, уходя в каюту флагмана.
Вызвав в каюту старпома Мурзаева, Журавлев порекомендовал при объявлении ему благодарности заявить, что принимает это, как оценку деятельности всего офицерского коллектива.
Адмирал не спеша обходил строй личного состава, построенного на юте по Большому сбору. Речь его была короткой:
– Я с офицерами штаба эскадры провел смотр вашего корабля. Оценку по итогам смотра выражу кратко: «Благодарю за службу!».
Ответ строя: «Служим Советскому Союзу!» потряс воздух. Тут же были названы особо отличившиеся в службе, чьи фамилии были согласованы с командиром корабля.
Старпом Мурзаев при вручении подарка заявил:
– Я принимаю этот ценный подарок как оценку труда всего офицерского состава корабля.
Время приближалось к обеду, и адмирал решил отдохнуть в каюте флагмана. Василий Филиппович попросил командира дать ему на время книгу с приказами Нахимова.
В Новом 1961 году рк «Удалой» выполнял упражнения по плану боевой подготовки. Тогда же стало известно, что спланирована передача корабля Тихоокеанскому флоту. По плану подготовки к переходу на Дальний Восток на корабле должны были установить дополнительное оборудование. В апреле кораблю предстояло перейти в Николаев на завод им. 61 коммунара. Во время перехода на корабле находился командующий эскадрой.
Из воспоминаний Ильи Журавлева: «…С приходом в порт Николаева, из-за погоды я не стал заходить в акваторию завода, а встали на якорь в порту. Доложил адмиралу, что при таком свежем ветре не следует рисковать. Он одобрил мое решение.
Время шло к ужину. Я поинтересовался, где ему накрыть стол? Он попросил накрыть его в каюте флагмана на две персоны.
Около 19.00 мы сели за стол ужинать и встали из-за стола в четвертом часу ночи. О многом мы тогда с ним поговорили. Каждый вспоминал свое детство, юность, войну, службу, учебу. Как много было общего в нашем трудном детстве, юности. Радовало то многое в нашем понимании в оценке событий тех лет, связанных с раздуванием борьбы с культом личности, хрущевской оттепелью, отношением к армии и флоту, в связи с сокращением Вооруженных сил на миллион 200 тысяч, и как это проводилось. У обоих это лежало тяжелым грузом на душе.
Вспоминали о нашем плавании Севастополь–Ленинград–Севастополь в 1957 году. Я с большим уважением и теплотой вспоминаю об этом мудром и преданным делу государственного масштаба офицере, пекущемся всем сердцем и душой о флоте, его офицерском корпусе и моряках.
На протяжении всей нашей беседы я ощущал какую-то не до конца высказанную боль за состояние дел на флоте и в ВМФ в целом и горечь несбывшихся каких-то планов и мечтаний….
…Мне очень хотелось тогда спросить его: удовлетворен ли он , вице-адмирал, командующий эскадрой, своим положением? Я не удержался, задал ему этот вопрос.
Василий Филиппович надолго задумался, а затем решительно встал и, как мне показалось, с грустью и даже с какой-то скорбью тихо сказал:
– Пошли отдыхать…
…Я очень часто вспоминаю эту нашу беседу и всегда благодарю судьбу, что она предоставила мне возможность лучше узнать этого преданного морю, флоту нашего Советского Адмирала.
Утром Василий Филиппович сошел с корабля по своим делам в Николаеве, а я снялся с якоря и пошел к стенке завода имени 61-го Коммунара…».
«Лебединая песня» Черноморской эскадры
С первых дней командования эскадрой перед контр-адмиралом Василием Чалым стояли не только проблемы повседневной и боевой организации, но и приходилось учитывать сложности с обеспечением жильем постоянного состава эскадры – офицеров и сверхсрочнослужащих. Тяжелая обстановка с бытоустройством семей моряков подсказала идею строительства жилья самостоятельно, имеемыми силами, или, так называемым, «хозяйственным способом». На совещаниях, проводимых командованием, на собраниях офицерского состава соединений и кораблей выдвигались планы возведения жилых домов вблизи дислоцируемых частей и с этой целью обращались за помощью в инженерные и строительные органы флота.
Поскольку проблема касалась всех Вооруженных сил, Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский издал Приказ, регламентировавший строительство жилья в армии и на флоте силами личного состава воинских частей. Одним словом, «хозяйственный способ» строительства жилья для семей военнослужащих получал официальное право, являясь отражением остро назревшей социальной необходимости.
На Черноморском флоте строительство многоквартирных домов хозспособом «куритровал» заместитель командующего флотом по строительству инженер-полковник Иван Алексеевич Лебедь. Чуть позже он получил звание генерал-майора. А вот одним из первых инициаторов возводить хозспособом жилые дома для моряков-надводников стал командующий эскадрой Черноморского флота контр-адмирал Василий Чалый.
Следует учесть, что на первом этапе, еще в период командования эскадрой вице-адмиралом Петром Васильевичем Уваровым, городские власти, по согласованию с командованием флота, участок для застройки выделили на южном склоне Инженерной балки в районе бухты Куриной. Этот участок с трех сторон граничил с хозяйственными зонами войсковых частей, а со стороны берега бухты с ним соседствовали лачуги местных рыбаков. Выделение именно этого участка под строительство домов для постоянного состава эскадры, с учетом привычного «беспредела» советской администрации и традиционного «пофигизма» флотского командования той поры, даже, через шестьдесят лет поражает всякое воображение.
Как уже отмечалось, решение Военного совета по этой проблеме состоялось до того, как Василий Чалый вступил в должность командующего эскадрой. Зачистка территории под строительство домов началось весной 1956 года, но уже на этом этапе было очевидно, что десяток двухэтажных домиков, спланированных к постройке, не решат проблему с жильем на эскадре, а только создадут нездоровый ажиотаж, среди сотен офицеров и сверхсрочников, семьи которых остро нуждались в жилье. Тогда же выяснилось, что база Технического обслуживания флота, выделив бригаду «строителей» из своего личного состава, претендовала на получение части квартир в строившихся на Куриной домах. Причем, вопрос этот был согласован на уровне Военного Совета флота, слишком «доброго» за чужой счет… Между тем, эскадра продолжала пополняться крейсерами и эсминцами, при этом очередь на получение жилья росла быстрее, чем возводились домишки в районе Куриной. Это были двухэтажные дома упрощенного проекта и строились они с частичным использованием деревянных конструкций и щитового материала, доставляемых в Севастополь по железнодорожной ветке, проложенной к базе технического обслуживания флота и проходившей вблизи строившихся домов. В тоже время, поставки стройматериалов по железной дороге были сопряжены с постоянными задержками, что тормозило темпы строительства.
Очень похоже, что, назначая для строительства домов участок берега бухты Куриной, командование флота более было озабочено тем, чтобы при зачистке строительных площадок «под шумок» снести находившиеся поблизости деревянные ангары, печально известные тем, что в них в первых числах ноября 1955 года свозили для учета и подготовки к захоронению тела моряков линкора «Новороссийск», погибших при опрокидывании корабля в ночь на 29 октября 1955 года.
Не прекращая строительства домов в районе бухты Куриной, командующий эскадрой добился у командующего флотом адмирала Владимира Касатонова выделения значительно большего по площади участка с перспективой строительства на нем капитальных многоквартирных домов. Убедившись в том, что городские власти и флотское командование при выделении участка под строительство домов, действовало по принципу «на тебе Боже, что нам не гоже», по настоятельному требованию командующего эскадрой вице-адмирала Чалого для строительства очередной группы домов, выделили участок, расположенный восточнее Северного укрепления – на возвышенности у развилки дорог, ведущих в район Радио-горки, Учкуевки и Любимовки.
Даже сейчас, обозревая окрестности, в очередной раз убеждаешься в том, что с учетом запущенности и дикости Северной стороны середины 50-х годов, эскадре под застройку выделялись, скромно заметим, не самые лучшие участки.
Как первый, в районе б. Куриной, так и второй – юго-восточнее Северного укрепления, участки были выделены флотом не случайно. По распределению земельных массивов, в пределах бывшего Севастопольского Градоначальства, эти участки принадлежали флоту. Предусмотренный генеральным планом развития города жилищный массив должен был занимать площадь около четырех квадратных километров. Он лежал между улицами Челюскинцев и Полярной и был максимально приближен к Северной бухте – месту стоянки кораблей эскадры.
Причин тому было несколько. За бухточкой Куриной, уже велись работы по оборудованию причалов, на которых планировалась стоянка одной из миноносных бригад эскадры. Далее, в районе, отведенном под строительство домов у Северного укрепления еще с времен Крымской войны местность была изуродована участками вала и рва передового укрепления, прикрывавшего Северный форт с юго-восточной стороны. После Великой Отечественной в этом районе оставалось с десяток домушек-«развалюшек», спланированных под снос, с перспективой расселения их жильцов в домах, спланированных к постройке. Кстати, примерно такая же обстановка прослеживалась на берегу восточнее Куриной, где кроме нескольких лачуг, в которых жили рыбаки местной рыболовной артели, имелось несколько деревянных ангаров, используемых для просушки лесоматериалов.
Высокий уровень организации и эффективности строительства домов, что был достигнут на объектах эскадры, был вызван двумя причинами. Первая - это высокая порядочность и личная ответственность командующего, проявлявшего не показушную, а истинную заботу о своих подчиненных. Казалось бы, кто сомневался в том, что при устроенном быте на берегу, офицеры и мичманы могли бы с большей энергией и большей отдачей заниматься вопросами службы? Но этот принцип действовал при условии высокой ответственности и порядочности тех же офицеров и мичманов. Мне нередко приходилось наблюдать ситуацию, когда офицер, а чаще, мичман, имевший больше вариантов службы на разных кораблях и должностях, не исключая и береговые, выбирал место службы с большей перспективой получения благоустроенного жилья.
И, опять-таки, нередки были случаи, когда, получив долгожданное жилье, эти «ревностные» служаки, тут же стремились перевестись на должности, теперь позволявшие им чаще бывать дома, а для начала – любыми средствами уйти с корабля.
Командование всех уровней, безусловно, учитывало подобное развитие «сценариев» службы. Для борьбы с подобными явлениями во все времена вводились определенные предупредительные, или «оградительные» меры, часть которых действует по сей день. Так, офицеру или мичману предоставлялось служебное жилье, с расчетом проживания в нем, лишь до тех пор, пока он служит в части, давшей ему это право. Бывало, что реальное «продвижение» по жилищной очереди начиналось с момента женитьбы офицера, а переход в список на «улучшение» жилья можно было «заслужить» не только увеличением «поголовья» своих домочадцев, но и ревностной службой. В нашем же случае, со строительством жилья для кадрового состава эскадры, Василий Филиппович кроме общеизвестных и выше перечисленных, учитывал и тот немаловажный факт, что, в условиях глобального сокращения вооруженных сил, многим офицерам и мичманов грозила не только демобилизация, но и реальная опасность остаться без жилья для своих семей. Во избежание именно такого развития «сценария» на объектах Северной стороны разворачивалась грандиозная стройка, ранее невиданная на флоте.
Именно в таких, непростых для флота и крайне тревожных для военнослужащих условиях, чтобы погасить остроту житейского вопроса, принималось решение о строительстве многоквартирных домов, сдача которых в эксплуатацию, позволила бы реально решать давно назревавшую, а к тому времени – уже и «перезревшую» проблему. На этом этапе спланировали закладку капитальных домов со сборными железобетонными перекрытиями. А в качестве становых крупных блоков решили использовать строительные блоки из местных инкерманских известняков.
На сборах командиров соединений кораблей и политработников командующий эскадрой высказал свое решение строить серию четырехэтажных домов. Предложение контр-адмирала Чалого офицеры поддержали единогласно. На кораблях же эту задачу приняли с воодушевлением, как боевой приказ. Многие моряки изъявили желание лично участвовать в строительстве жилья, дабы быстрее приблизить срок получения своей квартиры, либо угла в коммунальном общежитии. На кораблях в кратчайшие сроки были выявлены каменщики, штукатуры, монтажники, плотники, сантехники, электрики и т. д. Дружным фронтом экипажи кораблей поднялись на выполнение поставленной командованием задачи по строительству домов.
Адмирал Чалый издал приказ, согласно которого определялись основные этапы строительства, утверждалась организационная структура работ, приводился перечень привлекаемых сил. Назначались общественные руководители и формировались списки исполнителей. Начальником стройки был объявлен помощник начальника штаба эскадры капитан 1 ранга Николай Соловьев, его заместителем по политической части – заместитель командира 188-й Бригады эскадренных миноносцев по политической части капитан 2 ранга И.И. Казаков. С учетом нашего первичного знакомства с Николаем Соловьевым, выбор его кандидатуры был неслучаен. По основному, «базовому» образованию, Николай Соловьев был техником-металлургом. В силу же сволочного характера и низкого культурного уровня, исполняя свои должностные обязанности, он приносил больше вреда, чем пользы. С учетом же его методов работы с подчиненными и неуемной энергии, можно было рассчитывать на то, что в условиях стройки они будет направлены на благое дело.
Для выполнения основных работ был сформирован строительный батальон, созданный из командированных с кораблей старшин и матросов. Сначала его возглавил капитан-лейтенант П. Бакунов, но у него не хватило строительных навыков и организаторской хватки. Поэтому его вскоре сменил капитан-лейтенант Алексей Тимошенко.
Начальный этап включал в себя инженерную подготовку и формирование фундаментов зданий. Для этого сформировали специальное подразделение, получившее от шутников название «бутовой команды». Группа, действуя в районе Инкерманских карьеров, подрывала скалы и таким образом добывала нужный для строительства камень. Командиром группы стал командир эсминца капитан 2 ранга Павел Павлович Сивенко – он был единственным офицером на эскадре, и один из немногих на флоте, кого за мужество, и командирское мастерство, проявленное при командовании Морским охотником № 065, президент США Франклин Рузвельт от имени сената США наградил орденом «За выдающиеся Заслуги». В 1958 году Павел Павлович Сивенко уже командовал всей стройкой до самого завершения строительных работ и справился со своими обязанностями успешно.
Для лучшего контроля и большей надежности выполнения работ объекты строительства распределялись между крейсерами, или группами миноносцев. Так, тридцатишестиквартирные трехэтажные дома строились с перспективой расселения в них семей офицеров и мичманов, служивших на крейсерах «Куйбышев», «Фрунзе», «Дзержинский», «Нахимов», «Кутузов», «Слава» и «Ворошилов». Для каждой из трех бригад эсминцев предназначались такие же дома с отдельной котельной. В дополнение к жилым домам строились два магазина, детский сад на 100 мест, спортплощадка и гаражи.
Большое внимание этой грандиозной «хозяйственной стройке» уделяло военно-строительное управление флота. Начальник строительного управления генерал-майор И. А. Лебедь специально прикомандировал к «эскадренному городку» инженера-строителя старшего лейтенанта Н. Терешко, а позже – еще трех офицеров строительного управления, каждый их которых выполнял обязанности прораба на нескольких объектах.
Для разворачивания строительства в таких масштабах требовались немалые денежные средства, при том, что хозяйственный способ возведения зданий статьями государственного бюджета не финансировался. Откуда тогда брались немалые средства?
Выход моряки нашли простой. Они зарабатывали денежные средства на оплату стройматериалов личным трудом на Севастопольском заводе железобетонных изделий № 24. Крупные и мелкие стеновые блоки добывались в карьерах, кирпич доставали по бартеру. Необходимый цемент и лесоматериалы зарабатывались в процессе работ Новороссийском порту. Экипажи эсминцев «Легкий», «Летучий», «Бесшумный» и «Безотказный» зарабатывали стройматериалы, работая грузчиками на морском и железнодорожном транспорте. Полученные по «бартеру» строительные материалы грузились на эсминцы и доставлялись в Севастополь.
Удобней всего было использовать бывшие итальянские эсминцы «Легкий» и «Летучий». Эти корабли были выведены из боевого состава флота и частично разоружены. Артпогреба использовались как грузовые трюмы
Так, эсминец «Легкий» под командованием капитана 3 ранга Владимира Ивановича Володина выполнил два рейса со строительными материалами из Новороссийска.
Эсминец «Летучий» под командованием капитан 3 ранга Василия Павловича Родионова совершил четыре рейса, доставив в главную базу Черноморского флота более 600 тонн цемента.
Эсминец «Безотказный» проекта 30-бис, которым командовал капитан 2 ранга Николай Александрович Москвин, даже прошел временную «модернизацию», подготовив кормовые кубрики № 6 и 7 под цементные трюмы. Инициатива моряков позволила перевозить на эсминце до 300 тонн цемента. За находчивость и смекалку экипаж «Безотказного» был поощрен командующим эскадрой.
Эсминец «Бесшумный» под командованием капитана 2 ранга Сергея Григорьевича Лесного умело сочетал навигационный ремонт в Новороссийске с «добычей» стройматериалов. Во время тридцати суточной стоянки в Лесной гавани Новороссийского порта экипаж энергично зарабатывал лесоматериалы для севастопольской стройки. Администрация новороссийского порта расплачивалась за проведенные работы некондиционным лесом. Лес был хорошего качества, но по определенным параметрам он не вписывался в стандарты экспортной продукции.
Правда, в ходе работы в порту Новороссийска моряки несколько увлеклись и «допустили» погрузку на эсминец несколько пакетов экспортного леса, что было зафиксировано администрацией порта и сообщено командованию Черноморского флота. Из телеграммы, направленной из Севастополя в Новороссийск: «Лесная гавань. Лесному. Не допускать погрузку экспортного леса». Эскадренные шутники и зубоскалы развили «лесную» тему – «Лесной в Лесной погрузил не тот лес».
Между тем, Сергей Григорьевич на «Бесшумном» доставил в Севастополь столько лесоматериалов, что их полностью хватило на весь этап строительства. Ну, а с администрацией новороссийского порта маленький конфуз разрешили полюбовно.
Гонцы за необходимыми материалами и оборудованием направлялись в Днепропетровск и Днепродзержинск. Действуя в качестве строительных агентов, они обращались за помощью к шефам. В качестве «толкачей» к шефам посылали моряков из числа земляков, с перспективой их укоренения на тех же предприятиях. Среди представителей администрации заводов было много одиноких женщин, симпатизировавших «лихим морячкам», и способных влиять на директоров предприятий. Последние, не скупясь, выдавали морякам для стройки в Севастополе дефицитную арматуру и сантехнику. Часто на подшефные корабли шла часть сверхплановой продукции заводов и комбинатов. Колеблющихся директоров и управляющих испытывали на прочность десантами художественной самодеятельности и телеграммами с выражением благодарности. Как правило, безобидная лесть срабатывала, и флот получал требуемое имущество.
Из воспоминаний Ильи Журавлева:
«…Готовились к встрече праздника Дня Советской Армии и Флота. Командующий флотом и командующий эскадрой пригласили всех флотских шефов. Ожидалось большое количество делегаций гостей. Шефов у нас было много и помощь их в строительстве жилья для офицеров и сверхсрочнослужащих трудно переоценить. В начале 50-х годов Севастополь довольно активно восстанавливался. Целыми улицами поднимались дома в историческом центре города. Однако, офицеры и старшины сверхсрочной службы, в основном, снимали квартиры на окраинах города. Командование эскадры Черноморского флота решило, используя активную помощь шефов, организовать строительство жилья на Северной стороне своими силами – хозспособом. Главным инициатором этого важнейшего в то время дела был командующий эскадрой Василий Филиппович Чалый.
К 1958 году там было построено уже около десятка больших домов. В честь инициатора этой стройки поселок называли Чаловкой…».
Как выяснится из рассмотренной нами позже информации, завершение строительства и прием в эксплуатацию основной части домов состоялся осенью 1959 года, а на февраль 1958 года пришелся самый пик строительных работ, и действительно помощь шефов была особенно важна.
Илья Журавлев продолжает:
«…В один из дней накануне праздника командующий эскадрой провел совещание с командирами кораблей на крейсере «Михаил Кутузов». Шла речь о распределении делегаций по кораблям. Каждый корабль, как выразился адмирал Чалый, должен принять делегацию на время ее пребывания в Севастополе. Обеспечить жильем можно и на корабле. Принять их как личных гостей командира корабля. По возможности, решать вопросы целенаправленной шефской помощи на строительство жилья, а что нужно для строительства, он скажет. Задача командирам была ясна, а решать ее – дело непростое. Крупных делегаций было три: Днепропетровская – 8 человек, Запорожье – 12 человек и Новороссийск – 5 человек, другие числом поменьше. Днепропетровскую делегацию возглавлял заместитель управляющего домостроительного треста, крупнейшего строительного предприятия на Украине. Командующий хотел разместить ее поближе к себе на крейсер «Кутузов». Видать, у него были свои соображения и надежды получить от них солидную помощь. Командир крейсера Григорий Голота сумел отбиться и взял к себе запорожскую делегацию. Видно было, что адмирал расстроился.
Глядя на меня, говорит: – Если наш отличный крейсер не может взять на себя очень нужную нам делегацию, у нас есть другой отличный корабль - эсминец «Безукоризненный». Уверен, что он не откажется.
После такого заявления уважаемого адмирала, хотя и не хотелось брать такую большую организацию, но отказаться не мог – согласился. Попросил поставить корабль на Минной.
Ведущий стройку домов кратко изложил обстановку и наши потребности для успешного продолжения строительства. Главными были железобетонные перекрытия, сантехника, профильный и арматурный металл и многое другое. Он отметил, что самая важная для нас – Днепропетровская делегация, которая во многом может нам помочь.
Я собрал офицеров сделал краткую информацию, доложил о том, что нам поручено опекать и принять на самом высоком уровне шефов из Днепропетровска. Возможно, будут и женщины. После бурных дебатов, причем, каждый старался при этом быть особенно полезным в решении вопроса, слушал я и думал, как много здорового, высоконравственного задора у моих офицеров.
Рассмотрели разные варианты, вплоть до того, чтобы провести в день праздника выезд за город, как мы почти регулярно с весны 1957 года практиковали. Словом, все было ясно, кроме застолья. Вдруг, кто-то из офицеров обмолвился о том, а что, если попросить командира – у него на квартире? – А почему бы и нет? – говорю. – Они же должны быть личными гостями командира, как того требует командир эскадры…
…На следующий день после празднования Дня Советской Армии на встрече командования флота и эскадры с руководителями шефских организаций на крейсере «Кутузов» руководитель днепропетровской организации (наш гость) первым выразил слова благодарности за теплую встречу, которую оказал им нашего экипаж корабля и попросил командующего флотом вывезти их на корабле в морена прогулку, хотя бы до Ялты и обратно. Когда встал вопрос, на каком корабле, он же заявил – только на отличном корабле флота – эсминце «Безукоризненный»… Однако, ночью разыгралась штормовая погода. Выход был отменен.
…Надо сказать, что наши шефы во многом помогли нам в строительстве жилья…».
Правда, на особо ценное оборудование офицерам и мичманам пришлось скидываться: собирать средства и покупать остродефицитные детали. Но другого выхода не было. Чтобы учитывать приход и уход общественных денег, собранных с плавсостава, пришлось ввести на добровольных началах ответственную должность бухгалтера стройки. Моряки выбрали старшего лейтенанта А. Харькова – он исполнял свои обязанности аккуратно, полностью оправдав надежды своих «доверителей».
Строительные материалы, собранные с разных заводов и карьеров, постепенно накапливались на объектах будущего жилого массива. Каждую конструкцию, панель и килограмм сыпучих материалов требовалось учитывать, грамотно складировать и выдавать строго по назначению. Для подобной работы на кораблях подобрали деятельных и добросовестных мичманов.
Заведующего арсеналом крейсера «Куйбышев» мичмана Ивана Тихоновича Русанова назначали заведующим централизованным складом. Ему определили в помощники мичмана Виктора Терентьевича Шувалова, который параллельно следил за выполнением мер техники безопасности на стройке.
Для перевозок стройматериалов создали роту «шоферов-механизаторов». В роте насчитывалось до 50 автотранспортных и грузоподъемных средств: автомашин, кранов, бульдозеров и другой обеспечивавшей стройку техники. Командовал автогрузовой ротой капитан 3 ранга Николай Михайлович Кузнецов. В настоящее время он живет в построенном моряками доме № 32-А на улице Челюскинцев. Временным старшиной роты стал мичман Николай Иванович Шлемов.
Возникает естественный вопрос: не страдала ли на фоне грандиозной стройки боевая подготовка на кораблях и в соединениях? Строительные работы планировались штабом эскадры с учетом выполнения плана боевой подготовки. Стройка шла в выходные дни и в часы после службы, отчего нагрузка на моряков ложилась двойная и, конечно, они сильно уставали. Но при этом боевая учеба, плановые выходы в море кораблей эскадры и тактических групп шли в соответствии с графиком. Причем, корабли участвовали в испытаниях нового ракетного оружия, обеспечивали полеты морской авиации, учебу экипажей подводных лодок, тренировали расчеты огневых средств береговой обороны и т.д. Значительная часть работ в рабочие дни выполнялись бригадами, наряженными от кораблей, находившихся в ремонте. Когда заканчивалась боевая работа на кораблях, немедленно возобновлялась работа строительная на объектах Северной стороны. Рабочий энтузиазм поддерживали лидеры строительного движения.
Историографы эскадры особенно расхваливали кипучею деятельность и участие в руководстве стройкой заместителя начальника политотдела эскадры капитана 2 ранга Григория Моисеевича Шестака. «…Он постоянно находился среди строителей, старался разобраться в самой сложной ситуации, всегда правильно выбирал методы общения с моряками. Матросы и старшины полюбили Григория Моисеевича за его открытость, простоту, откровенность, неприязнь к подхалимству и ханжеству …С Чалым начальник политотдела поддерживал деловые отношения. Работая бок о бок, руководители высокого ранга понимали друг друга с полуслова и по наблюдениям многих офицеров, на протяжении всех совместных лет службы, симпатизировали друг другу. Матросы чувствовали заботу о себе со стороны капитана 1 ранга Шестака. Того, кто трудился «в поте лица» на кораблях и стройке, Григорий Моисеевич подмечал сразу, и за ударную работу поощрял внеочередными увольнениями на берег, культпоходами в театр, краткосрочными отпусками на родину и т.д.»
Для начала отметим, что Григорий Моисеевич по своей должности заместителя начальника политотдела эскадры имел звание капитана 2 ранга. Обязанности начальника политотдела исполнял только временно, в отсутствии штатного начальника. Мы готовы принять на веру, все, сказанное о Шестаке, особенно о его «…простоте, неприязни к подхалимству и ханжеству…». Еще следовало напомнить о его «бескорыстии…». Но, при этом, следует учесть информацию о Григории Моисеевиче, принятую нами к сведению по воспоминаниям капитана 1 ранга Иосифа Чверткина и дочери погибшего на «Новороссийске» командира дивизиона живучести Ирины Матусевич. А они его характеризуют совершенно с другой, негативной стороны.
Из воспоминаний Александра Коротеева:
«Между кораблями было развернуто социалистическое соревнование: кто быстрее построит себе дом. «Первой ласточкой» оказалась бригада строителей из экипажа эсминца «Безотказный» – они раньше других коллективов моряков построили себе трехэтажный двенадцатиквартирный дом по улице Челюскинцев, 32-А и досрочно сдали его в эксплуатацию. В этом была заслуга командира роты строителей – капитан-лейтенанта Алексея Тимошенко, его заместителя – старшего лейтенанта Протопопова и старшины роты – мичмана Станислава Ивановича Наумкина. Мичману Наумкину выделили квартиру на втором этаже Челюскинцев, 32-А. В ней он прожил шесть лет…
…Процесс строительства хозяйственным способом, безусловно, опирался на техническую помощь инженерно-строительных органов флота. Проекты зданий, расчеты на прочность конструкций и инспектирование строительства проводили специалисты. Закрепленные за объектами инспекторы строительного управления следили за качеством возведения зданий и давали необходимые консультации по ходу строительства.
Иногда хозспособ выдавал флоту курьезы. Так, на одном из эсминцев срочно потребовалось найти плотников и бросить их в авральном порядке на «горящий» объект для настилки полов. По сигналу «большой сбор» экипаж корабля построился на верхней палубе. Старпом строго скомандовал: «Кто по специальности плотник или столяр, выйти из строя!» Но строй не шелохнулся. Это показалось командованию корабля подозрительным и замполит решил проверить рабочие специальности моряков по личным делам. И, конечно, нашли, того «кто упирался». Матрос Михаил Гайматулин по документам, присланным из военкомата, значился плотогоном. Не видя большой разницы между плотником и плотогоном, не страдавший избыточной ученостью замполит командира, послал Гайматулина на стройку. Когда плотогон-Михаил прибыл на настилку полов в доме, выяснилось, что делать он этого не умеет, так как никогда подобным делом не занимался. Но, как говорит несколько измененная на флотский манер пословица «назвали груздем – так полезай в кузов», а потому, пришлось Гайматулину срочно осваивать новую специальность, что он и сделал довольно быстро к великому удивлению товарищей. Мало того, освоив настилку полов, трудился на стройке ударно и азартно, за что по рекомендации начальника политотдела эскадры, после завершения строительной операции его досрочно демобилизовали…».
Из воспоминаний А.Н. Коротеева:
«В декабре 1958 года крейсер «Куйбышев» поставили в текущий ремонт в Морской завод имени Серго Орджоникидзе. Строительство крейсерского дома к тому времени подходило к концу. Многие офицеры и мичманы предчувствовали сладкий миг новоселья. Учитывая, что стройка высвободила значительные силы моряков, командующий эскадрой контр-адмирал Василий Чалый вызвал Коротеева и дал указание – присмотреться к разрушенным домам в центре города.
В частности, Василий Филиппович предложил восстановить дом портовой таможни, разрушенный во время обороны Севастополя. Развалины таможни лежали совсем недалеко от Минной стенки – чуть ближе к бухте от редакции газеты Черноморского флота. В ту пору это была улица Мокроусова, дом № 5.
Когда я осматривал первый раз груду камней, что осталась на месте пятого дома, то заметил лишь сохранившиеся стены толщиной 80-90 см первого и второго этажа. Чувствовалось, что дом строился добротно и имел большой запас прочности. Перекрытие и стены впечатляли своей толщиной и мастерством кладки – даже крупнокалиберные снаряды германской артиллерии его не смогли до конца разрушить. Я трогал руками стены и думал: смогут ли непрофессиональные строители, набранные из плавсостава, осилить эту мощную конструкцию и если да, то сколько на это уйдет времени? Оказалось, что военные строители уже не раз осматривали развалины таможни, но разбирать грандиозные завалы не решались.
Собрав на «Куйбышеве» офицеров, я рассказал им о предложении командующего эскадрой и о личных наблюдениях на месте. Решили, как бы не было трудно, попробовать свои силы и дом восстановить. Для этой благородной цели мы создали костяк строительной бригады. Руководить ею предложили командиру второй башни главного калибра капитан-лейтенанту Анатолию Семеновичу Скрипниченко. Мы его знали, как человека ответственного и, что немаловажно, аккуратного в служебных делах. Основная команда строителей насчитывала 70 человек. В субботу и воскресенье ей на подмогу выделялись моряки, так что в выходные дни на стройке трудилось до 150-200 человек.
Расчистка строительной площадки продолжалась долго – около года. Но постепенно «куйбышевцы» разобрали завалы. Большей частью вручную перетаскали и погрузили на автомашины десятки тонн камней и негодных конструкций.
Морякам приходилось порой очень трудно и опасностей при расчистке хватало. Из-за многочисленных ушибов, порезов и легких травм пришлось на стройке даже развернуть медпункт. Корабельные медики часто оказывали первую помощь пострадавшим, правда, серьезных происшествий не отмечалось.
Следил за организацией расчистки завалов старший помощник командира крейсера «Куйбышев» капитан 2 ранга Лев Евгеньевич Двинденко. Он как руководитель организовал работу моряков на стройплощадке ежедневно и без перерывов.
Почти полтора года трудились на этом доме моряки-«куйбышевцы». Когда ломовая работа была сделана и началась отделка помещений, «куйбышевцы» передали здание в руки военных строителей. Вскоре четырехэтажный сорокадевятиквартирный дом по улице Мокроусова был сдан в эксплуатацию. 24 квартиры в этом доме получили офицеры эскадры, в их числе были и офицеры крейсера «Куйбышев»…».
В течение трех лет с 1957 по 1959 год Василий Чалый несколько раз в неделю обязательно посещал стройку и получал информацию, как говорится, из первых рук. Визиты командующий эскадрой наносил обычно по субботам и воскресеньям, а среди недели - в среду или четверг. Часто на стройку Чалый приезжал уже после службы.
Прибыв на стройку. Чалый осматривал объекты и помечал себе в записную книжку ход работ. Затем, после выяснения строительных нюансов, корректировал плановые задания, давал исполнителям существенные рекомендации и распоряжения. Если план срывался, конкретный виновник вызывался «на ковер» и наказывался. Чалый строго спрашивал с прорабов и контролировал расход стройматериалов, точно зная, куда что идет. За подобную заботу на стройке Чалого называли «наш адмирал».
На Северной же дело тоже близилось к завершению, а потому темп стройки нарастал. С одной стороны, торопились получить квартиры офицеры и мичманы, с другой – срочнослужащие знали, что после сдачи объектов – жди досрочной демобилизации.
Вот жилой массив покрылся крышами, было проведено электричество. Дома начали приниматься в 1958 году, а закончилась сдача в 1959 году.
Всего моряками было построено 11 трехэтажных тридцатишестиквартирных домов, шесть трехэтажных двенадцатиквартирных, котельная, два магазина, детский сад на 100 мест, спортивный городок и гаражи.
Ранее на Куриной были возведены 12 двухэтажных восьмиквартирных домов. В сумме моряки построили и ввели в эксплуатацию 613 квартир.
Когда семьи моряков въехали в новые квартиры, на эскадре был настоящий праздник. Лица моряков, их жен, детей и родных светились радостью и счастьем. Тылы значительной части комсостава были надежно обеспечены и, как результат, учебно-боевой настрой на эскадре резко поднялся. Люди поверили и в свои возможности, и в силу Черноморского флота, и в благородство командования и еще в те человеческие качества, которые в народе называют отеческой заботой и душевностью.
Экипажи кораблей с небывалой энергией выполняли боевые упражнения в море. Воинская дисциплина улучшилась, число мелких нарушений существенно снизилось. «Жилищный» стимул подействовал на все показатели жизни эскадры, даже сказался на росте спортивных показателей и качестве корабельной художественной самодеятельности.
Когда доброе дело было сделано, моряки еще раз отдали дань уважения тому человеку, кто стоял у истоков решения жилищного вопроса на эскадре – вице-адмиралу Василию Чалому. Вспомнили и то, что не было, пожалуй, при строительстве домов ни одного вопроса, в который бы не вникал командующий эскадрой и который бы он не решил положительно…».
Дома для моряков эскадры получились добротные. Об этом позаботились инспекторы инженерного управления флота. Они не давали поблажек строителям и принимали дома только тогда, когда нормативы были соблюдены полностью, а недоделки – устранены. Особо запомнился своей четкой работой инспектор строительного управления старший лейтенант Вениамин Иванович Фомин.
В 1959 году строительство жилого массива на Северной стороне завершилось. В строй были введены 17 домов, в которые вселились 468 счастливых семей моряков эскадры. Массив в народе немедленно получил название «Чаловка». Но это не было фамильярностью, скорее, данью уважения к Василию Филипповичу, чьи заслуги в возведении жилого массива не подлежали сомнению во флотских «массах».
При всех недостатках хозспособа, строительство жилья для моряков, особенно проходившего по упрощенному способу, сыграло огромную роль в жизни Черноморского флота. Более полувека в них жили семьи моряков, а продолжают жить их дети и внуки.
Для того, чтобы несколько оживить, или «очеловечить» наше исследование, привожу фамилии и звания жильцов 2-го подъезда дома № 1 по улице Надежды Краевой:
Кв. № 16 – капитан 3 ранга Вербанянц.
Кв. № 17 – капитан 3 ранга Волков.
Кв. № 18 – капитан-лейтенант Сазонтьев.
Кв. № 19 – капитан 3 ранга Костин.
Кв. № 20 – мичман Ильин.
Кв. № 21 – капитан 3 ранга Ибрагимов.
Кв. № 24 – капитан 3 ранга Зубарев.
Кв. № 25 – капитан 3 ранга Михальченко.
Кв. № 26 – капитан 2 ранга Евстафьев.
Кв. № 27 – капитан 3 ранга Паращенко.
Кв. № 28 – капитан 3 ранга Кузнецов Николай Михайлович, исполнявший в ходе строительства обязанности командира автомобильной роты.
Конечно, в настоящее время дома в «Чаловке» постарели, часть из них требует основательного ремонта. Нынешняя социально-экономическая обстановка, сложившаяся ныне в Севастополе, наконец-то позволяет осмотреться и приступить к выполнению ремонтных работ и продлить срок службы зданий еще на десяток-другой лет...
Заканчивая описание заключительного периода истории Эскадры Черноморского флота, мне хочется отметить, что он, как никакой другой, явился символом единства Севастополя и Черноморского флота. Сегодня, увы, такие слова не находят подтверждения.
А жаль...
В качестве заключения
Завершая исследование по Черноморской эскадре, следует отметить, что весь двадцатилетний период своего существования это флотское объединение так и не достигло уровня и масштабов, что предъявляли к подобным формированиям командующие флотами ведущих морских держав. Уже тот факт, что эскадра создавалась в изолированном от океанских морских театров, Черноморском бассейне, без реальных перспектив выхода в Средиземное море, ставило под сомнение целесообразность всего проекта. Если перед Черноморской эскадрой периода Первой мировой войны ставилась задача блокады и обеспечения захвата Черноморских проливов, то эскадре, сформированной в 1939 году, отводилась роль базы с перспективой приема и освоения кораблей, строительство которых предусматривалось в ближайшем десятилетии.
Не затрагивая военный период, кстати, в полной мере подтвердивший абсурдность не завершившегося на том этапе проекта создания эскадры, к концу 50-х годов по числу крейсеров и эскадренных миноносцев, в ожидании ввода в строй линейных крейсеров, эскадра могла бы реально претендовать на ту роль, которая ей изначально предназначалась. Но… увы… Банда троцкистов, возглавляемая Никитой Хрущевым, сокращая армию и разрушая флот, похоронила эти мечты… Но об этом мы уже вели речь.
Давая информацию по дальним походам и межфлотским переходам кораблей из состава Черноморской эскадры, я не стал описывать переход на Дальний Восток группы в составе ракетного корабля «Упорный» и двух эскадренных миноносцев проекта 30-бис, переоборудованных в противолодочные корабли – «Бесшумный» и «Безбоязненный». Причин тому несколько. Главная в том, что на момент убытия этих кораблей из Севастополя Черноморская эскадра уже была расформирована. На основном этапе перехода от Североморска до Владивостока Северным морским путем отрядом кораблей командовали руководители Экспедиции особого назначения. Немаловажен и тот факт, что весь процесс перехода от Севастополя до Владивостока подробно описал в своих воспоминаниях Игорь Владимирович Касатонов, во время перехода служивший на ракетном корабле «Упорный» командиром стартовой батареи. По совокупности вышеизложенных причин, я ограничусь лишь кратким изложением процесса подготовки перехода, обратив особое внимание на деталях, которым адмирал флота И.В. Касатонов не посчитал нужным дать объективную оценку. С этой целью мы в очередной раз обратимся к воспоминаниям Ильи Петровича Журавлева.
«…Завершалась подготовка трех кораблей: РК «Упорный», эсминцев проекта 30-бис, переоборудованных в противолодочные корабли «Бесшумный» (командир Михаил Копытников и «Безбоязненный» (командир капитан 2 ранга Михаил Громов) к большому и трудному переходу Севастополь-Владивосток Северным морским путем. Отрабатывали приемку топлива на ходу, плавание в составе отряда с отработкой варианта следования за ледоколом в сомкнутом строю кильватера в предельно близком расстоянии между кораблями и другие вопросы. Приводили корабли в порядок и проверяли состояние здоровья личного состава проведением диспансеризации. Решались кадровые вопросы. На нашем корабле двух отличных офицеров, с кем не хотелось расставаться (ими были штурман корабля капитан-лейтенант Васильев, перенесший недавно тяжелую полостную операцию, и заместитель командира по политической части капитан 3 ранга Георгий Попов, который уже отслужил много лет на Камчатке), я убеждал в неразумности и не рекомендовал идти в плавание, делал это с болью в сердце. Они рвались в плавание, несмотря ни на что. Их заменили, вместо Васильева прибыл капитан-лейтенант Азиков, вместо Попова – капитан 3 ранга Савченко. На корабле ни один матрос, старшина и офицер не высказывали желания списаться с корабля и не пойти служить на Тихоокеанский флот...
…На других кораблях, напротив, большинство офицеров и старшин-сверхсрочников не желали идти на ТОФ. Надо сказать, что оба корабля были запущены, личный состав выглядел неряшливым, пассивным. Офицерский состав, малообщительный, взвинченный, а иные – безразличны к службе, флегматичны. Формировались экипажи этих кораблей трудно, с участием флотской комиссии по отбору офицеров и личного состава…».
Ситуация, до боли знакомая по моему опыту службы на авианесущем крейсере «Киев». Весной 1976 года до офицерского состава дошла информация о том, что нашему крейсеру предстоит переход и дальнейшая служба в составе Северного флота. В очередной раз нам предстояло убедиться в том, что решаемые нами проблемы соизмеримы с громадными размерами нашего корабля, и его экипажем, превышавшем полторы тысячи человек. Собственно, проблемы начались с момента формирования экипажа. Самой досадной и тяжело переносимой была та, что мы оказались экипажем корабля-«долгостроя» с трудно предсказуемыми и неоднократно переносимыми сроками достройки…
Сформировав экипаж осенью 1973 года, флаг на корабле был поднят лишь в апреле 1975 года. В истории русского и советского судостроения, случаи такого «долгостроя» можно перечислить по пальцам одной руки. Вполне естественно, что столь длительное ожидание ввода корабля в строй вызвало негативную реакцию у наиболее амбициозной части молодых офицеров, рассчитывавших на дальнейшее продвижение по службе. Не в восторге от перспективы многолетнего мигрирования между Севастополем и Николаевым были и жены офицеров. По истечении первого года, по сути, бестолкового пребывания в Третьем военном городке Николаева, два наиболее решительных и инициативных товарища – капитан лейтенант Николай Таран и лейтенант Василий Васильчук, имитировав пьяный скандал в ресторане, вынудили командующего флотом в качестве «наказания»? вернуть этих офицеров на прежние места службы: Тарана – на эсминец «Бравый», Васильчука – на эскадренный миноносец «Напористый». Рисковый, на первый взгляд, поступок этих офицеров был с лихвой оправдан. Так, Василий Васильчук за три года, что нам предстояло мытариться в составе экипажа «Киева», успел пройти должности командира БЧ-2 на эсминце, с должности командира дивизиона на крейсере поступить на ВОЛСОК, и принять должность старшего помощника на «Напористом». В дальнейшем он успешно командовал эскадренным миноносцем, в качестве командира РКР «Слава» доставлял на Мальту недоброй памяти Горбачева, командовал 63-й бригадой кораблей, возглавлял УПАСП флота… В тот же период несколько офицеров боевой части обеспечения авиации, получив долгожданные звания капитанов, изыскивали все возможные средства для «списания» из состава экипажа …
Во избежание подобных прецедентов, Командование ВМФ, чтобы в корне пресечь попытки офицеров вырваться из экипажа нашего «долгостроя», издало Директиву, согласно которой перевод офицеров стал возможен только после «окончательного» ввода корабля в строй. Не уточняя, естественно, сроков этого «окончательного» ввода… По сути, это означало «закрепощавшее» офицеров за нашим «долгостроем». В полной мере требование этой Директивы распространялось лишь на офицерский «плебс». По своей «особой» схеме перемещались по службе политработники, - менялись парторги, комсорги, заместители командиров боевых частей. При возвращении корабля на «ревизию» в Николаев, убыл на должность командира БЧ-2 ПКР «Москва» командир ЗРД капитан-лейтенант Штукин, по-английски, не прощаясь, убыл для «усовершенствования в специальности» специалист по специальным боеприпасам капитан-лейтенант Балясников – сын контр-адмирала и Героя… Для того, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и погасить нараставшие страсти, командование флота выделено четыре квартиры старшим офицерам, а с приходом корабля в Севастополь офицерам и мичманам были выделены «малосемейки» в новом флотском общежитии.
Эти судорожные и малоэффективные меры должны были убедить нас в том, что о нас помнит и заботится командование, а главное, убедить нас в том, что кораблю предстоит базирование в Севастополе. Кстати, в этом нас неоднократно заверял член Военного совета флота контр-адмирал Медведев. Очередные проблемы решались по мере их поступления, между тем, первый этап приема корабля флотом затянулся до июля 1976 года. Тогда же стало очевидным, что для проведения второго этапа испытаний, в ходе которого будет отрабатываться ударный ракетный и авиационный комплексы, кораблю предстоит переход в район полигонов Северного флота. При этом просматривалась «небольшая неувязочка» – крейсер вышел из завода без контейнеров для пуска тех же крылатых ракет, пуски которых нам предстояло отработать в условиях Заполярья. По анализу сообщений «сарафанного радио», эти контейнеры «сгорели» в ходе их испытаний на заводе-изготовителе, изготовление новой партии контейнеров затягивалось, а установка их на корабле планировалась после перехода крейсера в Североморск…
В своих воспоминания Илья Журавлев с гордостью отмечал свои успехи достижения в деле воспитании личного состава рк «Упорный», и несомненные достижения в процессе подготовки корабля к переходу на Тихоокеанский флот. Я уверен, что Илье Журавлеву, чьи воспоминания я постоянно цитирую, крупно повезло в том, что значительная часть его службы прошла на торпедных катерах и эскадренных миноносцах.
Любопытно было бы посмотреть на капитана 1 ранга Журавлева, с его службистским фанатизмом, легко возбудимой нервной системой, и нетерпимости к формалистам и придуркам, в начале 70-х годов в должности командира авианесущего крейсера «Киев». Не стоит особо удивляться моему сопоставлению, ровесник Журавлева, капитан 1 ранга Савицкий в должности командира 183-й БСРК руководил переходом «Киева» от заводской стенки Николаевского завода в Севастополь.
Посмотрел бы я, как Илья Журавлев, командуя экипажем, два года томившегося в ожидании достройки «своего» корабля, стал бы общаться с дирекцией Черноморского завода, кварталами не обеспечивавшей плановые работы, как бы он поддерживал контакты с руководителями министерств и профильных заводов, месяцами не выполнявших своих обязательства по поставке на корабль оборудования, либо проставлявших бракованную продукцию…
И как бы он организовывал воспитательную работу на фоне вышеперечисленных проблем, вызывавших бесконечные и сложно объяснимые задержки в строительстве корабля?
Кстати, одной из основных причин «вялотекущего» строительства «Киева» была проблема недостаточного или несвоевременного финансирования, отраслей промышленности, задействованных в строительстве и оснащении первого советского авианосца.
Несложно предположить, что при свойственных Журавлеву напористости и эмоциональному характеру, пара инфарктов ему была бы обеспечена в период достройки корабля, а после года командования кораблем на Северном флоте, он бы имел все шансы героически скончаться от инсульта на ходовом мостике…
Кстати, здесь уместно напомнить о том, что после спуска корпуса «Киева» на воду, было принято решение о формировании экипажа. В качестве основного кандидата на должность командира первого в нашей стране авианосца рассматривался выпускник Академии капитан 3 ранга Игорь Касатонов, ранее командовавший большим противолодочным кораблем «Проворный». Пока вопрос о назначении проходил все инстанции вплоть до военного отдела ЦК КПСС, как это было принято в доброе старое время при назначении командиров линейных кораблей, Игорь Владимирович вступил в командование БПК «Очаков», находившимся на последнем этапе достройки. «Очаков», после «Николаева» был вторым в серии черноморский БПК при 1134-Б, и флотом он был принят в начале ноября 1973года. В это же время завершалось формирование экипажа авианесущего крейсера «Киев», и назрела проблема назначения командира.
Дело в том, что начиная с декабря 1972года, процесс формирования экипажа возглавлял капитан 3ранга Юрий Соколов, назначенный старшим помощником командира. Тогда же на первые «открывшиеся» вакансии были назначены командир БЧ-5 капитан 2 ранга Мариан Бильман, начальник РТС капитан 3 ранга Проус и командир БЧ-1 капитан 3 ранга Удовица. В ноябре 1973 года не сложно было предположить, что процесс достройки «Киева» займет не один год. Как естественное следствие, Игорь Касатонов продолжил командовать БПК «Очаков», а на должность командира «Киева» стали судорожно искать нового кандидата. При этом «поиске» следовало учесть, что добровольно командиром невиданного ранее «перспективного долгостроя» мог согласиться либо убежденный мазохист, либо пофигист, либо запойный пьяница с манией величия… Представить себе в этой должности Игоря Касатонова образца 1973 года, очень сложно… При этом кандидат должен был иметь практику командования кораблями 2-го ранга, либо старшего помощника на старых крейсерах, с экипажем под тысячу человек.
Когда на должность командира был утвержден бывший старший помощник ПКР «Ленинград» Юрий Соколов, стало ясно, что он чудесным образом совмещал в себе все пожелания и требования, предъявляемые к этой уникальной должности. По крайней мере, на тот момент конкурентов у него не было.
Это все к тому, что процесс корабельной службы, в особенности на кораблях-«новостройках» тяжел и сложно прогнозируем, и не стоит предаваться иллюзиям по анализу отдельных «героических» примеров из командирской практики… Немало примеров, когда офицеры, успешно командовавшие кораблями 3-го и 2-го ранга, не справлялись с командованием крейсерами и линкорами.
Илья Журавлев, когда писал свои воспоминания, должен был дать некоторые пояснения… Одно дело, когда к переводу на Дальний Восток назначался такой новейший корабль, как «Упорный», формирование экипажа которого шло по особому плану, и который предназначался для службы на Черном море. И совсем другая ситуация, когда корабли, завершавшие многолетний ремонт-модернизацию, и поменявшие за этот срок не один состав офицеров, длительное время готовились к переходу на Тихоокеанский флот. Должно быть, Илья Петрович подзабыл о том, что в те же месяцы, когда шла подготовка отряда кораблей к переходу на Дальний Восток, продолжался процесс сокращения флота: многие корабли выводились в резерв, а офицеры и сверхсрочники в массовом числе увольнялись в «запас». В той ситуации, офицеры экипажей кораблей, направлявшихся на Тихоокеанский флот, получали реальный шанс продолжить службу, и многие желали бы оказаться на их месте…. Так что, едва ли, процент «уклонистов» от службы на этих кораблях значительно превышал показатели общие по флоту.
Да и потом, кто бы сомневался в том, что участие в подобном межфлотском, и к тому же, арктическом переходе, – заветная мечта любого офицера, всерьез и надолго связавшего свою жизнь с корабельной службой. И в этом несложно убедиться из воспоминаний того же Журавлева.
«…Я понимал и физически чувствовал тяжесть груза ответственности, когда три сына крупных флотских военачальников, причем, все трое в БЧ-2 (командир БЧ – капитан-лейтенант Александр Коваленко, командир стартовой батареи – лейтенант Игорь Касатонов, командир группы управления – лейтенант Павел Осипов) в твоем подчинении…».
Теперь, самое время уточнить, как эти «звездные» сыновья оказались в составе экипажа одного корабля, да еще и в одной боевой части…».
Отец Павла Осипова – контр-адмирал Михаил Ильич Осипов, в тот период служил командиром Беломорской ВМБ Северного флота, а в перспективе – уполномоченным в системе Государственной приемки кораблей Военно-морского флота. Стоит ли удивлять тому, что его сын-выпускник ЧВВМУ 1959 года был назначен в состав экипажа рк «Упорный», достраивавшегося в Черноморском заводе Николаева?
Что же касается службы на «Упорном» лейтенанта Игоря Касатонова, то его переводу с «Гневного», где он после окончания ЧВВМУ в 1960 году, в течение полугода служил в должности командира стартовой ракетной батареи, предшествовала многоходовая комбинация, описанная в воспоминаниях Ильи Петровича Журавлева...
Началось все с того, что в соответствии с существовавшими, да и существующими руководящими на этот счет документами, осенью 1960 года командир ракетного эсминца «Упорный» капитан 2 ранга Журавлев направил «по команде» рапорт о направлении на учебу в академию в 1961 году командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Коваленко. Казалось бы, какие вопросы? Способный офицер, грамотный специалист, прослуживший на должностях по своей специальности пять лет, из них – два года на должности командира ракетно-артиллерийской боевой части… Каждый офицер, прослуживший на кораблях с десяток лет, и имевший практику службы на новостроящихся кораблях, прекрасно знает, что ни один кадровый флотский орган не сдёрнет с корабля, не принятого флотом от промышленности, командира ведущей боевой части с новейшим вооружением, впервые отрабатывавшимся на флоте. Значит, с Александром Коваленко был особый, выходивший за стандартные рамки служебных взаимоотношений случай… Сын начальника береговой обороны флота, генерал-лейтенанта, вне всякого сомнения, имел все преимущества по службе и, прежде всего, по своей, читай, по «наследственной» специальности – артиллериста и ракетчика.
С первого же дня службы, «просчитав» каждый шаг своей будущей карьеры, молодой офицер, блестяще выполняя служебные обязанности, в том числе и по несению дежурств и ходовых вахт, решительно отвергал вариант строевой, командирской карьеры, не претендуя на должность старшего помощника командира. Уже только этим он, наверняка, вызывал раздражение и неприязнь у Ильи Журавлева, что называется, «лбом» пробивавшим каждую ступень своей командирской карьеры. При этих исходных данных, хорошо представляя административные возможности заботливого «папаши», какой командир стал бы удерживать, и тем более, задерживать на корабле такого подчиненного? Естественно, что, не испытывая обычной в подобных условиях конкуренции среди коллег, годами добивавшихся возможности поступить в академию, заранее зная, что приемные экзамены для него будут «чисто условными», особенно с учетом золотой медали, по лученной при выпуске из училища, юноша, привычно для генеральского сынка стал наглеть…
Поскольку дальнейшее разрастание инцидента между командиром корабля и командиром боевой части, грозило отразиться на процессе подготовки корабля к межфлотскому переходу, обратимся в очередной раз к воспоминаниям Ильи Петровича Журавлева.
«…На корабле произошло событие, которое меня очень огорчило. Причем, виновником оказался командир БЧ-2 капитан-лейтенант Александр Коваленко, от которого я этого не ожидал. Во время стоянки в Николаеве, при прохождении кораблем ревизии заводом, не спрашивая ни старпома, ни меня, Коваленко самовольно ушел с корабля. Причем, сделал это демонстративно, приказав командиру вахтенного поста на юте, старшине: «Доложи кэпу, что я ушел на берег, буду через сутки».
За всю службу на кораблях такой дерзости от офицера, да и от военнослужащего я не слышал. По службе мне об этом доложили немедленно. Я приказал точно зафиксировать его возвращение и доложить мне. Старпому приказал не искать его и на корабль не вызывать. Возвратился он через сутки, доложил мне о своем прибытии, причем сделал он это довольно бесцеремонно… Товарищ командир, я уже не ваш офицер, а слушатель академии, поэтому решил сойти на берег, попрощаться со знакомыми.
– Почему так дерзко и бестактно это сделали?
– Мне надоело спрашивать разрешения, хотелось сойти с корабля тогда, когда мне нужно. Я ведь не ваш офицер.
…Собрал офицеров, объявил о происшествии, объявил выговор виновнику, предупредил о возможности взыскания по партийной линии… Сказал, что есть у него время исправить положение и снять взыскание, иначе учеба в академии не состоится.
Он, улыбаясь заявил, что это не помешает ему уехать на учебу. Он туда зачислен и никто, кроме Главкома ВМФ, изменить этого не может. Я его предупредил, что он заблуждается и рекомендовал хорошо подумать, извиниться перед офицерами и честно, добросовестно служить, иначе он будет лишен учебы в Академии.
Коваленко дерзко заявил:
– Хотел бы я знать, как вы это сделаете?
Я понимал, что сын уважаемого на флоте командующего береговой обороной генерал-лейтенанта Коваленко явно зарвался.
Закончив обшивку обшивку металлом стартовой установки, что было предусмотрено планом подготовки корабля к переходу на Тихоокеанский флот с целью ее маскировки, и другие работы, требовавшие нахождения в Николаевском заводе, возвратились в Севастополь.
Командир Бч-2 Коваленко, действуя по той же схеме, что и в Николаеве, повторяет свой дерзкий и неразумный поступок.
– Вахтенный у сходни, доложите кэпу, что я ушел домой на трое суток.
Приказал службе его не искать, из дома не вызывать, отца об этом не оповещать (значит, был до этого случая контакт с отцом?), доложить точное время его возвращения.
Через трое суток он прибыл на корабль. Собрал я офицеров и объявил свое решение:
– В связи с совершением повторного тяжелого проступка, недостойного офицера, считаю, что Коваленко не достоин учебы в Академии, как не сформировавшийся и не созревший для учебы и дальнейшего продвижения по службе офицер.
Доложил командиру бригады, в то время капитану 1 ранга Владимиру Васильевичу Михайлину (эскадра к тому времени была ликвидирована и на ее «останках» сформирована сборная бригада). Поставив в известность начальника отдела кадров флота, просил доложить командующему о моей настоятельной просьбе – немедленно отозвать документы Коваленко из Академии, заявив, что ногой не ступлю на корабль, если Коваленко будет направлен в Академию…»
Понятное дело, встретив такой наглеж со стороны своего, пока еще ему подчиненного командира боевой части Коваленко, Журавлев, стремясь любыми средствами сохранить свой командирский авторитет, что называется, «закусив удила», требовал от командования примерного наказания офицера, вызывающе грубо нарушавшего требования воинской дисциплины. Командир бригады и начальник политотдела были крайне недовольны действиями Журавлева, но понимали, что повлиять на него не могут.
При этом, сам Журавлев, обостряя конфликт, ничем не рисковал, зная, что накануне выхода корабля в межфлотский переход, командующий флотом не рискнет давить на командира, отстаивавшего свои требования, определенные уставами и должностными инструкциями.
Через несколько дней командующий флотом адмирал В.А. Касатонов вызвал к себе командира бригады, начальника политотдела и командира «Упорного». Журавлев доложил суть конфликта с капитан-лейтенантом Коваленко и настаивал на том, что такой офицер не должен претендовать на обучение в Академии; а он не сможет командовать кораблем, сознавая свою вину, в том, что жестоко ошибся давая ему направление на учебу. Завершая свой доклад командующему Илья Журавлев заявил:
– Если я заслуживаю, накажите меня, но документы Коваленко из Академии прошу отозвать.
Командующий несколько минут сидел молча, глядя на свои руки, лежавшие на столе. Это были тягостные для каждого из нас минуты, трудно сказать, кому было хуже и тяжелее. Я понимал командующего, ему предстояло принять решение по сыну уважаемого им лично генерал-лейтенанта, товарища и близкого ему по многолетней службе человека. Позвонив по одному из телефонов, начальнику отдела кадров ВМФ, командующий потребовал, чтобы документы на Коваленко возвратили на флот, а его исключили из состава кандидатов для обучения в Академии… Медленно, словно в задумчивости, командующий проговорил, ни к кому, конкретно не обращаясь: «Будете выходить, поговорите с его отцом». Посмотрев на меня, сказал: Это надо сделать вам. Это будет для вас тяжелый разговор, но надо,- затем, несколько оживившись, добавил:
– Я думаю, послать к тебе Журавлев, Игоря.
Я понял, что он хочет перевести с рк «Гневный» (первый в серии ракетный эсминец пр. 57-бис. – Б-Н.) на рк «Упорный» своего сына Игоря. В замешательстве от неожиданности ответил, что у меня нет вакантной должности.
– У вас командир стартовой батареи лейтенант Цибулько?
– Так точно, – отвечаю.
– Так вот мы его переведем на «Гневный», а к вам Игоря.
– Захочет ли он этого?
– Думаю, что он согласится, главное, чтобы вы не возражали.
Я понял, что надо соглашаться. Все же просит не кто-нибудь, а командующий флотом…
– Поймите меня правильно, товарищ командующий. Я понимаю всю ответственность за вашего сына. Не взыщите, службу спрошу, как положено по уставу.
Комбриг Михайлин и начпо Манько зашикали на меня.
– Что ты говоришь? Как можешь? – наклоняясь ко мне, полушёпотом говорили они.
– Думаю, что командующий, как отец, меня понимает.
Владимир Афанасьевич, улыбаясь, спокойно одернул их.
– Илья Петрович прав, потому я и хочу перевести Игоря на «Упорный»....
Старший Касатонов, как хороший шахматист, просчитывал действия на два хода вперед: мало того, что он, самоустранился от тяжелого разговора со старшим Коваленко, предоставив Журавлеву сообщить генералу об отзыве из Академии документов на его сына, но и нашел возможным, на фоне возникшей суеты, дать возможность своему сыну, не прослужившему на «Гневном» и года, не только принять участие в межфлотском арктическом переходе, но и претендовать на должность командира БЧ-2 … Скромный был командующий, не чаще двух раз в год выступал «толкачем» своему сыну-лейтенанту, сначала, на фоне увольнения в запас большей части выпускников ЧВВМУ, определив его на первый в серии ракетный корабль «Гневный, а теперь, как бы между делом, отодвинув в сторону крестьянского сына лейтенанта Цибулько, провел на его должность своего сына… Так служить можно!
В этой ситуации посочувствовать можно было только лейтенанту Цибулько, лишенному возможности участвовать в арктическом межфлотском переходе, да Илье Журавлеву, который, пытаясь избавиться от одного генеральского сына, приобрел другого – Игоря Касатонова. А ведь был на его корабле еще один адмиральский сынок – лейтенант Павел Осипов…
Игорь Владимирович Касатонов излишней скромностью никогда не отличался. Отмечая в послужном списке о шести успешных ракетных пусках с борта рк «Гневный», он не стал уточнять, что четыре из них были проведены… представителями промышленности, отрабатывавшими на Феодосийском полигоне ракетный комплекс. Так же, в период службы на рк «Упорный», лейтенант Касатонов числил себя не командиром стартовой батареи, каковым фактически являлся, а командиром ракетно-артиллерийской боевой части.
Казалось, бы, стоило ли нам заморачиваться на таких «мелочах» в послужном списке Игоря Владимировича Касатонова, ставшего со временем адмиралом и Первым заместителем Главнокомандующего Военно-морским флотом? Для нас во всей этой истории с подготовкой рк «Упорный» к переходу на Тихоокеанский флот, важен лишь тот факт, что этот ракетный корабль изначально строился для Черноморской эскадры, после приемки флотом был включен в состав 150-й бригады, сформированной на «осколках» эскадры, а служить ему предстояло уже в составе Тихоокеанского флота.
Черноморская эскадра 1944-1961 гг. в персоналиях
© Copyright: Борис Никольский, 2020
Свидетельство о публикации №220092601470
Свидетельство о публикации №220092601470
Рецензии