От сессии до сессии часть 12

Про практику.

Когда-то была очень популярна шутка про кроликов: “Кролики - это не только ценный мех, но и два-три килограмма диетического, легкоусвояемого мяса”. Смех вызывала попытка исполнителя выговорить с первой попытки слово “легкоусвояемого”.

Но сейчас не о кроликах, а о студентах.
 
Студенты в наше время являлись не только будущими инженерами, будущими командирами производства и будущими двигателями будущего прогресса, но еще и потенциально полезным трудовым резервом. Пара проворных молодых рук на каждую молодую ученую голову. Поэтому нас регулярно использовали там, где надо было поработать руками.

Овощебаза, например. На электричке добираемся до подмосковной станции и вот она, родимая, - огромный ангар, полутемный (чтоб картошка не прорастала?)   и холодный (чтоб не тратиться на холодильники?). Пол, наверное, был когда-то цементный, но теперь так покрыт влажной землей, что можно репу сеять. Высоченные потолки, постоянный запах сырости и подгнивших овощей.
Мы мечтали, чтобы нас хоть один раз отправили “на фрукты”, но чуда не случалось и нашим уделом были овощи - картошка, капуста, морковка, иногда огурцы. Однажды это были болгарские помидоры сорта “дамские пальчики”. Мы объелись.
Ездить на базу нас особенно не напрягало - это был законный повод пропустить учебный день и плюс разжиться овощами. Поскольку денег нам не платили, то овощи становились своеобразным гонораром за работу. Хотя, если не ошибаюсь, все-таки что-то платили, но не нам лично, а институтскому профкому.
Кстати, если кто-то попытается утверждать, что мы были “рабами системы” и нас “бессовестно эксплуатировал коммунистический режим”, имейте в виду - мы умели не только брать, но и отдавать. В нас были определенные моральные принципы и убеждения, и не было этого современного стремления все мерять деньгами и постоянно ныть, что нам что-то недодали в этой жизни. Да и труда мы не стыдились. Не все, но многие студенты подрабатывали к стипендии кто где.
Нас не окружали дорогие вещи, но у нас была настоящая жизнь, полная хороших событий и интересных людей, интересных книг и фильмов, у нас были музеи, театры, у нас было будущее, которое мы знали на 20-30 лет вперед. Мы не переживали, что нам негде будет работать и не на что жить…
А тем временем до конца нашей страны оставалось совсем немного.

На овощебазу мы ездили время от времени, все-таки главной нашей задачей была учеба. Правда, один раз наша декан попыталась кинуть клич “Комсомольцы, днем учиться, ночью работать!”, но комсомольцы клич не поддержали по причине явной нелепости. Если днем учиться, а ночью работать, то спать когда?

А вот практика после второго курса была уже полноценной рабочей нагрузкой. Практику мы проходили на типографии “Красный Пролетарий” в очень жаркое лето.
В этой типографии в основном печатали политическую литературу, такая была у типографии специализация. Во время нашей практики там “шло”  собрание сочинений “дорогого Леонида Ильича” в большом количестве томов. Начальство нервничало - персонал поуходил в отпуска, работать некому, тут и пригодились студенты.
Конечно, к опасным местам нас не подпускали, поэтому печатный цех был не для нас, чтоб не совали любопытные носы к печатным барабанам; огромные гильотины, обрезающие книжные блоки, тоже не для нас; фальцевальные машины, из печатных листов формирующие “тетради”, части будущей книги, тоже.
Нас отправили в переплетный цех.
Кто-то помогал при изготовлении переплетов, кто-то “одевал” в суперобложки готовые тома, кто-то занимался упаковкой. Тоже, между прочим, требовало навыков. Упаковочная бумага резала руки, края были острые, как бритва, пачки разваливались. Но мы довольно быстро осваивали науку.

Меня и мою подругу отправили обслуживать автоматическую поточную переплетную линию. Когда позднее мы в каком-то киножурнале увидели нашу линию, которая без остановки проработала почти 40 секунд экранного времени, то искренне хохотали.
На самом деле автоматическая линия без постоянного человеческого присутствия работать не могла. Там регулярно что-то застревало, перекашивалось, заканчивалось, надо было немедленно это все поправлять.
Линия тянулась на полцеха,  образуя подобие некоторого лабиринта. По идее, в начале линии загружали сфальцованные тетради, а на выходе получали готовый продукт в виде переплетенной книги. Женщины-операторы сидели в узловых местах, когда линия очередной раз “давилась” переплетной крышкой или книжным блоком, или одной тетрадкой, их задачей было исправлять заминку, и линия, хромая и ковыляя, могла “автоматически” двигаться дальше.

Подругу поставили на “тетради”. Ее задачей было бесперебойно кормить приемные лотки.
Меня приставили к переплетной секции. Моей задачей было доставлять клей из клейного цеха.
Клей был двух видов: горячий костный, вонючий и мутный, и холодный белый клей ПВА. Костный использовали для промазки книжного корешка и приклейки марли и каптала (кусочки цветной тесьмы на обоих концах корешка), ПВА покрывал форзацы, готовя базу для переплета.
Отдали меня под начало пергидрольной блондинки лет 35, с золотым зубом и громким голосом. Звали ее, кажется, Натальей, но отзывалась она почему-то на “Люльку”. Люлька восседала на высокой табуретке возле переплетной секции, успевая одновременно на весь цех хохотать, рассказывать коллегам матерные анекдоты и следить, чтобы линия не застревала. Она с удовольствием приняла свою новую роль и гоняла меня то за переплетными крышками, то за клеем.

По всему цеху были небольшие завалы книжных блоков, отбракованных в рабочем процессе, в основном, конечно, ничего интересного, но иногда попадались жемчужинки. Во время обеденных перерывов я рылась в этом мусоре с азартом золотоискателя. Хорошо перекопав все завалы, я отыскала три непереплетенных тома “Саги о Форсайтах” из четырех. Первый том так и не нашелся. Но я была рада и найденному.
Читатель я запойный. Могу уйти в книгу с головой где угодно и когда угодно. Неудивительно, что я читала не только в перерыве, но и в рабочее время, пока моя “начальница” не начинала кричать “Клей!”. Это было знаком, что пора отправляться в клейный, волоча за собой здоровенный бак на веревочке.
Весь цех умирал со смеху, когда я важно шагала, а за мной грохотал и подпрыгивал пустой бак, заросший клеевыми сталактитами.
В клейном клеевары забирали пустую тару, а полную водружали на тележку, и я отвозила клей в цех. Люлька проворно слезала со своей высокой табуретки (оценив мои параметры и сравнив их со своими, Люлька милостиво взяла на себя обязанность снимать бак с тележки самостоятельно), легко перехватывала бак с клеем и освобождала тележку, которую я отвозила обратно. Клей из бака вычерпывали алюминиевым ковшиком, пока не покажется дно. После этого Люлька поднимала легкий бак и опрокидывала его над емкостью, и наша “автоматическая линия” могла двигаться дальше. А Люлька опять орала “Клей!”, я отрывалась от книги, брала бак за веревочку и отправлялась в путешествие.

На самом деле Люлька была добрая душа. Именно она, когда я буквально разорвалась между угрызениями совести и желанием присвоить бракованные, обреченные под нож экземпляры, сказала:”Ну чего ты маешься? Они ж все равно в макулатуру уйдут.” И научила, как вынести желанные книжные блоки наружу.

Сама Люлька всем этим рефлексиям подвержена не была. У нее был девиз “Ни дня без книги!”. Это было что-то сродни клептомании - каждый день Люлька должна была утянуть с родного производства книгу, неважно, какую, главное, упереть. С удивлением смотрела я, как Люлька в раздевалке приматывала к могучей ляжке какой-то мемориальный, огромного формата фотоальбом, который и даром никому “не нать” и даже с приплатой “не нать”. На мой робкий вопрос: “Люль, а зачем он тебе?”
Люлька с яростной досадой ответила: “Что теперь, день впустую пропал?”

Мои эпические вояжи с баком на веревочке не остались незамеченными, и вскоре у меня образовался неожиданный поклонник.
Звали поклонника Женя. Ростом Женя был два метра четыре сантиметра и сложен был, как горный тролль. В типографии Женя-тролль исполнял ответственные обязанности заточника ножей для гильотин.
Гильотина - огромное сооружение с тяжелым прессом, пресс фиксирует стопки книг на широком основании, зафиксировали, нажали на кнопку - двухметровый тяжелый нож наискосок опускается, отсекая края. Лезвие такое острое, что срезы блестят.
Ножи тупятся об бумагу очень быстро, а книжные блоки должны быть обрезаны с точностью до доли миллиметра. Вот Женя-заточник и появлялся в нашем цеху регулярно, неся в специальном длинном ящике заточенные ножи.
Он заприметил мои торжественные проходы с баком. Чем уж так привлекла двухметрового тролля такая малявка, как я, одному богу известно, но Женя зачастил в цех по делу и не по делу, постоянно попадаясь на моем пути и пытаясь завести разговор.
Ну как же Люлька могла пройти мимо такого сокровища? - ее зоркий глаз на второй “случайной встрече” усмотрел меня и Женю-заточника, и через пять минут весь цех был в курсе, что у нас “роман”. Меня начали поддразнивать. Беззлобно, однако достаточно, чтобы вывести из равновесия. Оно и понятно: работа рутинная, однообразная, в цеху жарко, на улице лето, а тут такое развлечение.

В дверях цеха появляется огромная фигура и начинает озираться в поисках. Автоматическая линия автоматически тормозит, все тетки во главе с Люлькой принимаются громко кричать: “Твой пришел! Ты где там спряталась? Залетка ждет!”
Как же меня это бесило! И эти крики, и дурацкое слово “залетка”, подходящее троллю так же, как балетная пачка, и сама ситуация с его тяжеловесными ухаживаниями.

Они довели меня до того, что я не придумала ничего лучшего, как в самом деле начать от него прятаться. Я, словно мышь в амбаре, перебегала между поддонами с книгами и заготовками, таилась за кучами макулатуры и пыталась отсиживаться в укромных углах. Я не учла, что с высоты своего роста Женя видел все мои перемещения. И в один день обошел меня с фланга, совершил маневр и оказался в тылу.
“Что же ты от меня прячешься?” - спросил он с интересом.
Я чуть на пол не села. Он возвышался надо мной и рассматривал с добродушной усмешкой, как медведь бабочку. Я залепетала что-то типа того, что даже и не думала, и зачем мне это надо - от тебя прятаться, и вообще ты все не так понял…
Женя сказал: “Давай в субботу на ипподром сходим, хочешь? Там рысистые бега”.
От неожиданности и неловкости я согласилась. До вечера пятницы он оставил меня в покое, в цех заходил только по делу и, кажется, что-то сказал Люльке и остальным, потому что они тоже перестали терзать меня своими дразнилками. К моему удивлению, тетки, да и не только они, с Женей считались.

По справедливости, Женя был неглуп, начитан, много знал, но… он подавлял своей массой. Рядом с ним я чувствовала себя лягушонкой-в-коробчонке. Мне было неуютно, некомфортно. Он был чересчур велик для меня, как бывает велик океанский лайнер, где можно потеряться на палубах и в коридорах.

Я сходила с ним на ипподром. Смотрела рысаков, слушала его рассказы. Потом он позвал выпить с ним пива. Я пива не хотела, но скрепя сердце согласилась. Он пил пиво, дымил дешевыми сигаретами без фильтра, беспрестанно болтал, пытаясь меня развлекать. Мне становилось скучно. “Хочешь пирожок?” - спросил он.
Я всегда любила пирожки, но сейчас даже они не соблазняли.
Наконец он проводил меня до общежития.

Я вздохнула с облегчением и поспешила домой.

Он потом еще пытался приглашать меня на свидание, но я отказывалась под любыми предлогами.

Наша практика подошла к концу. В последний рабочий день было собрание, нас благодарили и подарили по книге “Молодая семья”.

Женя увязался провожать напоследок. Шел от типографии, не смешиваясь с нами, возвышаясь на голову над самыми рослыми ребятами. Рядом с ним наша группа выглядела, как детсад на выгуле. Одногруппники перемигивались, кидали на меня насмешливые взгляды, перешептывались. Я постепенно закипала. Спустились в метро.
Прошли турникеты. Я знаками пыталась отправить поклонника восвояси, но Женя упрямо шел позади, притворяясь, что не видит.
На перроне он вдруг приблизился, одним движением сгреб меня, как куклу, и пошел по краю перрона, балансируя так, что я наполовину оказалась над путями. Я было забарахталась в ярости.
“Будешь дергаться - уроню,” - сказал он. От него пахло спиртным.

Когда он отпустил меня, я вошла в вагон на ватных ногах. Притихшие сокурсники больше не улыбались.

В сентябре он еще приходил к общежитию, терпеливо сидел на лавочке перед входом. Я увидела его заблаговременно. Долго ждала за углом, чтобы ушел. Когда он ушел, прошмыгнула домой. Вот такой у меня был “служебный роман”.