Неожиданное признание

С директором НИИ Микроприборов Гуськовым Геннадием Яковлевичем у меня с первой встречи установились хорошие отношения. Он пришёл к нам в НИИ с золотой звездой Героя соцтруда за высокий вклад в создание космических радиоэлектронных систем. Он высоко оценивал мою защиту кандидатской диссертации, в процессе которой критики из НПО Фонон всеми силами пытались меня потопить, а я умело отбивался. Когда я получил предложение из ЦКБ Дейтон занять там должность замдиректора, Геннадий Яковлевич в ответ предложил мне переход сразу на должность начальника нового отделения, минуя должность начальника отдела.

Генерация перспективных идей

Спустя полгода после моего назначения он попросил меня переговорить с делегацией от академика Челомея В.Н. и понять, какие микроэлектронные проблемы привели их к нам.

В процессе этой беседы я высказал ряд идей, определивших на годы принципы развития систем космического оперативного наблюдения. Но гости оказались не готовы к предложенной мной революции. Им надо было просто усовершенствовать создаваемую ими систему космического оперативного наблюдения "Алмаз", не ломая в корне заложенные в неё принципы. А эти принципы были: проявка фотоплёнки на борту, выбор силами космонавтов самых информативных кадров и их передача через аналоговую линию связи в момент пролёта станции "Алмаз" над наземным пунктом приёма и обработки информации.

Геннадий Яковлевич пересказал мои идеи Генеральному конструктору систем детального космического фотографирования Козлову Дмитрию Ильичу, не ожидая той бурной реакции, с какой  Дмитрий Ильич встретил это сообщение. Мне он сказал:
- Я болтанул твою идею Козлову, он бросился обнимать меня своей единственной рукой, говоря, что Д.Ф. Устинов требует обеспечить оперативность доставки информации. Срочно вылетай к Козлову в Куйбышев!

В Куйбышеве (теперь Самара) я встретился с опытнейшими специалистами в космическом фотографировании. После этого закипела работа по проектированию предложенной мной системы оперативного наблюдения "Сплав", которую Геннадий Яковлевич выбрал в качестве основной, способной нацелить все подразделения НИИ Микроприборов на решение одной гигантской задачи. Это положило начало нашему теснейшему сотрудничеству на многие годы.

Но потом между нами пробежала кошка. Возникали неприятные ситуации, которые я расшифровывал, как намёки, что пора уходить. Но как уйти от создания важнейшей системы, инициатором и идеологом которой ты был? Похоже, и против меня готовились применить те приёмы, которые обрушились ранее на главных конструкторов комплексов
"Сургут" правительственной космической связи Кандаурова, Четыркина и Николаенко. Я об этом писал в рассказе "Зеленоградский сюрприз американским учёным".

Намёк первый

Я вылетал в Куйбышев (теперь Самара) в командировку. Расставаясь с Геннадием Яковлевичем, я услышал:
- Мы готовим одну операцию, но об этом поговорим потом.

Прибыв в ЦСКБ, я встретил ведущего нашу систему инженера, который воскликнул:
- А, великий финансист: продал нам уже оплаченный образец аппаратуры во второй раз!

Я был озадачен: я ничего не продавал, но, как главный конструктор, должен был контролировать финансовые  потоки. А этот образец стоил 12 миллионов рублей! Я вспомнил загадочную операцию Геннадия Яковлевича, но решил, что он согласовал её со своим другом Козловым Д.И.

Оказалось, Дмитрий Ильич был взбешен от такой аферы и наслал на нас комиссию Министерства финансов.

Отвечая на вопросы контролёров, я понял, что могу оказаться ответственным за те действия, которых я не совершал. А масштаб действий в 12 миллионов рублей был устрашающим.

Намёк второй

Одним утром я прихожу в своё отделение и вижу, что коридор заставлен длинным рядом столов, на которых разложены стенгазеты за несколько лет, выпущенные Юрой Езеповым к Рождеству и Пасхе и украшенные изображениями церквей из журнала Огонёк. Два человека, представившиеся, как сотрудники КГБ, строго меня спросили:
- Почему вы разводите здесь религиозную пропаганду?
 
Я ответил, что кроме вырезок из разрешённого к продаже журнала Огонёк ничего, относящегося к религии, в стенгазетах нет. Мне ответили:
- Зато есть эпиграммы на сотрудников, даже на вас, и некоторые  требуют призвать Езепова к ответу. Напишите на него отрицательную характеристику.

Я понял, что кто-то написал донос из-за обидной эпиграммы, и сказал, что могу дать Езепову только положительную характеристику, так как он прекрасный работник и душа коллектива, а эпиграммы на себя воспринимаю, как дружескую критику.

Не добившись от меня осуждения Езепова, бдительные господа удалились. Я понял, что без ведома директора такой налёт на моё отделение был бы невозможен, и воспринял его как намёк, что пора менять место работы.

Намёк третий

Ко мне неожиданно обратился Четыркин Николай Вениаминович с просьбой принять его лабораторию в мой отдел. Я знал, что он был в составе делегации, сопровождавшей визит Л.И. Брежнева в США, как зам главного конструктора комплекса правительственной связи Сургут, разработанного в НИИ Микроприборов. Я спросил, чем вызвано его желание. Он ответил, что после возвращения его отдел был сокращён до уровня лаборатории, а коллеги начали высказывать претензии типа: "Мы пахали, а ты летаешь".

Я понимал, что включение в состав делегации никак не  зависело от воли Николая Вениаминовича, и претензии коллег необоснованны. Я понял, что для организации травли никакой логики не требуется, согласился на перевод его лаборатории и старался обеспечить ей нормальные условия работы. Но через год Николай Вениаминович умер, что могло быть вызвано пережитым им стрессом.

Было много и других намёков, участившихся по мере завершения работ по созданию системы Сплав. И не мудрено: с годами я, благодаря широкой разъяснительной работе, подготовил много специалистов, которые могли завершить создание системы. Завершить-то могли, но могли ли они обеспечить развитие выдвинутых мной принципов, остаётся под большим вопросом.

Между молотом и наковальней

Понимая государственную важность создаваемой системы Сплав и её дальнейшего развития, наше Министерство настойчиво предлагало Геннадию Яковлевичу перевести меня в ранг первого заместителя. Но он, почувствовав скрытую угрозу, неизменно отвечал:
- Зачем вы хотите меня уволить?

Я был между молотом и наковальней, но внезапно обострилась международная  обстановка, и наступательные средства оттеснили на второй план средства космического наблюдения. Давление Министерства ослабло, и теперь я счёл разумным уйти в соседнее предприятие, так как дальнейшая работа в условиях взаимного недоверия становилась не только неэффективной, но и опасной.

За систему "Сплав" я был спокоен: заложенные мной принципы были подхвачены моими учениками и рядом организаций-соисполнителей. Работа перешла в стадию практической реализации на ряде заводов, в чём Геннадий Яковлевич был превосходным мастером. Но его не устраивала слава мастера, способного создать сложнейшую систему на основе идей  своего подчинённого. Как и в случае с "Сургутом", ему хотелось большего!

За нашу работу Геннадий Яковлевич был избран член-корреспондентом РАН, получил награды, а мне пришлось начинать научную деятельность с чистого листа. Хотя и здесь у меня появились важные достижения и даже научные открытия.

Неожиданная встреча

Мы почти не встречались около двух десятков лет, а в 2000-м году встретились, как старые друзья, на научной конференции по радиоэлектронике в память изобретателя радио А.С. Попова. Геннадий Яковлевич расспрашивал меня, как я живу, чем занимаюсь, а потом предложил навестить его, чтобы начать разработку новых проектов. Для подтверждения важности новых проектов он произнёс:
- Видишь, как Путин шашкой размахивает?

Я пока не видел, но оснований не доверять Геннадию Яковлевичу у меня не было. Благодаря своим связям, он был очень осведомлён. И вдруг он произнёс совсем неожиданное признание:
- Ох, и дурак же я тогда был!

Я был поражён, но виду не показал. Что именно он имел в виду? Может, всю ситуацию в целом, а возможно, и какие-то частности. Избавившись от меня, он был вынужден доверять полуобразованным советчикам и при этом не раз попадал впросак. Так, он с подачи сменившего меня Карасёва В.И. безграмотно утверждал, что предложенные мной матрицы ПЗС могут быть заменены линейками ПЗС. Про полуобразованных дураков у меня есть рассказ с соответствующим названием.

Также в поисках эффектных проектов он настолько поверил в возможность практического использования торсионных полей, что доложил об этом в ВПК. Конечно, эта идея оказалась пшиком. Так что он мог тосковать о том времени, когда я выдавал безошибочные идеи и эффективные проекты. Изменившаяся обстановка в стране и в мире не позволяла выезжать на старых достижениях, а требовала принципиально новых проектов, выдвинуть которые он был неспособен.

Мы больше не встречались, так как память о прошлом предупреждала меня о возможности новых неприятных ситуаций. Да и он скоро умер. Я написал к его 100-летию в Зеленоградскую газету "41" статью о достижениях Геннадия Яковлевича, отразив  лучшие черты его личности и характера. Я понимал, что конструктор сложных систем заботливо охраняет как свою систему, так и себя, от возможных нападок со стороны и при этом иногда превышает дозволенные пределы обороны. Со временем инстинкт самосохранения разрастается так, что начинает мешать делу.

Но я часто вспоминаю его необычное признание и перебираю в памяти те ситуации, которые могли его вызвать. Он в своё время приложил немало сил, чтобы разогнать подающих надежды молодых учёных и конструкторов, а теперь был окружён выжженным им полем. Что ж, что посеешь, то и пожнёшь!