Вздох

    Так сокрушительно быстро течёт жизнь. Кажется, всего мгновение назад я решительно отказала в танце первому, кто пригласил, и вот уже пол века, как больше не предлагает никто ни на тур вальса, ни просто,- прогуляться рука об руку по берегу Москва реки. Поневоле приходится ходить одной. Осенний ветер хорош в умеренных количествах и, порядком продрогнув, я  рывком отворяю дверь дома, в котором после возвращения с Сахалина пару лет жил любимый писатель. Что с того, что давно и коротко? Бывает, в неделю столько переживёшь, что на год хватит, а тут - целых два. Он смотрел сквозь эти окна, открывал то одну, то другую створку, чтобы отдышаться после очередного приступа кашля, затем прикрывал, чтобы не дуло. Хандрил... Он жил десятками жизней в этих стенах, что вздрагивая от его внезапного сердцебиения, шуршали сочувственно в ответ, но где-нибудь под потолком, наверняка остался хотя малый его вздох, сбережённый нарочно для меня.

- Можно вас?
- Вы уверены?!
- Да, у вас такое необычное лицо. Вы не улыбаетесь, но не выглядите угрюмой.
Я смеюсь:
- Спасибо!
- Вот! У вас и смех такой милый и звонкий, словно голос маленького колокольчика.
- Знаете, вот вы говорите о таких вещах, что надо бы смутиться, хоть для приличия, а мне просто приятно. Спасибо большое!
- Да за что же, помилуйте! Здесь все о вас так говорят!
- Кто - все?
- Да все, буквально!
- Надо же, я прихожу и стараюсь прошмыгнуть как можно менее заметно, хожу, вдыхаю...
- А наш директор, вы не можете этого знать, он стоит в своём кабинете у окна, и, как только видит вас на дорожке ко входу, открывает дверь кабинета и кричит всем, кто внизу: «Идёт! Она идёт!!»
- Не понимаю... - Я недоверчиво гляжу на собеседника, ищу подвох во взгляде, жестах, интонации, но не нахожу, и, пожимая плечами, кручу головой, - Ничего не понимаю. Зачем кого-то предупреждать о моём приходе?
- Вы просто не наблюдаете себя со стороны. Вы... такая!
- Какая же?! - Едва не сердясь, тороплю его я.
- Ну, хорошо, попытаюсь объяснить. Вот вы видели когда-нибудь, как люди ходят по улица во время дождя?
- Что за вопрос! Конечно! И сама, бывает...
- Но вы смотрели на их лица? - Перебивает меня он.
- Не знаю, вероятно, что да. Не помню. Наверное, смотрела, но что с того?
- Все идут хмурые, как будто бы вода с небес смывает заодно их лица, и они стекают вниз, собираясь в лужи. Люди топчутся по ним мокрыми ногами, злятся.
- Ой, да что вы, зачем так?! Ну, холодно им, может обидел кто, или настроение не то, - да, мало ли!
- Да, может и так, конечно, не спорю, но вы-то идёте с улыбкой. Вы, одна!
- Разве? - И я начинаю припоминать, на кого злилась в последний раз, но не могу вспомнить.
- Знаете, как вас тут называют? - Прерывает мои раздумья визави.
- Как?
- Солнышком!
- Ой... ну, это... довольно банально, не находите?
- Так, это с какой стороны посмотреть! Директор наш говорит, что, когда вы заходите, становится светлее, как будто бы солнышко заглянуло сразу во все в окна!
Я смеюсь:
- Спасибо. - Вздыхая легко и смущённо, я чувствую, как тот глоток воздуха, за которым приходила сюда, которого искала так долго, так ждала, - теперь найден, свершился, произнесён...

   В нас звучат чужие мысли, которые отторгаем сперва, а потом, привыкая к их правоте, познаём истинность и  принимаем за свои. Они становятся нашими, родными. Мы их держим на ладони бережно, как бабочку или снежинку, боимся спугнуть или обидеть горячностью, страшимся свершить нечто непоправимое, после чего они взлетят или растают, а мы останемся одни, ничего не понимая ни в жизни, ни в себе.