18. План 10. Религиозный шпионаж

"План 10 из вскрытого разума"
18. Религиозный шпионаж



По дороге в Дыру я увидел свою псину. К ней сзади приютился брудастый чёрный дог, и я мысленно поблагодарил небо за такой праздник. Неужели эта сучка наконец-то найдёт себе иного спутника жизни и отстанет от меня?

И только я простился с одной сукой посредством Предвечного, как встретил другую. То снова была Тина. Вся накрашенная, источающая едкий китайский парфюм на кварталы вперёд и залитая уже не первым литром. Затеплилась надежда, что сегодня её чёрным догом буду я. Первая фраза Тины расставила все точки над «ё»:

- Здоров?

- Привет, - ответил я и подхватил её за талию.

Мы уверенно шатались по пути в нашу Великую Крепость, санкта санкторум грув-метал банды БульбуляторЪ и самую маленькую чёрную дыру в мире.

Бесконечная мрачь проплывала над тупыми клыками крыш, превращая окружающую реальность в зубастый рот, пытающийся жрать пустоту. Я поднял лицо к небу и попробовал угрызнуть пространство над головой. У правого плеча беззвучно материализовался крохотный Святой Матфей и громогласно воззвал к Богу:

- Доколе еретик сей будет глупостью своею довлеть над праведными?! Покайся, антихрист, изгони из дум своих взгляды лжеистинные, обрати взгляд свой к Господу Богу твоему!

Я отмахнулся от лилипута. Послышался щелчок, и маленькое тельце улетело в песок, орошая кровью моих товарищей. Тина взвизгнула и начала вытирать ладонями на тунике красные потёки. Я взял её за руку.

- Успокойся, это иллюзия.

- Чё? Ты когда бредятину такую себе сделал? – Трэшер осматривал качающегося в дорожной пыли окровавленного Матфея. - Какая-то новенькая телега!

- Да, что-то вроде виртуальной русской рулетки у святых отцов. Им уже деньги некуда девать, устроили из религии забаву. В церквях спасительные кабинки убрали, уже не придёшь и не скажешь: «святой отец, я согрешил», теперь там что-то вроде интерактивной викторины. Человек, у которого есть вот такой эманатор, - я щёлкнул пальцем по пластмассовой прищепке, закреплённой на воротнике, - может быть выбран случайным образом в качестве участника.

- И чё, как барабан вращать? В чём рулетка-то?  

- Да чёрт его знает. Мне замполит дал, под самый дембель. Из генштаба привёз, вроде как для духовного развития. Ещё с девизом «к Богу, да играючи». Последние месяцы делать нечего, развлекать себя чем-то нужно, ну и нацепил. Они ж бесплатные. И какова фишка: святоша должен уговорить тебя покаяться, и говорит убедительно, не придраться. Выбираешь покаяние – некие барыши получает непосредственно отец, якобы за профессионализм. Посылаешь святого к свету – деньги получает его оппонент от духовенства.

- Но как же? Труп, смотри, валяется! – Кардан в ужасе спряталась за Визора и в темноте это выглядело так, будто задница гения нации раздулась до неприличнейших размеров.

- Так он же голографический, - засмеялся я, разглядывая метаморфозы с телами во тьме, и ткнул в очевидную прореху на бутафорском тельце, - ты посмотри как он светится ненатурально, да ещё помехи кругом, дырки вон, появляются периодически там и сям.

- Надо же, - покачал головой хипарь. - Как настоящий. Кровища посмотри какая. Крутяк. Мне б такую хеню, я б их каждый вечер мутузил…

Спустя несколько секунд труп растаял в воздухе. Трэшер зааплодировал в пустоту.

Визор быстрым движением сорвал с моего воротника эманатор и, бросив под ноги, растоптал его.

- Мне ****ец, - сказал он. - Нам всем ****ец. Ты понимаешь, при чём тут Церквос, генштаб и наша сектаугхт? Конечно, ты ведь не думал, что мир вокруг тебя полон шпионов. Тогда б ты на себе рвал волосы и по полу катался, снимая мерку гроба для себя.

- Да кто ж знал, чем вы там занимались в своих Дражнях, - начал я оправдываться, прекрасно понимая, какой я идиот. - Я вообще вспоминал об этой ерунде только тогда, когда она включалась.

- Очередной прототип средств контроля, - утвердил Трэшер, заткнув мой рот пластиком. - Запад уже отыскал универсальный метод. И наши, гляжу, АйТи подтягивают на уровень, только хитрят, как при совке. Сколько им нужно этих средств? Ты ведь и не знаешь о существовании большинства. И прищепка эта – один из рецептов, коих сотни. Не мог наперёд подумать? У кого, кроме себя, ты видел подобное?

Минуту я пялился в песок, где совсем недавно иллюзорный Матфей программно извивался в муках, и в это время чьи-то уста нет-нет, да и проговаривали: «мудак». Конечно, для всех моё мудачество было очевидным, Everybody knows мою тупость, как мог бы спеть Лёня Коэн, шагай он рядом. Отвлекла всех Тина, похотливо прошептавшая мне на ушко так, чтобы расслышали все:

- У тебя резина есть?

- Приобретётся в ближайшем, - чувствовать себя дремучей бестолочью уже вошло в привычку. И это не шло ни в какое сравнение с чувством, что ты без пяти минут труп.

Не стесняясь, каждый дорогой друг обозвал меня мудаком во второй раз, не то оттого, что уже слишком поздно, и ночники слишком далеко, не то оттого, что существовать в современном мире без гондона - то же самое, что не существовать вовсе, не то оттого, что я до сих пор думаю о каких-то посторонних предметах в преддверии скорой кончины.

- Я всё-таки уверен, что Дыра - безопасное место, - твердил Трэшер. - Никто из нас там не прописан...

- В ней прописан Саха, - вставил Визор. - Но это нам на руку.

Трэшер кивнул:

- Мы предусмотрели практически всё. Дыра находится на окраине города, и патрулей там почти нет. Те, что иногда возникают, мы успеваем отмониторить по моему лаптю. "Пятно" работает исправно. Треугольник - район спокойный, дачный, без лишних глаз и сраных доброжелателей. Участковый - наш человек. Мы не светимся попусту, да и кто будет знать нас в лицо?

- Мы убивали рядом с этой прищепкой, - сказал Визор, - делились секретами. Бог знает, как она работает, возможно наши секреты уже давно переварены в штабе, и возвращаться в Дыру - величайшая для нас опасность. С другой стороны, эта опасность - часть секрета. Только бы выжить, а там...

Мы уткнулись в обшарпанный магазинишко с характерным названием «миллиард мелочей», который, несмотря на первый час ночи, всё ещё функционировал.

- Поздно как-то для мелочей, - удивилась Кардан, для которой наши речи были совершеннейшим бредом обшмыганных нариков.

- А может здесь только гондоны и продаются, что ты в жизни понимаешь? Они в любое время суток нужны. Хоть в пол-первого, хоть в пол-двадцать первого.

«Вот по этому, - я решил, - и были придуманы А.М. и Р.М.»

Мы вошли в магазинишко. До чего же это было гиблое место! Обшарпанные стены, трухлявые половицы, изрешечённые плесенью потолки. На широком прилавке перед спящей галантерейщицей одиноко лежала огромная расчёска с цилиндрической длинной ручкой.

- Кэ-ха, кэ-ха! Извините, девушка, а у вас гондоны есть?

Старая карга за кассой гнусно оскалилась:

- Сами вы гандоны! Всё, что есть - на прилавке.

Единственный, по всей видимости, шанс не выгорел, и я начал успокаивать себя мыслью, что Тина целомудренней абсолютного большинства существ этого мира. Ну, хотя бы чуть-чуть. Впрочем, отхлебнув из бутылки ещё раз, даже это «чуть-чуть» я решил опустить, - целомудрие не являлось необходимым условием сегодняшнего вечера. Отнюдь. Необходимым условием, судя по всему, было выжить. Любой ценой.

Трэшер уже приплясывал вокруг расчёски, будто папуас на ритуальном обряде, и мы решили сделать патлатому подарок.

- Видим, вы сегодня рано закрываугхт? - Визор мило улыбался карге, запирающей за нами дверь на крючок. - Не удивлюсь, если это её домос, и она тупо продала из него все свои вещи. Эта - последняя. Поздравляем, и желаем тебе, чтоб твой *** всегда был в помаде!

Визор вручил Трэшеру здоровенную расчёску, которую запросто можно было использовать ещё и в качестве боевой дубинки.

В пивной нашей обители мы были уже через полчаса непрерывного процесса, о котором не приходится рассказывать. Нас, к удивлению Трэшера, всё-таки ожидали. Правда, то был Кончук и Татьяна, чья фамилия - притча во языцех. Оказалось, что бытовавший на Дыре в наше отсутствие Ронни был кем-то избит, а затем в депрессии написал свою лучшую картину и выбросился из окна.

- И чё? Умер?

- Да какое там, - грустно отвечал Кончук. - Первый этаж...

Он взирал на лучшую картину Ронни и поедал пельмени. В воздухе стоял запах перестрелки. Окно из зала было напрочь выбито. Стену над любимым диваном Визора украшали несколько окурившихся чёрных дыр.

- Блин... Нехорошо вышло, - говорил я, - получается, мы подставили Рона.

- Ну... как знать... У него всего-то ноги вывихнуты, рёбер семь выбито, да ухо сломано. Мы его встретили, он домой полз. Всё нам и поведал. Я там это, жрачки сготовил на всех. Не стесняйтесь.

- Нужно уходить, - поспешно высказал Визор, - поедем в Дражню, к Шумской...

Он принялся собирать в пластиковый пакет какие-то бумажки и свёртки. Трэшер почесал голову, сник в кухне, затем вернулся с полной тарелкой пельменей под шапкой сметаны. А я взирал на картину Ронни, и что-то мне подсказывало, что живопись сия действительно гениальна. Рон был отличным художником, но именно последний его холст казался мне высшим пилотажем даже в сравнении с «Чёрным квадратом» Малевича.

- Валим, валим, - поторапливал приятелей туджек. Я взял картину под мышку и вышел на крыльцо. Следом потянулись остальные. Последним вышел Кончук.

- Зачем вам куда-то ехать прямо сейчас? - спросил он. - Ночь на дворе. Можете переночевать у меня, там всё шито-крыто. Проблем я не боюсь, Танюша подтвердит. Нас здесь ничто не держит, можем завтра же до Гоа на попутках, через Пакистан и мины. Ты ж меня знаешь, Визор. Это однозначно круче, чем гнить в ледовом дворце, под Батькой.

Визор согласился. Мы петляли в переулках и поочерёдно выуживали пельмени из миски патлатого хипаря. Ели, хвалили Кончука. Да, он был непревзойдённый кулинар.

- Я бы сказала, что он непревзойдённый кунилинар, но вам, мальчикам, *** что понять в этом плане.

Весь путь Татьяна целовала своего приятеля в разномастные и вела рассказ, как он совокуплял её на диване в доме Карининого братца в момент отсутствия кого бы то ни было. Мне нравилось.

- И вот в зал входит ваша сука, - последнее из слов, произнесённых Татьяной, заставило Визора улыбнуться, - а мой Кончук уже собирается кончать. Да как кончит на вашу Карину!

Я, признаться, после такого откровения ожидал страстной перепалки между главной надеждой нации и кунилинаром. Я не верил, что Визор может так запросто простить кому-либо посягательства на свою давнюю любовь. Но тот лишь тонко рассмеялся, прижав к себе Кардан. Его шаловливые ручонки начали ласкать огромную круглую грудь, обтянутую свитером. Блондинистая же треснула Визора по рукам и, высвободившись из объятий, отошла в ближайшие кусты по краткометражному дельцу.

Вот в этот момент гений нации и потерял над собой контроль. Его альтернативная грелка враз перестала быть альтернативной, тем более грелкой, превратившись в очередную бывшую, отошедшую поссать. Я уверен, в его башне теперь крутились сраные Руки Вверх, мол, лишь о тебе мечтаю, т.д. Но вместо того, чтобы броситься вслед за Карданом и умолять её о прощении, Визор принялся попрекать Кончука. Смелая Татьяна небрежно втиснулась между борцами, прикрикнув на туджека:

- Что ты думаешь, он её пометил, что ли?

Я ржал и тискал Тину, глядя на занятный перформанс. Страх вылетел из меня вместе с трезвой мыслью.

- А ты, ***, вообще молчаугхт! Держала б его член в себе, что б на чужих дам не кончал!

Визор был изрядно нетрезв, потому не понимал абсурдности своих действий и слов. Карина явно не принадлежала ему, да и мосты были выжжены до основания.

- И даже если меня зовут Татьяна ***, не смей открывать на меня свой вонючий рот!

Между делом мы достигли конечного на сегодня пункта, расположились в гостиной кто где мог и почувствовали себя как дома. Кончук раздал вайфаю. Визор и Татьяна продолжали.

Я слушал в блаженстве их мерзостную перепалку и лишь через какое-то время понял, что тискаю ногу Трэшера, который, обнявшись с Игоряном, выпивал среди горы пивных бутылок и дырявил двоившимся взглядом потолок. Кардана и Тины простыл след. Я, конечно, испугался, что не быть мне большим чёрным догом этой ночью, но, выйдя на кухню, был без обиняков поражён.

Кардан стояла на карачках, приспустив лосины, а Тина, сидя на коленках подле, нежно двигала рукоятку подаренной басисту Бульбулятора расчёски туда-сюда в том месте, откуда у девушек обычно выходят цветы жизни. Увидев меня, обе мило улыбнулись, и мне пришлось прикрыть дверь.

Я тормошил беспамятного хипаря:

- Ты знаешь, что там сейчас с подарком твоим происходит?

Трэшер ленно уставился мерзостным лицом куда-то мимо меня, но, услышав, что вытворяют девушки с его расчёской, отпихнул от себя нациста, намереваясь узреть лучшее в своей жизни полотно. Я ухватил патлатого за штанину.

- Не мешай болезным, - сказал я.

Спустя время девчушки вернулись в зал, довольные они держались за руки. Трэшер моментально выхватил из руки Тины расчёску, облизал её и, со словами «мой милейший талисман», начал вязать её на свою тощую шею бельевой верёвкой, с помощью которой бедняга Ронни пытался удавиться несколько дней назад.

Ментальные войны в треугольнике ненависти под названием «Визор-Татьяна-Кончук» были окончены и дружная когорта лоботрясов вновь хлестала, ржала и смотрела по самопальному трэшерову лаптю нечто утопическое. Похоже, это была «Космическая одиссея» Кубрика, которая так же подходила для нашего мероприятия, как сюиты Боэльмана для сходки гопников.

Визор лапал Кардан за здоровенные груди, видимо, придя с ней к некому консенсусу, я обжимался с Тиной на полу, искоса поглядывая на лучшую из картин.

Тина негромко призналась в очевидном:

- А знаешь, я би.

- Чё, типа бамбл би? Или бывшая интеллигентка?

- Нет... Послушай, мне нравятся не только мальчики, но и девочки. Девочки даже, наверно, намного сильнее мальчиков. Но ты не бойся, я сделаю тебе приятное. Пойдём?

И мы занимались этим на кухне, занимались этим в ванной, в туалете, в прихожей... Я, наконец, мог спокойно насладиться женским телом. Без излишней оторопи. Без ненужной злобы. И счастлив был я. И вновь возлюбил. Возможно, именно от непресыщенной половой жизни и исходили все мои душевные метания. Само отсутствие ласки, нежной заботы, уносящей тела в наднебесья, растворяющей друг в друге, заставляло мозг впасть в кататонию и убить, ничего не чувствуя. Плотская любовь не подпустила бы ко мне мыслей о расправе над бедной, никому не нужной Надеждой. Плотская любовь, и только она, а не то дрянное чувство, вызывающее лишь ревность и непреодолимое желание унизить ближнего.

И увидал я пред собою Любовь.

- Едрёна Мать, ты вообще понимаешь, что значит любить, а что – трахаться? Вот что ты сможешь возразить мне сейчас, если узнаешь, что в оргазмическом припадке позабыл извлечь из этой сучки? «Небось, сама таблетки глотает от случая к случаю», да? Да вот хуюшки тебе, человече, ты подписал себе приговор!

Я очнулся. Тина шумела в ванной, а я подпирал на корточках холодильник, осматривал убранство кухни, потягивал ежедневное и вспоминал ноты радиохэдовской "Ill Wind". В голове вновь пульсировала пустота, полная грустной музыки, но грусть эта пробирала теплом. Мне хотелось слышать Тинино дыхание, Тинины вздохи, Тинины стоны. Хотелось слышать её нежный, сладкий голос. И я его услышал:

- Пойдём уже, алкаш безмазовый.

Мы вернулись в зал. Пьяный Визор спал на сиськах Кардана и глухо бредил о Карине. Кончук с Татьяной *** лежали рядом совершенно голые. Трэшер и Игорян всё так же валялись в горе пивных бутылок, однако мне показалось, что гора эта стала значительно больше.

Из раскрытого окна веяло переменами. Засыпая, я глядел на шедевр живописи, тот самый рисунок Куша, и душа моя, казалось, была преисполнена изумительной гармонией. Перед тем, как провалиться в царство морфея, я навсегда запечатлел великий холст в памяти.  

На угольно-чёрном фоне, кроваво-красным было прописью выведено: «Моя Лучшая Картина!»