Запись двести четвёртая. Разрыв

Мы вышли в верхнее фойе, сели на диван. Задала им вопрос: "Вы читали запись о вечере Арьяновой в "Дарготе"?». Обе сказали: «Конечно».
 
Они не перебивали друг друга. Вежливые и воспитанные, они вступали друг за другом: как только одна выдыхалась или исчерпывала свой аргумент, другая - подхватывала.
Галина Ивановна: «Вы плюнули в человека, вы плюнули в филологию... Бедная Валечка… семь лет упорного труда... не зная отпусков, она ездила по сёлам и по крупицам собирала эти уходящие народные высказывания, песни, поговорки… Вся комната уставлена картотекой, в них тысячи бесценных свидетельств, это такие сокровища. Это подвиг! А вы – так отозвались. А если бы вы так вот работали, а вас…»
Я отбивалась: «Если бы кто-то - не специалист - отозвался о моей работе, как я об её, я бы или просто усмехнулась в сторону этого человека, или не оставила (уже как специалист) на его мнении камня на камне. Ведь там же на вечере я сказала то же самое, что и в публикации в "Дарготе". И Арьянова тогда, на её вечере, ответила, что не удивляется и готова к такому восприятию своей работы не специалистом. Поймите, я не её критиковала, я свою некомпетентность демонстрировала. Я же привела в записи, что и Людмила Анатольевна Петроченко отозвалась положительно («Гранты выделяются»), и Ира Неклюдова, и вы, и вы».

Ольга заподозрила, что я лукавлю: «Вы двенадцать  лет ходите в «Автограф», неужели не уловили поэзии, ценности удивительного аромата в этих трёх томах? Этого быть не может».
(Ого! Меня в злом умысле подозревают? То есть – всё прекрасно поняла, но вот решила опорочить…).
А Ольга продолжает: «И вообще – я прочитала другие записи, как там наш «Автограф» описан, какие-то … критические разборки». -
Я:  «Но, О.Г., я же посылала вам эти записи, вы никогда не задавали мне этих вопросов!». – «Это ваши заметки, дневниковые записи, это всё внутри. Зачем это выносить на люди? Да, после вечеров мы другой раз с вами обсуждали, и я тоже была не довольна иными нашими гостями. Но выносить это на обозрение миру… Зачем?!» - Я: «Помните, когда у нас был раскол, успокаивала вас, что «Автограф» – это живой организм. Мы живём, болеем, выздоравливаем, у нас есть взлёты, есть падения. Я и в этих заметках показываю его, как живой».

(Вот что меня «резало» - так это интонация О.Г.: где нежный, смиренный голосок беззащитной женщины? Голос звенел медью, чистыми тонами. В нём не было  сочувствия к распекаемому человеку. Я никогда не слышала её, негодующей в адрес своего оппонента в его присутствии. И плохо представляла её в такие минуты. Вот, испытала на себе.
"Но Н.Я., - звенел её голос, - ведь в живом организме есть и анальное отверстие, его-то уж зачем показывать? Зачем показывать наши разногласия, выносить сор из избы? Вы подумали обо мне, как я буду выглядеть в глазах того, кто прочитает ваши записи – у нас в «Автографе» творится бог знает что, какие-то бездари, какие-то склоки. Зачем? Я вам удивляюсь! Вы всё видите в искажённом зеркале! Его осколок попал к вам в сердце".
Г.И.: «Как я теперь буду людей приглашать?»
О.Г. тут же подхватывает: «Да! Я тоже не представляю – я буду тоже опасаться. Человек придёт, выскажется, а потом о себе в сети что-то подобное прочитает!»

Я уже молчала, добиваемая аргументами о своей непорядочности. Но главное – ощущала, что больше не захочу быть в близких отношениях с этими моими недавними приятельницами. Да, они с одной стороны правы – те из гостей, которые к нам приходили со своими графоманскими опусами, и о которых я писала в заметках, заменяя фамилии инициалами, да – они могли быть очень задетыми, как все пишущие обижаются на непонятость и на критику. (Я, понятно, не исключение. Но тут – или пиши дневники, или рискуй – обнародывай!). Но ведь я ничего не привирала! Отражать жизнь и утаивать её неприглядные стороны – это и есть искажение. Это называется – лакировка.

Они желали, чтобы я или писала про «Автограф» только хорошее, или не писала вовсе.

И не верилось, что рядом сидят и вперебой отчитывают меня (просто комсомольское собрание!) Ольга Геннадьевна и Галина Ивановна, с которыми я общалась самым тесным и тёплым образом более 11-ти лет, которые стали почти своими в моей семье: их узнавали мои домашние по голосам, когда они звонили, и когда я делилась с родными впечатлениями о вечере – те представляли, о ком я говорю.
Заболевшую Г.И. я посещала в больнице; с нею мы обычно возвращались с вечеров «Автографа» и беседовали о чём только не... Она поверяла свои маленькие тайночки про внуков, про отношения с близкими, подружками, коллегами. После наших вечеров она обычно стояла в вестибюле библиотеки, как солдатик, ждала меня. Наши долгие телефонные беседы: «Подождите, я прикрою дверь и сяду…». И никогда не приходило в голову, что стану объектом её возмущения, что я что-то сделаю такое, что не входит в рамки её представлений о допустимом, что под откос пойдут все эти одиннадцать лет доверительных отношений.

А Ольга!.. Мы почти на "ты"  были. Посещения театра, прогулки вдоль Томи, рядом над могилой Володи Ниренберга. И обсуждение почти после каждого вечера в "Автографе", планы на следующую встречу ("Вы обзвоните наших?"), почти полное согласие в пристрастиях, сожаление в голосе, если я предупреждала о занятости: "Не сможете? Как жаль! Вас будет не хватать...".

Это что всё было?!
Меня распекали люди, мне ни капли не дружественные, которым дела не было до каких-то "наших отношениях".
У них у обеих из памяти эти отношения испарились. Они отчитывали меня не как подруги, не как люди, которым я доверяла и сами мне доверявшие. Перед собой они видели негодяйку, долго скрывавшую от них своё подлое нутро и вдруг раскрывшую его в частном деле - публикациями записей об «Автографе» в сетевом «Дарготе»: «Подумать только – какую змею мы пригрели на своих грудях!»

Я больше не протестовала. Они продолжали свой дуэт, но мне уже было всё равно. Только чувство сожаления внутри: «Автограф» для меня закрыт.

Наконец, поток обвинений ослаб (на периферии проскочила фраза: "На скандале сделать себе имя". О, Господи!).
 
Как бы мне предоставлено последнее слово. Надо успокоить собеседниц. Говорю: «Я всё поняла. Я не имела никакого умысла. Мало того, всё время сомневалась в том, что эти записи нужно обнародовать. Но Андрей уверял меня, что это интересно, что сайт пользуется популярностью с тех пор, как там стали появляться мои записи. Я прошу у вас извинения, что доставила столько неприятных переживаний. Попросите извинения у Арьяновой за меня. Сейчас у меня задача – как исправить то, что я натворила, в то же время не насолив Андрею и его сайту».

Сказала, что предварительно уже писала Андрею с предложением всё моё стереть, но он бурно запротестовал, мол, это значит - уничтожить сайт, и что он заменил фамилию Арьяновой на букву N.
О.Г.: «Я уже после выходила к нему в сайт – запись об Арьяновой открывается, и даже с этой буквой понятно, о ком речь. Эту запись нужно убрать. И убрать все, в которых про «Автограф». Вообще, надо уничтожить в записях слово «Автограф» и стереть мою фамилию». И Галина Ивановна вбивает осиновый кол: "Такой труд – и так опорочить! Главное – с какой целью?!"
Ещё и загадочная, явно нечистоплотная "цель"!..

И когда поднялись, и Галина Ивановна сухо произнесла: «Я вас внизу буду ждать» - это уже было выше моих сил. Ответила: «Не надо меня ждать...».

Обратно шла вдоль Томи до остановки «Киномир».  Ныло чувство, которое и назвать нельзя – смесь непонятости, напраслины, разочарования, потери.

У меня больше не было ни «Автографа», ни этих моих приятельниц. А меня у них, оказывается, не было и раньше. Нет, по-своему, они ко мне относились хорошо: сколько на моих полках лежит книжек со стихами Галины Ивановны, её монографии. На каждой личная подпись с посвящением: "Милой Н.Я."  с пожеланиями и благодарностью за понимание. Или тоненький говорок Ольги Геннадьвны в трубке: «Н.Я., как поживаете. Вы придёте?»
И вот... Они же сразу уверовали в мои злые намерения! Г.И. с готовностью приняла версию о моём негодяйстве и, возможно, злых кознях («Главное, с какой целью?»), а О.Г. – о моём вероломстве: «Как я буду людей приглашать?».

О, чёрт! Лучше не думать!

10.04.11 Вернувшись домой, тут же позвонила Андрею Киселёву, мол, надо удалить из «Даргота» некоторые записи, но не окончательно – переработать и вернуть позже. Он вроде согласился. Села править записи в «Дарготе». Убрала в корзину 58 сообщений из "Литературных встреч" - по-моему, бОльшую половину. Убирала всё, что хоть как-то кого-то задевало… Написала Андрею, что сбросила требующее переработки в корзину, а решение – что дальше - за ним.

А сегодня утром получила от него вот что: «Всё, что ни делается - к лучшему.  Уничтожил я сайт «Даргот». Хватит с меня благотворительности по   поддержанию статуса томской литературы в мировом сообществе. Рано или поздно это должно было случиться, так пусть сейчас, по случаю.  Пущай томские писатели идут на «проза.ру.».


P.S. Больше "Томский Автограф" я не посещала. С Ольгой Геннадьевной года два вяло перезванивались, но постепенно и эти контакты прекратились. Делала я попытки через несколько месяцев вернуться, но Галина Ивановна воспрепятствовала: "Или я, или она". Не простила...

Через два года Арьянова скончалась от, кажется, болезни сердца, и до меня дошли слухи, что косвенной причиной признано считать мою злосчастную заметку в интернете на сайте почившего в бозе "Даргота".

Ольга по-прежнему руководит обществом. "Автограф" жив. Сведения о нём периодически появляются на сайте "Пушкинки".

"Белый дым, белый дым белыми ночами.
По реке своей судьбы к старости причалил.
Перед вечною тоской
Ты мне сердце успокой
И по лысой голове проведи рукой".

Евг. Левин.