Седой народец

и ю л ь

Что-то разбудило его.

Некое неуловимое изменение в пространстве комнаты, возможно, звук проезжающей снаружи машины, или сквозняком потянуло, или на табло электронных часов 02:11 сменилось на 02:12. Подумав, он пришёл к выводу, что его сон не могло нарушить ни одно из этих событий. Он всегда спал чутко, но эти явления были слишком обыденными, чтобы подсознание на них среагировало.

Тогда Игнат Веденеев насторожился.

Он повернулся на правый бок, тихонько, чтобы не разбудить жену, и убедился, что предосторожность излишня. Лия сидела на кровати, обхватив руками притянутые к груди ноги. Её глаза были широко открыты. Мелкий дождь суетливо выстукивал по оконному стеклу послание морзянкой. На мгновение Игнат решил, что его сон продолжается. Чтобы убедиться в обратном, он высвободил руку из-под одеяла, коснулся голой спины Лии и почувствовал под пальцами дрожь.

–  Дорогуш, ты нормально?

Она молчала.

Игнат проследил за направлением её взгляда. Тот упирался в абстрактную скульптуру, скрючившуюся на книжной полке – какой-то испещрённый зигзагами диск из чёрного камня с отверстием выше центра. Подарок свояченицы на их деревянную свадьбу. Лие такие штуки нравились, а мнение Игната старшая сестра жены, как обычно, в расчёт не взяла.

Он сел рядом, приобнял Лию, прижал её к себе.

– Чего ты?

– На меня кто-то смотрел, – произнесла она монотонно, одними губами.

Игнат обнял её крепче… возможно, даже слишком. Лия мучительно вздохнула.

– Тебе кошмар приснился, – шепнул он ей на ухо.

– Я не спала, – всё так же ровно откликнулась Лия.

– Значит, воображение разыгралось. – В их крошечной семье такая штука, как воображение, была по её части.

Он взял жену за руку. Её ладонь оказалась ледяной, будто она недавно разбирала продукты в морозильнике.

– Мне от этой скульптуры тоже неуютно делается. Что ты только в них находишь?

– Скульптура ни при чём. – Лия, наконец, повернула лицо к нему. Игнат убедился, что лунатическое выражение, которое его, признаться, слегка пугало, ушло из её глаз. У него отлегло от сердца.

– Так, – решил он. – Есть лишь один способ тебя успокоить.

– Не надо, – встрепенулась Лия, но он уже выбрался из постели и включил потолочный светильник. Лия заслонила лицо руками.

– Убирайся, привидение! – голосом плохого театрального актёра воскликнул Игнат. – Изыди! Вот, Лия, я его прогнал. Никого нет. Привидение свалило, оставив одни труселя. – Он поднял с пола свои «боксёры» и продемонстрировал жене.

Лия выглянула из-под пальцев одним глазом.

– Да, – согласилась она. – Никого нет. Но был. Там. – Она махнула рукой перед собой. – Кто-то за мной наблюдал.

Игнат развеселился.

– Ты как ребёнок, который ночью зовёт родителей, чтобы те прогнали из-под кровати бабайку, – сказал он. – Маленькая ты моя девчоночка.

Она убрала руку от лица и слабо улыбнулась, больше из вежливости, в знак того, что оценила усилия мужа её успокоить.

– Теперь мы можем спать? – Он погасил свет и вернулся под одеяло. – Или, если хочешь, можем ещё пошалить. Я, кажется, снова в деле. Точно! Одно чудовище осталось. Оно достаточно большое, но совсем не страшное, и хочет с тобой… пообщаться поплотнее!

Он приподнялся на локте и поцеловал Лию в плечо. Она снова взглянула на него. Её глаза, днём зелёные, сейчас приобрели смоляной цвет.

– Ты когда-нибудь думал о том, что чувствует женщина после того, как её мужчина сделает своё дело, отворачивается к стенке и принимается храпеть? – озадачила она Игната неожиданным вопросом. – Какие мысли приходят ей в голову? Одиноко ли ей?

Он хмыкнул.

– А разве я храплю?

– Уж поверь, – произнесла Лия. – Ты всегда засыпаешь первым.

Она легла на спину и уставилась в потолок, по бледному полю которого пробирались к углам костлявые тени заоконных деревьев.

– Обещаю не заснуть раньше тебя, – сказал Игнат слегка раздражённо. Его возбуждение сошло на нет так же быстро, как и появилось.

– Кто-то смотрел на меня, – в очередной раз произнесла Лия всё тем же сомнамбулическим тоном.

– Может, это был домовой. – Игнат предпринял последнюю попытку поднять ей настроение. – Не бойся, они, вроде, добрые.

– Это был не домовой, – ответила она бесстрастно. – И он не был добрым.

Игнат некоторое время наблюдал за ней. Как опускается и поднимается её грудь под нагретым одеялом. Как трепещут в темноте ресницы, будто слетевшиеся мотыльки, слетевшиеся на свет да вдруг его потерявшие. Гадал, какие мысли перешёптываются в её голове. Лия была художницей, он – риелтором. Он получал достаточно, чтобы жена могла не работать, сидеть дома и писать свои картины – по большей части, авангардные. И вот к чему привело слияние её причудливой фантазии с уймой свободного времени: к закидонам. Думая подобным образом, Игнат не заметил, как провалился в сон – опять вперёд Лии.

Не сдержал обещание.

*  *  *

а в г у с т

День обещал стать одним из самых удачных в этом году, особенно учитывая кризис, охвативший рынок недвижимости. Игнат провернул сделку по продаже квартиры, да не какой-нибудь, а пятикомнатной в престижном районе Питера. Вовка Зуев, у которого он перехватил клиента, изведётся, когда узнает. Перед возвращением домой Игнат купил Лие в подарок серебряный кулон с изумрудом, а в гипермаркете, куда заехал за продуктами, спонтанно приобрёл брендовую майку с надписью We Are The Champions, уже для себя. Он это, чёрт возьми, заслужил – и не только это. Вернувшись, не стал звонить в квартиру, как обычно, а открыл дверь ключом. Хотел устроить жене сюрприз. Он ещё не знал, что настоящий сюрприз ждёт его за порогом.

В начале совместной жизни супруги предполагали, что одна из комнат в их трёшке на Лиговском станет детской. Когда Лие поставили диагноз «бесплодие», а лечение не дало положительных результатов, комната превратилась в студию, где Лия стала заниматься живописью. Некоторые из её странных картин даже продавались. Весной у неё была выставка в «Эрарте», чем она очень гордилась. Игнат делал вид, что разделяет её гордость, но продолжал надеяться, что однажды в третьей комнате появится детская кроватка, а странные картины навсегда отправятся в гараж, где, как он полагал, им самое место – среди мышей и пауков.

Игнат прокрался в студию и застал там жену, склонившуюся над бюро, где она хранила свой инструментарий. Начатая картина – что-то ярко-жёлтое, перечёркнутое голубыми трепещущими разводами и напоминающее Игнату яичницу – стояла на мольберте в центре комнаты. Было похоже, что Лия давно к ней не притрагивалась. Он шагнул на цыпочках, но паркет скрипнул, и Лия среагировала – не просто вздрогнула, а почти подпрыгнула, быстро обернулась, как человек, застигнутый за чем-то преступным или постыдным, и захлопнула крышку стола. На лице жены одна эмоция молниеносно сменила другую: испуг, облегчение, удивление, радость… настороженность и опять радость.

– Господи! – Она дотронулась до своего подбородка кончиками пальцев. – Нельзя же так. Заикой сделаешь.

И засмеялась. У неё был особый дар – смеяться над вещами, который другой человек счёл бы не просто несмешными, а банальными, наподобие фразы «Который час». Будто в голове Лии происходили только ей известные алхимические процессы, которые связывали обыденные события или слова в уморительные сочетания. Эта особенность Лие невероятно шла, и её одной когда-то хватило, чтобы Игнат влюбился.

– Помнишь ту элитную квартиру, которую я вёл? Из-за которой разосрался с Зуевым? – Не самое торжественное начало, отметил он про себя, но сказанных слов не вернёшь, и Игнат продолжил в том же ключе: – Продал! Наконец-то! И угадай, какие комиссионные!

– Игнат…

– У тебя три попытки! – перебил он. – Угадывай!

– Ты мой молодец… Игнат, я…

– Первая попытка, давай-давай!

– Дай…

– Подсказки не будет!

– Послушай же. – То, как кротко произнесла это Лия, заставило его остановиться.

– У нас… – сказала она и запнулась, словно выдохнула весь воздух. Сбитый с толку, Игнат уставился на Лию. – Игнат, у нас будет ребёнок. У нас получилось!

Теперь уже его лицо отразило чехарду эмоций: удивление, неверие, радость, ошалелый восторг. Он сграбастал Лию в объятья и сжал так сильно, что она взмолилась:

– Прекрати, ты сломаешь мне кости.

– Да. – В лёгком испуге Игнат отпустил Лию и взглянул на неё так, будто увидел впервые. – Да-да, конечно, да-да.

Он растерял все слова, которые стоило сказать, кроме «да» и «конечно». Одно он знал наверняка: он ошибся, когда посчитал этот день лучшим в году. Несомненно, это был лучший день в его жизни.

Вечером они устроили праздничный ужин.

А ночью Лие приснился кошмар, и она разбудила мужа громким криком, перешедшим в плач взахлёб. «Опять, – рыдала  она, уткнувшись в плечо Игната. – Оно вернулось. Оно смотрит из стены. Как ты не чувствуешь?».

Игнат баюкал её, думая о том, какое влияние оказывает беременность на нервную систему женщины. Утешал не столько её, сколько себя. Воспоминание об июльской ночи, когда Лия сидела на кровати и высматривала что-то во тьме, всплыло в его памяти, как уродливый распухший утопленник со дна трясины, и тень непрошенной мысли коснулась его сердца: «Нет, не всё так гладко».

*  *  *

о к т я б р ь

– У неё это началось с середины лета, – сказал Игнат Артуру Демееву. Давние партнёры по теннису расслаблялись после игры в сауне. Или, если точнее, расслаблялся один Артур. Подавленное состояние Игната не могли изменить ни его победа в матче, ни жар парилки. – Ещё до того, как ей стало известно про беременность. С начала осени всё только ухудшалось.

– Ухудшалось? – переспросил Артур. Он был старше Игната ровно на двадцать лет. Порой Игнат ловил себя на мысли, что воспринимает Артура не как друга, а как мудрого заботливого отца, которого он в действительности толком и не знал – настоящий папаша Игната умер от белой горячки, когда Игнату едва исполнилось четыре. Провалился в бутылку, как говорила мать.

Так что Артур был одним из немногих, кому Игнат мог доверить свои секреты. Однако сейчас он с трудом подбирал слова.

– Ей постоянно кажется, что за ней кто-то наблюдает. Сперва она делилась со мной, но с какого-то момента перестала. Я её спрашиваю, а она такая: «Нет, нет, ничего, всё нормально», но я вижу, как это её гнетёт. У неё такое выражение глаз… знаешь, загнанное.

Артур сдержанно кивнул.

– Всё время как будто прислушивается. Порой я замечаю, как она дрожит. Днём боится оставаться дома одна, а ночью часто просыпается. Недавно высказала мне, а что я сделаю? Работу брошу? – Игнат понурил голову. – У меня у самого сон уже ни к чёрту. Давит это, знаешь ли.

– Когда мы ждали Маратку, нам с Томой тоже приходилось несладко, – заговорил Артур, когда Игнат взял паузу. – Между нами, её тянуло поскандалить. Ох и тянуло! – Взор Артура на миг затуманился, от уголков глаз лучиками разбежались морщины, которые его одновременно и состарили, и омолодили. – Я не сердился. Всё прекрасно понимал. Следует и тебе. Забота и терпение, вот, что нам помогло в то время, забота и терпение. Запомни эти два слова, друг мой.

– В пятницу мы идём к психологу, – произнёс Игнат нехотя, будто стыдясь того, что им предстоит. – Может, каких таблеток посоветует.

– Я думаю, психолог скажет тебе то же, что и я. Женщиной рулят эмоции. Ну а когда она вынашивает ребёнка, то становится настоящей бомбой из гормонов. – Артур развёл руками, как бы говоря: «Ты и сам должен знать эти очевидные вещи».

Игнат мялся.

– Что-то ещё?

– Её рисунки, – нехотя произнёс Игнат. Артур вопросительно поднял бровь. – Раньше она рисовала всякую абстракцию. Экспрессионизм, если не ошибаюсь. Можешь считать меня отсталым, как Никита Хрущёв, но я в эту мазню никогда не врубался. Ну ладно, рисует и рисует, пускай, раз кому-то нравится. Вреда от этого никакого, да?

Артур неопределённо хмыкнул.

– Её картины были яркие, таких… весёленьких цветов. У отдельных людей они, полагаю, могли вызывать какие-то позитивные эмоции. – Снаружи мимо застеклённой двери сауны прошли, громко беседуя, два качка с полотенцами вокруг бёдер. Игнат умолк и возобновил рассказ, когда их голоса стихли в отдалении. – У неё было два мольберта – уже перебор, как по мне. Чем один не устраивает? И ты представляешь, в сентябре она покупает ещё три. Я к ней в студию обычно не суюсь, но на днях вздумал заглянуть. Она расставила все пять мольбертов в круг, и на каждом была одинаковая картина. Эти работы отличались от её прежних. Свои старые картины Лия свалила у окна и накрыла простынёй. Сама Лия сидела в центре круга на пуфике, просто сидела и больше ничего. Рядом с ней на полу стояла чашка с недопитым чаем. Я поднял чашку, и чай был холодным, а на её стенках остался налёт. Так бывает, когда чай долго не пьют. О ч е н ь долго.

Игнат снова запнулся.

– А что на картинах? – направил его мысль Артур.

– Глаз, – ответил Игнат с отвращением, точно слово было плевком. – Вроде глаз как глаз, но впечатление производит самое жуткое. То ли  пропорции нарушены, расположение зрачка относительно радужки, или ещё что… Как тебе объяснить?.. Первое, что мне пришло в голову: как будто на тебя смотрит кто-то, кто притворяется человеком, но на самом деле не человек. – Он нервно хихикнул. – Дичь, правда?

– Она выражает своё состояние через картины.

– Ну конечно, она выражает, – с досадой сказал Игнат. – Целых пять здоровенных глаз, и все на тебя пялятся. И она там целый день сидит. Так и свихнуться можно.

Игнат потёр лоб.

– Когда Лия ушла в ванную, – закончил он, – я сфоткал эту мерзость на телефон. Вернёмся в раздевалку – покажу.

Когда он исполнил своё обещание, Артур заметил на снимках то, о чём Игнат умолчал, намеренно или по забывчивости. Первый снимок запечатлел одну из картин Лии крупным планом. Глаз был заключён в геометрическую фигуру, состоящую из нескольких равнобедренных треугольников. Вершину каждого треугольника венчала комбинация из согласных латинских букв, иногда с добавлением римских цифр. Артур не мог не признать, что сама фонетика написанного – G h r,  B z r,  Z g,  H r z g и тому подобное – вызвала у него ощущение, которое он про себя определил как «предвестие беды». Второе фото демонстрировало студию Лии целиком. Перечёркнутые геометрическими фигурами глаза высматривали любопытствующего с пяти расставленных по комнате картин. Стереоскопический эффект, который они производили, вызывал у Артура краткий, пронзительный приступ головокружения.

Хотя он не был религиозен, сейчас ему захотелось перекреститься. Он некстати вспомнил, как его бабушка рассказывала внукам истории о ведьмах, о знахарях, о великанах, живущих в горах и бездонных пещерах под ними; великанах, чей ужасный облик лишал рассудка храбрейших из смертных.

– Ты прав, – признал Артур. – От них действительно не по себе.

Игнат фыркнул: А  я  о  ч ё м?

– Смахивает на колдовство, – вырвалось у Артура прежде, чем он сообразил, что предпочтительнее было бы промолчать. Игнат помрачнел.

– Это Илона, – сказал он насупленно. – Сестра Лии. Как я сразу не подумал? Она помешана на всякой оккультной херне. Крайнее время Лия с ней вечно болтает по телефону. Голову даю на отсечение, эта она так на неё влияет! Давно пора положить этому конец. – Он ударил кулаком по дверце шкафчика. – Фригидная стерва!

– Не наделай глупостей. – Артур взял его за запястье и сжал. Рука у него оказалась неожиданно крепкой и сильной для пожилого, щуплого на вид человека. – Ты можешь навредить, если попрёшь напролом. Помни: забота и терпение.

– Что ты предлагаешь? – сдался Игнат.

– Сделай перерыв в работе и побудь с ней. Увези её за город, хотя бы ненадолго. Как насчёт Карелии? Очень рекомендую. Волшебный край, вас он очарует.

– Ничего идея, – согласился Игнат, а сам подумал об очередной намечающейся сделке. Та сулила проценты, по сравнению с которыми выручка от продажи элитной пятикомнатной квартиры казалась карманными расходами.

*  *  *

н о я б р ь

Он всё-таки выбрал десятидневную поездку на Ладогу. Сделка сорвалась, и настал черёд Вовки Зуева праздновать победу. Но оно того стоило. Отдых вдали от дома, безусловно, пошёл Лие на пользу. Игнат давно не видел её такой умиротворённой. Напряжение, которое он испытывал, втайне наблюдая за её поведением, скоро улетучилось, он откликнулся на её приподнятое настроение и впервые за последнее время расслабился сам, что явилось для него полной неожиданностью. В этих местах, которые и впрямь оказались волшебными, Игнат понял, как соскучился по её смеху. Так что он не жалел, что потерял клиента.

Ну, почти.

Вообще, всё как-то стало налаживаться. Результаты УЗИ показали, что беременность протекает нормально. Контакты с сестрой Лия свела к минимуму. Возвращение домой она перенесла спокойно, хотя Игнат отметил, что как только они переступили порог, жена первым делом наведалась в студию. Отвратительные картины были на своих местах, холстяной психоделический Стоунхендж.

А где ещё, собственно, они могли бы находиться?

Игнат воспользовался воцарившимся покоем и в один из вечеров поднял за ужином тему, которую давно хотел обсудить, да всё откладывал.

Он начал издалека, со скидок на детские кроватки, и Лия сразу поддержала обсуждение с воодушевлением, которое Игнат наблюдал у своих клиентов, вот-вот готовых согласиться на сделку. Он называл это: «поймать волну». Однако стоило Игнату подвести разговор к скорой необходимости переоборудовать студию в детскую комнату, как он столкнулся с сопротивлением, которое он не только не мог объяснить, но и ожидать от мягкосердечной Лии. Словно она тоже поймала свою «волну».

– Я не понимаю. – Чтобы не расстроить будущую мать, он  взвешивал каждое слово. Это оказалось задачей не из лёгких. – Мы ведь прежде это планировали, да? Сколько ещё откладывать? Стены покрасить надо? Надо. Мебель купить надо, да? Хоть простенькую на первое время. Да. Ну и кроватку. Ты же согласилась, что надо брать, пока хорошие скидки. Согласилась?

– Я не предлагаю откладывать покупку. – Лия говорила так, что её было едва слышно. – Я прошу подождать с ремонтом до рождения малыша. Пока поставим кроватку в спальню. Пусть он первое время будет с нами.

– Первое время? – Игнат угрюмо уставился в тарелку. Паста в ней теперь напоминала ему что-то малоаппетитное – осклизлые потроха или раскисших глубоководных червей. – Это сколько же?

– Я не знаю, котя. – Игнат понял, что её непреклонность крепче его упрямства, услышал это в её голосе, и был неприятно озадачен. – Пока не убедимся, что… всё в порядке.

– Год, два? – Он не желал отступать, из принципа не мог. – Десять лет? Воспитаем не ребёнка, а комнатное растение. Да?

Кривая улыбка обесформила его лицо, превратила в скошенную набок картофелину.

– Отнесись к этому как к моей просьбе, – сказала Лия. – Я тебя прошу, Игнаш.

– Что ты так уцепилась за свою студию? – заводился Игнат всё больше. – Чем она так важна? Ты ведь даже рисовать перестала. Просто торчишь там… и… и всё. Как сыч.

– Дело не в студии. – Она лгала, он это понимал, а она понимала, что он понимает. Вот так отношения и разваливаются, горько подумал Игнат и попытался поскорее избавиться от нежелательной мысли. Если каждую ссору воспринимать как начало конца, тот и наступит, не так ли?

– Тогда в чём? – надавил Игнат. – Ты что-то умалчиваешь, Лия, такое впечатление у меня складывается.

– Аппетита нет. – Лия решительно отодвинула тарелку. – Пойду, приму ванну. Мне…

Её губы остановились, и незаконченная фраза умерла. Её глаза расширились, найдя что-то за его плечом, и прекратили моргать. Игнат резко обернулся, но не увидел ничего, кроме вытяжки над плитой. И всё же, он испугался. Выразительный взгляд Лии заставил его поверить: позади что-то – а может, кто-то – есть. Низ его живота налился горячей масляной тяжестью.

– Дорогуш?

Она резко встала из-за стола и покинула кухню, по пути ударившись бедром о столешницу и, похоже, не заметив этого. Завтра будет недоумевать, откуда взялся синяк. Чуть позже в ванной зашумела вода.

Выждав, Игнат отправился в студию.

Бюро запиралось на замок – не замок, а одно название. Игнат без труда взломал его ножницами и откинул крышку. Угрызений совести он не испытывал.

Здесь хранились инструменты Лии. Кисти, карандаши, краски (жена предпочитала гуашь и акварель), ластики, крафт-нож, фиксирующий аэрозоль, коробка с мелками, свёрнутая бумага. Весь этот хлам был ему знаком, он даже знал, как что называется, – недаром он жил с художницей – но обувная коробка из плотного картона была определённо чем-то новым. Игнат вытащил коробку, хладнокровный, как музейный вор со стажем, и открыл. Обуви в ней не оказалось.

«Что объединяет эти предметы?» – раздалось в голове Игната звонкое, как у пионервожатой, вовлекающей детей в игру, сопрано. Он в замешательстве принялся изучать сокровища Лии.

Фигурка младенца с большой головой, вылепленная из воска и жирная на ощупь. Крохотные, точно сделанные спичками углубления заменяли фигурке глаза, рот, нос и уши. На пупок был прилеплен маленький кусочек бумаги с символами, напоминающими руническое письмо.

Игнат отложил фигурку в сторону.

Серьга Лии с гранатом и его золотая запонка. Он потерял её в начале лета… думал, что потерял. Ювелирные изделия были связаны друг с другом прядями волос: рыжая прядь Игната, каштановая – Лии.

Ладно. Дальше.

Стеклянный пузырёк от автомобильного ароматизатора с горсткой крупного маслянистого пепла на дне. Игнат отвинтил пробку и понюхал. Он моментально почувствовал на языке густой и горький вкус. Уши заложило и очертания комнаты поплыли. Он поспешно закрыл флакончик.

Несомненно, такой ароматизатор в машину лучше не вешать, если не хочешь очутиться в кювете.

Половинка скорлупки от грецкого ореха.

Это он даже нет знал, как прокомментировать.

Несколько сложенных листов, которые, если судить по истрёпанным сгибам, часто брали в руки. Игнат развернул листы. По его плечам рассыпались мурашки.

Это были ксерокопии страниц какой-то книги. Буквы или символы, которые открылись его взору, вызывали ассоциации с древними языками – кельтским, латынью, старогерманским. Под печатным текстом шёл русский перевод, выполненный некрасивым и невнятным, как на больничном рецепте, почерком. Игнат попробовал его разобрать, но туманный смысл написанного ускользал от понимания. Разум воспринимал лишь фрагменты, но и этого было достаточно, чтобы внушить Игнату тревогу.

«…Намерение суть усилие, и чем сильнее намерение, тем больше плата за желаемое, – читал он. – Ибо намерение рождает движение, а движение есть изменение. Свойство же изменений в преобразовании существующих состояний. Что взято в одном, то прибудет в другом. Это и есть расплата…».

Следующая страница.

«…Воздействие формулы Зсхорт таково, что пасует сама Судьба. Но Она стремится вернуть своё, ибо не знает Мироздание более неодолимой Силы, чем Судьба. Слова взывают к Пространствам и сотрясают их. Тогда-то и может (слово «может» было обведено) подняться Седой Народец, создатель Слов. Забытый Старший – его отец и мать. Исчадия начиняют бесконечную Тьму своим беспрестанным злокозненным копошением и с ненавистью взирают на живущих вне Пространств. Горе тем несчастным, кто попадёт в их лапы, ибо из Тьмы нет возврата и участь их горше смерти…».

На третьей странице был изображён глаз, запертый в пересечения геометрических фигур – точь-в-точь, как на картинах Лии, только в миниатюре. Ниже помещалась таблица с цифрами и буквами, разбросанными по клеткам в последовательности, которая осталась для Игната непонятной.

Оставалось ещё два листа. Игнат собирался изучить и их, когда в ванной раздался истошный крик Лии. От неожиданности он подскочил и выронил коробку, которую держал под мышкой. Загадочные находки попадали на пол. Крик повторился. Он был полон страдания и запредельного ужаса. Сердце Игната пустилось в галоп.

О н  н е п о б е ж а л  в  в а н н у ю.

Он присел и трясущимися руками стал собирать «сокровища» жены.

Крик не повторился.

Кончив, наконец, дело, ощущая себя школьником, которого внезапно вернувшиеся домой родители застали за чем-то непотребным, он швырнул коробку на место и попробовал запереть бюро. Удалось с третьей попытки – его руки по-прежнему не слушались и ножницы никак не желали вставляться в замок.

Справившись с ним, Игнат устремился в ванную, но задел и повалил одну из проклятых картин. Пришлось задержаться ещё немного, чтобы вернуть её на место. Главное – не оставлять следов, верно?

Он застал Лию в ванне в той позе, с которой когда-то начался весь этот кошмар – с подтянутыми к груди коленями, обхватившую ноги руками. Её платье валялось на полу. Комната была наполнена паром. Из крана хлестал кипяток, который уходил в открытый слив – к счастью для Лии. Игнат подхватил жену. Несмотря на царящий здесь жар, она была покрыта гусиной кожей. Лия вцепилась в него, повисла на нём, и Игнат подумал, что она его задушит. Его голова закружилась.

Хрипя и ловя воздух ртом, он вынес Лию из ванной.

Но перед этим успел оглядеть помещение. Бегло, но внимательно.

Всё, как обычно.

– Там была крыса, – объяснила Лия. Она завернулась в одеяло на кровати и пила сваренное Игнатом какао.

– Куплю завтра отраву, – пообещал Игнат. Он примостился рядом и гладил её влажные от пара волосы. В густых каштановых прядях блеснул цвет серебра, и Игнату невольно пришли на ум два слова: «Седой Народец».

– Хорошо, – шепотом произнесла она и вдруг вернулась к недавней теме: – Обещай, что когда родится малыш, он первое время побудет в этой комнате с нами. После мы уберём эти картины, засунем подальше в чулан, выбросим, если пожелаешь. Но не раньше.

– Пожелаю, – заверил он, целуя её в плечо. – Вывезем их в лес и сожжём. Когда ты скажешь.

Лия утомлённо опустила веки, а через минуту уже мирно посапывала. Игнат бережно забрал чашку из её рук и отставил в сторону.

Так, в обнимку, они встретили хмурый питерский рассвет.

Ему снился дом, их дом. Настала ночь, какая-то неестественная, не питерская темень, и в ней – Игнат не видел, а знал – происходило скрытое движение, от подвала до чердака их многоэтажки что-то ползало, протискивалось и шуршало в перекрытиях. Дом кишел угрюмой недоброй жизнью, как пальто бродяги паразитами. Хуже всего было тоскливое ощущение, что в активности этих созданий оказался виноват сам Игнат. Он захотел проснуться, но вместо того только глубже провалился в сон, окончательно растворился в наполненной взглядами тьме и исчез.


*  *  *

д е к а б р ь

Мобильник зазвонил, когда Игнат показывал покупателям квартиру в новостройке. Дело шло к успеху – как Игнат любил в подобных случаях говорить, вознаграждения хватило бы на бутерброды с икрой. Не с чёрной, пусть с красной, но всё равно, икра всегда икра. Поэтому он колебался, перед тем, как ответить. Но номер был незнакомым, что могло означать очередного клиента, и это определило решение Игната принять вызов.

Если и возникло скверное предчувствие, то слишком мимолётное, чтобы его остановить.

– Игнат, Илона, – раздалось в трубке. Сестра жены в своём репертуаре – никакого тебе приветствия. – Дома?

– Работаю, – сухо ответил он. – У меня есть работа. Надеюсь, ты помнишь. – Вроде и пошутил, и продемонстрировал превосходство. Илона зарабатывала себе на жизнь гаданием на картах таро, продажей самодельных свечей «с магическими эффектами» и прочей подобной фигнёй, что вызывало у Игната плохо скрываемое пренебрежение.

– Бросай и возвращайся домой.

– Что-то с Лией?! – Они общались около часа назад. Как обычно, в последнее время жена держалась сдержанно (к чему он, увы, уже привык), но и только. Ни намёка на беду.

– Я не могу дозвониться до Лийки, – У свояченицы был низкий, с хрипотцой, голос, напоминающий помехи в эфире. Он не нравился Игнату. Впрочем, как и всё, связанное с Илоной. – Обычно она спит после обеда до двух, и, как проснётся, мы с ней болтаем. Далеко ты?

– На Крестовском.

– Я в часе от города. Боюсь, не успею. – Серьёзно, треск её голоса так торопливо наполнял трубку, что вызывал лёгкую головную боль. – Ты ближе. Бросай свою важную работу и возвращайся к ней, и плевать на всё.

– Телефон мог просто разрядиться, – предположил Игнат. Его испуг был ещё силён, но в центре солнечного сплетения уже зарождалась ярость. Транзитом через горло, она быстро поднималась к его голове.

– Домашний тоже молчит.

– Она собиралась пройтись. – Игнат заговорил так же поспешно, пытаясь сбросить напряжение – как котёл сбрасывает через клапаны пар, чтобы его не разорвало внутреннее давление. – Ты поднимаешь бурю в стакане воды, тебе не кажется?

– Не кажется. – Он услышал в тоне свояченицы то, чего не ожидал: презрение. Взаимное чувство, но… какова хамка! – Это, на минуточку, твоя жена, которая, на минуточку, беременна твоим ребёнком. Допустим, я ошибаюсь… но сама в о з м о ж н о с т ь того, что с твоей б е р е м е н н о й женой случилось несчастье, тебя никак не напрягает? Ты и дальше продолжишь втюхивать рухлядь очередным лохам, или чем ты там занят на твоей неебаться в а ж н о й работе?

– За выражениями-то следи. – Игнат покосился на клиентов. – Если Лие кого и надо поберечься, так это тебя. Ты её изводишь и от тебя один вред. Мне следовало осадить тебя раньше, но, наверное, и сейчас не поздно.

– Я пытаюсь помочь, – возразила Илона.

– Прекрати ссать ей в уши, – сказал Игнат. Вот так, в момент, и сорвало клапан с котла его сдержанности. Клиенты, пожилая супружеская пара, потомственные интеллигенты, переглянулись. – И прекрати донимать её звонками. Думаешь, я не знаю? Ты с этой своей… магией или как там?.. добилась того, что она вздрагивает при каждом шорохе. Она даже психологу об этом не говорит, а когда я попытался, закатила истерику!

– Ты трогал что-нибудь из её вещей? Сдвигал картины?

– Держись от нас подальше. – Он распалялся всё сильней. – Без шуток тебе говорю.

– Игнат. – Теперь Илона заговорила с мольбой, будто догадалась, что он вот-вот отключит связь. – Лия была бесплодна. Вам даже ЭКО не помогало. Вдруг она беременеет. Как ты это объяснишь?

– Самовнушением, – ответил Игнат. Не осознавая, что делает, он принялся с силой тереть лоб. Очертания квартиры поплыли перед ним.

– Пусть так. – Всё та же мольба в голосе. – Я отстану, если ты хочешь, обещаю. Но сейчас надо кое-что сделать, и ты должен помочь. Пожалуйста. Это же твоя жена. Т в о й ребёнок. Пусть ты не веришь, но Лия в е р и т.

Он тяжело дышал в трубку.

– Я достала то, что покончит с этим раз и навсегда, и уже в пути. Но я могу не успеть. Поэтому ты должен отправиться к ней. Передай, пусть читает мантру Нтайхир. Это их задержит.

– Да кого?! – заорал Игнат. Теперь уже не клапан – с котла сорвало крышку, и пар зашвырнул её сквозь потолок в пасмурные питерские небеса.

Покупатели, не сговариваясь, начали осторожно, бочком, смещаться к выходу, в обнимку, как дети, застигнутые грозой.

– Седой Народец, – произнесла Илона. – Худших из них. Семя Голгорота.

– Ты совсем дошла, чокнутая сука.

– Отправляйся к ней НЕМЕДЛЕННО! Или ты…

Её «или» осталось тайной – Игнат завершил вызов.

Клиентов не было. Игнат выскочил из квартиры и услышал торопливую дробь их шагов, рассыпавшуюся по парадной, что означало следующее: бутерброды с красной икрой из отдалённой перспективы превратились в неосуществимую.

Он набрал номер Лии. Выслушав, что абонент недоступен, Игнат надиктовал жене послание – просьбу перезвонить ему сразу, как получится. Тотчас пришло смс. Игнат нетерпеливо открыл его, но оказалось, что сообщение от Илоны. Всё та же околесица: «МАНТРА НТАЙХИР».

Вполголоса матеря свояченицу, Игнат скатился по лестнице и через минуту уже выруливал со двора.

Из-за пробки на Невском дорога домой отняла почти час. Лия так и не перезвонила, и к концу поездки его тревога превратилась в уверенность: случилось что-то плохое. Чокнутая сука накаркала.

Наконец, бросив машину во дворе, Игнат взлетел на шестой этаж. Когда он возился с замком, из квартиры напротив высунул лохматую голову сосед.

– Мы вызвали «скорую» и полицию, – сбивчиво сообщил он. Игнат непонимающе вытаращился на него. – Ваша дама кричала. Мы звонили, но она не открыла. Мало ли что. Вот мы и подумали… Мало ли что. Кричала же…

Игнат ворвался в квартиру и захлопнул дверь перед любопытным соседским носом.

– Лия!

Тишина.

Он ринулся было к студии, рассчитывая застать там Лию… и замер. Его рука, тянущаяся к двери в комнату, повисла в воздухе. Он почувствовал чужой запах.

Еле уловимый, находящийся на грани восприятия, но реальный, как обувная полочка цвета фисташек или картина Лии на стене прихожей – ещё из тех её, ранних, работ, когда жена стремилась выражать через творчество радость и надежду на лучшее будущее. Игнат не знал, с чем сравнить этот запах, и первое, оно же единственное, определение, пришедшее ему в голову, было: «грязный».

Что-то неуловимо изменилось в квартире, разрушило её геометрию, как той давней июльской ночью, когда он пробудился от дурного сна. Это вызвало у Игната ощущение дежа-вю. Внезапно ему сделалось ясно: никакой надежды на лучшее будущее нет.

Ему потребовалось собрать всё своё мужество, чтобы войти в студию. Он замер на пороге.

По комнате точно пронёсся ураган. Какая-то сила расшвыряла по углам и растерзала холсты с изображениями глаз. Крышка бюро была сорвана, его содержимое валялось на полу, будто стол мощно стошнило канцелярскими принадлежностями. Среди них Игнат заметил обломки ритуальных предметов из коробки Лии. Тут же лежал её мобильник, безжалостно выпотрошенный. Самой Лии в студии не было.

Выкрикивая имя жены, Игнат без промедления вернулся в прихожую. Из спальни донёсся плач, и Игнат поспешил

(г о с п о д и  к р о в ь  н а  п о л у)

туда.

Он нашёл Лию, забившуюся в промежуток между прикроватной тумбочкой и креслом. Растрёпанные волосы облепили её лицо, как водоросли, выброшенные прибоем. На ней был халат – белый, если не считать крупных бурых пятен, распустившихся на его скомканных в промежности полах, а также пятнышек помельче того же цвета на рукавах. Её колени, торчащие из-под пол халата, походили на два куска известняка. Когда Игнат обогнул кровать, он увидел, что Лия прижимает к низу живота фланелевую тряпку. Скомканный кусок ткани был пропитан кровью.

Мозг Игната охватило пламя. Чувствуя свою абсолютную беспомощность, на ватных ногах он приблизился к Лие и без сил  опустился перед ней на колени.

– Господи, – повторял он. По его щекам потекли слёзы. – Господи. Господи. Господи.

Превозмогая страх, он дотронулся до неё и убрал липкую прядь с лица. Ему открылся немигающий, выцветший и точно устремлённый в потустороннее взгляд. Он успел подумать, что Лия вообще не заметила его присутствия, но тут она разлепила обескровленные губы и заговорила. Её слова и выражение, с которым они были произнесены, наполнили его сердце ужасом крепким, как неразбавленный джин.

– Они пришли из стен, – сказала она. – Я ничего не могла поделать. Защита не сработала. Почему? Они пришли из стен и забрали моего малыша. Он был такой славный. Славный. Ты бы видел.

Её начало трясти, и когда Игнат попытался удержать её за плечи, эта дрожь передалась ему. Затылок Лии начал биться о стену.

– Не надо. – Он подставил ладонь под её голову, защищая от ударов. – Дорогуша, господи, дорогуша, держись. «Скорая» уже едет.

– Не хочу, – сказала она и посмотрела на него – как почудилось Игнату, с укором. Он не выдержал и отвернулся. Он никогда не казался себе таким бесполезным, как сейчас.

Дрожь, мучавшая Лию, быстро ослабевала. Продолжая прятать глаза, Игнат предложил:

– Давай я принесу воды.

Лия молчала. Он отпустил её и осторожно вышел.

В кухне было тихо, привычно и оттого хорошо. Эта комната не была затронута бедой. Игнат осознал, что не хочет возвращаться в спальню. Можно остаться здесь до приезда врачей. Самое страшное уже случилось, так почему бы и нет? Вода, его присутствие рядом с Лией… всё теперь бессмысленно. И никчёмно – как её порванные картины.

Зачем, интересно, она с ними расправилась?

Игнат набрал в чашку воды из кулера и пошёл обратно. В коридорчике ему пришла в голову идея, показавшаяся замечательной – больше из-за того, что воодушевляла сама возвращающаяся возможность мыслить связано. В ванной был шкафчик с лекарствами, а Лие не помешает настойка пустырника и бинты.

Как ему потом не помешает стакан-другой коньяка. Может, вся бутылка.

Игнат включил свет, зашёл в ванную и понял, что кошмар не намерен прекращаться. Он закусил запястье, чтобы не закричать. Вода из чашки выплеснулась на рубашку и потекла по животу, холодная лягушка за пазухой.

От двери по полу тянулись росчерки крови, перекидывались на тучный эмалированный бок ванны, оттуда на стену и уходили в вентиляционное отверстие под потолком. Решётка, которая закрывала отверстие, была погнута. Казалось, в стене открылся беззубый, но алчный рот с подёрнутыми пылью губами. Игнат пошатнулся и чуть не свалился в ванну. Он зажмурился, затряс головой в жесте отрицания, снова полилась вода из чашки, но увиденное преследовало его и во тьме под веками.

Пятна крови напоминали с л е д ы. Многочисленные и крошечные,  выстроившиеся в цепочку. Т р ё х п а л ы е.

«Они пришли из стен».

Игнат прокусил кожу на запястье.

«Они забрали моего малыша».

Седой Народец. Семя Голгорота. Что бы это ни значило.

В ванной что-то лежало.

Он заметил это не сразу из-за густой и плотной тени, заполняющей ванну, как чёрная вода. Сперва он подумал, что на дне лежит их ребёнок, вырванный из заходящегося в агонии чрева Лии, ребёнок, которому они не успели придумать имя. Игнат наклонился над краем ванны. По её эмалированным стенкам словно прошёлся обмакнутой в красное кистью свихнувшийся маляр. В нос бил медный запах, оставляющий привкус ржавчины. На миг Игнат даже увидел сморщенное личико с огромными, выступающими, как виноградины, глазами.

Штука в ванной оказалась овальным булыжником, завёрнутым в грязный обрывок простыни. Тени, тьма, пятна крови и воображение Игната, неожиданно пробудившееся, превратили выступающую из лоскутов часть камня в детское личико. Тени, тьма, пятна крови, воображение… и форма, странным, жутким образом складывающаяся в подобие искажённых человеческих черт. И если смотреть на булыжник под разными углами, глаза начинали мигать, а губы шевелиться, как отъевшиеся слизни, во влажном мраке прокладывающие свой путь по каменной поверхности.

Колени Игната разъехались, и он, вцепившись в виски, осел на пол. Ему хотелось кричать, и удержала его только мысль о том, что вместо крика он начнёт хохотать. А потом его голова взорвётся.

Шум – откуда-то из другой галактики, находящейся между его ушей – возник и рос, рос, превращался в грохот, вызывающий физическую боль. Истошный визг робота.

Дверной звонок.

Игнат пулей вылетел в прихожую и распахнул входную дверь. На пороге стояла Илона – булавка в носу, крашеные в розовый цвет волосы, нелепое зелёное пальто, шарф размотан, в руках – ситцевый мешочек и завёрнутый в ткань истукан из кажущегося окаменелым дерева, лупастый и оскаленный.

– Что бы ты ни думал… – начала Илона.

Он не дал ей договорить. Он сграбастал её и ударил по лицу чашкой. Чашка взорвалась. Илона выронила свои «дары». Круглые камушки, пёстрые ракушки, посыпавшиеся из мешочка, захрустели под ботинками. Запахло сухими травами и степной пылью. Игнат двинул сестру Лии исцарапанным осколками кулаком, услышал хруст под костяшками и осознал, как давно хотел сделать это.

Не пытаясь защититься, Илона попятилась на лестничную площадку. Игнат не отставал, нанося женщине всё новые удары, и чёрное ликование расцветало из его вопящего сердца.

За этим занятием его и застала прибывшая бригада «скорой помощи».

*  *  *

ф е в р а л ь

Хорошая новость: с Игната были сняты обвинения в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью Лии.

Плохая новость: других хороших новостей ему не завезли. Штраф, который присудили Игнату за то, что он наставил синяков и сломал зуб Илоне Мазур, был самым пустяковым событием из числа плохих. Игнат ожидал подобного исхода и выслушал приговор безучастно. Сам он отделался протянувшимся через кисть длинным белым шрамом, который оставили осколки разбившейся чашки. Его самые глубокие шрамы были спрятаны внутри.

Что до первого дела… Временами Игнат жалел, что его прекратили. Он не чувствовал себя невиновным.

А ещё в тюрьме он бы постоянно находился на виду. После того, как Лию поместили в психиатрическую лечебницу, квартира напоминала ему одиночную камеру в аду, и он боялся возвращаться домой.

Но ему приходилось.

За дверями здания суда сырой ветер вцепился клыками в полы его пальто и принялся трепать их, словно пёс. Не надевая перчаток и шапки, Игнат побрёл к машине. Снежная крупа вгрызалась в непокрытые участки кожи и натирала их, как наждачкой. Полностью опустошённый, Игнат добрался до авто и уселся за руль. Сидел, окоченевая. Когда начало смеркаться, завёл мотор и покатил прочь.

В прошлом месяце Лия вышла из апатического ступора. Лечащий врач сказал Игнату, что её состояние улучшается. Игнат отнёсся к известию с сомнением, когда увидел, как бесцельно Лия слоняется по палате – точно примеряя на себя чужое тело. Тем не менее, ему удалось с ней побеседовать. Лия отвечала адекватно и почти без задержки. В середине разговора она вдруг разрыдалась, и Игнату пришлось уйти. На её руках виднелись следы уколов – пятна гнилостного цвета больничных обоев.

Несколькими днями позже Лие разрешили рисовать. Терапия, объяснил врач. Лия попросила привезти бумагу и цветные мелки. Это вселило в Игната надежду. Впервые с  т о г о  д н я он почувствовал себя живым. Он доставил Лие всё, что она просила, а на следующий вечер врач отменил своё решение. У пациенток, которые имели возможность увидеть набросок Лии, случилось обострение. Кого-то даже перевели в отделение для буйных. Врач вернул Игнату мелки и неоконченную картину. Лучше бы он этого не делал, потому что из-за неё первое время Игнат спал с включенной лампой. Он избавился от картины, но чёрная с проседью, косматая тварь преследовала его во снах на своих проворных лапах, которые имели столько суставов, что казались переломанными во многих местах. Её голову рассекала похожая на глубокий шрам пасть, и зубы росли даже из нёба, даже из языка, отчего тот напоминал утыканную иглами подушечку из набора рукодельницы. Морда твари была усеяна россыпью выпученных, как волдыри, г л а з.

Он добрался домой скоро и без происшествий. Прошёл по комнатам, зажигая в каждой свет и осматривая углы. Убедившись, что всё в порядке, врубил музыкальный центр. Так он поступал каждый раз, когда возвращался, и лишь музыка менялась – сегодня вот звучала опера «Питер Граймс» Бенджамина Бриттена.

Это была лишь подготовка к ежевечернему ритуалу.

Переодевшись, он набрал в таз воду и принялся мыть стены и пол в ванной. До скрипа натирал плитку тряпкой, а потом переключился на ванну и раковину. Особенно усердствовал над теми местами, где видел

(т р ё х п а л ы е  с л е д ы)

следы крови, где нашёл булыжник

(п о х о ж и й  н а  м л а д е н ц а)

который сгинул где-то в стране вещдоков, забытый.

В горле першило от запаха чистящего средства. Плечи и спина привычно откликались болью, что ему на самом деле нравилось. Это позволяло отвлечься от нежелательных воспоминаний.

Ах да. Перед тем, как приступить к уборке, он сделал музыку погромче.

Дело в том, что в ванной ему порой слышался плач младенца. Пронзительный, свербящий, нескончаемый, он доносился откуда-то сверху. Если быть точным – из вентиляционного отверстия.

Плач младенца, который хочет, чтобы его покормили.

Чутьё подсказывало Игнату, что жаждет тот вовсе не материнского молока.


КОНЕЦ


Сентябрь-октябрь 2016г.