Памяти Ильи Кормильцева

Словосочетание «русский рок», содержащее изначальную почву для раздора (я бы сказал – раздрая), несёт ту же суть, что известный конфликт Достоевского с Тургеневым. Это смертельный клинч, и невозможно не то, что победить кого-либо, а просто разомкнуть объятия. Приходится признать, что рай у каждого – свой, и музыка в этом раю – тоже своя.

Почвенники всегда обижались на меня за полное неприятие Цоя (музыкально, поэтически) как «главной фигуры» русского рока. Фрэнды-западники, классно играющие англоязычный рок в оригинале, всегда иронизировали на мои периодические хождения в рок русский: «Понимаю твою блажь, старик, но сам туда не хочу».

Илья Кормильцев не вошёл – ворвался в мою жизнь в 1988-м, когда вышла первая пластинка свердловской группы «Наутилус Помпилиус». Слава Бутусов, во многом, являлся харизмой и витриной группы. К тому же (сценическим обликом) ужасно напоминал молодого Питера Гэбриэла начала 70-х. А вот душой «Нау» для меня стал этот внешне неприметный, полноватый очкарик, которого я впервые увидел в программе «Взгляд» и не мог поверить, что этот человек пишет такие стихи.

Я не шучу. В возрасте от 15 до 20 лет Кормильцев повлиял на меня больше, чем все классики Серебряного века, вместе взятые, играючи-философствующий БГ или (тогда) не очень доступные из-за языковых проблем западные музыканты.

В комнате с белым потолком, с правом на надежду
В комнате с видом на огни, с верою в любовь...

Их город был мал, они слышали, как
Hа другой стороне мешают ложечкой чай...

Это было очень близко. Это городская лирика поколения меж двух эпох – угасающей советской и непредсказуемой российской. Человек, запертый в однообразие панельных домов и серых будней спального микрорайона. Человек, интуитивно ищущий Свет, даже если он не способен сформулировать суть этих поисков.

Кормильцев разговаривал на Ты – легко и естественно. Иной тон в его стихах был бы нелепицей, да и сам я с отрочества не верил в поэзию, обращённую к площадям. Мы абсолютно сошлись и в том, что, действительно... Лучше посидеть и выпить «обжигающе-лунный джин» с Человеком на Луне, чем внешним праведником и законником.

Три десятка лет спустя думаю о том, что из «эпохи Перестройки» в русском роке для меня художественно уцелело немногое: «Актриса-Весна» ДДТ, пара альбомов БГ, и конечно, Илья Кормильцев. «Она читала мир как роман, а он оказался повестью». Но соль даже не в этом. Вся его поэтика о том, что невозможно смириться с укладом и средой по принципу «дурное, да родное». Сопротивляйся посильно. Ставь внутренние границы. Не уставай размышлять. И создавай свой мир, но не ложись под этот. «Не всякую бесчеловечную реальность возможно отобразить человеческим языком», сказал Илья ещё в конце 80-х – словно, про наше время. Но он знал и другое: мертвечину никогда не спасут ни объём власти, ни количество штыков.

Ибо прекрасно знал историю, и вообще был большим умницей, эдаким книжным мальчиком с критичным умом, чьи стихи совпали с вектором социума 80-90-х, а рок оказался наиболее органичной формой высказывания, но не смыслом.

Он ушёл в 2007-м, но прощанием с проигранной эпохой (новый шанс выпадет не скоро) стал альбом «Яблокитай» десятью годами ранее. Уже тогда было очевидно, что мы возвращаемся в привычное Время Дождя, время Странников в Ночи и снова будем спасаться дыханием на двоих. Если повезёт выжить и не подурнеть.

Вообразить Кормильцева в нынешнем ландшафте мне невозможно. Пошловатой мифологии а ля Цой он не поддаётся, православным неофитом Кинчевым никогда не станет, почвенником Ревякиным, воспевшим данность – тем более. Но где-то там, на берегу очень тихой реки, случается Вечеря, как и много лет назад. Для тех, кто пожелает войти.

PS: А Слава Бутусов на фото – вылитый Харрисон в 70-е :)