Как ангелы рожь убирали

    Давно это было, в 1918 году. Мы жили в старой избе построенной ещё моим прадедом, добрым хозяином. Была она совсем небольшая, кухня с прихожей и комната-светёлка в которой ютились моя мать, отец, сестра младенец, мой старый дед и я. Шёл мне тогда седьмой годик, но как сейчас помню те трудные времена, тот вечер позднего июля и утро, что последовало за ним. С тех пор прошёл почти век и давно потерян счёт дням, но странным образом я вижу всё, что тогда произошло, как сейчас...

   Солнце давно зашло и комната наша наполнена сумраком. Красноватый свет керосиновой лампы висящей над столом выхватывает из прошлого напряжённое лицо матери с прильнувшей к груди сестрой, грозное лицо деда нависшего над Псалтырем и тихо читающего мне, и тёмный угол с печью, на которой лежит мой больной отец. Я мало, что понимаю, но тревожное чувство, что нависло над всеми нами, я ощущаю так же явно как запах сгоравшего в лампе керосина.

Слышен стон отца, заунывное баюканье матери и твёрдое слово деда, в котором я видел тогда ветхозаветного Давида. Дед останавливается, отодвигает псалтырь и напряжённо смотрит в темноту.

- Время ушло. Надо рожь убирать, вставай сын.

Отец сквозь стиснутые зубы не говорит, а стонет:

- Нет сил. Спина огнём горит.

Я вижу, как дед сжимает до боли кулаки, а мать закрывает глаза и у неё текут слёзы. Тогда наивно вмешиваюсь я:

- Дед скажи, а если мы не сможем убрать хлеба, они умрут?

Мать всхлипнула:

- Умрут сынок.

Дед ударил кулаком по столу, и мы все вздрогнули.

- Не умрут хлеба! – грозно процедил он. – Никак не умрут.

- Дед, - не унимался я, - а кто же их уберёт, если все мы не можем?

- Ангелы на жнитву встанут.

- Ты, что старый мелешь, - мать встала, уложила сестрёнку в люльку, - не обманывайся и ребёнка не сбивай.

Никто тогда спорить не стал, мать легла и я рядом с ней. Дед затеплил лампаду в углу перед образами и встал на колени. Мне не спалось. Я долго лежал, в зыбкой темноте и слушал, как дед тихо бормочет молитвы. Когда он поднялся и зашуршал соломенной подстилкой в углу, я не выдержал:

- Дед!
- Что тебе?

- А когда ангелы нашу рожь жать прилетят?

- Утром, когда все спят. Вот и ты давай спи, а то не прилетят они.

Но мне уже было не до сна. Я долго смотрел как за окном, на горизонте, играют зарницы, и представлялось мне, что ангелы пришли раньше и приступили к жатве.
Я не выдержал. Когда все заснули,  слез с кровати и выскользнул через окно на улицу. Наш земельный надел располагался за широким лугом и ручьём с тёмной водой, но я, преодолевая детские страхи, движимый любопытством пустился бегом к ржаным полям.

Прибежав на место, я сел под раскидистым деревом, что росло на краю поля, и стал ждать.

Было очень тепло и тихо, не пели птицы и даже комары куда то пропали. Рожь спала, её усталые колосья склонились в томном ожидании отдать доброе зерно в руки или земле.  Я долго смотрел на ночное поле, ничего не происходило, и я потерял счёт времени. Казалось, что с момента моего прихода прошла вечность, и моё сердце билось в смятении. «А, что если ангелы не придут? Что станет с хлебами, если они нам не помогут?» Мой детский ум тогда ещё не знал, что будет, если умрёт наша рожь. Мне было так жалко её, что сердечко рвалось из груди в желании помочь и спасти колосья.

- Ангелы… - шептал я, - прилетите, пожалуйста! Ангелы!

Но ночь была неподвижна и безответна. Я уже представлял как умирает в бесконечной ночи нива, и, не выдержав от собственного бессилия помочь ей, заплакал навзрыд:

- Боженька! Пошли на жнитву ангелов! Боженька!

 Тогда наступил рассвет. Сквозь слёзы я увидел зарю. Серебристый, ещё сухой воздух наступающего августа озарился на востоке прохладным светом.

И пришли они. Три Ангела. Они соткались из серебряного марева и встали у края нашего поля, от центра. В их руках сверкнули месяцы-серпы и началась жатва. Неспешно и ровно шли они, бок о бок, и рожь склонялась под их руками и серпы не звучали, а лишь шелестели квадратные тяжёлые колосья. Вставали снопы, один за одним, и ни одно зерно не касалось освобождённой земли. Уже солнце показало свой алый краешек, и загорелись снопы как свечи на заутренней. Я сидел у дерева с широко открытыми глазами, слёзы застыли на моих щеках, и восторгу не было предела. Что бы не спугнуть ангелов, я затаился и сидел не шелохнувшись.

Потом я увидел деда. Он медленно подошёл к краю поля, перекрестился, поклонился ниве, и словно не замечая ангелов, встал рядом. Его ослабевшие от старости руки вновь исполнились силой, его серп коснулся ржи, и моё сердце запело. Солнце разгоралось над горизонтом и мне стало больно смотреть на то, как ангелы и человек идут плечом к плечу.

Потом пришёл мой отец. В белой рубахе. Он встал с серпом по правую руку своего отца, и его широкая спина взмокла от уходящей хвори.

Я смотрел за страдой как завороженный и не замечал ничего, кроме чуда. Потом я повернулся и увидел мать с сестрой на руке и серпом в другой. Она стояла рядом со мной и плакала. Тогда поднялся я. Мать протянула мне серп, руки мои ощутили добрую силу, и встал я по правую руку своего отца.

И склонил я рожь к земле…


Съедин С. В. Февраль 2018 г.