19. План 10. План 9

"План 10 из вскрытого разума"
19. План 9



 

Проснулся я раньше остальных, - от боли в покусанной Трэшером руке. Небрежно забинтованная рана вздулась, обострились зуд и жжение. Тонкая нить боли, проходящая в районе большого пальца, превратилась в сверло, пронзающее плоть в такт биению сердца, снова и снова. Рана казалась чрезмерно мягкой, будто нечто студенистое разрослось под бинтами и ватой. Ещё вчера кисть, казалось, стремительно неслась на поправку, перебирая уцелевшими пальцами, сегодня же боль была ощутимой. Терпимой как раз настолько, чтобы не молить дядю Асу о помощи.

Я предельно набрался за эту неделю, - под симбиозом этих слов я подразумеваю массу совершенно разных значений, и в первую очередь, что набрался я любви к этому бесполезному мутному Трэшеру! Это ведь он виноват, без него я чувствовал бы себя намного лучше. Его пасть сыграла с рукою моей злейшую шутку!

Не думаю, что проговорил предыдущую мысль вслух, однако рядом проснулся бесполезный мудак, послышались его немощные воззвания:

- Мать… Мать…

- Да, сынок? – хотелось выругаться, но кругом спали люди.

- Выпить!

Опешив от этой традиционной, в общем-то, наглости, я подполз к полупустой двуне пива, затем принял вертикальное положение и с трудом приковылял к хипарю. Голова дико разламывалась на тысячи переспевших ломтей, обязательно розовых и с косточками, хотя какая-никакая работа кипела: в ушах торчали куски детского боевика "Солнечный круг". Почему-то советский музыкальный экспириенс казался в этот момент уместным.
Жутко хотелось пить. Невпопад стучало и сердчишко, хотя калёное сверло на каждый удар мотора всё также отвечало безукоризненным эхом в ладони. Трэшер, выдавая себя за ветерана-овоща, лишившегося на психоделической войне рук и ног, слепо округлил губы, ожидая, что я прикинусь заботливым доктором и стану собственноручно его отпаивать и выхаживать, но моя точка зрения сфокусировалась между глаз пациента лазерным прицелом винтовки. Вместо патрона я использовал полупустую двушку. Её пластиковое днище.

- А-а-а! За что?!

Резко все зашуршали вокруг своими вялыми оконечностями, стали продирать глаза, а у кого их не было - вены на внутрилоктевом изгибе. Игорян вводил свои кокаины внутривенно и сразу вырубался, зато, придя в себя, мог видеть таким ЛОР аппаратом как «ухо-горло-нос».

- А што, разве можна видить горлам? - спросил как-то нац.

- У тебя там внутреннее ухо, чаугхт. Как у жабы! - заржал тогда Визор. С тех пор и повелось.

- У, сука, - отдал я Трэшеру полупустую двуху. - Может сдохнешь...

Похоже, лишь у меня одного настроение выдалось премерзким. После вчерашнего катарсиса это казалось вопиющей несправедливостью. Блаженная экзальтация осталась в дне вчерашнем, отправив всю мощь коматозного отходняка в сегодняшнее утро. Мой турбодизельный движок, наконец, дал сбой после триумфальных возлияний, и лишь теперь, ощущая тревогу за собственное будущее, я задумался о бренности преследующих меня суток праздной безответственности. Я заглядывал в лица, и в каждом видел демона.

- Держи, Мать, залейся, - Кончук определённо чувствовал себя не лучше моего, и, выцедив сотенку граммов, протянул мне полупустую чекушку с водкой. Он безусловно понимал, каково это - видеть утром этот затхлый мирок, полный демонических выродков.
Турбодизель жаждал второго дыхания.
Я запрокинул чекушку над головой, спустив в желудок всё до капли, затем занюхал Трэшеровым носком и повалился на спину, продолжая наблюдать закипающую жизнь и слушать гипнотизирующий бас "Бутылки водки" Петьки Мамонова. Демоны, к слову, через несколько минут после выпитого начали трансформироваться обратно в людей, хотя Трэшер так и остался блевотным трупным подобием лавкрафтовского Дагона до самого обеда. Кончук, напротив, превратился в демона счастья, и я помахал ему рукой. Он же лишь громко бзднул и я увидел фрика, которому в похмелье абсолютно на всё насрать. Умеют же люди портиться от выпивки…

Тина уже распространялась всем о своём бисексуальном исподнем, причём всяк мудак её поддерживал. Особенно трупный Трэшер:

- А чё в этом такого? Даже известные на всю вселенную персонажи, такие как Егор Бурдо, Игорь Буйдо, Бриджит Бардо, Марлон Брандо и даже Мэрилин Монро были бисеками!

Ровно в этот миг я осознал, что происходящее сейчас похоже не на реальность, однако на абсурдный калейдоскоп, где ты не можешь увидеть целого и постоянно отвлекаешься на совершенно нелепые и фантасмагоричные слова, поступки, вещи, от которых сознание натурально разваливается на куски. И чем больше ты живёшь этим "сейчас", тем сильнее расщепляется рассудок.

***, укрываясь жопой Кончука, пыталась натянуть джинсы на свои стройные ножки. Получалось у неё с трудом. Кончук нехотя отстранился от любимой, потянулся, встал, стащил с Визора простыню и, нежно набросив её на ***, вышел покурить, сотрясая болтом. Опухшая Татьяна выдала ему вслед не то в качестве благодарности за акт внимания, не то в качестве благодарности за некий другой имевший место акт:

- Если бы членом можно было убивать, то он был бы главным твоим оружием, заяц! Я б тебя, Кончук ты мой, вообще назвала умнейшим человеком на этом, сука, белом свете, но здесь сидит Визор. Не хотелось бы никого обижать...

- Так что оба вы пидоры! - быстро окончил затянувшийся спич Трэшер и залился остатками пенного.

«Чтоб ты захлебнулся, труп
», - пронеслось в голове. Хипарь начал ехидно бранить всех, на чём стоит свет, а Тина обняла меня сзади и прошептала:

- Милый, я похоже беременна...

На секунду я решил, что оказался в дурдоме, что образовавшийся вокруг меня союз дефективных явно испытывает моё терпение. Что всё кругом не для такого гуманиста как я, и та голая задница, курящая на крыльце, должна с этого крыльца рухнуть туда, куда здравомыслящему рухать не следует. Нет, не Саха был сейчас в психушке. Я, исключительно и только я один сейчас перемалывался в труху машиной вездесущего безумия. Саха просто улизнул от всего этого, спрятался в каморе с мягкими стенками, укрылся от мирского изуверства, от беспринципного самовластия судьбы, от злого рока, глаголящего испепеляющую абоминацию. Это я находился среди умалишённых, а не он.

- Нет! - возопил я вдруг. - Не хочу! Отойди от меня! Исчезнь!

- Бусечка моя, ведь это же счастье, - Тина обняла меня ещё крепче и я попытался расслабиться. - Мы начнём новую жизнь…

Гаджет Визора изрёк знакомую мелодию. Игорян заелозил.

- Тс-с, Петроид звонит, - вскочил на ноги туджек. Спустя минуту костяшки его кулака сверкнули под потолком.

- Петроид выехал! Какие-то живительные силы меня как будто носят над землёй! Собирайтесь, упыри, пойдём на вокзос, встречать долгожданного!

Кардан вышла в прихожую и вполголоса позвала меня к себе. Я повиновался, выпутываясь из рук Тины, будто из удушающих зарослей.
- Мать, - шептала она мне на ухо, - я не то, что против всего этого ****ства кругом, но… ты разве не понимаешь, что так нельзя?

- Никак нельзя, – соглашался я с любой её гипотетической мыслью.

- Ты сам посуди. Я многого не стану говорить, ты ж не дурак, неужели ты не замечаешь, как в последнее время у тебя всё стремительно переворачивается с ног на голову? Вот ваше это «ежедневное». Ты ж постоянно с бутылкой. Куда не пойдёшь, всюду с собой тянешь бухло. Тиночку вчера обслуживал, что у тебя в руке было всё время? Как ты ещё член свой с бутылкой не попутал…

Чёрт возьми. Будь я проклят, если Кардан говорила неправду! Действительно, я настолько привык к алкоголю в своих руках, что совершенно перестал обращать внимание на эту деталь своего гардероба. Что важнее, я уже физически не мог выпустить из ладони тёплый жбан хмельного. Разум сиюсекундно выискал в закромах оправдание: "губит людей не пиво, губит людей вода" из советской комедии, но в глубине души я соглашался с подругой Визора.

- Совсем сгнил от бухла, Матушка, - сурово глядела в мои глаза Кардан.

- Мать твою, идёшь?

Приятели были счастливы как дети, моя же душа зарастала поганью. Хотелось залить голову низкобюджетным шлаком и стать соплёй в своей же ноздре.

«Бухло, - выискивал я в голове хитрого змия - почему ты играешь со мной не по правилам? Почему я должен испытывать привязанность к этому Визору, к этому Трэшеру, к этим отбросам, желающим моей смерти? Смерти моего эго, старающегося запечатать разлом в земле. Разлом, из которого хлещет бесчестная мразь. Пора подвигать тебя на выход, завязать тебя в узел - узел на их шеях, чтобы не разрушить каждый аспект меня».

Змий обвил голову и лукаво зашипел, словно тот уголовник из Lamb of God: «Каждый аспект тебя, говоришь? А как быть мне, если ты перестанешь пить? Куда мне деваться? Наплюй. Хочешь заботиться об окружающих? Они ведь сами только и делают, что пьют. Чем ты хуже? Неужели ты можешь оттолкнуть человека, ставшего братом, человека, которого ты знаешь с самого детства? Неужели ты готов перестать пить? Смотри, Мать. Невидимый дуболом-то уже вырвался, назад не запихнёшь. Если только… не бросишь меня. Ты же меня не бросишь?..»

Вокруг меня возник хоровод пьяных идиотов, пляшущих и невразумительно кричащих вздорные сентенции под "Legions of the Dead" ветеранов трэша. Хоровод ширился, вращаясь всё быстрее. Он закручивался в спираль, утягивающую моё тело вниз, куда-то во тьму, в неизбежность. Водоворотом меня топило в глупости, и всё лишь от того, что хотелось ещё на денёчек остаться своим в этом хороводе идиотов, мыслящих теми же категориями, что и ты. Вечных идиотов, глядящих на судьбу и весь этот мир свысока.

- Слушай, Визор, - вернувшись в гостиную, я ткнул гения выпивки в пузо, - как ты при своём панкреатите, не много ни мало деструктивном, ещё не сдох?

- Вот это, - туджек замахал кулаком перед моим носом, - ты мне брось! Не наугхт тебе знать этого! Я и сам этого знать не хочу. Не сдох – и это глаугхт. Ты одевайся быстрее. За Петроидом идём.

Я начал вспоминать эпитеты, адресованные неведомому мне персонажу. По словам Трэшера, этот Петроид – моя копия, не много ни мало. Пойму ли я свои ошибки, глядя со стороны на такого же как я тупицу? Всё-таки нескольких дней свободы хватило для перестановки всех жизненных приоритетов. Вот она, моя безответственность. Вот оно, моё поражение как гуманиста. Я уже не тот добряк, желающий мира всему Миру, и не тот альтруистичный благочестивец, способный на высшие деяния. Но кто я?
 
- Ты идиот, - сказал Трэшер. - По тебе видно, что в презервативы не веришь, но доставать-то нужно, хотя бы ради приличия.

«Как всё-таки быстро распространяются слухи в замкнутом пространстве», - подумал я, ответив без задней мысли:

- Херня. Пара ударов сапогом, и о чудо! Ровно ноль детских эмбрионов в самых недоступных местах женского тела!

Тина, ошалевшая от такой дикости, со всего размаху влепила мне пощёчину. Здоровой рукой я ухватился за её грациозную шею:

- Сука, ты не можешь знать, беременна ты или нет! Как ты узнала?! Прошло всего пять часов!

Из больших карих глаз Тины покатились градинки слёз. Я расслабил руку.

- Сволочь, - сказала Тина, - ты не представляешь, как больно девушке, когда парень отказывается от своего малыша.

Чёрт возьми, о каких малышах, да и вообще чувствах может идти речь, когда жизнь вдруг обещает ни с того ни с сего сдуться, когда твоё будущее буквально смешивают с мусором, когда будущее это пытаются стереть напрочь, словно мел с учебной доски. Когда тебя самого жаждут раскатать по плоскости цилиндрическим прессом асфальтоукладчика.

Да, это они! Этиловые гении, туджек и мудак! Они тянули меня куда-то в преисподнюю, хотели разорвать меня на куски! Да, да! Это они! Они виноваты! Они не способны подтолкнуть на действие, даже самостоятельного решения принять не дадут, скорее приручат и утянут на дно. Демоны! Вампиры! Хотя бы один единственный толчок! В правильном направлении! И я смог бы пересилить себя, прорваться сквозь пьяную толщу фальшивых ценностей и ухватиться за святую истину! Но они только и могут тянуть на дно! Вставить в руку пузырь, заключить на шее цепь и утянуть в бездну…

- Пошли, Мать. Ежеднеугхт закончилось, делать тут больше неугхт. По дороге доберём шмотник, встретим товарища, выпьем. Чем не заебок?

Чёрт, готов поклясться - я клюнул на их наживку, клюнул, разорвав крючком половину ебла. Крючок сей уж не снять. Они демоны!


***


Покинув в доме Кончука весь чужеродный хаос, я, главная безнадёга нации и бесполезный патлатый мудак выкатились на вокзал под грязное ворчание Тома Уэйтса в моей голове.

На перроне я споткнулся о того самого пацана в кепке, так страстно распахивавшего перед моим лицом право на свободы в этой стране при каждой нашей встрече. Что он проделал и на сей раз. У меня уже был план по измятию челюсти приставучего повторно, несмотря на недавние пустые клятвы спасения, но, приняв таки паспорт во внимание, решил всё разрешить миром. Пацана, как мне и чудилось при первой встрече, действительно звали Ирина. Ирина Полевич.

- Парни, я не пристаю, не думайте, только дайте пожалуйста закурить мне, а?

- Ёб твою, да ты на пацана похожа!

Глупо было бы ей утверждать обратное, и девушка робко молчала.

- Он гуманист, детка, - встрял хипарь. - Не хотелось бы ему видеть, как кто-то умирает от его сигарет.

За спиной Ирины материализовался Максим Владимирович, наш давнишний товарищ, последние три года занятый личным бизнесом в областях топливоснабжения и организации плотского досуга на природе. Руки его азартно сжимали монтировку.

- Наконец-то я тебя нашёл, сука! - Грязно прикрикнул он на девочку-мальчика, огрел Ирину монтировкой и лишь затем обратил внимание на нашу компанию. - О, пацаны! Может, хотите прямо щас эту суку, прямо здесь?

- Да, нет, спасибо. Твоя?

- Моя, зараза! Сбежала, недели две назад... Въябвала тут, похоже, за еду, - на глаза Максима Владимировича проступила влага.

- Так а чего там, мы сгорели? – вопрошал Визор, поглядывая на Ирину, как на груду мусора.

- В лучшем виде, - отвечал Максим Владимирович, утирая скупую слезу. - Весь огород, и сарая половина. Пару стен оставили, так, для живописности, а внутри всё погорело, как же...

- Ладно. – Туджек пожал сутенёру свободную руку. - Позже созвонимся, Максос Владимирович, нам ещё дела делать.

- Да я-то что? – отозвался сутенёр, запихивая тело Ирины в багажник. – Всегда готов трудить и ответно обороняться, как говорят всякие.
Мы поспешно удалились на перрон. И вскоре поезд подошёл. Из репродуктора заиграл блюз.

- О, Петроид, братко!

Идиоты радовались друг другу и целовались. Предо мной предстал голубоглазый коротко стриженый блондин с придурковатой улыбкой в половину лицевого овала, испещрённого разодранными гнойниками. Гость выглядел отталкивающе, во всех смыслах, даже умудрился нечаянно толкнуть меня, спрыгивая с подножки вагона.
Петроид извлёк из обшитого пивными этикетками рюкзака батл ежедневного и залил из него горловины друзей-товарищей. Мы шли обратной дорогою, а это новое в нашей компании чмо вело себя и разговаривало совершенно не похожим на меня образом. Плевало на стены, рыгало на всю улицу, сыпало грязно семки на выметенные дворниками области земли-матушки. Даже умудрилось помочиться на крыльцо детского сада. И был Петроид этот мне жутко неприятен. Во многом потому, что совершал он свои скверные поступки совершенно осознанно и с естественным перфекционизмом, будто так поступали все его знакомые и родственники, будто девиантное его поведение являлось абсолютной нормой в известном обществе. Помалу я поверил, что он – копия меня, так как быть его копией мне совершенно не хотелось. Признаться, моя копия вышла крайне неудачной, и интерес к Петроиду окончательно иссяк спустя литр ежедневного.

- Так ты говоришь, добрался до Плана нумер девять? - спросил Петроида Визор.

- Ну да, я думаю, у меня и не было выбора.

- И что ты предпримешь? - Визор с Трэшером сардонически щурили глаза.

- Буду действовать согласно Плану.

Я не вникал в суть их проблем, я больше думал о Тине, о сказанных мною словах в её адрес, и о том, стоит ли ради неё бросить гениев. Одно то, что можно было удовлетворять свою похоть каждый день и бесплатно, делало её в моих глазах субъектом куда более ценным, чем алкоголическое братство, позабывшее о своей главной цели. С другой стороны бросать товарищей ради бабы – как-то не по-мужски. Особенно если у тебя нет на неё никаких серьёзных планов.

Я крепко обнял Тину.

- Знаешь, а ваш Петроид очень прикольный, - сказала она, наблюдая, как плебей показывает свою голую задницу какой-то весёлой компании через дорогу.

- Да ну его, ведёт себя как дикарь. Слушай, а ты и в самом деле того? Ну, беременна?

- Ишь, «того»… Я уверена в этом, даже не сомневайся.

И я сомневался всё больше и больше. В себе, в ней, в Визоре, в Трэшере, во всём мире.

- А что, - решил я подначить свою будущую тёзку, - тебе нравится Петроид?

Тина многозначительно улыбнулась.

Почуяв конкуренцию, я решил немного пообщаться с этим вульгарным типом.

- Ты вообще откуда?

- Из Узды, - ответил Петроид и натянул штаны.

- Ну и чё, не сидится в ****е, да? - быканул я, вспомнив дембельский опыт.

- Надо было встретиться с теми двумя, - Петроид будто и не почувствовал укола и кивнул в сторону главных алкоголиков нации, - сказать им, что выполнил уже все Планы. Практически все. Последний остался.

- Чё? Какие нах планы, чучело? Курево, или чё крепче?

- Пытаюсь убить в себе Человека, - идиот ковырялся пальцем в ухе, глядя сквозь меня. - Кое-кто убедил меня действовать согласно одному очень хитрому алгоритму. Теперь мне не нужны ни честь, ни совесть, ни слава, ни деньги, ни любовь... Я абсолютно свободный, при этом счастливый человек.

- Алгоритм? И в чём фишка?

- Давняя история. Не то, чтобы я сейчас об этом могу говорить... Кое-кто захотел «освободить свой разум». Надеюсь, со мной это сработает.

- Выкладывай! - быковал я увереннее.

- Ну, у меня тут есть интересная штука. Литература, типа. Рукописная брошюрка, толковая, с претензиями. Прочитал, и без какой-либо ответственности передаю тебе. Штука экстремистского толка, лучше при себе не иметь, мало ли. Держи.  

То была половинка обыкновенной школьной тетрадки в клетку, измятая и нисколько не внушающая доверия. Сунув её в задний карман джинсов, я ближе прижал к себе Тину. Мы подходили к, вероятно, самому дешёвому, а потому популярному у простого народа клубу, носившему предельно доходчивое имя.

- На «Клуб»?

- На «Клуб»!

Люди пили, дрались, сцали на стены этого народного заведения. Я же вломился накидаться не просто в брёвна, сопли или кашу. Мне нужно было совершить ритуальное очищение. Fight Fire with Fire, как однажды спел Хэтфилд!

У барной стойки околачивались толпы моих старых корешей. Все были пьяны или одурманены транком. Рудя, как обычно, верил в молочишко.

- Слушай, бро, - начал рэпер, - где тут ваш Игорян, возбудивший общественность? Я хотел попробовать «кубический корень из молока». Ну, там, с дренкромом и велосетом...

Знакомые словечки быстро добрались до нужного сознания, и нацист уже сливал наркотик в молоко любителя негритянской музыки.

- Ганс Руди Гитлер! – кричал Игорян, - Ганс Руди Гитлер - мой лучший друг!

Своими криками нац сплотил вокруг одурманивающего молока большую часть клуба. Расы воссоединялись.

Хипповый диджей крутил свои говённые пласты, и вдруг выдал совсем непотрясный спич:

- Ну что, народ, какие у вас планы?!

Я был уверен, что конкретный план есть только у Петроида. Мной пока двигало лишь одно желание – поскорее въебать горячительным клином по синему полену зависимости. Поколка дров, хотя и метафизическая, всё-таки должна была свершиться.

- У кого-нибудь есть отличный план на сегодня?!

Я хлестал в три горла дешёвое пойло, извивался, что придурок, на танцполе вместе с Тиной, с какими-то ублюдками, снова пил, и бесконечно повторял одни и те же движения в такт глупой никчёмной музыке. Диджей ставил совсем уж отвратные клубные миксы, где кроме прыгучего ритма и премудрых фраз «Shit happens» и «What a fuck» ничего занимательного не случалось. И тут я наткнулся на Батона с Дедом, умиротворённо распивающих в недрах веселящейся толпы.

- Ну что, чувачки, как ваши мозжечки? - я был изряден.

- Оп-па, браток, ты с этой сучкой щас просто танчишь, или как?

Они подозрительно смотрели на Тину.

- Помнишь, я рассказывал тебе, как мы с Дедом пёрли одну шлюшку в парке? - начал Батон. - Так это она и есть. И дня три назад её опять обработали. Она вроде от Деда в залёте. Вот, хотели и сёдня забрать её с собой, но можем уступить её тебе на вечер, ты ж наш браток! Давай мы тебе...

Однако я уже ничего не хотел слышать и вёл Тину туда, где ни одна душа не помешала бы совершить задуманное. Рядом, в пурпурном тумане, проплыл Игорян с наклеенными на лицо голубыми бумажными глазами. Мне было по большему счёту наплевать, кто расщедрился на столь издевательский подарок. Я тянул дуру в мужской туалет и мыслью, и силой.

Рудя отобрал у диджея микрофон и, обдолбанный кубическим коренным молочищем, заорал на весь клуб:

- Ёу-ёу-ёу, мои белые братья! Сегодня замечательный день! И не только потому, что мы здесь пьём и радуемся жизни! Наш общий друг, широко известный в узких кругах Мать недавно возвратил свою задницу из армии!!! Возвратил туда, где ей сейчас и положено находиться! Так воздадим же ему за то, что он честно отслужил и защитил нас от забугорной мазафаки!!!

Я немо матерился, волоча эту шлюху за собой, и думал лишь о том, что в армии честно лишь огребал ****юлей от своих дедов и своих генералов, да так там ничему и не научился.

Слушая муть из лужёной глотки Рудольфа, я швырнул Тину в мужской сортир и замахнулся кулачищем.

И речь была окончена, и сонм аплодисментов обрушился на клуб в мою честь, и аплодировали абсолютно все. Даже с улицы были слышны свист и раскатистые овации.

И я вкатил своей любимой такой мощный заряд в её красивое личико, что будь трезвым, вряд ли бы повторил. Но я её ****ил. Снова и снова. И полудохлая девочка уже осела в лужу непонятной консистенции. Возможно, это была моча в зловонном сочетании с кровью. И, уверен, ингредиенты этого демонического микса принадлежали ей. А я уже лез на туалетную кабинку под шум толпы, посвящённый мне.

Зал не унимался, кто-то даже стал скандировать: «Мать! Мать! Мать! Мать!» Как на рестлинг-поединке. Я представил себя самим Джефом Харди, и грохнулся на малышку всем телом с двухметровой высоты.

Тут же мои ноги были подхвачены какими-то уродами, и под неутихающую бурю аплодисментов меня утащили прочь из этой кровавой бани, вернее кровавого туалета, где в багровых красках умирала моя любовь. Опять.