Значит, так надо

ЗНАЧИТ, ТАК НАДО
Фамилия главного героя изменена

     Боб Петров был нашим замкомвзвода. Почему замом? Потому что командиром нашего взвода был старший лейтенант той части в поселке Пери, где наш курс математико-­механического факультета ЛГУ, в соответствии с тогдашними правилами, отбывал должный срок перед получением воинского звания офицеров запаса. Мы приехали в Пери по окончании четвертого курса, сразу после весенней сессии. Для меня это было отдыхом после непростой сессии, где приходилось, как всегда, кроме экзаменов сдавать еще и зачеты, писать контрольные, доставать где­-то нужные конспекты и так далее. Теперь, после всего этого, оказаться в тихом поселке Карельского перешейка, в военном лагере бригады оперативно­-тактических ракет, которые тогда еще не были сняты с вооружения, со своими, хоть и строгими, но совсем не тяжелыми для меня правилами жизни, было, на самом деле, погружением в мир покоя и тихой радости. Режим дня, который начинался с подъема в шесть утра, зарядки, завтрака и тех или иных обычных воинских занятий, часто на природе, совсем не тяготил меня. Я отдыхал душой, не ощущая более никаких забот, и мог с удовольствием предаваться размышлениям обо всем, что меня тогда занимало. Мысли мои были светлы и полны лучших надежд на будущее.
     Но в таком блаженном состоянии, как я, прибывали, увы, вовсе не все наши студенты. Понятно, что почти ко всему, что было заведено в части, мы относились с доброй иронией и шутками, что, в общем­-то, было нормально. Это было общепринятым для студентов в те времена восприятием армии. Но кроме этого, почти сразу в наших рядах образовалась некая студенческая фронда, которая всерьез в штыки воспринимала все поступавшие от командования, обычные для армии распоряжения, как, например, упражнения в строевой подготовке, то есть марши на плацу, или дополнительные спортивные занятия. Я не понимал их претензий, но из чувства солидарности либо поддакивал им, либо выражал молчаливое согласие. При этом сам чувствовал, что в претензиях этих нет никакого смысла и что они тревожат и расстраивают мой так счастливо воцарившийся мир.
     «Не слушай ты их, — сказал мне в какой-­то момент Боб, когда мы оказались вдвоем, — в этих криках нет смысла. Порядок жизни в армии они все равно не изменят, да и не нужно его менять. В таких занятиях ничего страшного нет, одна польза для здоровья. Да их никто и не слышит, а может они и не очень хотят, чтоб их слышали. Они ведь не говорят с командованием. Они говорят с воздухом. Весь этот шум только портит настроение и мешает жить».
     Боб принадлежал к тому типу людей, которые никогда ни перед кем не выслуживаются и, особенно не напрягаясь, живут легко и независимо, но у которых почему-­то всегда все получается. Он не входил в так называемую элиту курса, которая всегда существовала на матмехе. Я имею в виду людей особых способностей, которые уже в школьные годы выделялись своими достижениями в математике. Тем не менее, Боб всегда без труда вовремя и успешно сдавал все сессии и даже в шутку предлагал за определенную плату желающим проруководить их поведением во время сдачи зачетов и экзаменов (сколько раз к кому и когда пойти) и гарантировал успешную сдачу сессии вовремя и без проблем.
     Боба любили на курсе, и, когда нам предложили выбрать заместителя командующего взводом, мы в полном согласии выбрали его.
И хотя в обычное время я не водил с ним приятельских отношений, здесь, в лагерях, почему­-то мы сблизились и часто держались вместе.
     «Значит, так надо», — каждый раз говорил Боб, реагируя на какое-­нибудь очередное распоряжение начальства, и я с удовольствием ему отвечал: «Значит, так надо». В голосе у нас обоих сквозила ирония. Ирония эта явно поднимала нас над чем-­то и, конечно, как я тогда же понял, не над армейскими порядками. Армейские порядки существовали сами собой. Она поднимала нас над глупостью и бессмысленностью пустых претензий и препирательств наших сокурсников.
     Через какое­-то время жизнь наша очевидно стала меняться.
     Во-­первых, на душе у меня окончательно воцарился блаженный мир, который я чуть было не утратил, присоединившись к хору студенческой фронды. Я наслаждался карельской природой, красотой сосен, травы и цветов.
     Но, кроме того, в наших армейских буднях наметились явные изменения. У нас с Бобом появилось откуда­-то свободное время, которое мы часто проводили в солдатском буфете, такой существовал в нашей части. Иногда мы отдыхали в каптерке, которую зачем­-то выделили Бобу. С едой проблем тоже не было. Откуда-­то появились знакомые на кухне, и мы не просто всегда были сыты, но еще и выбирали, что есть.
     Судьба как будто явственным образом разворачивалась к нам самой лучшей своей стороной и выполняла все наши желания. При этом Боб и не думал как­-либо выслуживаться перед начальством и вел себя, как всегда, достойно и независимо и, конечно, не был конформистом. Во всем, что касалось вещей принципиальных или задевающих его достоинство, Боб всегда был решителен и бескомпромиссен. Нет, это был именно его разговор с судьбой. Для меня это было очевидно. Он убирал из жизни все бессмысленное и ненужное, не считаясь ни с какими общепринятыми мнениями, и жизнь несла ему за это очевидные дары.
     Мы благополучно отбыли в лагерях положенный срок, здесь уже, в городе, как следует отметили окончание этой командировки и получение воинских званий младших лейтенантов, но случай этот странный и, быть может, поучительный навсегда остался у меня в памяти.