Красивые стихи. Статья

КРАСИВЫЕ СТИХИ

      В семидесятые годы в «Сайгоне» я часто встречал одного поэта. Имя поэта — Михаил Зарайский. Был он долговязым, немного рассеянным, с добрым, почти всегда улыбающимся лицом. Мы много говорили с ним, как водится, на самые разные темы, ну и, конечно, часто читали друг другу стихи, как собственные, так и то, что казалось нам замечательным в сочинениях других. Потом долгое время я его не встречал и в середине девяностых узнал от кого-то, что он умер. Жил он одиноко.
     Где, как он умер, где похоронен, об этом я ничего не знал. И, наверное, давно забыл бы о нем, если бы не одна строфа, на мой взгляд, блистательная по красоте, им сочиненная и прочитанная мне когда-то:

Прощай, Коринф! Галеры с грузом
Краснофигурных хрупких ваз
На полдороги к Сиракузам
Плывут, качаясь, мимо нас.

     Я не помню ни одного его слова. О чем мы говорили? Зачем? Что доказывали друг другу? Ничего не помню. Все безвозвратно стерлось из моей памяти, все ушло в никуда. И вот осталась только эта строфа. Строфа, которую я уже цитировал в своих дневниках, и вот цитирую вновь. Строфа, из-за которой мы сейчас вспоминаем этого человека, умершего много лет назад и давно всеми забытого.
     Вот еще эпизод. Примерно в то же время тоже в «Сайгоне» появился еще один человек, веселый, бурного, взрывного темперамента. Звали его Вениамин Славин. Он рекомендовался всем как врач-сексолог, что, конечно, нас всех очень веселило. Однажды он заявил, что он еще и поэт-импровизатор, чем еще больше всех заинтриговал.
     Была выбрана тема импровизации — «Иудейская война». Он начал. Это действительно было феноменально. Но особенно выдающейся была одна строфа, которую мы запомнили и которая вошла потом в устную сокровищницу поэзии «Сайгона»:

«Бог Иудеи, час пробил,
Вот входит  легион девятый
Меж скал Гисхалы. Дай нам сил!» —
Иуда Макковей крылатый
Строфу из Псалма возгласил.

     То же самое. Кто бы вспомнил о нем сейчас, если бы не эта строфа?
Что же такое красивые стихи? У поэтов двадцатого века, да и раньше, нередко появлялось искушение низвергнуть красоту с пьедестала. Вспомним, скажем, молодого Маяковского и Давида Бурлюка. Или «проклятых» во Франции, вторая половина девятнадцатого века. Ну что ж, это объяснимое и, наверное, необходимое условие существования на земле той же самой красоты. Это нормальный эволюционный процесс нашей жизни. Этим красота очищается от всего ложного, проходит очередной экзамен, выдержать который способна только она.
     И все-таки настоящая красота в поэзии — это несомненный дар и при этом достаточно редкий. По-настоящему красивых стихов в русской поэзии не так уж много. Нет, конечно, их достаточно много, но в сравнении с тем, что написано, — капля в море. И поэтому каждая такая строфа — это украшение нашего языка, которым нужно дорожить и с благоговением хранить. Разумеется, этим не исчерпывается то, что мы называем поэзией. Поэзия — это много что еще. И все же красивые стихи — не худшая ее часть.
     Истинная красота не может надоесть или выйти из моды. Можно всю жизнь встречать красивых женщин, и все равно каждая следующая, попавшаяся вам на пути, — это откровение и загадка. То же самое — красивое стихотворение. Это то, что никогда не надоест и всегда будет востребовано людьми, пока мир еще вменяем и сохраняет какие-то остатки духовного здоровья. Есть достаточно много хорошо и крепко написанных стихотворений. Читаешь и думаешь: «А ведь это здорово и мастерски сбито». Но стихотворений воистину прекрасных очень мало, и это, я повторяю, редкий дар.
     Прекрасны стихи Пушкина. Почти все стихи Лермонтова. Но это — гении.
В двадцатом веке даже у замечательных поэтов Серебряного века далеко не всякое стихотворение прекрасно. Сохранится ли этот дар в будущем? Сможет ли поэзия, пройдя через все бури постмодернизма, не утратить это качество, покажет время. Но мне кажется: когда красота перестанет быть востребованной человечеством, существование человечества потеряет смысл. Все ценное, что мы узнаем из книг, либо познавательно, либо красиво. Но познание — не всегда мудрость.
А красота — всегда.