Целомудрие и поэзия. Статья

                ЦЕЛОМУДРИЕ И ПОЭЗИЯ

      В русском языке есть слово «целомудрие». Когда мы слышим его или произносим, то понимаем однозначно, как воздержание от сексуальных отношений. Между тем, если всмотреться в состав этого слова, то мы увидим, что состоит оно из двух слов: «целостное» и «мудрование».
      По всей видимости, есть некая таинственная связь между этими двумя явлениями: воздержанием от блудных грехов и качеством человеческого мышления и речи, при котором они остаются целостными. А может быть, и не только блудные, но и все иные грехи привели к тому, что наше мышление, а стало быть, и речь потеряли некую первородную целостность, и изначально присущее нам «целостное мудрование» превратилось «мудрствование лукавое».
      Вспомним  пушкинского «Бориса Годунова», наставление, которое царь Борис дает  сыну Федору:
                Храни, храни святую чистоту               
                Кто чувствами в порочных наслажденьях
                В младые дни привыкнул утопать,
                Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
                И ум его безвременно темнеет.

      И быть может, именно эту целостную речь, не испорченную первородным грехом, мы и ищем в поэзии, а когда находим, испытываем на себе необъяснимое ее воздействие и готовы идти за этими словами на край света. А иначе, что же тогда такое поэзия?
      Если следовать этой логике, то можно себе представить, что речь Адама и Евы в раю была той самой абсолютной поэзией, отблески которой мы находим в стихах лучших поэтов мира.
      Ни это ли причина того, что поэзия в равной степени может быть призванием как мужчины, так и женщины. Ибо оба: и первый мужчина, и первая женщина обладали такой речью, и обоим полам в равной степени может быть свойственна по этой речи тоска.
      И когда в стихах мы слышим этот язык, язык, так или иначе, выражающий некую истину, или, хотя бы, прикасающийся к  истине, мы сразу узнаем его. И очень трудно сказать, по какому признаку. Может быть по тому, как в нем сочетаются слова, а возможно – даже звуки, гласные и согласные, по тому ли, как эта музыка согласуется со смыслом… Но язык этот всегда наполнен энергией, и, даже  если речь идет о самых степенных вещах, он темпераментен. Ухо, способное воспринимать поэзию, не перепутает его ни с чем.
      Такой язык можно сравнить с хорошо накаченной, автомобильной камерой, которая не теряет своей упругости, так как является целой и нигде не имеет отверстий. Но, увы, в сегодняшней поэзии это бывает нечасто. Гораздо чаще встречаются тексты мягкие и рыхлые, а то и просто лишенные какой-либо энергии, подобные той же автомобильной камере, которую где-то проткнули.
      Разумеется, нельзя сказать, что носителями той самой поэзии, которая являла собой отзвук великого праязыка безгрешных наших предков, были всегда люди целомудренные и свободные от грехов и страстей. Многие великие поэты, согласно приданиям, вели жизнь, отнюдь не аскетическую, достаточно вольную и страстную, были мотами, пьяницами и, конечно, удачливыми и неудачливыми любовниками. Большая часть великой поэзии – это лирика, посвященная вовсе не только брачным отношениям.
      Однако кто, кроме Бога, способен взвесить человеческие грехи и оценить меру их тяжести. И, возможно, те, кто всем кажутся большими грешниками, в очах Божиих таковыми не являются. Как и наоборот, тот, кто людям представляется праведным, быть может, перед Богом мерзок. Тем более что личности поэтов обычно окружены ореолом романтических легенд. Легенды эти, в угоду «Свету» могут и преувеличивать их грехи. Это – первое.
      И второе. В нашем случае речь идет скорее о порче, которая копится в самом языке и является отражением совокупного греха всего человечества. Язык, ведь, меняется и, наверное, не к лучшему. И, возможно, он со временем теряет свою первородную мощь и цельность. Когда же Бог желает явить людям отзвуки истинного, великого языка, Он Сам выбирает сосуды, способные вместить это «вино».
      По каким принципам – о том не нам судить. Это есть «тайна великая».
      Кстати сказать, во все времена, в письменном ли, в устном ли виде, хранителями языковой культуры и поэтами нередко были монахи, жрецы, философы, пророки, то есть люди, жившие праведной, а то и подвижнической жизнью.
      Интересно и то, что сами древние языки: иврит, древнегреческий, латынь, даже на слух, звучат мощнее, чем языки современные. 
      Одним из таких языков является церковнославянский. В наше время не утихают споры о том, стоит ли церковную службу вести на славянском или начать служить на всем понятном современном русском языке. С одной стороны такая реформа ничем не противоречит словам самого Христа, который велел проповедовать Евангелие на всех языках. И все же, чуткое, христианское ухо слышит, что в этом случае сама служба что-то теряет. Не ту ли первородную, божественную мощь, которой исполнен церковнославянский язык, сам по себе, и которой, в сравнении с ним, не достает современному, разговорному русскому.
      Целомудрие, то есть целостное мудрование и гармония – родные сестры.
      Быть может, многие мне возразят и скажут, что современная поэзия и гармония это не одно и то же, и сегодня поэты ищут уже чего-то другого. Возможно. Я же человек старомодный и до сегодняшнего дня вижу поэзию все в той же гармонии, проявления которой, впрочем, бесконечно разнообразнее, чем вся совокупность современных новаций.