Ломы и окрестности

Посвящается
моему сыну Дмитрию,
влюбленному в ивановскую природу, –
художнику, прозаику, поэту.




– Ломы. Первые встречи.
– У Ломов.
– Горшково и Голяково.
– Сторожка.
– «Мужик, ты хто?».
– За Пежей.
– Красная стена.
– Грибные годы.
– Заколдованный треугольник.
– За земляникой.
– За черникой.
– Малина.
– Осенняя черника.
– По снегу.





ЛОМЫ. ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ.


С Ломами моя семья познакомилась в 1972 году, когда мы впервые приехали на отдых в Иваново в летнее время. В этот чрезвычайно засушливый год ягод и грибов в лесах было мало, и мы больше отдыхали у воды – у Востры в районе деревни Горшково, или на Уводь-строе. Более частые визиты в ломовские леса начались у нас со следующего года.
В то время из Иванова до Ломов ходило два автобуса, которые постоянно были переполнены жаждущими отдыха на природе горожанами. Их привлекали прежде всего молодые, богатые ягодами и грибами леса вокруг поселка и в какой-то степени весьма примечательное торговое заведение в виде ларька (совсем рядом с остановкой), где отдыхающих угощали пирожками, разными вкусностями и напитками, основным из которых было пиво. Около киоска были оборудованы несколько столиков, за которыми постоянно можно было видеть усталых грибников с гранеными стаканами и кружками. В каком году и по какой причине оно вдруг было ликвидировано, так и осталось для нас тайной.
Наше детальное знакомство с природой Ломов началось в 1973 году с обследования самых ближних лесов, где как раз начали развиваться черника и земляника. Леса были в основном сосновые, молодые, как я узнал потом, – послевоенной посадки, и в полной мере соответствовали развитию ягодника. Несколько раз мы ходили туда всей семьей, принося домой два бидона великолепных ягод. Дальше трассы газопровода, идущего на Кохму, мы заходить тогда не решались.
В ожидании автобуса устраивались на отдых у Востры. Мылись, полоскались, ходили босиком по песчаному мелководью. Любовались ракитником и ивами, разросшимися по берегам реки. Созерцали красавиц стрекоз и бабочек, порхающих повсюду, отгоняли назойливых комаров и слепней; вдыхали аромат пышной таволги, заполнившей почти всё прибрежное пространство. Порой удавалось наблюдать за стайками рыбешек, резвящихся на мелководье и быстро скрывающихся на глубине – в ближайшей яме... Медленно текли струи, разбиваясь о песчаную косу, журчала вода, в такт течению колебались на быстрине водные цветы и травы. Размеренный ритм движений и звуков успокаивал и умиротворял, погружая в некий транс наяву – как это всегда бывает во время отдыха у воды. Это состояние блаженства и покоя постоянно влечет нас к ней, притягивает, манит к себе, – порой просто для спокойного созерцания...
Особая, «ландшафтно-водная» терапия – оздоровление посредством созерцания у воды: у реки, у озера, на берегу моря. В каждом отдельном случае своя аура, своя внутренняя, духовная сила, свой, особенный комплекс множества воздействующих на нас факторов. И каждому жаждущему можно подобрать свой, наиболее действенный, наиболее эффективный.
В следующем году мы уже намного смелее ходили по ломовским лесам, решаясь и на дальние походы – к деревням Самсоново, Стромихино, Полмыцино и Якимово. И тогда мы познакомились с тишиной и духовной благодатью наших деревенских мест, с очаровательной природой и удивительными, к Богу приобщенными, людьми, проживавшими там. И сколько было незабываемых встреч и находок!
Именно там, в лесах у деревни Самсоново, мы нашли «заколдованную» березовую рощу с огромными белыми грибами, не вмещавшимися в наши корзинки, напрочь утерянную нами в последующем. И у той же деревни, по направлению к Полмыцино, познакомились ещё с одним, Богом одаренным «грибным треугольником», на котором целый месяц собирали белые, растущие там постоянно и в неимоверном количестве. По дороге к Самсонову, у так называемой «Красной стены» собирали великолепные маслята. А у многокилометровой просеки Дворишки-Якимово находили богатые ягодники (чернику и малину). К северу от Стромихино и Полмыцино обнаружили молодой сосновый лес (лесопосадки) с развивающейся в нём земляникой. Это был именно тот лес, который дал в 1980-1982 годах невиданный урожай этой ягоды, за которой приезжали сюда сборщики из Шуи, Кохмы, и о котором шла молва по всему Иванову.
Памятным оказался для меня со старшим сыном поход в те края, к Самсонову, когда мы попали под невиданную грозу и чудом выбрались, бегом по колено в воде и в снегу, из малознакомого нам леса... И люди. Особенно запомнилась пожилая семейная пара, приезжавшая в те края на велосипедах за ягодами, из Иванова и поведавшая нам об основных красотах и ориентирах тех районов. С ними я встречался и в последующем, во время моих одиночных визитов сюда, вплоть до 1980 года, когда я в последний раз увиделся с хозяином семьи и успел передать ему первые ягоды, собранные на полянах «Земляничного царства»...
В последующие годы мне снова и снова удавалось добираться до полюбившихся Самсоновских просторов. И даже тогда, когда пришлось ходить уже на двух палках. И каждый раз я был благодарен им за встречу и возвращение к своей молодости, и даже тогда, когда приходилось возвращаться с пустыми бидонами...




У ЛОМОВ


…Лежу на траве у остановки в Ломах и жду автобуса. Я всегда так делаю перед поездкой, давая отдохнуть своей уже не терпящей нагрузок пояснице. Устраиваюсь на сухом травянистом холмике под огромной сосной, ставлю на землю свою перемётную суму, вытягиваю натруженные ноги и радуюсь, что до прихода автобуса ещё более получаса. Постепенно боль утихает, и я снова способен в полной мере наслаждаться красотой окружающей природы.
Как это хорошо – вот так лежать на спине, смотреть вверх и ни о чём не думать – ни о болезнях, ни о домашних заботах, ни о тяготах жизни. Только лежать и дышать всей это красотой. Сентябрьское солнце уже не печёт, однако приятно греет, не давая охлаждаться разогретому ходьбой телу. Надо мной светло-голубое небо, покрытое лёгкими перистыми облачками, ярко светящимися в лучах вечернего солнца. Кругом высятся деревья – в основном, корабельные сосны, с гладкими, ровными стволами и шапками из ветвей и хвои на вершинах. Мне особенно приглянулась одна – удивительно стройная и элегантная, с ровным тонким стволом без единого сучочка до самых верхних веток и без какого-либо намёка на дефекты или даже изгибы. Рядом с этой красавицей стоят две другие – срослись у основания и, раздвоившись на высоте метров четырёх-пяти от земли, растут в разные стороны, как два близнеца, абсолютно похожих друг на друга. Чуть подальше у дороги, прямо напротив меня, совершенно иное дерево: с густой широкой кроной и изогнутыми, торчащими в разные стороны ветвями – совсем как на одной из картин Шишкина. Другие сосны, уже потолще стволами, но той же высоты, стоят довольно редко друг от друга, не закрывая своей хвоей великолепную лужайку, которую не успевают измять немногочисленные здесь отдыхающие и любители лесных прогулок.
У самой остановки высятся, не уступая соснам в размерах, несколько великолепных берёз, с широкой кроной и густой блестящей листвой. А дальше, на той стороне дороги, у самой реки густой зеленью темнеет ракитник. В листве и хвое повсюду резвятся и верещат мелкие пичужки, оживляя этот тихий уголок. Почти вокруг каждой сосны мелкая поросль рябинника и березняка, поднимающаяся на высоту пяти-шести метров. Вот и около той, под которой лежу я, тоже тянется вверх с десяток тонких стволов, среди которых я обычно прячу свою прогулочную палку. Сливаясь с живыми ветвями, она стоит практически у всех на виду, но всё время остаётся незамеченной, и я каждый раз приезжаю сюда с уверенностью, что моя спутница и на этот раз облегчит мне путь до ближайшего леса.
За речкой, на левом возвышенном берегу её, расположились Ломы. Оттуда временами слышатся крик петухов, кудахтанье кур, отдалённый женский говор и весёлые голоса ребят. Деревенские мальчишки периодически заезжают сюда, к остановке, на своих мопедах и велосипедах, нарушая здешнюю тишину криком и треском моторов. Иногда доносится и далёкий рёв самолетов с расположенного километров в десяти аэродрома. Он разместился как раз на месте верховых болот, питавших некогда полноводную Востру, сейчас уже порядком обмелевшую и потерявшую свою былую прелесть. Но речка ещё течёт. Она совсем рядом. Я слышу её весёлое журчанье в тишине. И на её берегу я тоже люблю проводить эти непродолжительные минуты ожидания. Там открывается уже иная красота, рождающая иные чувства и ощущения, но столь же дорогая мне, как и вся бесконечно любимая мною природа.




ГОРШКОВО И ГОЛЯКОВО


Горшково, точнее Малое Горшково – это первая деревня, с которой я с сыновьями познакомился в 1972 году во время наших скитаний по ивановским лесам и болотам. Как всё показалось здесь нам, жителям далекого Владивостока, хорошо и красиво, и необычно – тихо, спокойно, задушевно. Течёт речка Востра, за ней, на пологом склоне, рядом с речкой, стоит домик (как оказалось, деревенская баня). Вверх по склону – обширная лужайка, на которой мужчина косит траву. Тут же пасутся коровы, бычок и две козы. Еще дальше – в одну улицу из шести или семи домов вытянулась и сама деревушка. На улице колодец, из которого набирает воду женщина. Слева, напротив бани, в реке плещутся мальчишки – примерно того же возраста, как Женя с Димой. Играют на мелководье в нырялки, догонялки. Визгу и хохоту хоть отбавляй! – «Опять носом!» – кричит старший кому-то из младших и показывает, как правильно нырять надо. У того снова не получается... «Толик, Саша! – слышится из крайнего дома, – Обедать идите!» Двое уходят, а мы идем знакомиться с оставшимися, и сразу включаемся в их весёлые игры.
Так началось наше знакомство с юными жителями Малого Горшкова, а через них с особенностями уклада и нравами деревенской жизни. Они напоминали мне мою собственную детскую жизнь на окраине г. Шуи, недалеко от такой же небольшой речки Сехи, вблизи лесов и полей за Буровским заводом. Моим сыновьям такая жизнь сразу понравилась, как и местная природа, резко отличающаяся от природы бухты Тихой, Патрокла и острова Русский во Владивостоке.
Ребята сразу подружились со своими сверстниками Толей и Сашей Бурковыми, Юрой, Колей и Сашей из Малого Горшкова, а также с двумя братьями из неподалёку расположенной сторожки лесника, часто проводившими время в общей компании.
Дети устраивали совместные игры на полянке, купались в речке, играли в воде в догонялки, шли к «омуту» нырять с трамплина, загорали... Ходили за земляникой в ближайший березовый перелесок, заходили в гости на сторожку, где играли в «мяч-бол», стараясь закрутить его на столбе в нужную сторону. Меня они постоянно приглашали в свои игры, и я не всегда был в выигрыше. Ребята рассказали нам о заветных ягодных местах в этом и отдаленных районах, которые мы в последующем посещали самостоятельно и приносили домой первую чернику и землянику.
Родители ребят относились к нашим забавам индифферентно – не запрещали, но и не поощряли их. Мне так и не удалось сблизиться с ними, хотя мы помогали хозяевам собирать и забрасывать на сеновал сено, делать ещё какую-то мелкую работу. И только потом, намного позднее, когда я через десятилетия проходил через их деревню на пути к Пеже, они стали делиться со мной своими проблемами.
Деревенская жизнь, местная природа, друзья-мальчишки полюбились нам, и мы навещали их каждый свой приезд и в последующие годы. Часто ходили через Горшково к Якимову и дальше через Полмыцино к Самсонову; и Толик провожал нас на велосипеде.
В восьмидесятые годы я летал в Иваново большей частью один и уже реже навещал эту деревню, облюбовав иные лесные маршруты. Но раз или два обязательно добирался досюда, чтобы встретиться с ребятами. Они уже стали взрослыми, большей частью отсутствовали. Чаще других удавалось застать Толика Буркова. Он работал в колхозе трактористом, потом на ферме. Постоянно был занят, но уделял мне в обед некоторое время, чтобы рассказать о себе и вспомнить беззаботное прошлое. Его возгласы: «Опять носом!», адресованные чаще всего нашему Женьке, который так и не научился нырять с дощатого трамплина, остались в памяти, как и мои снимки, запечатлевшие те моменты нашего совместного веселья.
Возвращаясь из дальних походов левобережьем Востры, дорогой через деревни, я всегда останавливался на продолжительный отдых у дома Толи Буркова. Усаживался на лавочке и минут десять-пятнадцать сидел, созерцая меняющуюся деревенскую жизнь. Наблюдал за стаей ласточек, облепивших огромное дерево, растущее перед домом... Никогда не думал, что они рассаживаются на деревьях. Смотрел, как ворона играет с молодым бычком, пасущимся на лужайке. Знакомился с жизнью местной четвероногой братии.
В отсутствии Толи, меня встречали их семейные домашние обитатели: маленькая такса Умка, большой кот – не помню, как его величали, и домашний пес – пусть будет Шарик. Все сразу устремлялись ко мне в ожидании угощения. Я всегда захватывал для них всякие вкусности в виде куриных косточек, кусочков мяса или сыра. Кот заскакивал на скамейку и сразу лез в мою сумку. Собаки в ожидании терпеливо смотрели на меня. Получив угощение, оставались на месте в ожидании почесываний и поглаживаний, для чего и Барсик, и Умка запрыгивали на лавочку и стремились ко мне на колени. Получив и эту порцию удовольствий, расходились по своим делам.
Умка по утрам часто встречала меня у дома, а то и издалека чувствовала моё приближение и бежала на встречу со мной чуть ли не к окраине деревни. Сопровождала до дома и требовала общения. А однажды даже вызвалась сопровождать меня в дальнем походе за Пежу, и была крайне разочарована, получив категорический отказ – я не был уверен в ее физических возможностях и боялся, что ее саму придётся выносить из леса вместе со всем собранным урожаем.
В какие-то годы мне довелось навещать «Горшки» вместе с Димой, которому удавалось проводить часть своего отпуска в Иванове. Чаще всего мы ходили с ним за Пежу. Встречались с Толиком, Юрой, Сашей, но мне казалось, что ребята стали далеки от наших радостей. Один Толик остался близок с нами и каждый раз радовался нашим встречам... Последний раз я видел его в начале двухтысячных, на остановке у «Зелёного городка». Толик показался мне больным и усталым. И он действительно неважно себя чувствовал, – перенес полостную операцию, реабилитировался в санатории. В тот момент спешил по делам в город, так что поговорить почти не удалось. Не завязалась и переписка, хотя адресами обменялись мы еще ранее. О судьбе других ребят, их родителей, их трудной перестроечной деревенской жизни говорить не хочу. Это их личные жизненные терзания, и вряд ли кто хочет об этом распространяться...
В начале двухтысячных я еще мог добираться до Пежи и порой ходил туда через Горшково. В деревне жили перестроечной жизнью, скорее выживали. Ранее процветающий колхоз развалился, колхозные стада редели, поля пустели. Одно время на них стали сажать картофель, и десятки городских старателей стали приезжать сюда на несанкционированные картофельные заготовки. А потом и эти поля опустели. По деревням стали сновать крепкие молодые люди, приезжавшие на дорогих иномарках, стали выкупать деревенские дома, строить коттеджи. Облик деревень резко менялся. Появились высокие заборы и целые теннисные корты на огромной территории. Вместо бывших деревенских шавок их стали охранять овчарки и бультерьеры, с которыми уже опасно было встречаться.
Последний раз мне удалось добраться до Малого Горшкова в 2006 году – на обратном пути с Пежи. Деревня продолжала нарастать новыми домами. Появились дачники. На дорожке, у колодца играли девочки. Я их встречал уже не в первый раз. Радостные, поздоровались со мной и сразу начали наперебой рассказывать о себе.
– А мы в куклы играем!..
– А у нас есть собаки.
– А я на пианино играю!
Последнее сообщение удивило и обрадовало меня – редко кто сейчас хвастается своими музыкальными успехами: не в моде сейчас у нас искусство, и культура в целом.
– И где же ты здесь играешь?
– У нас пианино есть. Каждый день играю. В музыкальной школе учусь.
Я был рад за эту девочку – поможет ей в жизни музыка. Хотелось подробнее расспросить ее, дать дополнительный стимул для дальнейших занятий... возможно было бы попросить сыграть ей для меня, самому сыграть что-либо серьезное, завязать знакомство, приглашать в последующем на наши музейные концерты... Не попросил, уже слишком устал за поход, еле двигался на своих палках, а идти еще больше часа осталось, и время к вечеру двигалось... И это, как показало будущее, было моим прощанием с деревней, с ее жителями, с нашими друзьями.
Голяково. С этой деревней и ее обитателями мы также познакомились во время походов к Горшкову и за Пежу. Эта деревня, как и Малое Горшково, представляла собой одну улицу, вытянувшуюся вдоль Востры. Вначале нас встречали там одни лишь четвероногие обитатели, требуя таможенный сбор за право движения по их территории. Один чёрный пёс даже подружился со мной и порой провожал до самого Горшкова, получая положенное вознаграждение.
В какой-то год в деревне появился главный хозяин Голяковской улицы – здоровенный индюк, не признающий здесь никого и повергающий в бегство при своём появлении всю собачью братию. Он не давал прохода по улице и двуногим посетителям, постоянно сопровождая их, яростно мотая головой с качающимся во все стороны красными висюльками и гогоча от гнева, и отступал, только проводив их до самого последнего дома. Так что на следующий раз приходилось задумываться, как избежать этой нелицеприятной встречи.
Куда приятнее были встречи и разговоры с жителями деревни. Мы с сыном постоянно останавливались для отдыха у дома Зины с Валентином, уже пожилой супружеской четы, вдвоём ведущей домашнее хозяйство. Точнее, хозяйство вела одна Зина, Валентин же в основном сидел на лавочке, напротив дома, курил и каждый раз при встрече завязывал разговор с нами. Он много знал о местных краях и подробно рассказывал о запежевских лесах, о грибных и ягодных угодьях. Потом, когда я стал ходить уже один, он каждый раз встречал меня возгласом: «А сын-то где?!», и всякий раз расспрашивал о нашей местной и дальневосточной жизни. Зина всегда радовалась моему визиту. Выскакивала из дома на несколько минут, расспрашивала, рассказывала о своем нелегком житье-бытье, об огороде, о большом хозяйстве, которое приходилось вести фактически в одиночку. Ждала меня на обратном пути, одаривала деревенским молоком, творогом, сметаной. Я же приносил ей грибы и ягоды, в частности, бруснику, которую она очень ценила. И не могла поверить, что ее так много можно было собрать за Пежей.
В двухтысячные годы деревня стала разрастаться коттеджами, намного расширилась, изменился ее облик, дома стали арендовать дачники. Бывшее колхозное поле перестало запахиваться, вскоре заросло сорной травой и полевыми цветами. На нём стала развиваться лесная земляника. Я даже собирал ее года четыре назад. Дальше ходить уже не мог. А хотелось до деревни добраться... Зину последний раз встретил в Ломах лет восемь назад – привезла на велосипеде молоко местным покупателям. А потом несколько раз передавал ей привет через общих знакомых, а также через одного водителя, любезно предложившего мне прокатиться до деревни на его иномарке. Но тогда я шел в другом направлении. Передал только в подарок мою первую книжку про Пежу. Думаю, им интересны будут эти воспоминания.




СТОРОЖКА


Вряд ли кто из заядлых грибников и любителей сбора ягод, посещающих ломовские края, не знает о ней. Она уже многие десятилетия служит основным ориентиром для многих из них, направляющихся в заветные, сравнительно дальние, лесные угодья. Я посещал те леса и в семидесятых, и в восьмидесятых и даже в начале двухтысячных. И видел весь процесс их роста, развития, а также безжалостного уничтожения в период перестройки.
Леса были уже не молодые, хорошо ухоженные, прореженные просеками и небольшими вырубками. Все они были богаты грибами и ягодами. Там постоянно собирали лисички, периодически – подосиновики и белые, осенью – опята и волнушки. Из ягод – на просеках и вырубках брали землянику и малину. В светлых сосновых и смешанных лесах почти ежегодно прекрасно родилась черника. И это была основная ягода, которая привлекала сюда сборщиков. Всё перечисленное придавало этим лесам особую красоту и обаяние и побуждало любителей лесных похождений на новые и новые встречи.
Сторожка располагалась на краю Горшковского поля, примерно в километре от деревни. Со старшими обитателями ее я знаком не был. В начале 70-х мы познакомились лишь с двумя мальчиками, проживающими тут, – друзьями наших горшковских знакомых. Один из них, Саша, в последующие десятилетия не раз помогал мне добраться до Ломов, подвозя вместе с моей тяжеленной грибной и ягодный поклажей на своём тракторе. Две его дочери учились в Иванове – сначала в школе, потом в университете. Учились прекрасно. И вообще по деревням и в Ломах о них шла молва, как о самых красивых, обаятельных, и самых умных «творениях природы» данного района.
Однажды мне посчастливилось встретиться с ними, поутру на пути к Голякову. Конечно, это были они – стройные, очаровательные и обаятельные, шедшие к автобусной остановке. Непродолжительный разговор, возникший между нами, убедил меня в их серьезных знаниях и высокой культуре. Можно было только удивляться, как в условиях деревенской глуши, да еще в период развала и хаоса отечественной перестройки они смогли получить высокое образование, общую жизненную культуру, сохранить в душе принципы общечеловеческой морали и нравственности, передавшиеся, по-видимому, через поколения посредством некоего тайного генетического кода, присущего именно нашему, русскому человеку.
С обитателями сторожки в общем-то я встречался в походах от случая к случаю. Настоящими, истинными моими друзьями стали проживающие там собаки. Правда, самая первая, встретившаяся мне в сторожке дворняга, чуть было не отхватила у меня полноги – спасла сумка, в которую та вцепилась, выдрав из неё целый клок кожи. Но вскоре она оттуда исчезла. Появившиеся потом собаки с добротой и уважением относились ко мне и периодически сопровождали в моих походах.
Вначале это был чёрный колли, несколько раз ходивший со мной за Пежу, и даже провожавший потом до самого Голякова. Мне казалось, что он готов был сопровождать меня и дальше (пока не иссякнут все мои съестные запасы). Но, как назло, на пути его однажды возникла голяковская коза – со страшными рогами и густой бородой, и с самым серьезным видом уставилась в его направлении. Преодолеть подобное препятствие мой Чёрный так и не решился, справедливо посчитав, что сохранность его боков и шубы важнее возможного угощения.
Потом там появились две другие собаки: Джек (серый колли) и дворняжка Каштанка. Они быстро завязали со мной знакомство (как я не пытался спрятаться от них в густом ельнике) и в последующем почти каждый раз провожали меня в моих лесных странствиях. Однажды, за Пежей, чуть не загнали вдвоём зайца. Дважды проносились по кругу за ним рядом со мной. Но косоглазому удалось спрятаться. Видимо, хитрее и тренированней оказался – лесная жизнь всему научит... В последний мой визит через сторожку, уже в двухтысячных, Каштанки я не видел, а Джек был уже настолько стар и слаб, что даже не вылез из будки мне навстречу.
Сейчас сторожка продолжает оставаться на своем месте и жить своей особенной, лесной жизнью. А всё-таки хочется заглянуть туда, как бывало в иные годы. Познакомиться с ее новыми, возможно, юными обитателями, вспомнить прошлое, запечатлеть ещё один виток круговорота нашей бесконечной, и вместе с тем такой короткой жизни...




«МУЖИК,  ТЫ  ХТО?..»


Одна из запомнившихся встреч во время лесных прогулок произошла у меня в конце восьмидесятых годов. Дело было к вечеру. Мы с сыном возвращались из очередного дальнего похода. Спешить было некуда, так как до автобуса оставалось ещё более часа. Мы вышли за последнюю деревню. Идём по проезжей грунтовой дороге. Справа простирается широкое картофельное поле. Слева – красуется небольшой сосновый перелесок. За ним – полупустые пионерлагеря.
Ещё издали заметили слева от дороги какой-то непонятный предмет, которого ранее на этом месте не отмечалось. Подошли поближе. Ба! Да это целый велосипед! Лежит в самом центре широкой лужи, оставшейся после недавних дождей. А под велосипедом виднеется ещё что-то, но более компактное – сразу и не разберёшь, что. Когда подошли вплотную, определили, что это «нечто» представляло собой неподвижное человеческое тело. Тело принадлежало неказистому небритому мужичонке и располагалось в самом центре водного пространства. К счастью, голова его находилась вне опасной зоны утопления, всё остальное было частично погружено в довольно прозрачную жидкость, что свидетельствовало о длительном пребывании в ней любителя придорожных купаний.
Мерное посапывание отдыхающего говорило в целом о благополучном его состоянии в данный момент и об отсутствии необходимости какой-либо экстренной медицинской помощи. Возможно, он и специально залез в эту лужу с целью некоторого охлаждения, поскольку погода в тот день стояла жаркая, и час-полтора назад мы тоже изнывали от жгучего солнца. Однако было непонятно, с какой целью он укрылся сверху своей машиной. Она явно не могла облегчить его дневные страдания.
Этот момент заинтриговал нас. Да и в любом случае следовало высвободить бедолагу из водного плена во избежание неблагоприятных последствий от столь длительных водных процедур. К тому же, и кошёлка его, висевшая рядом на дереве, вполне могла попасть в руки менее скромных прохожих.
Мы осторожно сняли с хозяина машину. Я наклонился и стал оценивать его состояние. Пульс был удивительно ровным и ритмичным, правда, несколько частил. Дыхание было тоже ровное, но с каждым выдохом исторгало такое количество винно-водочного перегара, что мне срочно пришлось отступить на безопасное расстояние. Теперь диагноз был абсолютно ясен. Требовалось лишь разбудить отдыхающего и напомнить ему, что время послеобеденной сиесты уже давно закончилось и пора возобновлять движение.
Но, оказывается, привести человека в состояние бодрствования, когда он этого совершенно не хочет, далеко не простое дело. На все наши увещевания и лёгкие потряхивания он вообще не реагировал. Когда же мы, приложив достаточные усилия, стали выволакивать его на сухое пространство, тело вдруг стало сопротивляться нашему насилию, размахивая руками и ногами и норовя лягнуть своих спасателей. Было совершенно ясно, что расставаться с водной обителью оно не собирается.
Правда, это был лишь кратковременный всплеск активности. Очутившись на сухом, прогретом солнцем участке, тело издало удовлетворённый вздох и снова погрузилось в небытие. Пришлось прибегнуть к повторному лёгкому встряхиванию, и после нескольких минут такого рода воздействий, когда голова и руки отдыхающего болтались из стороны в сторону, не имея сил самостоятельно остановиться, внутренние силы стали пробуждаться у него вновь. Первыми признаками этого явились нечленораздельные звуки, похожие на рык некоего доисторического существа, начавшие вырываться из глубин его голосового аппарата. Но дальше этого дело не пошло. Пришлось добавить к элементу встряхивания и поколачивание вместе с водными процедурами на область щетинистой физиономии. И только тогда у бедолаги начали появляться более отчётливые симптомы оживления.
Сначала лицо его передёрнулось недовольной гримасой, протестующей против столь насильственного и раннего пробуждения. Затем медленно, как бы в замедленной киносъёмке, открылся один глаз и уставился куда-то в бесконечное пространство Вселенной, не обращая никакого внимания на такие мелкие детали, как мы с сыном. Затем, после дополнительных усилий с обеих сторон, в судорожной гримасе приоткрылся рот, и нашему взору открылись два жёлтых, наполовину поломанных зуба, торчащих в разные стороны, как у настоящей Бабы Яги из хорошо известного фильма... Каких-либо других деталей во рту у него не определялось, или же было надёжно спрятано в тёмных глубинах жевательно-глотательного аппарата. И, наконец, мы услышали что-то похожее на человеческую речь, хотя и далеко не членораздельную: «Му-жж-жик, ты-ыы хто?!»
– Мы-то городские, а вот ты откуда сюда забрался?
После продолжительного раздумья, очевидно, необходимого, чтобы сориентироваться в пространстве и во времени, послышалось медленное и не совсем уверенное: «Из сторожки... я».
– А чего залёг среди дороги? Пора в путь трогаться. Проспишь всё на свете! Да и сушиться надо – какую лужу попортил!..
– Вот... отдохну малость... и дальше... двинусь... – выдохнул он, наконец, в моём направлении.
Разило от него даже на расстоянии ужасно. По-моему, и лужа успела пропитаться этим ароматом. По крайней мере, комары давно покинули этот район и всю прилегающую зону заражения, не выдержав алкогольной атаки. А вот бедные головастики, не способные вылезти из лужи, сбились в кучу и, по-видимому, погрузились в состояние глубокого анабиоза под воздействием предельных концентраций токсического продукта.
– Поздно отдыхать, домой двигайся! Небось, заждались дома-то? Сын-то твой как, Толька?
Теперь уже оба глаза мужика широко раскрылись и вперились в меня, забыв на время о дальних просторах Космоса: «Откуда ты его знаешь, мужик? Я тебя не знаю!»
– Я много знаю... И псину твою зловредно-кусачую тоже знаю. Жива ли? Кого ещё загрызть успела?
Такие глубокие знания его отшельнической жизни потрясли мужика: «Откуда ты всё знаешь, мужик?.. У нас не бывал, на кулаках не дрался. А всё знаешь!»
Действительно, я кое-что знал о его семействе и о его жизни в лесу, частенько проходя мимо сторожки за грибами, перекидываясь словом с хозяйкой, спасаясь от его собак, вечно шныряющих по соседству. Совсем недавно его злющая собачара чуть не поймала меня за ногу, неожиданно напав сзади. Так что подобных деталей я знал порядком, и удивлял его всё новыми и новыми подробностями.
В скором времени мужик от них совершенно протрезвел и даже попытался встать, держась за дерево. Он был явно поражён моими познаниями, тем более что никогда меня не видел в окрестностях своих владений. Проникшись уважением к моему интеллекту, он ответил на все интересующие меня вопросы, в частности, поведал, что собаку его не так давно прибили, а Толька всё ещё «в отлучке» – за то, что «пришиб» какого-то мужика. Сообщил он также, что и сам большой любитель подраться, и тут же предложил мне провести с ним пару раундов: «Ну, давай подерёмся! Ох, и люблю я драться!» Он даже встал напротив, пытаясь принять боксёрскую стойку. Но поднять руки выше живота так и не смог. Зато балансирование из стороны в сторону у него получалось великолепно – подстать самому Мухаммеду Али; и даже получился прекрасный показательный «нырок» кпереди с упором головой на стоящее рядом дерево.
Естественно, после таких демонстраций мне пришлось отказаться от неравного поединка, к большому огорчению любителя острых ощущений. «Ну, мужик, давай подерёмся! Руки чешутся! Ну, давай я тебе врежу!»
– Нет, не могу, не готов я сейчас.
– Ну, тогда ко мне приходи. Ох, и подерёмся с тобой... А когда Санька вернётся, он тебе покрепче поддаст. Мастак он драться!
– А что, это он тебе все зубы-то посчитал?
– Не, не все он. От Васьки тоже крепко досталось. Да и другие постарались. Но и я им поддавал крепко... А ты приходи. И ты получишь!
На этом радужном обещании мы с ним и расстались. Надо было спешить к автобусу – времени оставалось уже в обрез. Мужик тоже стал собираться. По крайней мере, двинулся с машиной к дереву, на котором висела его сумка с несколькими бутылками «Российской» – две опорожненные валялись по соседству, и, вероятнее всего, добрался в тот день до дома без дополнительных приключений.
А через неделю я снова увидел его уже у сторожки, когда в очередной раз шёл в эти края за грибами. Но особого желания навещать его у меня не было, так как его боксёрские способности внушали уважение и не сулили мне каких-либо перспектив. К тому же, и моя спортивная форма в те годы оставляла желать много лучшего. Да мне достаточно было одних его собак, которые постоянно встречали каждого на подходе к своим владениям и всегда норовили нанести ущерб моему лесному обмундированию. Поэтому на этот раз я предпочёл обойти сторожку стороной, не привлекая к себе внимания со стороны местного любителя боксёрских поединков и его ретивых телохранителей.




ЗА ПЕЖЕЙ


Об этой, уже давно несуществующей деревне, остались одни воспоминания. Но отдельные прекрасные уголки природы в этом районе, входящие в состав Востринского заказника, сохранились до сих пор. И туда со всех сторон устремляются любители леса. Раньше шли пешком, ехали на велосипедах через кажущиеся бесконечными колхозные поля, засаженные пшеницей, овсом, рожью; сейчас едут уже на четырехколёсном личном транспорте, достигая дальних уголков этого чудесного края.
Мы познакомились с этой прекрасной природной зоной в начале семидесятых, когда стали ходить туда по совету знакомых ребят из Малого Горшкова. Добирались по левому берегу Востры. Переходили речку вброд, в районе молодых сосновых лесопосадок, в месте впадения в неё ещё меньшей речушки под названием Бурдиха, и поднимались по крутому правобережному склону на свободное от леса пространство, образовавшееся после недавно прошедших здесь сплошных вырубок.
Плановые вырубки в этот период проходили в этом районе повсюду, и вскоре по всей территории стали образовываться значительные, порой многокилометровые, свободные от леса проплешины. Некоторые из них культивировались – дренировались траншеями и засаживались хвойными породами деревьев. Однако большинство оставались неухоженными и самопроизвольно зарастали березняком и кустарником. Такими были две огромные (на два и четыре километра в длину), перпендикулярно расположенные друг к другу сечи, охватывающие почему-то оставленный нетронутым небольшой участок старого леса и заболоченной территории.
Эти вырубки, превратившиеся через десятилетия в берёзовые рощи, и стали в последующем объектом внимания заядлых грибников и любителей ягод. Сначала в них местами появлялась земляника, затем грибы (подберезовики и лисички). Потом стала быстро развиваться брусника, появились первые белые, подосиновики, в изобилии росли волнушки, опята.
Первую землянику и бруснику я брал на ближайшей к Востре сече. Но нельзя сказать, что эти сборы были обильными. В восьмидесятые годы брусника была на отдаленной от реки и уже заросшей кустарниками вырубке, которую я случайно обнаружил, возвращаясь из еще более дальнего похода в район гигантской сечи. В последующем ходил на неё неоднократно в течение полутора десятилетий, пока она не заросла окончательно, и брусника не перестала плодоносить.
К этому времени, к концу девяностых, ягодник перебрался на гигантскую сечу и стал давать там доселе невиданные мною урожаи. Здесь я впервые увидел скрывавшиеся в лесу красные от ягод поляны, канавы со свисающими в них со всех сторон уже бордовыми от спелости ягодами. Нашел целый ягодный лес, где брусника сплошным ковром расстилалась среди густой травы и вылезала наружу в канавах и на кочках. Незабываемыми были последние встречи с этой сечей, одарившей меня красотой огромного сплошного ягодного пространство, расстилавшегося на добрую сотню метров на свободном от леса участке местности.
Во многих местах в этих лесах я оказывался первым и мог долгое время с полным восторгом любоваться открывающейся передо мной красотой и в полном одиночестве наполнять свои бидоны этой чудесной ягодой.
Главной проблемой во всех этих походах была обратная десятикилометровая дорога, преодолеть которую с тяжеленной (не только для меня) поклажей было нелегко. Приходилось нагружать рюкзак и сумку через плечо, и на двух палках преодолевать это расстояние. На это у меня уходило три с половиной часа и более. И я завидовал более молодым и здоровым путникам, добиравшимся до Ломов почти без остановок.
Порой, уже в двухтысячные годы, я собирал за Пежей по два и даже по три ведра ягод. Большую часть сбора приходилось оставлять в лесу, зарытой во мху, в пакетах, и вывозить в последующем на машинах. Помогали соседи и знакомые, которые сами не прочь были полакомиться этим деликатесом.
Изобилие грибов – подберезовиков, подосиновиков, лисичек, волнушек, белых – я увидел впервые тоже в этих заповедных лесах. Наслаждался красотой сбора, собирал грибы десятками килограммов, и тоже вывозил с помощью соседского транспорта. Здесь с вывозом было сложнее, ибо даже самые крепкие грибы оставлять в лесу можно было не более, чем на одни сутки. Случалось, порой, что отдельные, оставленные мною пакеты с грибами, так и лежали до следующего грибного сезона. Чаще же всего мне приходилось по дороге раздавать часть грибов, оставляя их знакомым на сторожке, в Горшково и Голяково – так как донести до автобуса всю эту грибную тягу я был не в состоянии. Правда, иногда мне везло, и меня подбрасывали до Ломов, или до Кукарино возвращавшиеся из леса отдыхающие. Несколько раз подвозил от сторожки на тракторе хозяин «местной тайги» Саша, за что я ему очень благодарен.
Вот такие они, богатые на грибы и ягоды, заповедные запежевские районы. Их первозданная красота, и просто воспоминания о них продолжают волновать моё сердце последние десятилетия. То для меня был земной рай, открывшийся вдруг в качестве вознаграждения за тяготы земной жизни, и приносивший мне физическое и духовное исцеление (пусть временное) и надежду на будущее.




КРАСНАЯ СТЕНА


С этой кирпичной стеной, представляющей собой остатки былого каменного строения, мы с сыновьями повстречались в самом начале семидесятых, когда начали знакомиться с находившимися по соседству лесами. Стена была расположена на прямоугольный вырубке, на перекрёстке двух просек. Одна вела по направлению к Самсонову, другая – через болото к Дворишкову полю. На вырубке мы обнаружили несколько глубоких ям с остатками старых досок – видимо, бывшие подвалы деревянных зданий. Что это было за поселение – хутор, деревушка, сторожка - никто из встречных грибников объяснить нам не мог. И лишь позднее, лет восемь назад, один местный старожил из Ломов рассказал мне, что это остатки былого здания для зэков, которые в военные годы занимались здесь торфоразработками. Для них же невдалеке был выкопан и большой пруд, в котором они отмывались после работы. И все эти торфяные дамбы – Чёрное болото – это их рук дело. В послевоенные годы торфоразработки прекратились, заключенные были переведены в другие районы и частично амнистированы, а жилые постройки разобраны на бревна и кирпичи. Кстати, эти разборки стен продолжались еще в восьмидесятые – запасливые деревенские мужички приезжали сюда на тачках, и на мотоциклах.
В начале восьмидесятых вырубка, у которой размещалась стена, была полупустой. На ней только начинал разрастаться малинник с кустарником. И я несколько лет целенаправленно приходил сюда за малиной, будучи уверенным, что ягодник оправдает мои надежды. В какой-то год кустарник был вырублен, и просеку засеяли однолетними ёлочками. Однако рост их заглушил березняк, буйно разросшийся на сече в последующие годы. Мне казалось, что и он рос ровными, параллельными рядами, будто специально посаженный.
В течение десятилетия березняк вырос в настоящий молодой лес, в котором стали попадаться белые и подосиновики. В начале девяностых его почему-то вырубили, и даже очистили вырубленное пространство. А через год здесь вдруг, будто из ниоткуда, возникли стройные ряды молодых елочек, которые стали быстро расти, и к началу двухтысячных здесь стал формироваться настоящий еловый лес со всеми его достопримечательностями.
Вначале в лесу появились цветы: ландыши, ночные фиалки, кукушкины слёзы. Через несколько лет цветы исчезли, но стали расти грибы, в основном осенние: волнушки, зеленушки, синюшки, и дальше рыжики. А лет пять назад я стал находить тут и белые. Этот лес известен многим грибникам. Они двигаются сюда со всех направлений. Однажды я встретил здесь двух парней, забравшихся аж от самого Стромихино.
Мне удавалось не раз собирать тут хорошие урожаи, и даже в присутствии в лесу других старателей. В основном собирал волнушки. В прошлом же году повезло с зеленушками и рыжиками. Крепких зеленушек набрал полбидона. А рыжиков – чуть ли не целый. И они были совершенно чистые, без единой червоточины. Но пришлось порядком поползать за ними в густом ельнике, среди валежника.
В былые времена (до сплошных вырубок) в окрестных старых смешанных лесах было много белых, маслят и черных груздей. Радость от их сборов осталась в памяти у нас с сыновьями. После вырубок все грибы пропали. Единственная польза была от малинников, разросшихся по всей вырубленной территории и плодоносящих несколько лет. Красота от этого малинового изобилия и от богатых сборов осталась в памяти до сих пор.
Ещё одной достопримечательностью здешних мест является ландышевая поляна, расположенная в самом начале еловых лесопосадок, на Дворишковой просеке. Цветы здесь крупные, почти садовые; цветение ежегодно обильное. И приятный ландышевый аромат распространяется на десятки метров от цветущей поляны. Находясь в этих краях, я каждый раз заглядывал сюда, на встречу с моими любимыми. Любовался ими, фотографировал. Радовался, что цветы разрастаются, распространяются уже по обе стороны от бывшей проезжей дороги. Цветы здесь не рвут. И осенью поляна стоит, украшенная красными ландышевыми ягодами – плодами. Это тоже великолепное зрелище...




ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОДОК


С этим чудесным уголком здоровья и молодости, расположенном рядом с поселком Ломы, я познакомился еще в семидесятых, когда стал посещать эти полюбившиеся мне места в поисках даров леса и душевного умиротворения. Само название санатория говорит само за себя – «городок» прямо-таки утопает в зелени. Повсюду на территории и вокруг неё высятся могучие сосны. Санаторий окружают сосновые и смешанные леса, сумевшие каким-то чудом выстоять под натиском лесорубов.
Я не отдыхал в этом санатории и не знаком с уникальным подбором средств и способов оздоровления, используемых здесь. Но один из них, доступный всем (и не только отдыхающим), у всех на виду. Это Природа. Вполне вероятно, что по силе общего целебного воздействия она стоит на первом месте. И это справедливо отражено в названии санатория. Природа Ломов, ломовские леса, болото, речка Востра, Востринский заказник, – они по-прежнему, как и в прошлые десятилетия, притягивают к себе любителей Природы и отдыхающих.
Местные старожилы и знатоки лесов получают усладу от сбора грибов, ягод и иных дикоросов, уходя спозаранку в свои отдаленные угодья. Отдыхающие санатория довольствуются просто отдыхом на свежем, лесном (сосновом!) воздухе, собирая по стаканчику земляники, черники, малины по опушкам леса. Но все они, ведая или не ведая об этом, получают в лесу нечто большее – общение с его Аурой, Душой Леса. Именно общение с ней, концентрирующей в себе его физические, химические, биологические, информационные качества, дает мощнейший оздоровительный эффект: эффект от вида его форм и красок, от аромата цветов и трав, от озона сосен, от контакта с его животным миром, миром насекомых, и т.д., не считая целительных даров русского леса (ягоды, грибы, коренья, травы, орехи...). Огромное значение для здоровья имеет просто Созерцание Красоты живой природы, которое само по себе продлевает жизнь, делает ее богатой и совершенной. Жизнь в гармонии с Природой – основное правило нашего существования, правило, утерянное современными поколениями, не думающими о своем будущем и будущем наших потомков.
Общение с Природой неразрывно связано с пешими прогулками, входящими в арсенал оздоровительных процедур большой части отдыхающих. Во время моих поездок в Ломы я встречаюсь с ними постоянно, порой завязываю разговор и чувствую, каким теплом и умиротворением наполняются их души здесь, на лоне Природы. В последние годы среди отдыхающих появляются и школьники разных возрастных групп, которые совершает и дальние пробежки по ломовским маршрутам. Несколько лет назад группа старшеклассников помогала мне донести тяжеленную сумку, набитую черникой и грибами, до самой остановки. И черная ягода им очень понравилась.
У меня были определенные связи с этим санаторием в начале двухтысячных. Меня с прекрасным тенором Владимиром Павловым несколько лет подряд активно приглашал руководитель клуба Николай Демьянович. Ему было уже за восемьдесят, но он был бодрым, активным; несмотря на возраст, прекрасно играл на баяне, отлично вёл самостоятельные концертные программы, хорошо разбирался в музыке.
Павлова он услышал во время выступления в санатории хора ветеранов, где Володя солировал, и предложил ему сольные выступления. На отдыхающих они произвели потрясающий эффект. Особенно лестные отзывы мы слышали от москвичей, которые, по их словам, подобное чудо слышали лишь на самых больших столичных сценах. Завязывался разговор о целебной силе высокой музыки (и вообще искусства), о необходимости включения ее в арсенал оздоровительных средств любого лечебного заведения. Павлову было даже предложение (по-моему, всё же шуточное) переехать в Москву и стать миллионером со своим потрясающим талантом... Но он предпочел остаться в Иванове и вдохновлять сердца местных гурманов музыки.




ГРИБНЫЕ ГОДЫ


В этом, 2017-м году в ломовских лесах грибов в целом было немного. Грибники чаще возвращались домой разочарованными. Порадовали лишь осенние опята, неудержимо разросшиеся вдруг во второй половине сентября. Но мы-то мечтали о белых. С нетерпением ждали их появления и в июле, и в августе (после непродолжительных дождей), и даже в сентябре, что обычно бывает не так уж часто. Не дождались. Оставили надежду на встречу с ними на будущий год. Запаслись терпением, и стали жить воспоминаниями об особо урожайных годах и богатых грибных сборах.
Ближайшие к Ломам грибные места я до последнего времени знал довольно плохо. В семидесятые годы мы с сыновьями осваивали в основном дальние районы у деревень Самсоново и Якимово. В восьмидесятые – полюбили не менее отдаленные леса за Пежей, откуда приносили богатые сборы и белых, и подосиновиков, и маслят, и лисичек (не считая ягод). В начале двухтысячных я вновь смог добираться до Пежи – сначала пешком, а потом с знакомыми на машине. И только в последнее десятилетие вынужден был переключиться на ближайшие к Ломам районы. Детально познал Ломовское болото, откуда приносил прекрасные подберёзовики, а также моховики и другие, вполне съедобные болотные грибы. Узнал леса вокруг него, изобилующие порой белыми и красовиками (подосиновиками). Собирал грибы для соленья: чёрные грузди, волнушки, рыжики.
Особенно урожайными в грибном отношении показались мне годы 2013 и 2016. В первую очередь запомнились белые. В 2013-м году их несли отовсюду. Но я предпочел леса вокруг болота – и ходить недалеко, и дорога частично расчищена. После нескольких тёплых августовских дней с дождями грибы в лесах полезли со всех сторон, и росли в таком изобилии, будто это были места за Пежей. Возможно, в те восьмидесятые и девяностые годы их здесь тоже было полным-полно. А я вот тащил их за десять-двенадцать километров... Да, но то была тренировка, особенно тренировка на выносливость, дававшая серьёзные положительные результаты.
В первый раз я пришел в леса на западной окраине болота лишь с тайной надеждой на желанную встречу. Свернул с тропинки в лес по старой просеке и сразу встретился с ними. Стоят в ряд, одни краше другого – крепкие, коренастые, упитанные, ещё мокрые от дождей и росы, сверкающие глянцевыми светло-коричневыми шляпками. Сразу было понятно, что это не могло быть случайностью, что грибы должны быть везде. Случайностью было то, что в этом месте я оказался первым, и надо было пользоваться предоставленной мне возможностью. Это я и сделал, начав прочесывать лес во всех направлениях и везде находя желанных красавцев. В основном грибы были средних размеров, но среди них попадались и настоящие геркулесы, ножки которых можно было охватить только двумя руками, а шляпки невозможно было втиснуть в пакеты.
Через час сбора сумка уже не вмещала грибы. Пришлось выложить три пакета и спрятать их у самого края тропинки. Можно было бы уже возвращаться с добычей, но азарт грибника не позволил мне это сделать, и я пошёл обследовать другие уголки леса, – те, что ближе к болоту. Перелезаю через заросшую мхом и травой канаву и вижу целое отделение стройных гренадеров во главе с предводителем-великаном, который в средних размеров корзину не мог бы поместиться. А за ними по канаве, под елками, среди завалов из веток виднелись основные силы этого удивительного грибного войска, на сбор и очистку которых у меня ушло более получаса.
И снова сумка была переполнена, не вместив и половины собранного грибного богатства. Пришлось брать одни шляпки, оставив ножки в двух пакетах в укромных местах до моего возвращения.
На радостях звоню домой. Сообщаю об увиденном и о результатах похода. Получаю строгие указания: брать только самые крепкие, и чтобы ни одной червоточины! Но здесь и выбирать не приходилось. Все грибы были крепки, как на подбор, и даже самые крупные, не вмещающиеся. Отдельные шляпки приходилось разрезать, чтобы уложить в сумку. И какой сахарной белизной сверкали они в руках!
Забрав на обратном пути оставленные у тропинки пакеты, я был уже перегружен грибами. Пришлось нести переполненную сумку (на спине вместо рюкзака) и два полных пакета в руке. Естественно, возвращаться пришлось уже на одной палке, а вторую воткнуть за пояс (чтобы не мешалась). Как хорошо, что расстояние до автобуса было незначительным (раза в четыре меньше, чем до Пежи). Иначе бы просто не дошел. А тут часа через два всё же добрался. Уже и не помню своих ощущений в ногах, в руках, в пояснице. Дома же была всеобщая радость и очередные фотографии.
Возвращаться за оставленными грибами необходимо было бы на следующий день, но состояние не позволило этого сделать. Встреча состоялась лишь через двое суток, и отрезанные ножки показались мне не лучшей кондиции. Но расстраиваться не пришлось, ибо молоденькие белые крепыши попадались снова и снова. Да и «взрослых» было немало. Как это я не заметил их в прошлый раз! К двенадцати часам наполнил всю взятую с собой тару и с полной сумкой спокойно вернулся домой...
Пока шел грибной слой, успел сходить за белыми ещё пару раз, но уже в более отдаленные леса, за болото – ближе к Дворишкову полю. В тех краях леса особенно богаты грибами. Но туда есть возможность проезжать на машинах (через Андреево и Полуниху), и их посещает обычно много народа. И в тот период грибников здесь было немало, но грибов на всех хватило. И я находил целые семейства по пять, по восемь штук и даже более.
В лесу у меня было немало встреч с такими же, как я, любителями. И каждый радовался своей удаче. Запомнился одни мужичок, который тащил из-за болота аж пять огромных полных пакетов. Проклинал по дороге и завалы, и бездорожье, и грибы, которые «до Ломов-то не допрешь, ... а там ещё с пересадкой ехать надо»... А в целом все были счастливы.
В прошлом, 2016-м году, в моих знакомых лесах у болота грибов совершенно не было. И я решил сходить в противоположном направлении, к Полунихе, откуда мужички по утрам тащили полные корзины отборных белых. В те края от Ломов ведут несколько старых, заросших просек с многочисленными поперечными вырубками, в которых легко закрутиться незнакомому с этими краями человеку. И как раз представился случай – меня вызвалась проводить туда знакомая (по лесным встречам), несколько раз уже побывавшая там и обнаружившая богатые лесные угодья. Сходили мы два раза, и каждый раз возвращались с большим урожаем белых. В последующем, уже в сентябре, я самостоятельно съездил в те края несколько раз, но уже за волнушками, слои которых шли один за другим в течение доброго полумесяца. А после были ещё и опята, и даже последние, сентябрьские, белые, на прощанье подаренные мне лесом. В целом, год оказался радостным и весьма удачным. Радость дополнил и обильный урожай яблок, которые предлагали знакомые и в Ломах, и на наших огородных участках.




ЗАКОЛДОВАННЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК


С этим грибным чудо-треугольником мы познакомились в начале семидесятых, когда начали странствовать с сыновьями по самсоновским лесам в поисках грибов и ягод. Рассказал нам о нём Володя – мой коллега по профессии, живший в Самсоново вместе со своими родителями, старичками, приютившими однажды нас во время грозы. Правда, мы до этого обнаружили треугольник сами, зайдя в лес по дороге в Самсоново от Полмыцино. Собрали там десятка три молоденьких белых и запомнили это место, на всякий случай.
Треугольник представлял собой участок елового леса, расположенный между двух небольших просек, уходящих от дороги в лес и встречающихся метров через триста под острым углом. Весь этот лес был богат грибами (его основательно удобряло колхозное коровье стадо), но почему-то только в этом небольшом треугольнике белые грибы росли с невероятной быстротой. Их собирали ежедневно деревенские старатели, а они всё лезли и лезли. И так, по словам Володи, происходило последние два года.
Что послужило причиной этого – нам, сторонним наблюдателям, объяснить было невозможно. Мы просто пользовались его сказочными дарами, периодически заходя сюда во время наших дальних скитаний по лесным тропинкам от Горшкова – через Якомово и Полмыцино к Самсонову. Находили здесь только белые: иногда крупные, но большей частью ядреные, молоденькие и чистенькие, как на подбор. Они красовались в наших корзинах на зависть иным встречным искателям грибного счастья, заполнявшим свою тару зрелыми и перезрелыми экземплярами.
Однажды даже завязалась беседа с двумя такими искателями по поводу нашей добычи:
– Во дают! Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Где такие набрали? Все молоденькие! На место, видать, напали. А мы ... одних только... и т.д.
В целом, из их достаточно длинной речи моим юным и не просвещенным в местных лесных диалектах слушателям далеко не всё было понятно, и они, раскрыв рты, то и дело поглядывали на меня – для дословного перевода. Маленький Димыч, уже начавший изучать со мной французский, даже посетовал мне на ухо, что они говорят «на неадаптированном иностранном» (к адаптированной французской речи к этому времени он уже приспособился). Поскольку дословный перевод истинно русских идиоматических поворотов, как известно, совершенно невозможен (это признавали даже гении отечественной словесности), мне оставалось только подтвердить Димино предположение, признав, что местного уровня знаний нам вряд ли когда удастся достичь...
Мне очень нравилась дорога к этому месту – от просеки Ломы-Самсоново и последующей проезжей дороги – через южное самсоновское поле. Нравилось само это поле, в восьмидесятые годы засеваемое пшеницей или овсом, а в последующем заросшее луговой травой и цветами, ещё не утоптанное и не перерытое техникой. Я часто отдыхал на нём на обратном пути, удобно устроившись на лужайке, рядом с лесом, и любуясь открывающейся передо мной панорамой.
Поле обычно было залито солнцем и колыхалось желтыми волнами, будто широкая река, уносящая свои воды куда-то вдаль, на северо-восток, по направлению к деревне. Облюбованная мною лужайка сверкала яркой зеленью, жёлтыми головками львиного зева, синими колокольчиками, какими-то розовыми и красными цветами, всевозможными метелочками и васильками. Последние особенно радовали глаз своим ярким оттенком, разливаясь сине-голубыми вкраплениями по всему полю и придавая пейзажу какой-то особенный колорит... Еще более оживляли картинку два ровных ряда берез, поднявшихся над желтым ковром частоколом белых стволов и зеленью сливающихся крон. И над всей этой красотой висело высокое голубое небо с ярко-белыми, как бы светящимися облачками, медленно плывущими в вышине, в залитом солнцем пространстве. Окруженное с трех сторон лесом, поле казалось как бы заключённым в темно-зеленую рамку, дополняющую своими контурами красоту этого истинно русского пейзажа.
Всё вокруг дышало звенящим зноем. Воздух на самом деле звенел от бесчисленных насекомых, снующих вокруг нас во всех направлениях. Надо мной беспрерывно проносились вездесущие слепни, мелькая, будто чёрные молнии, и устремляясь куда-то вдаль. Повсюду летали многочисленные мушки, мошки и даже комары, потерявшие в жару свою утреннюю активность. Вокруг цветов вились шмели, пчелы, бабочки. Со всех сторон весело стрекотали кузнечики. Случайно спугнутые мной, некоторые из них устремлялись в воздух, сверкая своим ярко-красным внутренним одеянием. Высоко над полем летали красавицы-стрекозы, ловя на лету свою добычу.
Колышущиеся потоки нагретого воздуха создавали впечатление оживающего пейзажа. И цветы, и колосья, и деревья как бы пульсировали на фоне неба. Колыхалось и само небо. Движущейся казалась и сама дальняя деревня с ее крышами домов, печными трубами и кронами деревьев, растущих вдоль улицы... Пульсировало всё окружающее пространство, создавая картину вечного движения, истинного круговорота веществ и энергии, видимого сейчас наяву...
Походы к сказочному грибному счастью я совершал в течение нескольких лет, и только развивающееся ограничение моих двигательных возможностей не позволило продолжить их в девяностые годы. К тому же, к этому времени на самсоновском поле началась стройка садово-огороднического товарищества, и пройти к нашему лесу полем стало уже невозможно. Лишь один раз в девяностых я с трудом добрался туда и был разочарован увиденным. Жизнь брала свое, по-новому осваивая бывшие деревенские и колхозные территории, изменяя наш прежний деревенский уклад и человеческие отношения. Можно было надеяться, что данный участок леса ещё существует. Однако представить себе, что там сохранились грибы, было уже нереально в связи с активным освоением к этому времени заповедных самсоновских угодий.




ЗА ЗЕМЛЯНИКОЙ


Царская ягода наших лесов…
«Съешь за сезон ведро –
и целый год ни одна болезнь
не пристанет»
(Народные приметы)

Из всех ягод нашего леса я больше всего люблю землянику. Люблю смотреть, как она цветёт, как набирает силу, как красуется уже поспевшими ягодами на просеках, вырубках, на припёках. Люблю искать земляничные плантации, возникающие каждый год всё в новых местах знакомого мне леса. Наслаждаюсь красотой её изобилия, а потом процессом самого сбора и даже трудного возвращения домой с надеждой поделиться увиденной сегодня красотой с окружающими. Ранним летом в начале июня я всегда хожу в лес, чтобы наметить места наших будущих встреч с этим чудесным творением природы. В это время земляника в полном цвету и отлично просматривается и на зарастающих травой свежих вырубках, и на просеках и полянах, на лесных травянистых тропинках. Идёшь и радуешься встрече с этими, невзрачными, на первый взгляд, цветочками.
Уже при входе в лес, на первых лужайках, у его опушки, определяешь возможный урожай ягод по величине цветков, по густоте земляничных соцветий, по плотности листвы, по глубине их проникновения в темноту леса. И какая радость охватывает тебя, когда оправдываются твои надежды, и ты повсюду встречаешь беленькие земляничные соцветия, – то выглядывающие из травы на тропинках, то устилающие почти сплошным белым ковром голые проплешины между деревьями и пнями на вырубках, гнездящиеся по бокам канав и колеям лесных дорог.
Как наяву, перед глазами стоит красота лесной лужайки, белеющей цветущей земляникой на фоне голубеньких анютиных глазок, синих колокольчиков, отдельных ромашек и массы иной лесной растительности. Соцветия ещё не высоко поднялись в траве, но уже пробиваются через густоту зелени кверху, к солнцу и сверкают в его утренних косых лучах искрящейся белизной. Другие, прячущиеся в глубине стеблей и листьев, ещё только робко выглядывают из-под плотного занавеса густо-зелёных растений, стыдливо пряча в них ещё до конца не раскрывшуюся красоту своих нежных бутонов. А вон, чуть в стороне, у куста, несколько высоких земляничных соцветий переплелись со стебельками анютиных глазок и, будто обнявшись друг с другом, вместе радуются солнечному утру. Капельки росы внутри листочков ещё не успели высохнуть и блестят со всех сторон, переливаясь яркой радугой свежайших утренних красок. И первые бабочки уже устраивают крутящуюся карусель над ними, садятся на яркие цветы, расправляя нежные крылышки и маня к себе своей божественной красотой. А по соседству гудит утренний шмель, перелетая с цветка на цветок, деловито обследуя их и собирая утреннюю дань в виде пыльцы и нектара. И как ни странно, на фоне других более ярких цветов, земляничные соцветия привлекают их в значительно большей степени…
А заросшие лесные тропинки! Я люблю ходить по ним, подмечая места будущего ягодного урожая. Бывало, они просто белели земляничным цветом. Идёшь, и со всех сторон от тебя разбегаются белые полоски, вблизи рассыпающиеся отдельными цветоносами с бутонами и уже полностью распустившимися цветками. А вокруг и другие цветы – ромашки, колокольчики, розовые липучки, беленькие метёлочки, и даже одуванчики кое-где желтеют своими миниатюрными солнечными головками… Идёшь по немятой траве и опасаешься, как бы не наступить на цветы, не испортить эту сказочную красоту, сохранить её для себя и для других любителей природы. Ведь много ещё таких осталось в нашей жизни, кто не проходит мимо неё, кто наслаждается ею, для кого красота природы – не только в поиске и сборе даров нашего леса.
Сколько прекрасных художественных выставок видим мы в последние годы. И живопись, и фотографии, и вышивки, и аппликации. И везде прежде всего наша природа, во всех её формах, во всех проявлениях: от отдельных травинок, грибов и ягодок, от пичуг и насекомых – до великолепных пейзажей, – зимних, летних, осенних, весенних, раскрывающих во всей полноте богатую душу нашей природы, вместе с чувствительной, поэтичной душой их вдохновенных создателей.
Волею судьбы, передвигаясь на своих костылях-палках, я топчу в лесу больше других, особенно во время сбора грибов и ягод. И я прошу у леса прощение, хотя и знаю, что не очень врежу ему своей деятельностью. И лес прощает меня и почти каждый раз открывает мне свои новые тайны, щедро одаривая меня своей красотой и богатством.
Как радовался я свежим лесным просекам и вырубкам, обнаруживая их порой во время своих весенних лесных прогулок. Бывало, они ещё не успевали зарасти травой и серели валяющейся повсюду корой, проплешинами голой земли, только что прорытыми через сечи канавами (видимо, специально, для дренажа местности). Радовался первым кустикам земляники, уже зеленеющим здесь – обещавшим через год-два высокие урожаи.
С конца июня я начинаю поиски первых ягод. И какое счастье находить их на знакомых местах, или же где-то вдали, совершенно случайно во время поисковых походов. Однако не всегда природа благоприятствует ягодному изобилию. Бывали годы, когда весь земляничный цвет неожиданно погибал, и вместо ягод на цветоножках оставались только чёрные точки – видимо, в результате воздействия поздних, июньских заморозков. (Точно так же, как и у нас, на садовых участках, чернеет и погибает клубника.) И тогда глубокое разочарование охватывало меня, так надеявшегося на продолжение встреч с красотой созревающей ягоды.
Помню, как в 1985 году повёл на дальнюю сечу за Пежей приехавшего погостить в Иваново сына Женю. Повёл, заранее разведав обстановку и обнаружив на сече массу цветущей земляники. Дорога до места была нелёгкой – более десяти километров от Ломов. Вдобавок недавно прошли сильные дожди, и низменная местность тех районов была переполнена водой. Пришлось прыгать по хлюпающему бездорожью. Оба промокли чуть ли не по колено. А на сече ждало уже главное разочарование – полное отсутствие ягод, чего я тогда объяснить совершенно не мог, не зная, что заморозки и в лесу могут губить ягодный цвет. Так и пришлось возвращаться ни с чем, получив удовольствие только от вида цветущих полян и лужаек. Да ещё лисицу увидели в районе «лисьего городка», недалеко от сечи. Почва там была песчаная, холмистая. Вот и понастроили в ней себе жилища рыжие красавицы.
Что касается сбора земляники, то пристрастился я к нему с раннего детства. Собирали ягоды и на склонах железнодорожного полотна, у самого нашего дома, и в «кустиках», за Буровским заводом, в карьерах за Мельничновой церковью. В карьерах, на песчаной почве земляника быстро начинала разрастаться, и мы, мальчишки с Первой Железнодорожной, частенько заглядывали туда во время наших коллективных прогулок. Собрать удавалось немного – по полстаканчика, не больше. Зато какая была радость принести весь собранный урожай домой, выложить ягоды на стол к обеду или ужину и чувствовать, что и ты сам можешь сделать что-то приятное для своей семьи! Возможно, с этих мальчишеских походов и зародилась у меня страсть к этой ягоде и вместе с тем любовь к красоте окружающей меня природы.
В последующем, в более поздние уже юношеские годы, страсть к сбору земляники у меня не пропала. Тяги к чернике почему-то не было. Бруснику же я собирал всего один раз где-то далеко, на дальней сече, куда привели меня вместе с другом Генкой Серебряковым наши соседи Хромовы, жившие ранее в тех местах в какой-то деревне.
В те годы в окрестностях Шуи были великолепные ещё совсем молодые леса, в том числе и обширные сосновые лесопосадки, в которых обильно росли и размножались маслята и земляника. Солнечные прогалины между длинными рядами молодых деревьев порой были целиком заполнены земляничником, среди которого в течение всего летнего сезона появлялись всё новые и новые слои маслят. И я, зная такие места, частенько навещал их, наполняя корзину этими великолепными грибами. А когда созревала земляника, отдавал уже ей большую часть своей любви и признательности. Сначала я ходил в те места пешком, а начиная с шестого класса, ездил на велосипеде, который стал для меня верным другом и во многом помогал во время дальних странствий по лесным тропинкам и лесному бездорожью.
Один такой сосновый лес с грибами и земляникой я обнаружил позднее, уже в конце пятидесятых годов, когда знакомился с лесными просторами в районе «Ворожино», по направлению к бывшей деревне Болото. Этот лес был уже достаточно зрелый (выше шуйского), но ещё оставался богат и маслятами, и ягодами. В последующем он в течение многих лет радовал меня, когда я навещал его, приезжая в Шую, а затем в Иваново в очередной отпуск в 1958-1962 годах. К сожалению, в какой-то год он был подчистую вырублен во время осушения болота с целью создания там резервуара для сточных вод с грандиозной свинофермы, оборудованной в Ворожино.
В семидесятых и последующих годах я почти не встречал молодых сосновых лесопосадок. Видимо, уже тогда наше лесное хозяйство начинало приходить в упадок, и лесовосстановительные работы всё более и более свёртывались. Последние молодые сосновые полосы я встретил в 1972 году в районе уже бывшей деревни Болото, куда добрался с сыновьями. Но и они были почти полностью уничтожены пожаром, превратившим в унылый серый пейзаж некогда зелёную зону, примыкающую к болоту. Почему-то именно здесь в последние годы чаще всего возникали пожары: в 60-е годы несколько раз горел малинник, в 1972 году – сгорели лесопосадки. Что будет гореть в следующий раз?
В тех молодых сосновых лесах я собирал в общем-то не так уж много ягод. Вероятнее всего потому, что эти места, кроме меня, навещали и другие любители леса. Площади, однако, тут были большие, ягоды зрели постоянно. Так что свои два-три литра я набирал без особого труда. Мне нравились такие молодые леса своим светом, теплотой, жизнерадостностью, своей восторженной лучезарной юностью, впитавшие в себя живительное тепло солнечного света, сконцентрированное во всём существе этих гладкоствольных, отливающих золотом деревьев. Казалось, они сами искрились солнечными лучами, дышали вобранным в себя теплом. Тепло исходило от их ярко-жёлтых стволов, от оголенных веток, от иголок, собранных в тёмные сочные пучки в верхней части деревьев и устремленных в безудержном порыве вверх, к небу и солнцу. Тепло в молодых сосняках, казалось, проникало и в саму землю, пока ещё голую, свободную от травы и мха, покрытую только слоем сухих иголок, да обломками нижних веток, быстро засыхающих и дающих простор и силу стволу и верхним ярусам растущих красавиц.
Мне нравилось ползать между рядами сосен, продираясь порой через сплошной частокол стволов и веток, и отыскивать наиболее урожайные участки. Нравилось брататься с этими деревьями, хотя они порой безжалостно относились к моей амуниции, срывая с меня кепку, хватая за куртку, наполняя карманы и сумку иголками и сломанными веточками. Радостно было увидеть вдалеке очередную прогалину между рядами, покрытую коричневыми шляпками маслят или зелёным ковром земляничника. Такое местечко всегда предвещало возможность очередного пополнения корзины (бидона) новыми пригоршнями ягод и чистенькими маслянистыми грибами. И не было случая, чтобы в разгар их плодоношения я возвращался домой с пустым лукошком.
Да, но всё же по-настоящему я познакомился с земляникой уже в ломовских лесах, приезжая на отдых в Иваново. Первыми земляничными местами были сосняки рядом с самим посёлком. Посадки эти, по словам местных старожилов, производились где-то в сороковые годы. Лес был уже достаточно высоким, негусто заросшим травой, черничником и земляникой. Земляника, как оказалось, доживала здесь свои последние годы. Но нам с семьёй удалось воспользоваться её щедростью два или три сезона в начале семидесятых. Мы приезжали туда часа на три – на четыре и возвращались с полными бидонами прекрасной землянично-черничной смеси. Дома наедались до отвала и варили варенье, большую часть которого забирали с собой, во Владивосток. Там, на краю света, хоть и была кругом таёжная экзотика, но таких ягод не произрастало. Где-то высоко в сопках знакомые мальчишки и находили землянику, однако в наших краях, у побережья, она не в состоянии была развиться в связи с погодными особенностями местной прибрежной зоны.
В восьмидесятые годы я бывал в Иванове больше один, и состояние моё уже не позволяло совершать особо дальние прогулки. Но именно тогда мне посчастливилось встретиться с «земляничным» лесом и упиваться его красотой в полном одиночестве целых полторы недели. Это было чудо, которое во всех деталях и подробностях стоит передо мной до сих пор и о котором я уже достаточно подробно рассказал читателям. Могу лишь добавить, что подобное счастье в наших местных условиях выпадает человеку раз в жизни, возможно, в качестве духовной награды за его жизненные испытания, и явно для того, чтобы он мог поделиться увиденным с другими – мечтающими о подобных встречах. Чтобы радовать их, вдохновлять на собственные духовные подвиги во имя собственной сокровенной мечты, которая рано или поздно, но сбывается.
Это было нечто, ни с чем не сравнимое, не сопоставимое. И все последующие мои встречи с земляничными просеками и полянами казались уже обыденной прозой, по сравнению со сказочной поэзией, совершенно невероятной красоты, дарованной мне лесом. И те два, и даже три бидона отборных ягод, которые я приносил домой почти ежедневно, так и остались для меня неправдоподобным, но вполне реальным достижением, приблизиться к которому удалось лишь однажды, и тоже случайно, – уже в конце девяностых годов. Но это оказалось лишь разовым достижением.
Тогда же, в восьмидесятых, меня продолжали радовать просеки, видимо, создаваемые специально с целью ускоренного развития и предупреждения загустения леса. Они были чистенькими, – без завалов стволов и веток. И даже пни на них почти везде отсутствовали, видимо, по нормативам подобных работ. Через три-четыре года на просеках появлялась первая земляника. В скором времени присоединялась к ней и черника, часть которой, очевидно, оставалась неповреждённой при порубочных работах. Первая земляника была очень крупная. Листва её распространялась сплошным покровом на значительных площадях оголённого пространства, скрывая в себе зреющую ягодную благодать. Ягод в таких густых земляничных скоплениях всегда было много, и можно было неоднократно возвращаться на одно и то же место, постоянно набирая свою ягодную норму.
Такие просветляющие вырубки были во всех ломовских лесах, как вблизи посёлка, так и в отдалённых районах. Я знал их наперечёт и периодически наведывался для пополнения наших ягодных запасов. Порой в таких местах мне открывалась весьма вдохновенная красота, позволявшая собрать и один, и полтора бидона. И так хотелось поделиться ею с другими. Хотя я знал «законы леса», знал в частности, что открывшееся тебе однажды лесное изобилие, никогда не представится твоему взору повторно (это в наших, проходных для грибников и ягодников лесах), но однажды уступил просьбе жаждущей и взял собой в дальнюю прогулку нашу добрую соседку – Марию Григорьевну, тоже большую любительницу (в прошлом) грибов и ягод.
Ближайшие просеки и вырубки оказались пустыми. Да и весь «черничный» лес был почти полностью очищен от ягод. Пришлось уступить просьбам старушки и вести её в направлении «ягодного рая». Это были дальние самсоновские леса, примерно в пяти-шести километрах от Ломов. Мария Григорьевна – старушка бодрая, активная. Некогда по лесам по десять-пятнадцать километров за день отхаживала. Да и давление в тот период её не беспокоило. И как хотелось похвастаться перед соседками!..
…Идём медленно. Спутница впереди. За каждой ягодой наклоняется, норовит сразу с дороги в лес убежать. Но в лесу пусто. По ягодке ничего путного не наберёшь. Шли часа полтора, а то и больше. Вышли наконец на первую, самую широкую вырубку, откуда я два дня назад чернику принёс. Вышли, а собирать-то и нечего! Всё обчистили, ни ягодки не оставили. И откуда только сбежались? Ведь до Стромихина более пяти километров!! Из Самсонова же древние бабуси сюда и совсем не ходят.
Настроение наше сразу упало, навалилась усталость. До следующих, земляничных вырубок ещё с полкилометра. Рискнули и туда наведаться, – жалко было упускать счастье. Дошли уже с трудом. Но и там всё было собрано. Нам осталось всего-то по стаканчику уже далеко не первосортной – остаточной, доспевающей земляники. Собрали мы остатки в бидон Марии Григорьевны и, еле переставляя ноги (а я ещё и палки), поковыляли обратной дорогой уже прямиком к остановке. Разочарование, конечно, у обоих было полное. Правда, добрая душа, Мария Григорьевна, меня ни в чём не винила. Сама знала, что так часто в лесу бывает. Там каждый раз новые места искать надо. Только попросила никому об этом нашем фиаско не рассказывать – стыдно всё же. Я и не рассказывал. Но зарёкся когда-нибудь ещё брать с собой в лес старушек. Всё-таки немалые для них нагрузки! Не ровен час, чего и случиться может. Да и по-разному могут воспринять неудачу. Могут подумать, что нарочно завёл в пустые дебри… И самому ходить с попутчиками всё труднее становится. Уже иная ответственность и совсем другой ритм передвижения. У меня же он особенный: несёшься на четырёх (с двумя палками) по бездорожью минут десять, пятнадцать и валишься потом на отдых, чтобы спина отошла. Вот так и двигаюсь «мелкими перебежками». Медленно же идти – устаёшь ещё больше.
В девяностых годах ближайшие к Ломам вырубки заросли. Даже малина на них исчезла. В поисках ягод я переместился ближе к Самсонову. Там как раз проходили большие лесозаготовки, и леса быстро светлели. Появлялось раздолье для черники и земляники. Несколько лет подряд я брал землянику и за Ломовским болотом, за дорогой Дворишки – Старая сторожка. От последней осталась одна красная стена вблизи от дороги Ломы – Самсоново. Вот эти отдалённые от посёлка леса и стали постепенно заполняться ягодами. Особенно хорошо в этих местах росла земляника. В какой-то год она так расплодилась по просекам, что я без особых трудов наполнял свой четырёхлитровый бидон, а порой и «набирку» прихватывал с ягодами.
Земляника здесь росла обширными лоскутками, среди завалов из веток, стволов и корней вывороченных деревьев. В разгар созревания она краснела повсюду на полуоткрытых участках, выглядывая из-за кустов, из-под веток, возвышаясь на длинных стебельках под травой, скрываясь среди коряг. Если бы не повсеместные завалы, её можно было бы собирать куда быстрее. А так приходилось постоянно обходить поваленные стволы, тратя на это половину времени и сил. Но ягода здесь была отменная! – Значительно более крупная, чем на обширных полях и сечах, и не менее вкусная. Возможно, только менее ароматная, по сравнению с выросшей на постоянном припёке.
Удобно собирать такую, уже поднявшуюся над травой на вытянутых вверх цветоножках, на которых красуется не две-три, а сразу пять или больше уже налившихся ягод. Берёшь сразу целую горсть, будто хорошую чернику, или даже бруснику, чувствуешь, как быстро наполняется твоя ёмкая тара, и радуешься вновь открывшемуся перед тобой изобилию.
Постепенно крайние вырубки стали зарастать, и я переместился в глубину леса. Там просеки казались более свежими. Или же просто зарастание их проходило более медленными темпами. На них я собирал землянику ещё пару лет, но и здесь ягоде быстро пришёл конец, и просеки опустели. Почему-то тут не разрослась черника, да и малиновые кустики в последующем были чахлыми, почти без ягод.
В 2001 году я стал ходить прямиком через лес к знакомым самсоновским ягодникам. Отсюда к ним тянулись несколько сквозных, чуть ли не двухкилометровых параллельно идущих просек, упирающихся в сравнительно широкую лесную дорогу, которая уходила прямо к просеке Дворишки – Якимово. Среди этих вырубок я тоже собирал землянику, появившуюся в редком хвойном лесу после очередных вырубок. Ягода в этих сравнительно тёмных местах созревала недели на две позднее, чем на светлых полянах, и я думал, что этим и закончится здесь моя земляничная эпопея.
В один из походов я пошёл по самой крайней (по направлению к Дворишкам) просеке, которую обычно обходил из-за многочисленных завалов, сильно затруднявших продвижение. Где-то в середине просеки к ней примыкала небольшая вырубка, не такая уж давняя, но быстро заросшая травой, малинником и кустарником. В предыдущие годы ягод рядом с ней не было, и я даже не заглядывал на неё, обходя заросли стороной.
В этот раз в лесу ещё оставалась земляника, и я добрый час ползал за нею на коленках среди коряг, веток и бесчисленных шишек, создававших серьёзные неудобства для сбора и доставлявших моим коленкам определённые неприятности. В какой-то момент добрался до этой крайней и самой широкой просеки как раз в месте соприкосновения её с вырубкой. В траве кругом красовалась крупная земляника, то выглядывая поверх неё, то укрываясь за стеблями высоких растений. Земляника росла даже среди кустов, и я стал пробираться к ней, постепенно выходя на открытый участок вырубки. Вытаскиваю из травы, из кустов непривычно крупные, совсем созревшие, налившиеся соком ягоды. Наполняю одну пригоршню, другую, третью. Уже почти половину бидона собрал – последние дни такого не было.
Выпрямляюсь, давая отдых пояснице, прохожу немного вперёд, огибая последние кусты малинника, и глазам моим предстаёт невиданная доселе картина: бордово-красное покрывало из ягод земляники, расстилающееся на свободном от кустарника участке вырубки. Массивные земляничные соцветия вытянулись поверх травы, раскинув в стороны веточки с рубиново-красными, невероятной величины ягодами, которые, переплелись вверху друг с другом, будто специально обнявшись и не пуская к свету остальную растительность. В этом своеобразном земляничном ковре не было недоспевших, беловатых ягод, были только совсем спелые и переспелые, уже бордово-тёмных оттенков, готовые вот-вот упасть под тяжестью своей зрелости. Когда я пригляделся повнимательнее, то обнаружил под верхним ковром ещё и нижний слой ягод, хотя и не таких крупных и налитых.
Сквозь это сказочное ягодное покрывало кое-где протискивались отдельные стебельки полевых колокольчиков, метёлочек, ромашек, каким-то образом ухитрившихся устоять в борьбе за свет и свободу с этим неожиданным земляничным нашествием. И всё это обилие красок создавало поистине сказочный колорит, любоваться которым можно было бы часами, если бы не необходимость сбора да не полчища остервеневших к полудню слепней, сразу бросившихся на меня в атаку на открытом пространстве.
Да, когда я был в лесу, этих тварей я вроде и не замечал. Сейчас же потребовалось срочное применение всех возможных элементов защиты: накомарник, куртка и плащ (несмотря на яркое солнце) и даже целлофановые пакеты на руки, которым доставалось нисколько не меньше, чем остальным участкам тела. Слава богу, сквозь сетку накомарника слепни не проникали. Но они умудрялись залезать под плащ и куртку и там творить свои грязные дела. Умудрялись прокусывать парусиновые брюки, двойные носки, набитые изнутри травой, и смазанные от летающих паразитов дёгтем и муравьиным спиртом. Хорошо, что полиэтилен они пока не научились дырявить. Зато и я никак не мог приспособиться брать ягоды руками в «целлофановом» облачении. Что это с этими тварями сегодня случилось?! Специально, что ли, здесь собрались, чтобы охранять это райское земляничное изобилие? И ведь сохранили до сих пор, – ни одной души, явно, не было. Ни одна бы не смогла устоять перед таким соблазном. Собрали бы всё, несмотря на слепней.
Так что мне предстоял отнюдь не лёгкий процесс сбора, какой продолжительности, – об этом можно было бы судить только после обхода всей площади вырубки. Я, по крайней мере, надеялся, что среди кустов скрываются и другие, аналогичные найденному, местечки. Я был уверен, что приспособлюсь – соберу эту ягоду. Только сожалел об отсутствии фотоаппарата. Снимки получились бы вообще уникальными! Увидеть изобилие совершенно не тронутой ягоды, изобилие в её полном расцвете и полной зрелости, сконцентрированное в таком количестве пусть и на сравнительно небольшом пространстве сечи, увидеть в таком необычном сочетании цветов и красок. Да, это могли бы быть у меня «фотографии века» – лучшие фотографии моей жизни, конечно, если бы они были в цветном варианте. А такое уже вполне позволяла делать современная техника.
Да, но аппарата у меня не было. Оставалось только сохранить максимально полно эту красоту в памяти и описать в последующем словами. Но возможно ли это? До сих пор я не встречал в художественной литературе описание ягодных ландшафтов – сеч, вырубок, полян, полей и лесов. С грибами проще. О них говорили много, в том числе и с художественной точки зрения. Тот же Солоухин. Но вот ягоды, в первую очередь лесные, были обойдены вниманием. «Ягодная охота» – нет такого термина. «Грибная» же существует, и в той же художественной литературе. По моему разумению, в ягодах не меньше красоты, чем в грибах. Ягодные ландшафты в целом даже ещё более эстетичные. А по своей биологической (информационной) ценности для человека они не сравнимы ни с какими другими дарами леса.
…Где-то около часа дня я принялся за дело – «за работу», хотя, применительно к лесу, я не признаю этого слова. Любая «работа» здесь – прежде всего наслаждение. И его хочется испытывать ещё и ещё. Несмотря на физическую усталость. Несмотря на разрывающую боль в пояснице. Несмотря на беспрерывные атаки слепней и иной лесной голодной братии… Но откуда их здесь столько? На ком они успевают напиться? Ведь в последние годы исчезли тысячи голов коровьего стада в окрестных деревнях, на скотоводческих фермах. Значит, переключились на нас грешных, на людей. И нашей, человеческой крови им, видимо, вполне хватает, чтобы потом вот так расплодиться и летать такими вот «роями»…
Нет, так, в пакетах, собирать землянику невозможно! Мало того, что не чувствуешь ягоды и мнешь половину, – ты не испытываешь удовольствия от соприкосновения с нею. Прикасаться к растущей ягоде – в этом тоже есть нечто важное, значимое в процессе сбора. Ощущая её на веточке, а затем у себя в кисти, ты испытываешь какое-то особое чувство радости – от контакта с живой природой, с той, которая тебе необходима, которая как бы сама устремляется к тебе в руки, ласкает их своими прикосновениями и придаёт тебе нечто большее, значимое, внутреннее, не определяемое, но очень важное для твоего существования.
Может, она передаёт нам свою красоту, а через неё и свою любовь ко всему живому, сконцентрированную в ней, в её растительных образах. Возможно, и мы оставляем на сорванных ягодах свой собственный душевный след – след своей любви к этим восхитительным дарам природы. И эта информация, возможно, концентрируется в них, передавая им наше собственное душевное тепло, наши чувства, нашу любовь к ним. В любом случае, когда ты собираешь ягоды с любовью, растение не должно страдать от этого – не должно увянуть или поблекнуть (как от прикосновения того цыгана, который погубил мою клубнику). Может, оно даже приобретёт ещё большую радость, стремление к жизни, и на будущий год разрастётся новыми побегами, нальётся новыми, ещё большими ягодами… Однако это все мысли, обусловленные возникающими здесь чувствами.
Я снял с рук пакеты и обвязал кисти косынкой и платками, оставив наружу одни только пальцы, хотя кусаки и до них добирались, но дело стало продвигаться куда быстрее. Мне никогда не приходилось собирать вот так землянику – сразу целыми пригоршнями, как чернику с ветки или бруснику. Ягоды с высунувшихся из травы цветоносов располагались полностью на виду. Надо было только подставлять под них руку и сцеживать эту исходящую божественным ароматом красоту себе в ладонь. Делать это сразу в бидон всё же не удавалось из-за его весьма значительных габаритов. Две-три кисти, – и рука наполняется почти до предела. Попробовал подсчитать на отдельных веточках – пять, семь, восемь крупных земляничин – меньше пяти ни на одной не видел. И все спелые, почти прозрачные, если присмотреться сквозь них на солнце. Посмотришь вблизи – поразительная картина – мозаика из отдельных, расположенных рядом друг с другом ягод. Поглядишь вдаль – сплошной бордово-красный ковёр с белыми, синими, алыми, фиолетовыми вкраплениями цветов. У самой земли – частокол земляничных стеблей, наверное, более сотни на одном квадратном метре, и ещё ягоды нижнего слоя, уже не столь спелые, по-видимому, не сумевшие по-настоящему развиться во всей этой массе ягодного изобилия.
Минут за двадцать наполнил оставшуюся половину бидона. Вот это темп! Как при сборе отборной брусники. Даже полноценную, спелую чернику так быстро не собрать – труднее отрывается от веточек. Здесь же нет никакого мусора – ни листьев, ни иголок, ни травинок… Закрутил крышку, приготовил к сбору второй бидон. Сумку с ягодами спрятал среди кустов, чтобы не перегрелись на солнышке. Успел заметить, что и кусты внутри краснеют ягодами. Сколько мне предстоит работать?! Успею ли справиться, хватит ли сил? Давно насквозь мокрый. Жара несусветная! Вот что такое открытая сеча. Притом ещё со слепнями! Без них хоть раздеться можно было бы. В такой жаре ни комаров, ни мошек не сыщешь. Тоже боятся перегреться – тельце-то уж очень маленькое. Эти же паразиты, что малые чертенята над тобой носятся, в пальцы и ладонь впиваются, одежду прокусывают. Что у них за жвалы такие, что с мешковиной справляются?!
Но я «работаю», как заведённый. Собираю то одной рукой, то другой, то сразу двумя; переползаю на коленках с собранного местечка на лучшее, ещё не начатое. Оставляю после себя в красном ковре зелёные проплешины, залезаю в кусты, где земляника кажется особенно крупной. Ягоды сыпятся в бидон чуть ли не непрерывной струйкой. От рук исходит земляничный аромат – аромат переспелых ягод. Действительно, отдельные ягоды стали уже совсем мягкими, потемнели от спелости и мнутся даже при слабом прикосновении к ним. Как хочется попробовать их на вкус. Нельзя – мешает накомарник. Вся эта избыточная экипировка и сатанинская остервенелость этих летающих «пираний» лишает меня обычного наслаждения от сбора, не даёт возможности хоть на немного остановиться, отдохнуть, как следует «посозерцать» эту Богом созданную красоту.
Добираю второй бидон, обобрал две смежные ягодные полянки – прогалины. Темп сбора прежний – сорок минут бидон. Слепни, что ли, меня так подгоняют? Или солнце такой темп задаёт? Надо отдыхать, – в любом случае сразу со всей сечей не справишься. Тем более что тени и удобных мест для лежания вокруг достаточно. Перед отдыхом обошёл все свои сегодняшние владения. Оказались необранными ещё две небольшие полянки. В других местах ягоды росли лишь небольшими скоплениями. Да, это, конечно, не «земляничное царство» – восьмидесятого года. Но, вместе с тем, это нечто совершенно особенное, уникальное, оставленное мне напоказ, чтобы я смог рассказать и об этой невероятной красоте людям.
Но как расскажешь, как передашь открывшуюся перед тобой красоту словами? Как передашь чувства, охватывающие тебя при соприкосновении с нею. Это то, что видишь обычно раз в жизни, хотя стремишься к этой красоте постоянно. Это действительно сказка, вышедшая как бы из параллельного мира, который существует рядом с тобой, живёт по своим законам и лишь однажды открывается тебе всей своей красотой, чтобы показать, насколько он прекрасен, что он есть на самом деле, что он доступен и тебе, что ты можешь окунуться в него, если будешь очень стремиться к этому.
Кто из нас не стремится к сказке, к сказочному Раю? Не стремится к миру всеобщего блаженства и благоденствия? К миру, где отдыхает от житейского напряжения наша душа, где царствуют только Красота, Любовь и Добродетель. Мы пытаемся создать его для себя. Создаём порой нечто неестественное, искусственное, нарушающее все основы человеческого существования, гармонию жизни. Порой создаём и шедевры красоты, но только для избранных – человеческой элиты. Создаём за счёт остальных, её окружающих, игнорируя основную идею Всеобщего благоденствия. Идём путём разрыва с основными законами природы, нарушая их. Идём и совершенно не видим самых простых и закономерных путей приближения к цели – нашего всеобщего изначального единства – единства друг с другом, единства со всей остальной живой природой. Именно это единство даёт нам и покой, и умиротворение, и необходимый душевный отдых, наполняет нас неистощимой энергией созидания, настоящей радостью земной жизни.
Я давно открыл для себя это счастье. Но, к сожалению, только совсем недавно осознал его, ранее идя к цели чисто интуитивно. Безусловно, интуиция заложена в каждом из нас – либо в генах, либо в некой иной «духовной» материи, в нас присутствующей. Ей надо доверять. Но надо и контролировать себя в наших поступках и действиях. Для этого мы наделены разумом. В жизни чувства и разум должны взаимодействовать друг с другом, управлять нашим поведением, ведя нас в нужном направлении, не давая делать грубых, и, тем более, непоправимых ошибок. Чтобы понять всё это, судьба и открывает перед нами ворота такого вот земного рая, чтобы мы могли убедиться в его реальности и запастись за время пребывания в нём жизненными стимулами для дальнейших «земных» преодолений…
Сказать ещё что-то про увиденное и прочувствованное мной в тот момент очень и очень трудно. Для этого надо быть художником, художником-фотографом. Эта красота прежде всего для наших глаз. Хотя и ароматы, и звучание сечи во многом дополняли красоту этого уникального лесного пейзажа. И я был благодарен и лесу, и Провидению, что получил такую уникальную возможность общения с нею…
Через день я снова посетил это место. Оно было уже не то – здесь явно чувствовались следы человеческой деятельности. Но собрать почти целый бидон ягод мне всё же удалось. Земляника оставалась ещё и в небольших лесных прогалинах, идущих радиально от сечи… На следующий же год ягод там почти не было – всё некогда свободное пространство покрывала высокая трава и густо разросшийся малинник. Так и осталась у меня память об этой поляне, как о мимолётном явлении в жизни нашего леса – поляне, будто по волшебству открывшейся передо мной, как перед Падчерицей в сказке «Двенадцать месяцев». Но сохранилось само место этой некогда райской обители. И я, порой проходя мимо него в последующие годы, каждый раз воссоздавал в памяти увиденную мной сказочную картину.
…В последние годы мои «земляничные» странствия ограничивались в основном самсоновским направлением. Единственно, где ягода вызревала, – это в сосновых вырубках и на сравнительно молодых сечах. Но больше, чем один-полтора бидона за сезон этих ягод я уже не набирал. Да, в районе Ломов её в больших количествах не было. Зато, по словам очевидцев, земляника отлично чувствовала себя в других местах, порой занимая огромные площади пустующих полей. Но та красота была уже для других, и о ней я ничего не могу сказать…
В 2007 и в последующие годы я оставался в летний сезон практически без земляники. Исчезла она в наших лесах. Нет новых светлых вырубок, молодых чистых просек, заросших травой солнечных тропинок. Всё попорчено колёсами тяжёлой техники, завалено поверженными деревьями, снесено тракторами. Лес вывели из строя на целые десятилетия. И те немногие литры этой лесной чудесницы, которые удавалось собрать за сезон, – лишь жалкое напоминание о наших прошлых лесных богатствах. Но осталась память о былом, – чистом и радостном, об удивительных встречах с царицей наших лесов, подарившей мне море душевного восторга, внутреннего благоговения и надежды на наше будущее возрождение.




ЗА ЧЕРНИКОЙ


Грибная пора отойти не успела,
Гляди – уж чернёхоньки губы у всех,
Набили оскому: черница поспела!
А там и малина, брусника, орех!
Н.А. Некрасов

Обычно черничная страда начинается у нас, ивановцев, где-то с середины июля. Это в среднем, в общем. Однако есть места, на которых ягоды наливаются значительно раньше, и каждый жаждущий стремится обнаружить их и ощутить прелесть первого общения с ними.
Лето 2009 года оказалось засушливым. Ягода долго не наливалась и почему-то не зрела. И даже на болоте и в светлых сквозных молодых сосняках у Самсонова она долго не начинала синеть. Первый свой визит в те края с целью разведки я совершил в конце первой декады месяца и был разочарован увиденной картиной. На болоте густо разросшийся молодой черничник был весь усыпан ещё зелёными и очень мелкими ягодками. В дальнем же, обычно обильном черникой сосняке (у Самсонова) ягод было совсем мало. И даже земляника в том районе тоже не уродилась. Прошёлся поперёк леса, преодолевая многочисленные завалы из упавших сосен, и на всём протяжении лесного пространства не увидел ничего обнадёживающего. Решил вернуться сюда через недельку.
Через пять дней снова был на болоте. Ягода уже посинела, но ещё не начала наливаться. Попробовал побрать – бесполезно. Такой и стакана не наберёшь. Не стал искушать судьбу дальними походами. Прошёл березняком километра два на противоположную сторону этой части болота. В березняке сплошной густой черничник, но совершенно без ягод. Сколько лет он здесь существует? – не менее десяти! Но вот плодоносил всего года два, да и то не очень обильно, – в отличие от постоянно плодоносящего ягодника, расположенного совсем рядом, всего-то через дорогу.
Была надежда что-то увидеть на дамбах. Но и там полное разочарование. Черника без ягод. Голубика тоже пустая. Кое-где белеет цветущая брусника, но и та какая-то хилая, недоразвитая. Грибов нет и в помине, даже сыроежек и поганок. И змей ни одной не встретил ни на одной из дамб. Скучновато как-то стало. Всегда так бывает, когда разочаровываешься. «Пустой» лес не вдохновляет – когда идёшь не просто на прогулку. Пришлось вновь возвращаться ни с чем. Что ж, на то и разведка. Отрицательный результат – тоже результат. Однако нужен положительный. Надо было искать землянику.
Земляника уже вовсю продавалась на рынке. Но в наших ломовских краях светлых просторов для неё уже давно не было. Вырубки были грязными, заваленными деревьями и мусором. Старые поляны давно заросли травой и черничником. Оставалась надежда на несколько местечек в ближайших окрестностях от посёлка. И через день я отправился туда. Заодно хотел проверить и знакомый черничник, когда-то обильно плодоносивший в тех краях.
За несколько лет моего отсутствия ландшафт вокруг сильно изменился. Пожар уничтожил значительную часть леса у самой Самсоновской дороги. И эта часть уже успела зарасти сорной травой. Где-то совсем рядом располагалась ландышевая поляна. Захватил ли её пожар? Я перешёл через просеку и углубился в лесные завалы. Ориентироваться пришлось только по направлению: лес вокруг был повален – либо пожаром, либо лесозаготовителями. Пришлось ходить в поисках предполагаемого места. Наконец увидел ландышевые листочки. Они зеленели среди завалов. А вот и бывшая полянка. Ещё с ландышами. Но как их мало осталось! Два больших ствола улеглись как раз по центру. Рядом сохранились кусты, а вот деревьев почти не осталось. Всё вокруг стало светло и как-то неприветливо.
Цветущих ландышей среди зелени листьев были единицы. Да они уже отцвели – всё-таки июль месяц. Вряд ли кто их здесь обобрал – трава не смята, ландышевые листочки не повреждены. Значит, нарушились условия их существования. Нет того лесного окружения, которое давало им силу и радость жизни… Но может, возродятся со временем? Или же будут заглушены сорной травой, у которой в отсутствие лесного сообщества сил всегда с избытком…

Недалеко находилось ещё одно знакомое местечко – небольшая старая вырубка, расположенная у самой дороги, ведущей от Самсоновской трассы через лес к Голякову. Несколько лет назад я собирал на ней землянику, вдруг бурно разросшуюся среди кустов и на нескольких нешироких просеках, оставшихся после плановых лесозаготовок. Такие просеки здесь были по всему лесу – светлые, чистенькие. Они совершенно не нарушали экологии этого района, постепенно зарастали земляничником, затем малинником, обильно плодоносящими в первые годы…
Иду по знакомой дороге, краем поверженного пожаром леса. Вместо прежней густой зелени сплошного черничника, среди которого порой попадались и грибы (лисички, подберёзовики, красовички), теперь торчали обгорелые пни, чёрные стволы берёз и сосен, много поваленных, вывернутых с корнем деревьев. И на очень большой площади. Не дрогнуло сердце у поджигателя: может быть, у того же «любителя» леса, бросившего спичку или окурок, или же специально устроившего всё это с целью последующей вырубки – уже обесцененных деревьев… Но, вроде, лесорубы здесь не появлялись…
Тропинка по-прежнему в траве. Сколько здесь бывало земляники, по краю леса. Собирал уже совсем налившуюся, крупную ягоду, высвечивавшую в траве яркими рубинами. Пока шёл к вырубке, успевал собрать три-четыре стакана в свой четырёхлитровый бидон… Сейчас нет ни ягодки. И зелёных листиков земляники не видно. Возможно, и цикл её в этом месте за три года отошёл. Может, что-то другое повлияло? Не знаем мы пока тонкостей связи всех элементов лесного сообщества. Да и не наблюдаем по-настоящему за всем этим.
Вот и поляна (вырубка). Всё в густой траве. Раньше среди травы оставались светлые проплешины, а в первые годы после рубки и вся поляна была голая и сухая. Вот тогда-то на ней и начала появляться первая ягода. В какой-то год то ли в июле, то ли в августе поляна вся заросла грибами, очень красивыми, красно-жёлтой окраски. Все они пестрели и переливались на солнце яркими оттенками, радуя глаз какой-то необычной красотой. Может быть, грибы были и «условно съедобными». Но я не знаком с их многочисленными семействами, поэтому никогда не искушаю судьбу и предпочитаю только любоваться красотой незнакомых мне форм: на пнях, на деревьях, на земле, на коре и стволах поваленных деревьев, среди травы – везде, где удаётся встретиться с ними.
Сегодня любоваться здесь было нечем, – в соседних участках леса ландшафт был куда более привлекателен. Мне предстояло вернуться немного назад и идти диагональной лесной дорогой ещё километра полтора-два до мест более поздних вырубок, ещё не успевших полностью зарасти. К счастью, эта дорога не была загромождена поваленными деревьями, и я быстро дошёл до нужного места.
Вот и вырубка на стыке двух перпендикулярных дорог. Некогда сплошь заваленная опилками и щепкой, сейчас уже наполовину заросла травой и молодым кустарником. Вот место в густой высокой траве, где я два года назад собирал отличную землянику. Вышел тогда на него совершенно случайно, возвращаясь пустой с Голяковского болота, где надеялся собрать чернику. Осмотрел светлые участки поляны, ничего не обнаружил и стал сворачивать на дорогу, ведущую к дому. Подошёл к перекрестку тропинок и замер от неожиданности. Вся трава была в ягодах. Крупная, зрелая земляника высовывалась из неё на длинных цветоножках и сверкала на солнце целыми горстями, преодолев этот многоярусный зелёный заслон. Впечатление было такое, как от земляничной сечи, обнаруженной мною в лесу, по пути к Самсонову лет восемь назад. Только сейчас ягодный лоскуточек был небольшой, однако столь же сильно вдохновил меня неожиданностью своего возникновения. Значит, здесь я первый. И как это никто не обнаружил до меня этой красоты?! Ведь по этим дорогам до меня ходило достаточно много народу, а ягоды стоят в таком «открытом» виде, наверное, уже не один погожий день.
Да, в тот раз я сполна насладился земляничным сбором, проползав здесь более часа и собрав три четверти бидона… Сейчас в этом месте ягод уже не было. Не было их и дальше по тропинке, ведущей к болоту, и на тропинке, идущей к «чудищу» – высокому стволу сломанной берёзы, метрах в четырёхстах отсюда… Да, значит, и эта сеча «стареет» для земляники, остаётся ждать появления тут малинника. Подумал, что и сегодня придётся возвращаться ни с чем. Бывают вот такие, «безрезультатные» периоды. Правда, и такие прогулки не проходят без пользы. Тренируют физически, заряжают красотой, «энергетикой» леса. Но это только для себя. Хотелось бы и для других что-то сделать.
Остался западный уголок вырубки. Но, со стороны, тоже весь в траве. На всякий случай прошёл в том направлении метров пятьдесят – через старые колеи, через два поваленных дерева. Увидал отдельные красные ягодки. Не очень крупные. Да в этом году, в засуху, они не могут быть крупными. Хорошо, что хоть такие есть.
Зашёл за кучу мусора, рядом с оставленными посреди вырубки деревом, а за ним – лоскутки незаросшего пространства, и все красные от земляники! Рядом, в траве её тоже достаточно много, чтобы собрать «напоказ». Эту красоту вначале следовало запечатлеть – на сей раз взял с собой аппарат.
…И вот я уже ползаю по поляне, выбирая наиболее красивый ракурс для съёмки и одновременно стараясь не помять, не потоптать растущие вокруг ягоды. Аппарат для меня непривычный. Современные электронные «мыльницы» дают много преимуществ фотографу, прежде всего в количестве снимков. Однако получить хороший кадр («красивую картинку») оказалось непросто. То ли от того, что тридцать лет не занимался фотографированием, то ли привык к другому аппарату – Зениту Е с «Гелиосом». В общем, проползал много, даже устал кланяться, а хороших кадров так и не получил. Правда, можно было определить, что снимал землянику. Ну, а затем приступил уже к более привычному в последние годы занятию. Вот тут-то выложился полностью – и в скорости, и в качестве работы. Собрал около половины бидона, обойдя все закоулки сечи. На первый раз было неплохо. Прошёл затем ещё в нескольких направлениях с целью разведки. Понял, что в данных краях ни с земляникой, ни с черникой удачи больше не будет. Надо искать новые места.

Искать пошёл через день на Ломовское болото. Я надеялся увидеть в молодом, светлом березняке, с краю болотных дамб уже синий ковёр от поспевшей черники. Увидел же, ещё издали, несколько бригад сборщиков, заполнивших всё черничное пространство на южной стороне от болотных дамб. Их ауканье и разговоры издали прояснили мне ситуацию и существенно снизили приподнятое поначалу настроение.
Правда, ягод на всей этой площади оказалось много, и на первых порах хватало на всех. Только она по-прежнему была мелкой, хоть и висела со всех сторон на обильно плодоносящих кустах… Промучившись с ней с полчаса и окончательно поняв, что проку от такого сбора не будет, решил избавиться от соседства усердствующих на ягодах сборщиков, непрерывно болтающих на житейские темы или перекликающихся, чтобы ненароком не потерять друг друга. Многие из них, я понял, совершенно не знали этих мест и пришли сюда, ведомые кем-то из знакомых, – знатоков «болотного царства».
У меня было на выбор два варианта: либо сразу двигаться дальше через лес к сосновой роще в район Самсонова, либо остаться у болота, переместившись на пару сотен метров восточнее, к самому краю болота, переходящего в густой березняк. О нём, безусловно, знали и старожилы этих мест, но сегодня туда почему-то не заглядывали.
Перейдя через тропинку с глубокими колеями, оставленными, скорее всего, колёсами трактора, я почти сразу обнаружил местечко с более крупной ягодой и стал собирать, двигаясь параллельно дороге к краю этого участка березняка, где всегда ягода поспевала быстрее. И чем дальше я шёл, тем черники становилось больше и больше. Вот она уже синеет отдельными веточками, а то и целыми лоскутками, или скрывается в листве, будто на самом деле желая спрятаться от сборщиков. В некоторых местах трава и черничник немного помяты – видимо, уже навещали его здесь лесные «старатели».
Собираю с удовольствием. Работа спорится. Сумка, как всегда, стоит на видном месте, а сам с бидоном кручусь во всех от неё направлениях. Быстро наполнил полбидона, три четверти, вот уж добираю бидон целиком. С непривычки приходится тяжеловато, но результат придаёт новые силы. И очень хорошо, что я один. Нет шума, беготни, криков. Да и пространство ягодное не очень велико – всего-то метров двадцать в ширину и в длину – около пятидесяти. И не везде ягода достаточно крупная…
Вдалеке слышится шум мотора. Явно на машине кто-то пробирается. Только на какой? Легковая не пройдёт, грузовая тоже застрянет. Невозможно на машине лесные завалы преодолеть – дороги-то перекрыты полностью! Значит, только трактор! Видимо, решили за ягодами бригадой съездить. Откуда? Из Ломов по этой дороге и на тракторе не проедешь! Наверное, из района Андреева или Полунихи, через Дворишково поле пыхтят.
Сел отдохнуть. Перекусил малость. Хорошо сидеть на моховой кочке, прислонившись к стволу деревца. Спина отдыхает, ноги уже не гудят. Кусачего гнуса сегодня не очень много. И клещей пока не снимал. Солнышко греет, жара расслабляет. Продолжать работу уже не хочется. Хотя ягоды вокруг синеют во всех направлениях. Особенно крупные они в канаве, по которой я уже прошёлся, собрав самые спелые и заметные.
Мотор гудит уже ближе. Слышится треск ломающихся веток. Явно по бездорожью продираются – прямиком через березняк соседний. И голоса слышны. О чём-то спорят. Видимо, дорогу выбрать не могут. Наконец замолкли: выбрали, значит. Шум немного вправо передвинулся, то есть на «Дворишковую» дорогу выехали. Скоро здесь будут. Не на моё ли место нацелились? А может, и на разведку едут?
Минут через пять колёсный вездеход гудел уже совсем рядом. Свернул на дорогу, огибающую болотное озерцо и в двадцати-тридцати метрах от меня направился дальше, в район основного сегодняшнего сбора, где трудились галдящие бригады. В кузове сидели человек пять парней и громко голосили блатные песни, которые порой слышишь в маршрутках, или ином частном транспорте – любимый жанр теперешней молодежи.
Слава Богу, проехали. Такое соседство не располагает к отдыху, да ещё с современной «классикой»! Любит же молодое поколение такой отдых – с криком, шумом, соответствующим музыкальным сопровождением, и даже в лесу, где сама обстановка предполагает противоположное – тишину, покой и уединение. Для юного поколения необходимо иное – шашлыки, весёлая музыка, разговоры, – в общем, безудержное веселье. Каждому – своё!
Да, но такая бригада ягод собирать не будет! Не та у них психология… Так и есть – проезжают дальше. Кружат по объездной дороге. Через кусты куда-то вправо ломятся. Неужели, всё же из Ломов?! Но как туда добираются по непролазным завалам? Да и следов транспорта я по пути не видел. Может, выезжают по Самсоновской трассе в Голяково? Это уже не так важно. Главное, я по-прежнему один и надо продолжать работу. Ягода будто на глазах зреет. Опять кругом усыпано, и вроде ещё крупнее стала.
Второй бидон добирал с большим напряжением – с отдыхом, с частыми остановками, хотя ягод оставалось ещё много. Да, первые сборы всегда так даются. Надо постепенно «набирать форму». В четыре часа отправился домой. Сборщиков вокруг уже не было. Они обычно завершают процесс где-то часам к двум, а то и раньше. Всех дома другие дела ждут. У меня же только огород, который я посещаю три-четыре раза в неделю. В этом году много овощей не сажал; избавил себя от непрерывных прополок. Да и клубника совершенно не уродилась. Так что и собирать нечего было.
На обратном пути, находясь уже на другом краю болота, услышал снова шум трактора. Обратно чешут. Видимо, что-то на болоте делали. Скорее всего, за мхом направлялись. С этой стороны его значительно больше, чем с противоположной, да и подъезды полегче. Знают болото старатели!.. Пока выходил из березняка, трактор уже миновал это место, и по обратной дороге пыхтел в направлении деревень Полунихи, Андреево и Лебяжий луг, а может, и до самого города. Там тоже идёт частное строительство. В основном коттеджи возводят в частном секторе… А вот и место сбора. Видна колея от колес трактора, углубляющаяся через мелкий березняк в болото. Далее видно место, где брали мох. Значит, точно, не ошибся в рассуждениях.

Отдохнув и поработав пару дней на огороде, я вновь поехал семичасовым автобусом в мои любимые ломовские лесные просторы. С тайной надеждой вышел к болоту и… ничего не обнаружил там – ни ягод, ни сборщиков. Прошёлся по всем плантациям, в том числе и справа от дороги – всё бесполезно. Услышал разговор в дальнем березняке. Решил заглянуть – вдруг прозевал что-то стоящее! Метров через триста увидел пожилую чету, ползающую за отдельными ягодками по черничнику.
– Каков урожай? – спрашиваю.
– Да никакого! По стакану всего и набрали-то. С той стороны болота идём.
– А там осталось что-нибудь?
– Побольше, чем здесь. Но тоже мало. Правда, есть много мелкой, недоспевшей. Может, потом созреет.
– А как на дамбах? Там тоже бывает.
– Все повыдергали, вместе с ягодником. Оттуда и путь держим.
– Значит, сильно не повезло сегодня. Придётся к Самсонову идти. Там есть кое-что.
Они даже и не спрашивали у меня направление:
– Соберём ещё по стаканчику и домой пойдём. Видно, в этом году совсем без черники останемся…
Я пожелал им удачи и пошёл обратно, размышляя, что же делать. То, что надо было искать, – в этом не было никаких сомнений. Черника в лесу есть. Только в каком, и где она раньше поспевает? До Самсонова далеко, но вполне реально сегодня добраться. Заодно можно и лисички по дороге поискать… Решил вначале заглянуть в крайнюю, южную часть болота, точнее в лес, который с ним соседствует. В этом месте в какие-то годы бывала черника – на старых вырубках, по краям мелиоративных канав, тянущихся на многие километры по направлению к сторожке.
Продрался через молодой густой березняк и кусты на краю болота, перешёл через объездную дорогу и углубился в лес. Этот лес был достаточно старым и редким. Огромные пни свидетельствовали о происходивших некогда здесь частичных вырубках. Неподалёку были и сплошные сечи, в которые я года четыре назад ходил за малиной… Метров через пятьдесят от дороги стали попадаться хорошие веточки с уже спелой черникой. Они высовывались из болотного мха и, видимо, хорошо прогревались на солнце.
Я начал собирать, продвигаясь вперёд. В какой-то момент вышел на небольшую полянку с несколькими поваленными деревьями и был обрадован видом большого количества синеющих кустиков с очень крупными ягодами. Осмотрелся вокруг и обнаружил неподалёку сплошной синеющий черничник. Долго не раздумывая, облачился в рабочую амуницию (наколенники) и стал ползать между кустов, обирая вначале самую лучшую чернику. Она была здесь двух сортов – синяя, чуть продолговатая и иссиня-чёрная, очень крупная, прятавшаяся в листве ягодника. Её брать было труднее – надо было постоянно раздвигать листья и веточки; к тому же ягода труднее отрывалась от стебля.
Да, полянка хоть и была небольшой, но оказалось весьма богатой. Особенно радовали меня ягоды, выросшие во мху. Крупные, величиной с садовую чёрную смородину, они сразу наполняли пригоршню, доставляя мне огромное удовольствие. Правда, было таких ягод не так уж и много, но они заметно разнообразили характер сбора, многочасовое однообразие которого обычно сильно утомляет.
Часа за полтора я сумел собрать полтора бидона и закончил сбор только тогда, когда очистил поляну полностью. Для отдыха решил немного походить по лесу. Дошёл до края старой, «малиновой» сечи. По дороге находил ягоды. Но они были ещё далеки от полной спелости. Однако второй бидон удалось добрать. Последующий час сделал попытку побрать ягоды в пакет. Набрал стаканов десять. Но особой удачи больше не было. И так было совсем прилично – около девяти литров. Это уже сбор!

Следующий мой визит в лес состоялся не на болото, а ближним маршрутом сразу в самсоновские края. Шёл левым краем болота (рядом с дамбами), затем тропой через лес, после – краем Дворишкового поля и, наконец, прямой дорогой (просекой Дворишки – Якимово) до места.
При входе в лес сразу обнаружил землянику. Её было довольно много – в том месте, где я её собирал и раньше. Так что удалось сразу набрать стаканчика полтора. Неожиданно для меня в лесу оказалось немало и черники. Как же я её раньше-то не заметил! Сейчас она была уже вполне пригодна для сбора – где крупнее, где помельче, где совсем крупная, особенно на светлых полянках. И ни одной живой души вокруг! Тихо, спокойно. И лесорубов не слышно. Раньше со всех сторон бензопилы гудели, грохотали поверженные деревья, надсадно выли перегруженные лесом тягачи, разбивая в пух и прах все лесные тропинки и дороги.
Удалось же всё-таки прекратить эту вакханалию, перекрыть пути сбыта древесины, наладить хоть какой-то контроль за лесом. Даже вертолёты периодически облетать стали лесные участки. Но последствия от погрома остались, остались по всем нашим ивановским лесам. Да только ли ивановским? На Дальнем Востоке, в Приморской тайге уничтожили заповедный кедровник со столетними деревьями. (Сам по радио слышал.) И сколько ещё таких вот заповедных зон закончили своё существование по прихоти сильных мира сего! Вернутся ли они к жизни вновь, получив свободу своего естественного развития? Залечат ли жестокие раны, нанесённые им безжалостными вредителями?
Вот и здесь, даже в этом молодом лесу кругом навалены кучи сосновых стволов, видимо, не подошедших заготовителям по кондиции. Правда, часть из них всё же сгребли (для видимости) к краю просеки. В самом лесу – тоже обширные вырубки с завалами и свежим лесоповалом – нарушили прочность леса, вот и валится сейчас при сильном ветре. Ни ураганов, ни смерчей для этого уже и не требуется. Хорошо, что хоть что-то ещё осталось – может, хватит сил для возрождения?
Но сейчас тихо… Совсем тихо. Только птицы перекликаются, да сосны периодически скрипят, легонько покачиваясь на ветру. Дятел стучит вдалеке. Хорошо, спокойно – от вида этого молодого соснового бора, от светлых старых полян и просек, когда-то прорубленных тут. Именно на них сейчас и спеет черника. Растёт и наливается, особенно рядом со старыми стволами упавших деревьев. Сижу на них и собираю крупную синюю ягоду. Полные веточки её скрываются в траве. Приходится её раздвигать, добираясь до очередных ягод. Поневоле оставляешь за собой след – ничего не поделаешь! А среди кустов по соседству с поляной – высокий ягодник. Черники много, но ещё мелкая. Надо ждать полного созревания.
Довольно быстро наполнил первый бидон и почти не устал. Всё же решил отдохнуть. Прислонился к пеньку, полусижу-полулежу, созерцаю. Кое-где вблизи синеют необранные веточки. Чуть подальше – густая трава с голубыми колокольчиками, ромашками. Пчёлы, шмели, бабочки – обязательные спутники красочного лесного ландшафта. Значит, живы ещё красавицы, находят где-то своё пристанище. И радуют глаз таких, как я, созерцателей, формируют собой красоту лесной жизни, умиротворяют, облагораживают.
В каждом уголке живой природы есть нечто особенное, неповторимое, своё собственное, по-разному воздействующее на нас, будь ты на берегу ручья или речушки, пруда или озера, в лесной глуши или на лесной поляне, в горах или на берегу моря. Но есть и нечто общее, завораживающие, вдохновляющее и просветляющее нас, наши души – наши чувства, разум. И этот общий эффект воздействия обязан удивительному качеству окружающего нас мира, прежде всего, живого мира – Красоте.
Красота! Что это за качество такое? Почему она так сильно действует на нас? Что за божественная сила заключается в ней, способная формировать наши души, влиять на наше поведение, внушать нам божественные заповеди глубокой нравственности, человечности – с всеобъемлющей любовью, покаянием, всепрощением, взаимопомощью и другими жизненно важными человеческими качествами, без которых теряется смысл нашей жизни. Как удаётся Природе объединять с помощью красоты всё живое, создавая стройную систему всех жизненных взаимосвязей? Но ведь действительно удаётся, если мы не устраняемся от неё, не замуровываем себя в склепах наших каменных строений, не переключаем свои мысли и чувства на нечто совершенно иное, созданное нами самими для облегчения нашего собственного существования…

Гармония природы, гармония жизни. Она обеспечивается общими законами существования живых систем, близкими «ритмами, мелодиями и гармониями» функционирования наших клеточных структур – биофизическими и биохимическими процессами. А если в целом – то общими законами всего нашего мироздания, нашей Вселенной. Поэтому мы интуитивно стремимся не отходить от них, не нарушать их, жить в согласии с ними – стремимся к гармонии и красоте. Вот почему мы создаем её, творим её, запечатлеваем в образах в виде художественных картин, фотографий, литературных, поэтических, музыкальных произведений и т.д. Мы хотим, чтобы красота присутствовала с нами всегда и везде, вдохновляла нас, облагораживала, спасала нас. Спасала от дурных поступков, дурных намерений, от жестокости и безнравственности. У тех, кто живёт с красотой, кто творит её, души наполнены светлыми и благородными чувствами. Они отвергают всё безнравственное, бесчеловечное, пошлое и жестокое. Они творят мир, а не разрушают его. Они борются за будущее, а не ввергают общество в пропасть анархии и разрухи.
…Единение с природой всегда навевает подобные чувства. Но хочется не только чувствовать, но и понимать происходящее, объяснить хотя бы самому себе причинно-следственную связь нашего духовного единства. Дойти до истины на основе всех накопленных научных знаний в области биологии, биохимии, психологии… Но их явно не хватает для объяснения… Поэтому анализируешь ситуацию снова и снова и убеждаешься, что мы так далеки ещё от глубины понимания сущности биологической жизни, многосторонних связей внутри нашего биологического мира.
…Я походил по просекам, но такого обилия ягод, как на первой, больше не обнаружил. Видимо, всё же побывали здесь знатоки этих лесов. Возможно, из самой Кохмы приезжали. Хотя ни на машине, ни на велосипеде сюда по дороге не пробраться. Решил пойти немного назад, через неглубокий овражек. Там тоже бывали ягоды.
Дошёл до крайней вырубки – уже значительно более широкой, заваленной спиленными деревьями. Сие злодейство совершили не так давно – года четыре назад. Отсюда начинались и перпендикулярные вырубки, ведущие от края оврага в глубину леса. Между зарослями малинника оставались ещё светлые «проплешины», и в них, в траве красовалась земляника. Видимо, не всё пространство было обойдено сборщиками. Конечно, надо было этим воспользоваться, и я стал ползать между кустами, с бидоном в левой руке, порой опираясь им (для облегчения) о землю.
Очистив от ягод несколько таких прогалин, я понял, что удача вновь повернулась в мою сторону и можно будет собрать ягоды впрок. Действительно, отдельные полянки позволяли набирать на них чуть ли не по целому стакану. Слева вырубки углублялись в пологий и довольно глубокий овраг. Склон его тоже был покрыт земляничником. Здесь стало ещё веселее. Только и знаешь, что бегаешь или переползаешь с одного местечка на другое. А рядом отдельные кустики черники, тоже увешаны ягодами. – Красота, да и только!

Часам к трём небо стало затягиваться тучами, и вдалеке начало погромыхивать. Решил не искушать судьбу и двигаться к выходу. Оставаться в грозу в таком редком лесу, где любой порыв ветра может устроить лесоповал, не хотелось. Да и деревья начали стонать и скрипеть под его усиливающимся напором. Вспомнил, как года три назад наблюдал случайное падение сосны недалеко от меня. Треск стоял ужасающий. А если на тебя нечаянно грохнется?!
Быстренько собрался и поковылял к выходу. Мошкара остервенела! Лезет в глаза, нос, уши, атакуют целыми полчищами со всех сторон. Хоть накомарник надевай. Да эта мелочь и сквозь него каким-то образом проникает. Это потом я догадаюсь натирать сетку мылом. То ли дырки от этого уменьшаются, то ли запах дегтярный бестии не переносят, но залетать внутрь уже не отваживаются. Ну, а сейчас пришлось терпеть до самого Дворишкового поля, километра два с гаком, пока преодолевал завалы и сплошные колдобины. Синяя туча всё время впереди маячила. Гремело близко, но молний не было видно. Уже не страшно: лес вокруг густой, всегда можно спрятаться при необходимости.
Наконец впереди показалось светлое пространство – это поле. Преодолеваю последние, самые неприятные завалы из доброго десятка деревьев, и вот я уже на свободе. Поле обширное. Километра два на три, не меньше. Синяя туча накрыла противоположную часть леса. Наверное, где-то над городом непогода бушует. Здесь у нас прокапало немного, и снова светит солнышко. Красиво!
Вид грозовых туч всегда впечатляет. А когда они все на виду, над огромным пространством покрытого травой и цветами поля, – от красоты просто дух захватывает! Что-то таинственное, грозное, сказочное таится в тёмной синеве небес, готовящейся закрыть чернотой всё окружающее пространство. И вместе с тем яркий солнечный луч и небольшой клочок голубого неба над головой будто символизируют силы добра и света, разгоняющие эти чёрные силы зла и побеждающие на этом краю небосвода.
И хочется уже раздеться, скинуть насквозь промокшую рубашку, подставить разгорячённое дорогой тело солнцу, насладиться этой одухотворяющей свободой, которая порой предоставляется здесь в лесу одинокому страннику. Именно сейчас у меня появилась такая возможность, потому что вдруг здесь, на поле, куда-то исчезли все комары и мошки. Нет ни кусачих мух, ни слепней. Можно ходить, сидеть, лежать совершенно спокойно, отдыхать, наслаждаться этой телесной и душевной свободой, так необходимой порой каждому из нас в нашей далеко не свободной жизни…
Конечно, я воспользовался случаем и какое-то время блаженствовал лежа на траве, подставив лёгкому ветерку свои разогретые телеса. И созерцал величественную панораму цветущего поля, дальних лесов и нависших над ними иссиня-чёрных туч, всё ещё закрывающих собой половину небосвода.
…Невозможно было пройти мимо этой красоты, не запечатлев её. Сделал несколько снимков и поля, и дальних туч, и светящего сквозь них солнца. Не забыл и про землянику в бидоне. Снимать здесь было одно удовольствие – не то, что в лесу. Там приходилось постоянно отмахиваться от всевозможной летающей нечисти, наседавшей на тебя со всех сторон. Но и там я постарался запечатлеть картинки с черникой и земляникой – пусть и в не очень художественной форме, но всё же оставивших память о красоте первых находок. Отдыхал, наверное, с полчаса. За это время туча передвинулась немного к северо-востоку. Небо над головой стало светлеть. И можно было уже не опасаться грозовой атаки…
Преодолел край поля минут за двадцать, минуя по ходу густые заросли высоченного лоха ядовитого, начавшего набирать силу именно на этом участке свободного пространства. Растения здесь достигли просто гигантских размеров – метра три-четыре в высоту, с толстенными стволами и широченными листьями.
Что-то в последние годы этот паразит полей и дорог стал особенно активно распространяться в нашем регионе. Почувствовал свободу – и вперёд, на завоевание земли ивановской. Растёт и на лесных тропинках, и в городских кварталах, на полях, по краю автомобильных трасс и дорог, даже у нас на огородах стал появляться. Ну, здесь-то мы ему спуску не даём, живо расправляемся. А вот на общественных площадях и территориях кто с ним воевать будет? Так скоро все поля наши пустующие лохом покроются… Пока, к счастью, ещё не все! На некоторых, говорят, куда более полезные растения появились – земляника, в частности! Счастливчики, у кого машины есть, целыми вёдрами с них лесную красавицу промышляют. Собирают столько, на сколько сил хватит! Вот и выезжают на такие поля семейные артели или бригады и запасаются на зиму этой ценнейшей ягодой.
Приходится сожалеть, что сам не в состоянии до таких мест добраться. Расположены они где-то глубоко в лесах, у заброшенных деревень, хуторов; и далеко не на каждом поле… Обследовать бы местные поля повнимательнее, со всех сторон обойти их. Но это возможно только на машине или на велосипеде… Вот по этому полю явно машины ездили – примятая трава от колес легковушки. Значит, ездят – на отдых или на разведку.
Благополучно миновал поле, вышел на лесную дорогу, сфотографировал напоследок цветущие незабудки и иное луговое разнотравье и пошёл хорошо знакомыми лесными тропинками через болото к Ломам. Правда, в середине пути дождь всё-таки застал меня краем тучи. Пришлось отдохнуть под одинокой елью в болотном березняке, а потом по мокрой траве и кустам выходить на окружную дорогу. Мокрым по пояс в тёплую погоду ходить не страшно. Я давно уже убедился в этом, поэтому не обращал внимания на некоторые неудобства.
…Как я и предполагал, принятые мною «водные процедуры» не вызвали отрицательных последствий, и я через день отправился на болото. Выехал как всегда в семь утра. Быстро дошёл до места и …был огорчён ауканьем доброго десятка сборщиков, облюбовавших выбранный мной участок леса. Когда только они успели сюда добраться? Уж не ночевали же в лесу с вечера! Скорее всего, ломовские старатели обирают свою вотчину. Что ж, это их полное право. Было бы только желание и упорство в работе… Но хватит ли на всех ягод? Пять дней назад она только начинала по-настоящему наливаться. Сейчас должна быть «в полном соку». Как раз и дожди прошли. Наверное, и эту часть болота захватили.
Перехожу через магистральную канаву, заполненную водой. Она идёт от болота за сторожку, образует небольшой разлив, точнее большую лужу в конце пути, откуда вода стекает в Востру. Сейчас в канаве воды мало – засуха одолела. В иные годы она переполнена. В воде тогда резвятся стаи утят с мамашами. Иногда и селезни вдалеке красуются. В последние годы этой красоты не видел. То ли отстреляли местную популяцию, или же что иное мешает им здесь находиться.
Прохожу ещё метров четыреста и углубляюсь в лес, вправо от тропинки. Иду параллельно большой вырубке, протянувшейся прямоугольником вплоть до следующей, уже перпендикулярной канавы, идущей вдоль Самсоновской дороги. Это примерно в полутора километрах отсюда. Ягод немного. Даже и не пытаюсь собирать. Надо разведать лучшие места. А кругом кричат, аукаются…
– Валя, Валюша!
– Лена! Я тута!
– Иди сюда. Здесь много!
С другой стороны слышится: «Э-ге-гей!»
– Куда упёрся, бегемот, несчастный?! Вечно меня бросаешь!
– Искать надо! Чего там засела? Должны быть ягоды-то!
Совсем недалеко от меня мужчина ходит, сквозь заросли проламывается. Тоже ищет. Видимо, немного ягод осталось. Наверное, каждый день здесь рыщут?
Да, ягод сегодня не густо. Где ещё мелкая, а где обобрана. Решил попытать счастье на самой вырубке. Там светло, много мха и травы, есть свободные местечки между разросшимся кустарником и отдельными почему-то не срубленными деревьями. Иду через завалы к краю вырубки. Трудновато здесь будет пробираться. Не зря все вокруг да около ходят. Там, конечно, тоже можно найти. Наверное, и нашли. Ишь, совсем притихли – уселись на ягоды.
Да, но здесь что-то есть! Смотрю: у куста, около поваленного дерева синеют полные кисточки. Значит, этой дорогой пока не ходили. Надо использовать момент. Хорошо берётся, легко срывается. И очень крупная. Люблю такой сорт. Он обычно в траве прячется, ягоды синевато-тёмные, круглой формы, с небольших веточек вниз опущены. Их трудно сразу увидеть. Приходится траву раздвигать и от кисточки к кисточке передвигаться. Больших скоплений таких кистей до сих пор не встречал, но радуюсь каждой отдельной находке. Поползал на коленках вокруг ствола. Собрал пару стаканчиков – донышко в бидоне целиком закрылось. Теперь надо набрать вот этих, голубеньких. Эти открыто выставились, на всеобщее обозрение – берите, если найдёте. Ну и возьму, и тоже радоваться вам буду. Красивые, крупные, и тоже легко срываются. А вот эти, чёрные, в самой глубине листвы попрятались. Со стороны совсем не видно. Крупные, сладкие. Но плохо срываются. От них в первую очередь руки чернеют. Что ж, поберу для разнообразия и эти.
Бидон быстро наполняется. Скоро полный будет. Правда, последние стаканы как-то медленнее собирать – это тоже закономерность сбора. Вроде вот-вот, совсем немного осталось, а хвать, нет, – ещё добирать приходится. Видимо, ягода всё же постепенно уплотняется и понемногу оседает. В последующем дополнять тару приходится… Ну вот и наполнил. Скорее завинтить крышку, чтобы случайно не рассыпалась. Бывало и такое, особенно когда полный бидон куда-нибудь повыше, на неровное место ставил. Приходилось потом ягоды горстями из травы и листьев доставать. Вот нудная работа!
Принялся второй бидон наполнять, однако ягод вблизи этого места поубавилось. Куда идти, где их больше будет? В центр сечи – там деревьев совсем нет. Прошёл метров сорок… Ягод почти не нашёл. Пошёл вправо, к дороге. Там вроде уже побывали – и ягод мало, да и трава порядком помята. Пошёл краем вырубки влево. Здесь ягода была, моя любимая. – Те же небольшие веточки с крупной сине-фиолетовой черникой. И снова все в траве прячутся.
Постепенно продвигаюсь ближе к лесу. Ягоды со всех сторон – только траву отодвигай. Так быстро можно набрать. А вон у куста уже снаружи синеют. И того же сорта. Только веточки уже большие выросли. Смотрю, а ягода со всех сторон куст окружила, и в сторону сечи просматривается, и к лесу тоже, и там, подальше, на небольшой полянке, огороженной со всех сторон кустами и деревьями, кажется, тоже. Чувствую, что работы сегодня будет много, но насколько много, пока не знаю.
Ускорив темп, стал обирать ягоды с края поляны. В некоторых случаях удавалось подставлять бидон под кисточки и как бы «сдаивать» ягоды в него. С другими сортами такой вариант не проходит – летело больше листьев и целых веточек. Работа спорилась. Уже не приходилось бегать от веточки к веточке, от кустика к кустику. Кисти располагались рядом друг с другом – оставалось только менять позу и переползать с обранного на необранный участок.

Второй бидон набрал быстро. Пересыпал собранное в пакет и присел на огромный пень немного перевести дух. Когда кругом много ягод, не так сильно устаёшь – есть возможность менять позу, характер сбора. То собираешь одной рукой, стоя на коленках, левая рука опирается при этом о землю, разгружая поясницу. То ложишься на бок, покрывая верхнюю одежду черничной синевой. То вдруг на какие-то секунды начинаешь работать сразу двумя руками (старый «деревенский» метод), и тогда ягоды сыпятся в бидон почти непрерывной струйкой. Сегодня уже все методы перепробовал, в самой разной последовательности. Что-то ещё будет?! Ягод много, времени всего-то начало первого. С какой стороны продолжать сбор?
Решил продолжать с полянки, до которой пока ещё не добрался. Черничник там казался высоким, но какие будут ягоды? Подхожу с бидоном и… – глазам своим не верю. Черничник сплошь усыпан ягодами, такими же, какие я только что собрал. Только здесь они растут не на отдельных веточках, а сплошным ковром. Веточки перекрывают друг друга, склонившись к болотному мху под тяжестью огромного количества ягод. Ягоды очень крупные, налились почти все. Веток таких на поляне очевидно, несколько сотен. Они покрывают сплошным сине-фиолетовым ковром мох, кочки, траву, висят с обеих сторон на стволе поваленного дерева, забрались глубоко в кусты волчье-ягодника, разбегаются фиолетовыми полосками дальше в лес, занимая всё свободное пространство между деревьями. Сама полянка небольшая – несколько десятков квадратных метров. Но попробуй обобрать такую! Это посложнее, чем собирать бруснику!
Сразу вспомнилась подобная красота брусничных полян за Пежей. Хватит ли сил, да и сколько на всё потребуется времени? Лишь бы никто ко мне не нагрянул! Вон ведь сколько людей здесь ходит. И не сидится им на одном месте. Кричат, теряют друг друга, ищут… Вот один уже в моём направлении ломится. Уже недалеко, метров сорок, а то и меньше осталось. Доберётся – целую артель сразу скличет. Много ли мне тогда достанется?... Кажется, свернул в лес. И, слава Богу! С такой красотой одному общаться хочется. Для этого она и открывается перед тобой в самом неожиданном месте.
Но надо работать. И чем быстрее, тем лучше. И понеслось. На первых порах я просто поднимал черничные кисти и «сцеживал» ягоды обеими руками прямо в бидон: или горстями, или по несколько ягодок – сколько успевал ухватить пальцами и всей кистью. Ягоды срывались легко, явно полностью созрели. Да и сам сорт способствовал этому. Но так собрать много не удавалось. Через несколько минут деревенела спина, и приходилось работать только правой рукой. Но и такой способ давал свои результаты. Специально заметил время начала наполнения бидона 12-20. А к часу бидон был полон отборными ягодами.
Собранная площадь оказалась небольшой – не более одной пятой части поляны… Но уже заметно устал. Всего не соберёшь. Надо переходить на самый быстрый способ сбора – брать только самые крупные и удобные ягоды. Так обычно и делают бабуси, когда выходят на такие вот участки – работа «наперегонки» – кто кого обгонит. Правда, не все так берут, не у всех такая «жадность» до ягод открывается. Другие просто радуются такому счастью. Я же почему-то не могу оставлять в лесу хорошие ягоды. Видимо, это пришло из детства, когда всё-таки редко приходилось ходить за ними, в частности за черникой и брусникой. Поэтому сейчас и мечтал об этой ягоде.
Так что вновь устремляюсь в самый центр ягодного изобилия. «Дою» ягоды, устилающие ствол поваленного дерева, затем снимаю самые крупные с веток в центре поляны. Ползу чуть ли не по-пластунски и работаю вновь двумя руками. Ягодные струйки так и шелестят по краям бидона – точь-в-точь, как от брусники. Но это же черника! Когда я её собирал такими темпами? Да никогда ещё не было такого! Собирал много, быстро, но не быстрее чем бидон за час. Здесь целых двадцать минут сэкономил. На втором, правда, поменьше – за пятьдесят минут собрал – уже тормозит усталость.

Три часа. Могу ещё до половины пятого побрать (успеть на автобус к 17-45). Но стоит ли особенно торопиться? Четыре бидона есть. Ещё три пустых пакета осталось. Можно и постараться. Всё, что останется, завтра обязательно другим счастливчикам перепадёт, у меня же сил дойти уже не будет. Да, собирать надо «ad maximum!» (сколько возможно). Пора по-настоящему заполнять морозилку, да и с сахаром заготовки делать.
И я работаю в поте лица. Не обращаю внимания ни на комаров, ни на слепней, ни на более мелкую мошкару. Хорошо, что с погодой повезло. Облачка, солнышко. Дождя не предвидится. Поработал так ещё пару часов, собрал основную ягоду с полянки, по краям её, рядом с лесом прошёлся. Заполнил ещё пару пакетов. Из последних сил добрал бидон и упал рядом с сумкой на моховую кочку. Лежал, не обращая внимания на время. Лежал до тех пор, пока не стихла нестерпимая боль в спине, не перестали дрожать ноги, не отошли от судорог кисти рук – они и вместо ног у меня работали, не только свои функции выполняли.
Как уж я уместил все ягоды в сумку – понять сейчас не могу. Бидоны – по краям, три полных пакета в основное отделение (всё-таки сумка-то лесная «стратегическая»!), две «набирки» по полтора литра тоже как-то пристроил. Думал, дома каша из всего этого будет. Столько килограммов на себе тащить более четырёх километров по нашему бездорожью! «Ходьба с препятствиями» в виде стволов деревьев – это чего-то значит. Дошёл! И даже лямки от сумки ни разу не порвались. А я на всякий случай верёвки для ремонта приготовил. Бывали такие случаи. Как-то влезал в автобус, а сумка (с разорванными лямками) назад улетела. Но она тогда с брусникой была, – так что ягода сохранилась.
Этот поход был весьма впечатляющим и, как оказалось, явился кульминацией моих черничных сборов. Поездка в те края через два дня принесла мне всего-то литров семь ягод, собранных на противоположной стороне сечи – у Самсоновской просеки. Да ещё попал под дождь. Правда, дождичек был несильный и непродолжительный.
В другой раз сходил в сосновую рощу к Самсонову. Земляники там, конечно, уже не было, а вот черники всё же собрал минимальную норму. Затем активность моей деятельности переключилась на малину, которой, кстати, в ломовских краях было немного. Удалось хорошо набрать всего один раз, опять-таки на вырубках у Самсонова. В последующие походы собирал не более бидона, да и то со скрипом. Как-никак, а холодильник заполнил ягодами. Туда же ещё чёрная смородина с огорода добавилась – тоже пара пакетов. Оставшегося же места в морозилках едва хватило для моркови и свёклы. Но это уже в сентябре-октябре было.

Самый последний «черничный» поход произошёл у меня совершенно случайно, уже в конце августа, когда я пошёл искать лисички в леса у Голякова и Горшкова. Попав там однажды в грозу и обнаружив на обратном пути грибы, я, естественно, захотел ещё раз туда вернуться за последними. Перешёл тропинкой через Голяковское болото и занялся поиском грибов в дальнем лесу. Лисичек собрал немного (других грибов вообще не было), но вот покрутил в неузнаваемых дебрях порядочно. Как нарочно, не было солнца, и я потерял ориентировку. Запутался в многочисленных просеках и тропинках, покрутил по ним часа два, но в конце концов всё же вышел обратно на болото. Но уже ближе к Горшкову.
Выйдя на знакомые места, хотел сразу переходить болото (оно было совсем сухое) и идти «не солоно хлебавши» к дому. Но тут обратил внимание на заросли черничника среди болотных кочек и на всякий случай свернул с тропинки в их направлении. В кустах скрывались крупные ягоды, висящие на отдельных кустиках, а дальше виднелись полные, необранные кисти, распластавшиеся по болотному мху.
Я не прохожу мимо таких подарков. Поэтому облачился в свои наколенные доспехи и приступил к сбору. И чем дальше углублялся в болото, тем ягод становилось больше. И тоже самых разных сортов. И уже переспелая, очень крупная. Такую я только на болотах и встречал (да ещё однажды в лесах в районе Щапово). Правда, собирать здесь было не очень удобно из-за сплошного давнего лесоповала. Кругом валяющиеся стволы, вывернутые с корнями сосны, ветки, колючки. Да ещё двух гадюк спугнул – грелись на солнышке. Так что собирать в траве приходилось с осторожностью.
Осмотрел ближайшие кочки, покрытые черничником. Отдельные были полны ягод. Среди сине-чёрных скоплений в некоторых местах краснели грозди поспевающей брусники. Её тоже не следовало обходить вниманием – всё же первая ягода. (Нет, вторая. Первую собрал на «таинственной вырубке», за Пежей, ещё в конце июля.) Болото было совершенно сухое. И это несмотря на недавно прошедший ливень! Но, видимо, выпавшая влага способствовала окончательному вызреванию ягод, ибо подобной величины черники я в этом году не находил. Может, были отдельные ягодки, сейчас же такими были все!
Без особой спешки собрал первый бидон. Ушло полтора часа. Отдохнул. Принялся наполнять второй. Но было тяжело. Наваливалась какая-то необычная усталость, становилось прохладно. Пришлось надеть куртку и сверху плащ. Всё равно это не согревало. Дул холодный северный ветер. Видимо, дело шло к временному похолоданию. Собрав более половины бидона, решил больше не мучиться. Отдохнул, перекусил и направился к выходу. Тропинка была совсем рядом. Выходя на неё, обнаружил кочки, полные просто огромных ягод – куда крупнее нашей смородины! Конечно, скинул амуницию и стал быстро добирать бидон. Такие же крупные ягоды обнаружил и по соседству, на других кочках, во мху, а также вокруг огромного муравейника – будто хозяева специально растили для себя эту чернику. Особых претензий мне во время сбора они не предъявляли, так что я спокойно добрал «до полной» и стал упаковываться в дорогу.
На выходе из болота вновь обнаружил подобную ягоду и снова остановился. Стал дополнять уже полный бидон. Немного побрал и в пакет, но сил уже не оставалось. Надеялся, что удастся в скором времени ещё раз навестить эти края с таким же успехом. Моё сердце чуяло, что подобные черничные плантации (возможно, ещё необранные!) простираются и дальше, по ходу болота, где зеленели покрытые черникой и брусничником кочки. Кстати, брусники удалось тоже собрать стаканчиков пять-шесть. И можно было надеяться в будущем на большее.
…К сожалению, большего в последующем не получилось. К вечеру меня стало знобить. На следующее утро поднялась температура. Была явная простуда. Видимо, сказалось и многочасовое хождение под проливным дождём несколько дней назад, и сегодняшняя прогулка при холодном ветре. Меня же беспокоило больше другое – клещ, которого я вытащил из своей подмышки дней двадцать назад и анализ которого дал сомнительный результат в плане бареллиоза. Пришлось проводить профилактический курс антибиотиками и другими средствами.
Через три дня всё нормализовалось, а через неделю я вновь готов был к подобным походам. Но именно эта пропущенная неделя лишила меня возможности сделать хоть какие-то грибные запасы. Именно в этот период пошли осенние опята и так быстро кончились, что я смог увидеть лишь огромные перезрелые, покрытые плесенью шляпки, совершенно непригодные для сбора. Оставалась малая надежда на бруснику, поисками которой я и занялся в последующие недели.
В заключение хочу сказать, что бруснику я всё-таки в этот сезон нашёл, но немного, не более ведра (за три похода). Собрал бы значительно больше, если бы успел на основную (и единственную хорошую) плантацию на Ломовском болоте. Собрал на ней литров восемь. А сколько ягод собрали здесь до меня – неизвестно. По крайней мере, на пеньке были оставлены две двухлитровые «набирки» – видимо, до следующего сезона. В этом после меня уже ничего не осталось.
Но разговор сейчас о чернике. Я посетил ещё разок тот болотный участок. Прошёл к нему напрямик, болотом. Ягод, конечно, уже не осталось. Не осталось и дальше, по направлению к Горшкову и сторожке. Хотя повсюду красовался прекрасный черничник с отдельными, с гонобобель величиной, ягодинами. По крайней мере, есть ещё одно место на будущее. И, пожалуй, более близкое, чем по Самсоновскому маршруту… В целом же, судя по урожайности и моим лесо-ягодным успехам, этот сезон 2009 года вполне можно назвать «черничным». Заготовил ягод много. Немало и раздал знакомым, не имевшим возможности заниматься подобным «ягодным промыслом». Зимой же частенько использовал эти запасы для душевного вдохновения и вспоминал свои летние волнующие встречи с этой чудесной и очень полезной ягодой наших лесов.




МАЛИНА


Лесная малина является одной из самых целебных ягод в наших краях, не говоря уже о ее прекрасных вкусовых качествах. Поэтому сбором ее заманиваются многие любители и знатоки леса. В былые времена планового ведения лесного хозяйства в ломовских лесах заросли плодоносящего малинника были повсюду. Они появлялись на просеках, на молодых вырубках, на опушках леса, охватывая порой значительные территории. Возникали они как-то сразу, внезапно, через два-три года после образования вырубки, и так же внезапно исчезали после нескольких лет обильного плодоношения, сменяемые разрастающимся кустарником и молодыми деревцами. Поэтому в лесах плантации малинника постоянно менялись (как и других ягодников), и любителям малиновых сборов приходилось каждый год их разыскивать заново.
Урожаи малины тоже чередовались год от года. Порой несколько лет малинники стояли пустыми, но бывали сезоны, когда малиновые заросли были красны от ягод, и ягоды были сочными и крупными, – вполне сравнимые с выращенными на наших садовых участках. Вкус же и аромат лесной малины был просто бесподобным, особенно созревшей на открытых сечах. Незабываемая красота таких ягодников осталась в памяти до сих пор.
Собирал я малину и в ближайших лесах, по дороге на болото, и за болотом, у Дворишкового поля, и в лесах напротив деревни Голяково, и за сторожкой, и даже у болота. И приносил домой полные бидоны. Но это были семидесятые и восьмидесятые годы. С середины девяностых, с началом хищнических вырубок леса, количество малинников в лесах значительно уменьшилось. И главное, они стали хуже плодоносить. Вроде, и свободного пространства, и завалов из веток и стволов деревьев стало больше, а всё равно не то – не плодоносит малина, да и только. Ягода мелкая, объеденная, порченая. Да и вкус не тот – всё больше кисловатым становится. Не принимает она современную систему нашего лесного хозяйства, противится ей, сопротивляется. Выживает до новых светлых времен, пока мы не одумаемся, не наберемся ума-разума и не начнём хозяйствовать в лесах по-научному, – планово и осмотрительно.
Вроде бы, уже и начинаем одумываться. Стали появляться свежие, чистые вырубки, дренированные канавами и с молодыми посадками сосны и ели. Одна такая (целевая!) вырубка появилась у трассы на Голяково несколько лет назад. В 2015 году, по весне, я неожиданно обнаружил на той сече молодые побеги малинника, распространившиеся по всей вырубленной площади. Обрадовался возможным урожаям в будущие годы. А он неожиданно зацвел в июле и стал наливаться ягодами. Я до последнего момента не верил в возможность плодоношения – обычно малинник плодоносит на второй – третий годы. Но когда увидел созревающие, краснеющие ягоды, был в восторге от произошедшего. И как не радоваться! Последние несколько лет я вообще не собирал малины, находя лишь случайные кустики в лесу. Даже на обширной сече, напротив Голякова, удавалось собрать не более одного-двух литров. А тут – огромное открытое для солнца пространство, и всё в ягодах! На всякий случай походил по сече (собирая оставшуюся землянику) и отметил для себя наиболее обильно плодоносящие делянки.
А потом, с середины июля, начался сбор. Пришел я за ягодами одним из первых, после нескольких дождливых дней. Ягода уже частично поспела и была пригодна для сбора. Особенно хороша она была на северной части сечи, почти у самого леса. Там кусты были выше, и ягоды крупнее. В этот раз я довольствовался одним бидоном, на наполнение которого затратил около двух часов. Но полное удовольствие от сбора стал получать через несколько дней, когда большая часть ягод уже налилась и они легко отделялись от плодоножек, быстро наполняя ладони.
Мне трудно собирать малину – не могу работать стоя. Но тут, при сравнительно низкорослом малиннике, можно было использовать свой обычный метод сбора – на коленках с подвешенной на шее набиркой, или даже бидоном. Оставляю сумку с ярким пакетом (чтобы издалека была заметна) на видном месте, передвигаюсь от куста к кусту полуползком и собираю с каждого по одному-два, а то и более стаканов ягод. Тут уж выискиваешь самую крупную и спелую – выбор огромный. Больше всего сравнительно мелкой (но очень сладкой и ароматной) ягоды. Она висит крупными, почти полностью спелыми кистями, которые можно просто стряхивать в набирку. Быстро, но порой грязновато. Предпочитаю собирать по ягодке. Довольно часто попадаются кусты с крупной удлиненной ягодой (настоящей садовой). Она еще не вся поспела. Замечаю на будущее. Но особенно радует самая крупная – округлой формы; растёт на невысоких кустиках и отдельных веточках, – в основном в завалах валежника. До неё трудно добраться, но ею быстро наполняются ёмкости.
Приятно, когда наполняешь один бидон, второй, затем свободные набирки. Руки липнут от малинового сока, от них исходит сладкий аромат. Во рту вкус любимых ягод, которые дегустирую с отдельных кустиков. Но собирать тяжело, – для меня особенно. Куда легче ползать за черникой, брусникой, и даже за клюквой по мокрым болотистым кочкам. А тут часто приходится выпрямляться, чтобы собрать с высоких веток, перейти к соседнему кустику. А ещё глубокие борозды идут по всей сече, через которые перебираться приходится. Спина и ноги долго не выдерживают подобной нагрузки. То и дело присаживаюсь отдыхать: либо на ровный пенёк, либо на край канавы. Приходится осматриваться, чтобы муравьев не потревожить – они тут повсюду, новое пространство осваивают.
Сидеть хорошо. Солнышко светит, тепло. Даже слишком тепло, уже весь мокрый от пота. Так всегда бывает на малиновой сече. Это её специфика. Сразу вспоминается «пылающая сеча», в районе Красного острова, где я собирал эту ягоду в начале двухтысячных. На небе не было ни облачка, солнце жгло немилосердно. Жутко кусали слепни и всякая мошкара. Досаждали осы, оборудовавшие свои жилища в малиннике. Больше пятнадцати минут бешеной работы я там не выдерживал - прятался в тени, на опушке леса. Это уже экстремальные условия. И их выдерживает далеко не каждый любитель ягод... Здесь же полегче. И солнышко периодически за облака заходит, и ветерок продувает. Однако сборщиков на сече немного. Где-то, у дороги двое перекликаются, да ещё на машине недавно подъехали – сеча к самой дороге подходит.
Как бы то ни было, собрал в тот раз около девяти литров ягод и довольно рано домой вернулся. Дома снова с ягодами пришлось заниматься: замораживать, частично разминать с сахаром – заготовки делать... Конечно, этого счастья мне показалось недостаточным, и я ещё несколько раз заходил на сечу. Собирал бидон зрелой, или, позднее, перезрелой малины и шёл дальше, Самсоновской дорогой, уже за черникой. Ее в лесах, по обе стороны просеки, тоже было вполне достаточно – урожайный на ягоды год выдался. А вот грибов почти не было. Даже на жарёху собрать не удавалось. Одни лишь лисички порадовали – и только в самом начале лета...
Завершилась всеобщая малиновая эпопея во второй половине августа. Скольких любителей ягод одарила сеча своей красотой и богатством! Правда, особого наплыва сборщиков я здесь не видел – два, три, максимум четыре человека трудились здесь одновременно, но не больше. Может, больше «по чернику» ходили. А ведь на машинах-то легко было подъехать. Так что значительная часть ягод к концу месяца оказалась на земле. Не использовали мы в тот год этот неожиданный лесной подарок в полном объёме. Но мне лес доставил полное удовлетворение. И я каждый раз благодарил его за доброту и щедрость... И очень надеялся на встречу в следующие годы... К сожалению, 2016 год принес полное разочарование в отношении ягод. Мало того, что не уродилась черника, полностью исчез благодатный малинник, просуществовав всего-то один сезон. Видимо, исчерпал себя бешеным ростом и плодоношением... А может, его специально уничтожили, чтобы дать возможность роста лесопосадкам? Всё покажет будущее...




ОСЕННЯЯ ЧЕРНИКА


Обычно я заканчивал сбор черники где-то в конце августа, собирая её порой вместе с поспевающей брусникой. В последующем уже мало обращал на неё внимания, отчасти потому, что к этому времени она бывала почти вся собрана любителями леса. Но вот четыре года назад, занимаясь поиском брусники на Ломовском болоте, я случайно наткнулся на небольшую вырубку на краю леса, заросшую высоким черничником. Было начало сентября, и пожухлые листья ягодника уже осыпались, обнажив нетронутые на веточках ягоды. В некоторых местах ягод было так много, что поляна просто синела от их осеннего изобилия. До них явно не дотрагиваясь рука сборщика, оставив эту красоту для созерцания только одному моему восторженном взору.
В том году я собрал много этих чудесных ягод, поэтому сразу не набросился на них, как это часто бывает в подобных случаях. Насладился их очарованием и оставил на будущее, тем более, что по-соседству, на краю болота, среди завалов из срубленных и упавших стволов поспевала хорошая (крупная и неповрежденная) брусника. И когда, к концу сентября, я закончил брусничную эпопею в других местах болота, я всё же вернулся сюда, прихватив с собой два солидных бидона (на шесть и на четыре литра).
Собрать ведро черники за один день в наших ивановских лесах кажется маловероятным. Однако это вполне реально в урожайные годы. И мой личный рекорд черничного сбора составляет семнадцать литров (всё в районе того же Ломовского болота), которые я всё-таки сумел вынести к остановке на своей хилой спине, благодаря «стратегической сумке» и двум солидным палкам-помощницам. Так что не было ничего удивительного, что я наполнил бидоны и этой сентябрьской ягодой, радуясь еще одному своему осеннему открытию.




ПО СНЕГУ


Зимой я ни разу не бывал в Ломах, и только завидовал тем, кто мог совершать дальние лыжные прогулки по многокилометровому «золотому» зимнему кольцу через деревни Андреево, Полуниха, Самсоново, Стромихино, Якимово, Горшково и Голяково. Последние мои прогулки по местным лесам обычно заканчивались в первых числах октября. Однако бывали годы, когда я посещал эти края и в ноябре месяце. Несколько раз приезжал сюда за листьями брусники. Собирал их уже из-под снега, срезая ножницами одереневшие брусничные стебельки вместе с темно-зелеными листочками. Наполнял таким образом пару пакетов. Этого было достаточно для заварки ягодного чая на весь зимний период.
А в какой-то год я приехал сюда аж 7 ноября, в оттепель. Собрал брусничный лист на газопроводной просеке, перешел через неё и решил пройтись по лесу – я ещё не встречался с ним в таких условиях. Продрался сквозь густой молодой ельник, вышел на небольшую полянку и увидел скопление желтых грибов. – Неужели, лисички? Наклоняюсь – точно, они! И как много их! Конечно, кто подумает, что они растут себе на просторе в такую пору. Тем более, что и снег, и заморозки были. Правда, поувяли немного, размокли. Уже нет того, летнего качества. Но всё равно, такие упускать нельзя. И я принялся наполнять ими оставшийся пустой пакет. Одна, вторая, третья полянка с грибами, затем еще и еще. В азарте и холода не замечаю. Правда, руки периодически отогревать приходится (в перчатках быстро согреваются).
Примерно через час ползания наполнил пакет больше чем наполовину. Сумка заметно потяжелела. Пора было домой выбираться. Ориентиры, вроде, сохранил. Назад – на просеку, вправо – на тропинку, ведущую к болоту. Противоположные направления ведут в лес, и там нет никаких ориентиров. Небо затянуто сплошными свинцовыми тучами, ни солнечных просветов, ни движения облаков не видно. Не слышно никаких звуков со стороны поселка, и, тем более, с далекой автострады, что порой давало мне дополнительные ориентиры.
Пошел по направлению к газопроводу. По расчётам, до него минут десять ходьбы, не больше. Иду уже целых пятнадцать минут, просвета не видно. Ускорил темп, иду перпендикулярно влево – если не на болотную тропу, то на основную просеку попаду. И снова те же 12-15 минут ходьбы. И снова мимо. Как назло, никаких звуков из поселка по-прежнему не слышно. Приходится идти по интуиции! А она, как видно, уже подводить стала. Правда, лес этот мало знакомый, в него я раньше не углублялся... Иду ещё минут десять, не сворачивая, а может быть, и кручусь помаленьку. В общей сложности странствую уже минут сорок. Хорошо, что сумка не тяжелая, не как летом, когда тягаешь порой килограммов по десять, а то и больше с грибами и ягодами.
Решил перекусить скромными запасами, прежде чем в дальнейший путь трогаться. Посидел, передохнул. Волнения особого в связи с ситуацией нет. Знаю, что выберусь рано или поздно, да и спина позволяет быстро двигаться... Пошёл снова вперёд. Через пару минут на тропинку вышел. Вроде, знакомая. Только одна здесь такая, на болото ведущая. Прошел по ней немного влево и в просеку уперся. Это уже совсем знакомая, параллельно газопроводной прорублена. По ней мы когда-то с сыновьями почти от самого Никульского сюда топали... Всё ясно. В целом, правильно шёл. Но как далеко грибы меня в лес увели! Здесь я не рассчитал ни времени, ни расстояния.
Гляжу, на противоположной стороне от тропинки снова полянка просвечивает; кое-где и грибы желтеют... Нет, больше не заманите! Накрутился я сегодня. Впредь надо быть еще осмотрительнее. И даже в самых ближних лесах. В лесу одной интуиции порой недостаточно бывает. Надо и метки оставлять, что грибники и делают. Сейчас все леса в отметках. Где тряпки, где пакеты висят. Порой целую шапку или куртку на дереве увидишь. И я тоже стал оставлять. Так надежнее получается. А лисички в тот раз особо вкусными мне показались. Знатная жареха получилась. Мама даже часть замариновать сумела. Так что зимой за столом было что вспомнить.