В печи Вавилонской...

– Я помню себя с двух лет очень хорошо.

– А я с трех! Некоторые эпизоды – детально, до мелочей! Помню, как дегустировала на даче у друзей клубнику, и очень удивлялась, что у каждой ягоды разный вкус. А какое у Вас самое первое воспоминание? Расскажите!

– Самое первое?.. Это когда отец на меня кинулся с топором…

– Вот это да!.. А Вы?..

– А я из окна выпрыгнул… В кусты… Дальше – детский дом...

В старом срубе холодно и неуютно. Пахнет сыростью и ветхостью. Здесь находится трапезная храма. В этот вечер нас всего двое: я и мой собеседник – прекрасный светлый Ангел, которого мне сейчас нельзя назвать по имени. Для удобства повествования так и буду называть его – Ангел.

Он работает школьным учителем, преподает рисование и музыку, а в свободное время подрабатывает у нас, в храме, выполняет тысячу разных поручений. А еще изучает богословие, церковно-славянский язык, и понемногу пробует свои силы на клиросе.

Я ем вкусный плов, приготовленный руками Ангела, и слушаю удивительную и драматичную историю его жизни. Раннее сиротство… Детский дом… Жизнь под опекой в чужой семье… Борьба за существование, за место под солнцем, за развитие личности…  Борьба за свою душу… а позже – борьба за родных, которые остались жить в Российской глубинке.

– Вы хорошо готовите! Где научились?

– В детдоме; я там настоящий бунт устроил за право развиваться, приобретать жизненно-необходимые навыки. Мне нравится все делать самому. Воспитателям, понятно, спокойнее, когда дети только смотрят телевизор и ничего кроме телевизора не хотят. Приходилось бороться за свои интересы. Мы с друзьями добились проведения различных мастер-классов, многому научились. Изучали также сольфеджио, основы актерского мастерства…

Ангел рассказывает о себе с мягким юмором, без позерства, без желания вытянуть у собеседника сочувствие, жалость. Рассказывает о родных и друзьях… о работе и путешествиях… о своих успехах и неудачах… о радости и боли, которую учился переплавлять в энергию. Он погружается в воспоминания так, как будто передает сюжет созданной им книги, полной опасных приключений и доброй, мудрой морали, которая ненавязчиво светит между строк тихим, ясным светом!

Русые волосы с золотым отливом… Волнистая прядь надо лбом… Чистые карие глаза… Взгляд, углубленный в незримое… Возраст не поддается определению. Мне нравятся такие лица, на которых ни время, ни пережитые испытания не оставляют «рваных ран» – следов озлобленности, циничности или внутренней опустошенности. Сквозь черты лица Ангела сияет и рвется наружу нечто непередаваемое словом, то, что обычно называют яркой харизмой.

– Слушайте! – меня вдруг осеняет внезапная мысль. – А Вы не пробовали свои силы в кинематографе? С Вашей харизмой могли бы добиться определенного успеха!

– Да, – просто отвечает Ангел, – кино я отдал несколько лет своей жизни… Если бы не съемки в сериалах, то мне, школьному учителю, невозможно было бы перебраться в столицу, да еще купить здесь недвижимость. Так что, спасибо кино хотя бы за некоторую материальную независимость.

– И все? – удивляюсь я. – Только за это? А что же… Для души там ничего ценного не почерпнули?

– Для души там – смерть. – Отвечает Ангел. – Многие не выдерживают богемной жизни, ломаются… и бросить не могут; все же деньги, как-никак…

– А Вы?!

– Взял себя за волосы, как барон Мюнхгаузен, и вытащил самого себя из болота. – Смеется. – Шучу, конечно. Бог меня тогда спас. Я, можно сказать, прямо со съемочной площадки рванул со всех ног в монастырь душу спасать, пока жива!

– А дальше?

– Дальше? Год там прожил. Мечтал остаться… Знаете, меня всегда, еще с детства, очень притягивал храм, клирос… Особенно клирос! Старинные книги, в которых живет Божие Слово… Старинное пение, уносящее душу далеко от мира, за пределы суеты… Незримое присутствие ангелов… Но надо было деньги зарабатывать. Игумен мне тогда сказал: «Какой из тебя монах, если ты мыслями не можешь от родных оторваться?» Это верно, не могу! Душа за них изболелась. Тетка у меня с сестрами… Доброго слова от них не услышишь… Попрекают плохой наследственностью… А нельзя им не помогать! И от сердца оторвать их нельзя – родные! Брата старшего жаль – тоже детдомовский; пьет, бедолага, сломался, опустился, жизнь клянет… А я ему: «У нас же с тобой одинаковый старт был! Кто мешал учиться, работать?» Так что, и его теперь тяну… А другого брата я не успел спасти; то ли сам из окна выбросился, то ли коллекторы помогли… Он большой кредит взял под бизнес-фантазии… Вот и доигрался с банком!

Ангел умолкает. Пьем душистый чай, согревая руки о бокалы. На десерт у нас – воздушный пирог с яблоками – кулинарный шедевр Ангела. Мне сейчас домой, а ему на очередную подработку, печь просфоры в соседнем храме. Я взволнована. Размышляю о его непростой судьбе, и переживаю сердцем все услышанное. Как же, думаю, Бог любит этого человека! – самого младшего из трех братьев! Хранит его душу от уныния и отчаяния! Дарит ему жизненные силы, работоспособность и желание трудиться! Дарит ему любознательность, интерес к жизни, к людям, к путешествиям, к природе!

– А как же монастырь? – вдруг спрашиваю я невпопад. – Тянет назад?

– Тянет постоянно! Но всему свое время, как говорит премудрый Соломон. Сейчас мой крест – родным помогать, а с креста не сходят, с него снимают… Знаете, когда совсем невмоготу становится, усталость наваливается или тоска сердце давит, я сразу за город уезжаю, на звезды смотреть… Чтобы всю ночь – только звездное небо и я… а потом и дальше жить можно, и работать, и терпеть… и верить, и надеяться… Сейчас время такое… Сложное… Без веры и надежды никак нельзя!

– Верно! А надежда, по слову святого Лествичника, – это дверь любви! Мне нравится Ваше отношение к жизни, – говорю я Ангелу на прощанье, – и созерцательное, и очень ответственное одновременно. Вы так увлекательно рассказываете о себе… А что, если… Если бы Вам повесть написать обо всем, что мне сейчас рассказали? Ведь Вы же – словно Отрок в печи Вавилонской – все выстояли, все выдержали, и душу живой сохранили, с Божьей помощью! Записывайте понемногу воспоминания, а я потом отредактирую! Хорошо? Людям необходимо познакомиться с Вашей историей!

– Попробую… – Ангел смущенно разводит руками, и улыбка фотовспышкой озаряет его лицо…

…

Вскоре после этого разговора я потеряла Ангела из вида. И немудрено! Жизнь города замерла, затихла, затаилась, в цепких объятиях карантина. Двери многих храмов закрылись не только для прихожан, но и для сотрудников. Функционал столицы выбился из привычного ритма. По стране, перемалывая судьбы и личности, победоносно шествовал его величество кризис. Кто как выживал? – один Бог ведает. По словам знакомых, Ангел вернулся к родным, на малую родину. Состоится ли когда-нибудь еще наша встреча? Сможет ли он когда-нибудь отразить в строках то, что поведал мне в сердечной беседе? – не знаю. Поэтому и решаюсь сама хоть немного рассказать читателям об этом светлом человеке.

Дни лукавы… Пресыщенность и тотальная расслабленность с одной стороны, депрессия и апатия – с другой. Комфорт (внутренний и внешний) – это те самые тридцать сребреников, за которые люди предают любовь и дружбу, и свою собственную душу. А после скулят от жалости к себе, теряя вкус к жизни, проваливаясь под лед депрессии. Их ничто не интересует, не радует, и не вдохновляет. Да, таковы приметы последнего времени.

Сколько раз мне доводилось видеть, как взрослые и сильные внешне мужчины ломались и падали не от катаклизмов судьбы, нет! В том-то все и дело! А от дуновения слабого ветерка – совсем маленького нетрудного испытания на человечность, на благородство и зрелость.

Я видела, как они бесславно пасовали, трусили, уклонялись от ответственности там, где Богом им давался вполне посильный урок любви и доброты, возможность развить, расширить и укрепить сердце.

Я видела это, и многое другое… и научилась отличать душу живую от мертвечины в красивой упаковке. Может быть, именно поэтому меня особенно тронула жизненная история героя моего повествования – Отрока, неопалимого в печи Вавилонской.


Время идет, а он не забывается. Пусть ему будет хорошо там, где он сейчас живет и работает! Пусть никогда не иссякают его доброта, трудолюбие и радость бытия! Пусть растет и умножается его вера и крепнет надежда! Пусть Небесный Отец всегда ласково и с любовью смотрит на него сквозь звезды!