Приключения моряка Паганеля 17. Туннели

Дорога к подземному гроту была открыта и обустроена быстро и качественно. Капитан от избытка чувств даже ударился в квази-патриотическую риторику:

– Ведь можем мы, русские, когда хотим. Вот бы нам так и Россию обустроить – раз и в дамки! Так нет же, всё мешает что-то, как тому танцору… Может нам всем на острова необитаемые податься? Обустраиваться…

Вскоре разведгруппа из шести человек, возглавляемая капитаном, спустилась на дно подземного скалистого грота. Кроме тройки матросов-скалолазов во главе с Семёном, к разведчикам примкнул боцман и, конечно, ваш покорный слуга. Прогнать меня никто не пытался. Все, видимо, привыкли воспринимать меня в качестве неотъемлемого боцманского атрибута. А почему бы нет? Это же классика – говорящий попугай по кличке Паганель на плече старого морехода...

 А посмотреть внизу было на что. Свет прожектора отражался от чёрного зеркала воды и, рассеиваясь в полутёмном подземелье, открывал странный, почти инопланетный пейзаж...

 Сине-голубые блики от легкой водяной ряби таинственно плясали на скалах. Это создавало какую-то нереальную, инопланетную, фантастическую атмосферу. Расстояние от сплошной каменной стены до кромки воды было от пяти до десяти метров. Перед нами открылась широкая полоса почти ровного, покрытого скальным щебнем сухого пространства. Тем не менее, мы осторожничали, вперёд двигались медленно, беспрерывно подсвечивая себе дорогу аккумуляторным фонарём.

 Подземный морской залив, судя по всему, имел форму, близкую к восьмёрке – знаку бесконечности. Тот залив, который открылся нам вначале, имел овальную форму и в самом широком месте достигал метров двухсот. Пройдя около километра, мы обнаружили сужение водного пространства до десяти, пятнадцати метров шириной. Скалистые стены в этом месте также сужались с двух сторон. Они опускались вниз, смыкаясь и образуя своеобразный коридор-тоннель. Свод ад тоннелем, судя по всему, не был сплошным, так как, миновав этот коридор, мы не оказались в полной тьме. Часть света от нашего прожектора достигала и сюда.

 Мы вошли в следующий, совсем уже огромный грот. Он был, как минимум, вдвое больше прежнего. Его сухая часть, вплоть до кромки воды, напоминало теперь небольшое футбольное поле. Оно оказалось довольно качественно зачищенным от битого камня и щебня. Такую работу вряд ли могли осилить нерпы или полярные медведи...

 Выйдя на это каменное плато, мы принялись осматриваться. Я как всегда первым нашёл себе приключение. Зацепившись в полумраке за что-то, я полетел на землю и пребольно ударился коленом. Оказалось, что в метрах двух от кромки воды вделана в каменный пол массивная, полуметровая железная скоба. Об неё-то я и споткнулся. Через каждые пять-семь метров кем-то было вмуровано в камень по такой скобе. Всего мы насчитали десяток таких креплений.

– Не иначе, скобы эти причальные, – задумчиво произнёс капитан. – А добраться и причалить к такому тихому, уютному местечку могла только подлодка, раков ей в клюз! Давайте, парни, осмотримся ещё раз, должно быть что-то ещё. Только осторожно, не спешите, а не то расшибётесь мне тут, как наш… уклюжий юнга...
 
Через четверть часа из темноты раздался радостный голос Устиныча:

– Оба-на, Георгич! Кажись, есть контакт. Давайте, братва, с фонарём сюда.
Все поспешили на голос боцмана. Нам открылась живописная, как любил выразиться капитан, картина. В каменной стене зиял большой – в полтора человеческих роста в высоту и метра три в ширину – арочный вход в тёмный тоннель. Туннель был пробит в скале, и свет фонарей тонул в непроглядной тьме. Мы, было, поспешили войти внутрь, но Владлен Георгиевич остановил нас:

– Погодите, ребята. Похоже, схорон этот ещё во время войны немцы обустроили, а от этих фашистов всякой пакости можно ожидать. Я мальцом был, когда дружок мой Колька на мине-лягушке в заброшенном немецком блиндаже подорвался. Правой ноги до колена как не бывало. Хорошо ещё, что мимо наш офицер на «Виллисе» проезжал. До госпиталя раненного доставил. Выжил пацан.  Так что, прогуляюсь-ка я в гордом одиночестве по фрицевскому коридорчику этому. – Капитан повернулся ко мне: – А ты, малой, вообще внутрь не суйся, запрещаю. А то со своим везением и ловкостью… – и махнул на меня рукой.

Никто из присутствующих не решился возразить командиру. Владлен вооружился аккумуляторным фонарём и, выставив вперёд кудлатую седую бороду, направился во мглу туннеля. Вся группа, оставшаяся снаружи, несколько минут напряжённо молчала. Но тут, усиленный каменными сводами туннеля, изнутри раздался голос капитана:

– Да тут рельсы, братцы.
– Если там рельсы нашлись, то и здесь должны быть, –  уверенно заявил Семён.
Он опустился на колени у входа в тоннель и принялся разгребать мелкий щебень.
– Ну, точно, есть! – Семён поднял голову и указал на тускло блеснувшую в полутьме металлическую полосу.

Дальнейшие изыскания мы продолжили все вместе. И не без успеха… От туннеля к воде вела узкая колея рельсов. Узкоколейка заканчивалась у самой воды, в полуметре от причального среза. Конец этих странных железнодорожных путей был отмечен своеобразным тупичком из уже знакомых полуметровых скоб.

 Не прошло и получаса, как из глубины тоннеля послышалось всё нарастающее жужжание вперемешку с ритмичным постукиванием. Вскоре на выходе из туннеля, что называется – нарисовался наш незабвенный мастер. Владлен торжествующе восседал верхом на каком-то многоколёсном  железном чуде, более всего напоминающим мотодрезину. Нас накрыло небольшое, но вонючее облако из выхлопных газов от сгоревшей соляры.

 Судя по всему, тайные туннели острова Медвежий были полны сюрпризов и обещали всё новые неожиданные открытия.

– Графа Монте-Кристо из меня не вышло, пришлось переквалифицироваться в дрезиноводители, – не точно процитировал из Ильфа и Петрова Владлен Георгиевич.
 Кряхтя и посмеиваясь, он спустился со ступеньки высокой самоходной конструкции.
Она состояла из шести железных колёс, рессор, двух трёхместных скамеек-сидений, а также довольно вместительной, длиной метра в четыре грузовой платформы-прицепа. У прицепа было деревянное просмоленное дно и откидные борта, обитые, к тому же, по краям чёрной пористой резиной. В этом необычном кузове находился какой-то груз. Несколько довольно объёмных ящиков и ещё что-то, укрытое серым асбестовым покрывалом.

– На ящиках-то по-немецки написано, – перегнувшись через борт кузова, заметил боцман. – И. Г. Фарбениндустри, – прочёл он, стерев с деревянного ящика слой сырого песка.
– Это, случаем, не тот Фарбен, который в нацистские лагеря смерти газ «Циклон Б» поставлял? – осторожно опуская деревянный бортик кузова, осведомился старшина Семён.
– Он самый! – подтвердили в унисон боцман и капитан Владлен.
– Как бы нам самим не отравиться? – озаботился Рома, однако тоже поднялся в кузов следом за Семёном.
– Да ладно! Где наша не пропадала?! – присоединяясь к товарищам, махнул рукой Борис, напарник Романа по восхождению на вершину Медвежьего крыла.
Быстро, орудуя укороченным металлическим альпенштоком, Семён вскрыл один из ящиков. В нём находились чёрные эбонитовые короба длинной в метр. К каждой был прикреплён металлический рычажок-ключ на цепочке. На торцах коробов в специальных нишах помещались массивные ручки, – видимо, для переноса этих тяжёлых на вид бандур.
– Никак, мина? – озабоченно помял бороду капитан.
– Вряд ли, – отозвался боцман Устиныч. – С чего бы химическому концерну мины производить, не их профиль. Ищите инструкцию, у фрицев всё всегда по инструкции. Без неё и немец не немец.
– И то дело, – поддержал боцмана Владлен.
Моряки, более тщательно осмотрев эбонитовую коробку, и правда нашли на боковине убористый текст, выполненный готическими выпуклыми буквами.
– Вот немчура! Вот же хитроумный народ! Были бы все их изобретения полезными для людей, цены бы им не было! – через минуту после изучения инструкции не без восхищения заявил боцман. – Итак, парни! – начал переводить он. – Перед нами аварийная химическая батарея-грелка для обогрева спасательных плотов. Включается поворотом ключа по часовой стрелке до щелчка. Ключ вставляется в скважину на торце батареи. Таким образом, вскрывается колба с катализатором и начинается медленная химическая реакция с постепенным выделением тепла. Имеется предупреждение:
 
«ОПАСНО! Категорически воспрещаются более одного поворота ключа в сутки! Это действие неизбежно повлечёт расплавление кожуха батареи и выход в атмосферу смертельно опасных, ядовитых паров».
– Да ты нам целую лекцию по химии прочёл, – заметил Семён. – Как только это всё там уместилось?
– Издержки перевода на русский, – пояснил боцман. На немецком техническом, а тем более на английском, это излагается гораздо компактнее, чем на нашем могучем…
– А что, тогда, во время войны, разве уже спасательные плоты были? – поинтересовался Боря.
– Спасательный плот изобрела в 1882 году Мария Беасели, – не удержался от соблазна блеснуть эрудицией ваш покорный слуга.
– Да ладно, правда – баба? Не трави! – не поверил Борис.
– Почему нет, – поддержал меня Семён. – Между прочим, сигнальные ракеты – изобретение американки Марты Костон, вдовы моряка… правда, она развила идею мужа.
– А перископ для подлодок сконструировала Сара Мэтер в 1845 году, – вошёл я во вкус.
– Это правда, могут бабы, когда хотят… хм… в смысле интеллекта, – отозвался Устиныч. – Астролябию, предшественницу секстана, тоже барышня придумала, аж в 370 году до нашей эры. Гипатией Александрийской её звали, – умнейший был человек, даром, что баба… в смысле, женщина…
Капитан Дураченко,  устав, наконец, от этого «конкурса юных эрудитов», раздраженно мотнул седой бородой:

– А моя теща изобрела мистический способ находить заначку, причём в самых немыслимых местах. Сначала тестю покойному продыху не давала, а потом со своей дочкой за меня грешного принялась, стерва… Хорош трындеть, всезнайки! Надо настоящие вещдоки искать. Нам нужны более свежие изобретения, такие, как агрегат тот немецкий на подстанциии, посовременнее этого экспоната из музея. – Кивнул кэп в сторону немецкой мотодрезины.
Недолго молчавший боцман, в ответ на капитанскую ремарку, решился заметить:
– Георгич, а может, и нет их здесь больше, современных изобретений? Ну, улик этих, как ты сказал, вещдоков, зря мы ищем… Может, норвежец этот, майор, разводит нас втёмную? Может, он, чёрт рыжий, в какой-то свой преферанс играет? И что-то мутно играет! Как-то с этой субмариной-наутилусом, которая под нами прошлась. То ли зашла она в эту шхеру, то ли вышла… то ли так – мимо проходила…

Кэп вдруг достал из кармана куртки какой-то шуршащий, скомканный пучок лент – белый и искрящийся, как новогодняя мишура.
 
– Как думаешь, боцман, это изобретение – тоже дело рук твоих мозговитых фрицев из сороковых годов? – язвительно прищурившись, спросил он.

Боцман со старшиной Семёном принялись распутывать ленту, чтобы рассмотреть её подробнее. Эта полоса, шириной сантиметров пятнадцать, была изготовлена из какого-то ещё не виданного в Союзе синтетического материала. Похоже, на основе полиэстеров, поскольку разорвать её голыми руками оказалось невозможным, разве что, надрезав чем-нибудь острым. Лента была снабжена белыми полосками из светоотражателя. Но самое интересное, что через каждые полметра по ленте шла надпись крупными фосфоресцирующими в темноте буквами:

 «Dangerous! Don’t cross!»

Я автоматически перевёл с английского: «Опасно! Не пересекать!»

Между надписями красноречиво красовался человеческий череп со скрещенными костями. Что ж? Можно было и не переводить…Истинное искусство, как говорится, в переводчиках не нуждается… . Как в том, весьма бородатом анекдоте про перебежчика-неудачника, пойманного погранотрядом на советско-финской границе:

– «Гав, гав! Стой, кто идёт?!»
– «Ша, ребятки, я всё понял. Уже никто никуда не идёт…»